Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
а, то принужден был
выслушать от адъютанта государя приказ немедленно оставить столицу и
отправиться в свои курляндские имения. Пален повиновался, не проронив ни
слова. Издан был рескрипт об увольнении со службы генерала от кавалерии
Палена, - пишет Саблуков. - В этой истории известную роль сыграл Панин,
который впоследствии писал: "Будучи министром при императоре Александре, я
принял сторону вдовствующей императрицы. Когда граф Пален по поводу иконы
хотел очернить ее в глазах государя, я, и я один, устранил возникшие между
ними недоразумения". Вскоре, однако, и судьба Панина решилась в том же
роде, как и судьба Палена, - замечает Саблуков. - ...Удивительна судьба
Панина, образ мысли и действия которого были всего более безобидны; он
подвергся более тяжелому преследованию, чем кто-либо из других участников
происшествия".
Уже 12 марта в Петровско-Разумовское под Москвой, где жил тогда
Панин, отправляется императорский курьер. Спустя девять дней Никита
Петрович с необыкновенной сердечностью был принят государем. Обняв
старинного друга императорской фамилии, Александр со слезами на глазах
произнес: "Увы, события повернулись не так, как мы предполагали..." Они
горячо верят, что, будь Панин в столице, несчастья бы не случилось...
Верят в это и другие сторонники Панина. Воронцов писал ему из
Лондона: "Для России несчастье, что вы были в отсутствии при вступлении на
престол Александра. Начало этого царствования носило бы совсем иной
характер". И Панин ему отвечает: "Не знаю, было бы мое присутствие здесь в
момент вступления на престол императора Александра полезно этому
прекрасному государю; но верно то, что я с опасностью для моей собственной
жизни сопротивлялся бы позорным делам, совершенным погрязшим в пороках
разбойничьей бандой".
В этот же день Панин назначается министром иностранных дел.
23 марта 1801 года печальный траурный кортеж медленно сопровождал
забальзамированное изуродованное тело задушенного императора. Процессия
направлялась в Петропавловский собор, но для торжественности был сделан
восьмиверстовой круг по двум невским мостам. Во главе ее с короной
усопшего шел тридцатилетний Никита Петрович Панин, единственный сын Петра
Панина и племянник незабвенного Никиты Ивановича, воспитателя великого
князя Павла Петровича. День был холодный. Панин пожаловался в письме к
жене на недостаточно теплую одежду и прибавил, что "день не был
утомительным...".
Мария Федоровна, всегда с участием и доброжелательностью относившаяся
к Панину и его семье, в этот раз встретила его настороженно и руки не
подала (он представлялся ей по случаю своего назначения). На ее прямой
вопрос, был ли он причастен к случившемуся, Панин ответил, что "в момент
кончины государя его не было в Петербурге". Удовлетворенная этим ответом,
вдовствующая императрица заверила Никиту Петровича в своей неизменной к
нему благосклонности, и их дружеские отношения возобновились. А через
несколько дней Панин получил ее письмо:
"Граф Никита Петрович!
По содержанию оставшегося после Е. И. В. любезнейшего супруга Моего,
в Бозе почившего Государя Императора Павла Петровича завещания, коего в 29
статье изображено:
"В род графов Паниных отдаю я перо бриллиантовое с бантом, что на
Андреевской шляпе носил, и портрет мой, который вручит жена моя на память
моей любви к покойному воспитателю моему, и еще возлагаю на моего старшего
сына и всех моих потомков наблюдение долга моей благодарности противу рода
означенного воспитателя моего покойного графа Никиты Ивановича, которого
краткость моего века не дозволили мне им доказать".
Препровождаю при сем к Вам вышеозначенные вещи и портрет, остаюсь я в
полном удостоверении, что оные тем будут для Вас ценнее, чем живее
напоминают они Вам о той неограниченной признательности, каковую покойный
Государь сохранил к дяде Вашему, графу Никите Ивановичу, сопровождая ее
отменным ко всему роду его благоволением. Впрочем же пребываю всегда Вам
благосклонноюї Мїаїрїиїя".
Панин пользуется особой благосклонностью императора и полон надежд на
скорые преобразования. "Граф Панин ежедневно работает по несколько часов
вместе с императором в его кабинете, вдовствующая императрица в восхищении
от графа", - записывает лейб-медик Роджерсон.
"Управление и кредит в делах имеют - по иностранным Панин, человек от
природы с дарованиями и с большим характером; по внутренним Трощинский и
генерал-прокурор Беклемишев", - сообщает в Лондон Воронцову граф
Завадовский.
Панин продолжает проводить свою политику сближения с Англией - в
начале июля с ней заключается мирный договор. Александр желает мира и с
Францией, но Панин всячески препятствует этому. Он заменяет посла в Париже
и весьма холодно обходится с генералом Дюроком, личным представителем
Бонапарта, приехавшим в Петербург, чтобы поздравить от его имени
Александра I со вступлением на престол. Разразился дипломатический
скандал, который удалось уладить, но Дюрок вскоре покинул Россию, не
поехав на коронацию в Москву, куда был приглашен Александром I. Только
благодаря ему в октябре был подписан и франко-русский договор.
Не изменил Панин себе и в вопросе о введении конституции. Вот что
писал по этому поводу Г. Р. Державин: "...Трое ходили тогда с
конституциями в кармане - речистый Державин, князь Платон Зубов с своим
изобретением и граф Н. П. Панин с конституцией английскою, переделанною на
русские нравы и обычаи. Новосильцеву стоило тогда большого труда наблюдать
за царем, чтобы не подписать которого-либо из проектов; который же из
проектов был глупее, трудно описать: все три были равно бестолковы".
Панин в письме от 16 июля жалуется Воронцову на интриги при дворе и
непостоянство Александра в выражениях, которые не могли не повредить ему:
"Что он не ожидает от молодого императора ничего хорошего, что он
легкомысленен, любит танцы и более заботится о том, чтобы нравиться
женщинам, чем вникать в государственные дела..."
Воронцов, обманув доверие друга, направляет копию этого письма своему
брату Александру Романовичу в надежде, что тот найдет способ довести его
до сведения императора. "Весьма вероятно, - пишет Брикнер, - что оно
дошло-таки до сведения Александра - накануне падения Панина".
30 сентября 1801 года Панин подает прошение об отставке и получает
трехгодичный отпуск по болезни. В обществе строятся всевозможные догадки о
внезапном удалении этого незаурядного человека, так близко стоявшего к
трону. Говорили о расхождениях во внешней политике, о недовольстве его
самостоятельностью в делах, об интригах Воронцова и о многом другом.
Сам Панин объясняет перемену отношения Александра приездом Лагарпа,
кознями недоброжелателей и конечно же письмом к Воронцову, которое стало
известно государю. Он надеется, что вскоре его вновь призовут на службу.
Никто не мог и подумать тогда, что настоящая опала начнется в 1804 году и
продлится целых 33 года, до самой кончины Панина.
О настоящей причине опалы знали немногие. В письме к Воронцову от 6
октября Кочубей приоткрывает завесу этой тайны: "Государь, насколько я
заметил, имеет что-то против Панина из-за революции, которая возвела его
на престол. Правда, Панин, как вам известно, первым говорил с ним о
регентстве. Но теперь у государя явные угрызения совести и он считает
преступлением то, что он, государь, думал о регентстве. Между тем ни один
разумный человек не мог бы дать ему лучшего совета".
Адам Чарторыйский, поспешивший в Россию, так описывает свою первую
встречу с Александром: "Он позвал меня в свой кабинет и сказал мне: "Если
бы вы были здесь, то всего этого не случилось бы; если бы я имел вас около
себя, то я не позволил бы увлечь себя таким образом". Затем он рассказал о
смерти отца, выразил крайнюю степень огорчения и самые невыразимые
угрызения совести... Это согласие было вырвано у него с величайшим трудом
и после самых торжественных обещаний, что императору Павлу не будет
причинено никакого зла... Император Александр рассказал мне, что первый,
говоривший с ним об этом, был Панин и что Александр никогда не мог
простить ему этого. Панин не отрицал этого, но доказывал, что этим он
оказал услугу своему отечеству и имел право гордиться этим".
Александр пытается убедить себя и близких, что главным виновником
катастрофы был Панин. Уже в конце мая по этому поводу между ними произошел
какой-то неприятный разговор. Сохранилось письмо Панина к императору, в
котором он, в частности, писал: "...То, что Ваше Величество сказали мне
вчера вечером относительно события, которое возвело вас на престол,
повергло меня в величайшую скорбь. Если Ваше Величество считает меня
причиной акта, который, как вы полагаете, пятнает вашу славу, то мое
присутствие должно быть для вас невыносимо; я готов избавить вас от него и
покинуть все (кроме жены и детей), чтобы в добровольном изгнании
оплакивать утрату доверия со стороны государя, за которого я охотно отдал
бы жизнь. Одного слова, одного движения Вашего Величества было бы
достаточно для этого, но я взял бы с собой в могилу убеждение, что я
послужил моему отечеству, решившись прежде всех других развернуть перед
вами потрясающую картину опасностей, грозящих погубить нашу страну..."
Поверив в виновность Панина, Александр тяготится его присутствием и
ставит вопрос о его отставке перед негласным комитетом. Чарторыйский
сообщает:
"...Шла речь об увольнении графа Панина. Государь сильно желал
избавиться от него; Панин был ему в тягость, был ему ненавистен и
возбуждал его подозрения. Государь не знал хорошенько, как удалить его.
Дело рассматривалось серьезно и обстоятельно. Наконец, было решено
заменить Панина графом Кочубеем. Все согласились, что пока Панин может
оставаться в Петербурге. До последнего момента государь и виду не подал
Панину и не мог поступить иначе, так желал избежать неприятных сцен. Панин
покорился своей судьбе и отступил. Все время, пока он еще был в
Петербурге, он был окружен шпионами, которые непрестанно следили за ним.
Государь по несколько раз в день получал от тайной полиции сведения о том,
что Панин целый день делал, где он был, с кем говорил на улице, сколько
часов провел в том или другом доме, кто посещает его и, если возможно, о
чем говорили с ним. Эти сообщения, читавшиеся в тайном комитете, были
составлены тем таинственным стилем, который так любит тайная полиция,
чтобы придать важность себе и интерес к совершенно ничтожным вещам. В
сущности, эти сообщения были совершенно бессодержательны; но государь был
в сильном беспокойстве, его мучило присутствие Панина, он постоянно
предполагал, что Панин составляет изменнические планы, и не знал покоя, ни
душевного мира, пока Панин не уехал. Так как граф видел, что за ним
постоянно наблюдают сыщики, и заметил, что вид его невыносим для государя,
то он решился покинуть Петербург".
Узнав о перемене в отношении к Панину, Мария Федоровна обрушивается
на сына. "Она говорила Александру, что так нельзя царствовать, что нельзя
проявлять такого непостоянства, что таким образом ему не удастся никого
привлечь к своей личности, - пишет М. И. Муханов. - Она подчеркивала, что
Панин заслуживает больше доверия, чем кто бы то ни было, она говорит о
необыкновенных способностях Панина, о его преданности и особенно
подчеркивала, что ему нельзя сделать никакого упрека за то, как он держал
себя в деле убийства Павла. Это последнее обстоятельство имело особое
значение в глазах вдовствующей императрицы, и она несколько раз
возвращалась к нему. Александр не ответил ни слова, но пошел в свой
кабинет и написал там записку, в которой сообщил своей матери об участии
Панина в заговоре. Начиная с этого момента Панин бесповоротно погиб во
мнении вдовствующей императрицы; она обвинила его в вероломстве и лжи,
ненависть ее была тем сильнее, чем больше она обманулась в графе".
О своем участии в плане регентства и о тайных свиданиях с Паниным
Александр, естественно, промолчал.
Летом 1802 года Панин уезжает за границу. Более двух лет путешествует
он по Европе и незадолго до окончания отпуска просит высочайшего
разрешения опоздать на несколько недель. Но в ответ ему сообщили, что "он
может продолжать свой отпуск сколько ему угодно и может жить, где ему
вздумается... Государь оставляет за собой право, когда это потребуется,
воспользоваться его услугами".
В конце декабря 1804 года Панин подает просьбу об отставке, и 19
января 1805 года выходит именной указ Правительствующему Сенату: "Снисходя
на прошение нашего Действительного Тайного Советника графа Никиты Панина,
всемилостивейше уволить его от всех дел. Аїлїеїкїсїаїнїдїр". Опальный
министр поселяется в своем смоленском имении Дугино.
Над Паниным устанавливается тайный надзор полиции. Глубоко
оскорбленный случившимся, он несколько раз обращается к Александру и Марии
Федоровне, "всякий раз требуя расследования своей роли в случившемся,
подчеркивая, что его взгляды и планы нашли сочувствие со стороны".
Но ни его обращения, ни заступничество друзей не находят отклика в
столице. Шли годы. Свою судьбу Панин связывает теперь с переменой
царствования. Но и после кончины Александра I в его жизни ничего не
меняется. Когда родственники Панина Орловы (он был женат на дочери
Владимира Григорьевича Орлова) на коленях умоляли Николая I прекратить
25-летнюю опалу, он ответил, что "обещал вдовствующей императрице, своей
матери, оставить в этом деле все по-старому". Мария Федоровна взяла с сына
единственную клятву - не возвращать Панина!
В начале 1826 года Панин писал в дневнике: "...Правда, что в моих
руках находится автограф, который самым явным образом показывает, что все
придуманное и предложенное мною за несколько месяцев до кончины императора
Павла, для блага государства, было санкционировано его сыном. Я никогда не
употреблю этого средства для оправдания себя перед вдовствующей
императрицей, так как этот документ можно истолковать неблагоприятным
образом для императора Александра; и я решился в лице этого государя,
который не понял меня, почтить материнскую любовь и за гробом, даже в
самых ее заблуждениях. К тому же вдовствующей императрице вовсе не нужно
читать этого письма, чтобы убедиться, что мои отношения к покойному
императору Александру до его вступления на престол не могут без вопиющей
несправедливости служить поводом для того обращения, какому я подвергаюсь.
Мое назначение министром и доверие, какого удостаивал меня император
Александр, в достаточной мере доказывают, что жестокость, с которою он
обошелся со мною четырьмя годами позднее, не может иметь основания в
поступке, совершенном мною до его царствования..."
Опала этого незаурядного человека и государственного деятеля,
которого декабристы называли "духовным отцом своего свободомыслия",
продолжалась 33 года и закончилась с его смертью. Любопытно, что одним из
доводов Александра I против введения конституции было: "а вдруг изберут
депутатом Панина?"
Никита Петрович Панин скончался в ночь на 1 марта 1837 года на 67-м
году жизни и был похоронен в своем смоленском имении Дугино.
Александр I не мог простить Панину и Палену - двум инициаторам
заговора, - что они вовлекли его в поступок, который он считал несчастьем
всей своей жизни. Но он не считал себя вправе карать второстепенных
участников заговора, потому что они, так же как и он, имели в виду лишь
отречение Павла I.
Что касается ближайших участников убийства, то оказывается, что имена
их долгое время были неизвестны императору - он узнал их только через
несколько лет. "Некоторые из них к этому времени уже умерли, другие были
сосланы на Кавказ, где и погибли".
Княгиня Д. Х. Ливен: "Все они умерли несчастными, начиная с Николая
Зубова, который вскоре после вступления на престол Александра умер вдали
от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью, угрызениями
совести при неудовлетворенном честолюбии... Князь Платон Зубов, сознавая,
насколько его присутствие неприятно императору Александру, поспешил
удалиться в свои поместья. Затем он предпринял заграничное путешествие,
долго странствовал и умер, не возбудив ни в ком сожаления.
Пален... закончил существование в одиночестве и в полном забвении...
Он совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11
марта регулярно напивался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы
опамятоваться не раньше следующего дня. Умер граф Пален в начале 1826
года, через несколько недель после кончины императора Александра".
* * *
В сущности, я не был бы недоволен
сбросить с себя это бремя короны.
Александр I, 1824 г.
Гибель отца потрясла Александра и наложила печать на всю его жизнь. В
первые дни опасались за его рассудок. "Целыми часами оставался он в
безмолвии и одиночестве, с блуждающим взором, устремленным в пространство,
в таком состоянии находился в течение многих дней, не допуская к себе
почти никого", - пишет А. Чарторыйский. - В ответ на его призывы
"сохранить бодрость" и "о лежащих на нем обязанностях" Александр с горечью
сказал: "Нет, все, о чем вы говорите, для меня невозможно, я должен
страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки".
Восторженный и впечатлительный, доверчиво смотревший на жизнь
Александр был сломлен. В его сознании постоянно присутствовала мысль о
вине за гибель отца. Это чувство делало его скрытным и подозрительным и
выражалось в желании перемены мест и уединения.
"Из человека жизнерадостного, убежденного в своем призвании
реформатора-демократа он превращается в разочарованного меланхолика и даже
в мизантропа, утратившего веру в человека..."
Н. Греч: "Он мог снести все - лишения, оскорбления, страдания, но
мысль о том, что его могут подозревать в соучастии с убийцами отца,
приводила его в исступление. И даже великий Наполеон пал жертвой
оскорбления в нем этого чувства".
В марте 1804 года в Германии по его приказу был арестован герцог
Энгиенский, потомок Бурбонов. Он был привезен в Париж и расстрелян. По
этому поводу император Александр I выразил протест, особенно против
нарушения нейтралитета Германии. В ответной ноте Наполеон допустил ужасную
ошибку, стоившую ему не только трона, но и самой жизни. Он писал: "На моем
месте русский император поступил бы точно так, если бы знал, что убийцы
Павла I собирались для исполнения своего замысла на одном переходе от
границ России, не поспешил ли бы он схватить их и сохранить жизнь, ему
драгоценную?"
Эти слова стали причиной неизгладимой ненависти к Наполеону, которая
руководила всеми делами и поступками Александра I. Он был добр, но
злопамятен, не казнил, но преследовал, со всеми знаками благоволения и
милости - "о нем говорили, что он употреблял кнут на вате". Скрытность и
притворство внушены ему были образом жизни и Екатериной II".
Пронеслись великие события, нап