Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
читала одни романы, но случайно
мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не
хотела никаких книг, писанных не так хорошо и из которых нельзя извлечь
столько же пользы. Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими
я обязана вам".
С картой на столе изучает она пять томов путешествий, штудирует
сочинения просветителей. "Никогда без книги и никогда без горя, но всегда
без развлечений", - скажет она потом об этом периоде "скуки и уединения",
продлившемся целых 18 лет!
Привычка работать над книгой осталась у нее на всю жизнь. "Читать и
писать становится удовольствием, коль скоро к этому привыкнешь, - говорила
она, - не пописавши, нельзя и единого дня прожить". За свою жизнь она
прочитала огромное количество книг, собрание всего ею написанного
составило бы целую библиотеку. Количество ее писем огромно, а сочинения -
сказки, повести, мемуары, комедии, драмы, либретто, переводы, учебники -
составляют двенадцать увесистых томов. "Обойтись без книги и пера ей было
так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка. Она часто
говорила, что не понимает, как можно провести день, не "измарав хотя бы
единого листа бумаги", - замечает Ключевский.
Современники отмечали ее трудолюбие и огромную работоспособность. Она
хотела все знать, за всем следить сама. Считая, что человек только тогда
счастлив, когда занят, она любила, "чтобы ее тормошили, и признавалась,
что от природы любит суетиться, и чем более работы, тем ей бывает
веселей". Ее рабочий день длился с 6 утра до 10 вечера. Фридрих II
удивлялся этой неутомимости и спрашивал русского посла: "Неужели
императрица в самом деле так много занимается, как говорят? Мне сказывали,
что она работает больше меня?" Она обладала умением заниматься, не теряя
ни минуты, с усидчивостью и сосредоточенностью ума: "Я с некоторого
времени работаю как лошадь; мои четыре секретаря не успевают справляться с
делами, - писала она в марте 1788 года, - я должна буду увеличить число
секретарей". Летом 1794 года она жаловалась философу Гримму: "Почта и
курьеры за несколько дней доставили столько бумаг, что не менее девяти
столов покрыто ими". В последние годы она любила заниматься историей
России и по праву может считаться родоначальницей нашей исторической
науки: при ней архивы стали достоянием ученых. Для нее делаются выписки из
монастырских книг, над которыми она просиживает многие часы. В письме к
Гримму от 9 мая 1792 года она сообщала: "Ничего не читаю, кроме
относящегося к XIII веку Российской истории. Около сотни старых летописей
составляют мою подручную библиотеку, приятно рыться в старом хламе..."
В письме ему же полтора года спустя: "Дошедши до 1321 года, я
остановилась и отдала переписывать около восьмисот страниц, нацарапанных
мною. Представляете, какая страсть писать о старине, до которой никому нет
дела и про которую, я уверена, никто не будет читать, кроме двух педантов:
один из них мой переводчик Фолькнер, другой библиотекарь Академии Буссе...
Я люблю эту историю до безумия".
Обширен круг ее интересов: государственное устройство и философия,
история и педагогика, дипломатия и право, политика и экономика. Она
неплохо разбиралась в живописи, скульптуре и архитектуре, гордилась своей
коллекцией произведений искусства, положившей начало знаменитому Эрмитажу.
Многие известные художники и скульпторы приглашаются ею в Россию, и
среди них Гудон и Фальконе, создатель выдающегося памятника Петру I.
Переписка с ним Екатерины составила целый том!
* * *
Супружеский раздор помог
разъединению политической судьбы
супругов: жена пошла своей дорогой.
В. Ключевский
Она не выносила уныния. "Для людей моего характера, - признавалась
она, - ничего нет в мире мучительнее сомнения". Ее всегда выручало
самообладание, недаром она хвалилась, что никогда в жизни не падала в
обморок. "В минуту опасности умела она поднимать дух в лицах ее
окружающих, вселяя в них твердость и мужество. Несмотря на живой
темперамент и некоторую склонность к увлечению, она всегда владела собой".
Отличительной чертой ее характера были веселость, юмор, склонность к
шутке и забавам. Она была убеждена, что веселость присуща великим людям, и
однажды заметила, что веселость Фридриха II проистекает от его
превосходства. В своих записках она задает вопрос: "Был ли когда великий
человек, который бы не отличался веселостью и не имел в себе неисчислимый
запас его?"
Недаром существовало неписаное правило: если ты направляешься во
дворец, то бери с собой шутку и хорошее настроение, а уныние и грусть
оставь за дверью.
"Мешая дело с бездельем", она когда-то для себя сочинила надгробную
надпись такого содержания: "Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в
Штеттине 21 апреля 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы
выйти замуж за Петра III. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное
намерение - понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не
забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она
поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала
добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и
собственность. Она легко прощала, не питая ни к кому ненависти.
Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная с душою
республиканской и с добрым сердцем, она имела друзей, работа ей легко
давалась, она любила искусство и быть на людях".
У женщины с таким богатым содержанием не было ничего общего с мужем.
Пришло время решать, как дальше жить. "Я увидела, - писала Екатерина, -
что мне остаются на выбор три равно опасные и трудные пути: первое -
разделить судьбу великого князя, какая она ни будет; второе - находиться в
постоянной зависимости от него и ждать, что ему угодно будет делать со
мною; третье - действовать так, чтобы не быть в зависимости ни от какого
события... Сказать яснее, я должна была либо погибнуть с ним или от него,
либо спасти самое себя, моих детей и, может быть, все государство от тех
гибельных опасностей, в которые, несомненно, ввергли бы их и меня
нравственные и физические качества этого государя. Последний путь казался
мне наиболее надежным, поэтому я решила по-прежнему, сколько могла и
умела, давать ему благие советы, но не упорствовать, когда он мне не
следовал, и не сердить его, как прежде..."
Но это была ложь! Недаром А. С. Пушкин называл ее "Тартюф в юбке". А
знаток екатерининской эпохи Я. Л. Барсков был еще более выразителен: "Ложь
была главным орудием царицы; всю жизнь, с раннего детства до глубокой
старости, она пользовалась этим орудием, владея им как виртуоз, и
обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных,
иностранцев, современников и потомков".
Петр Федорович был слишком добр, откровенен, прост для той среды,
которая его окружала. И слишком зависим от мнения этой среды! Если бы
Екатерина поддержала мужа, среди пустой и мелочной обстановки, которая их
окружала, то принесла бы ему много добра. Но она была слишком занята собой
и своими планами. "Корона мне больше нравилась, чем особа жениха", -
откровенно писала она. Они живут рядом, их положение одинаково - оба
находятся под постоянной опекой императрицы, но далеки друг от друга. Ни
во что не вмешиваясь, она предупредительна и вежлива со всеми, всегда в
сборе, всегда "себе на уме". Он, открытый, с душой нараспашку, употребляет
время на обыкновенные развлечения и забавы, не думая о своем
предназначении.
Глава вторая
НАСЛЕДНИК И ЕГО ВОСПИТАТЕЛИ
Люди не рождаются глупыми или
умными, а становятся теми или
другими в зависимости от воспитания,
то есть от окружающей среды.
Гельвеций
В ночь на 20 сентября 1754 года Екатерина Алексеевна почувствовала
себя плохо. Доложили императрице - ее покои находились рядом. Роды были
долгими, тяжелыми. Глубокой ночью пожаловала сама государыня. Только к
полудню Екатерина разрешилась от бремени. Узнав о рождении внука,
обрадованная Елизавета Петровна приказала тотчас же принести его к ней, и
с этого дня колыбель мальчика находилась в спальне императрицы. Мать
увидела сына лишь на восьмой день. Императрица никому не доверяла внука,
даже матери, которую ребенок видел редко, да и то в присутствии Елизаветы
Петровны или ее приближенных. Мальчик часто хворал - в комнатах было жарко
натоплено, а его колыбель, обшитую изнутри мехом чернобурой лисицы,
накрывали еще и одеялами, боясь простуды.
Общество мам и нянек, окружавших ребенка, оказало на него плохое
влияние: рассказы о домовых и привидениях сильно действовали на
воображение впечатлительного мальчика - иногда от страха он прятался под
стол и всю жизнь боялся грозы.
Детство Павла прошло в заботах одинокой и любвеобильной бабки, без
материнской ласки и тепла. Мать оставалась для него малознакомой женщиной
и со временем все более и более отдалялась. Когда наследнику исполнилось
шесть лет, ему отвели крыло Летнего дворца, где он жил со своим двором
вместе с воспитателями. Обер-гофмейстером при нем был назначен Никита
Иванович Панин - один из знаменитейших государственных мужей своего
времени.
В роду Паниных, выходцев из Италии, были военачальники, стольники,
думные дворяне. Все они служили верой и правдой новому отечеству - Василий
Панин сложил голову в Казанском походе Ивана IV, а Андрей и Иван
отличились при Петре Великом: первый стал генерал-майором, второй
генерал-поручиком и сенатором при Анне Иоанновне.
У Ивана Васильевича Панина было двое сыновей - Петр и Никита. Оба
прославили Отечество. Никита Иванович родился в 1718 году в Данциге.
Детство провел в Пернове (Пярну). Хорошо воспитанный и образованный,
приятной наружности камер-юнкер чуть было не угодил в фавориты самой
императрицы. Но, то ли он зачитался, то ли заснул, а может быть, забыл о
свидании. Нашлись люди, которые испугались, что в следующий раз такая
оплошность может не повториться, и Панин едет послом в Данию. Но уже в
следующем, 1748 году по представлении канцлера Бестужева Панин
отправляется в Стокгольм - Швеция грозила порвать союз с Россией. "Он не
только отвратил войну, но еще и приобрел многих России доброжелателей, -
писал его друг Д. И. Фонвизин. - Он через добродетели свои приобрел
почтение от тамошнего Двора и всего народа, ни один швед не произносит
даже и поднесь имени его без некоего к нему благоговения".
Панин был награжден орденами Анны и Александра Невского и в 1755 году
пожалован в генерал-поручики. Воспитанник Бестужева, он почти 12 лет
проводил его политику. Но после опалы канцлера молодой фаворит императрицы
И. И. Шувалов выступает за сближение с Францией: Панину велят переменить
политику, "действовать заодно с недавними противниками". Он сопротивляется
и оказывается не у дел, в Петербурге.
Хорошо образованный, поклонник передовых европейских идей, Панин стал
убежденным сторонником конституционной монархии по шведскому образцу.
Елизавета Петровна, высоко ценя ум и образованность Панина, в июне
1760 года назначает его обер-гофмейстером великого князя. Холостяк Панин
искренне привязался, а потом и полюбил смышленого, доверчивого мальчика,
лишенного родительской любви и отзывчивого на ласку. В свою очередь,
впечатлительный, чуткий Павел сохранил на всю жизнь любовь и благодарность
к наставнику, который был предан ему и принимал участие в его нелегкой
судьбе, хотя и сыграл в ней роковую роль. Нет, ни дурных принципов, ни
дурных наклонностей Павел не вынес из панинского гнезда. Но он вынес
оттуда нечто более гибельное: свои политические воззрения и свое отношение
к матери. Сделай Панин из своего воспитанника ловкого придворного льстеца,
тихоню себе на уме, умеющего скрывать свои мысли и исподтишка составлять
заговоры - судьба Павла была бы иная. Возможно, она была бы лучше.
С 1763 года, почти 20 лет, Н. И. Панин стоял у руля внешней политики
России - самой яркой страницы этого царствования. Вот как изобразил он,
знаток политической истории Европы, международное положение России со
времени Петра I до Екатерины II: "Международная улица России по-прежнему
оставалась тесна, ограниченная шведскими и польскими тревогами да
турецко-татарскими опасностями: Швеция помышляла об отмщении и находилась
недалеко от Петербурга, Польша стояла на Днепре. Ни одного русского
корабля не было на Черном море, по северному побережью его господствовали
турки и татары, отнимая у России южную степь и грозя ей разбойничьими
набегами". Прошло 34 года царствования Екатерины, и "Польши не
существовало. Южная степь превратилась в Новороссийскую, Крым стал русской
областью. Между Днепром и Днестром не осталось и пяди турецкой земли...
Черное море стало Русским".
Безбородко, самый видный дипломат после Панина, имел все основания
сказать молодым коллегам: "Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна
пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела".
Создатель Северного союза, в который кроме России входили Англия,
Пруссия, Швеция, Дания, Панин сумел изменить традиционный курс внешней
политики России, когда ее союзниками были то Австрия, то Франция. Во время
войны с Англией северо-американских колоний за независимость их
поддерживала Франция; в ответ "владычица морей" объявила блокаду ее
портов. Панин предупредил, что торговые суда России и ее союзников,
охраняемые военными кораблями, будут заходить в порты Франции, и "поверг
ее противницу в немалое смущение". Англия была вынуждена уступить.
Политика Панина, получившая название "вооруженный нейтралитет", принесла
ему признательность и уважение всей Европы. "Правила его при управлении
политическими делами состояли главнейше в том, чтобы: 1) Государство
сохраняло свое истинное достоинство, без предосуждения других. 2) Что
великая империя, какова Россия, не имеет нужды притворствовать и что одно
чистосердечие должно быть основанием поведения ее министерства. В твердом
сохранении сего правила графом Паниным все чужестранные кабинеты были так
уверены, что одно слово его равнялось со всеми священнейшими
обязательствами заключенного трактата... Все рескрипты к военачальникам и
к министрам, все сообщения и отзывы к Дворам чужестранным примышляемы были
им самим".
Д. И. Фонвизин: "Муж истинного разума и честности превыше нравов сего
века! Твои отечеству заслуги не могут быть забвенны... Титло честного
человека дано было ему гласом целой нации. Ум его был чистым и проницание
глубокое. Он знал человека и знал людей. Искусство его привлекать к себе
сердца людские было неизреченное... В обществе был прелюбезен. Разговор
его был почти всегда весел; шутки приятны, образны и без всякой желчи.
Доброта сердца его была беспримерная; к несчастьям сострадателен, гонимым
заступник, к требующим совета искренен. Сердце его никогда мщения не
знало. Самые неприятели его всегда устыжаемы были кротким и ласковым его
взором. Бескорыстие было в нем соразмерно щедрости..."
Один из современников, отмечая удивительное обаяние Панина, писал о
нем: "Он был с большими достоинствами, и что его более всего отличало -
какая-то благородностъ во всех его поступках и в обращении ко всему
внимательность, так что его нельзя было не любить и не почитать: он как
будто к себе притягивал".
Панин стал единственным из подданных Екатерины II, кто не только
добился независимого положения, но и возглавил оппозицию, как негласный
опекун ее сына, до конца отстаивавший его интересы. Панин не только не
забыл торжественных обещаний Екатерины править от имени сына до его
совершеннолетия, но и не позволял ей делать вид, что таких обещаний не
было. Сила Панина - в его близости к Павлу и в том влиянии, какое он
оказывал на наследника. Охранять жизнь Великого князя - вот в чем
совершенно справедливо полагал он свою первейшую обязанность.
Об авторитете Панина говорит тот факт, что много лет спустя Екатерина
II в беседе с любимым внуком Александром, говоря о сыне, вынуждена была
признать: "Там не было мне воли сначала, а после по политическим причинам
не брала от Панина. Все думали, что ежели не у Панина, так он пропал". В
Панине она видит самого сильного соперника ее власти, и в этом проявляется
двойственность его положения: верный соратник и преданный слуга
императрицы в качестве первого министра, и ее непримиримый враг, когда
дело касается интересов Павла: "Наставник Павла и министр Екатерины
взаимно стесняли и мешали друг другу, - замечает проницательный
современник, - отсюда раздвоенность, нерешительность Панина".
Среди воспитателей наследника были еще два замечательных человека:
отец Платон и Семен Андреевич Порошин. Законоучитель великого князя,
иеромонах Троице-Сергиевой лавры Левшин был ректором тамошней семинарии.
Отец Платон обладал обширными знаниями и богатым жизненным опытом; был
справедлив, беспристрастен и пользовался большим авторитетом. Обладал
ораторским даром. "Отец Платон делает из нас все, что хочет, - говорила о
нем Екатерина II, - хочет он, чтоб мы плакали, мы плачем; хочет, чтоб мы
смеялись, мы смеемся". Он в совершенстве знал Священное писание и сам
писал проповеди.
Отец Платон во многом способствовал воспитанию в наследнике высоких
нравственных качеств: великодушия, щедрости, справедливости. Благодарный
Павел сохранил к своему духовному наставнику глубокую привязанность на
долгие годы. Отец Платон сумел поселить в душе наследника живое
религиозное чувство. Павел Петрович был глубоко верующим человеком - в
Гатчине указывали на место, где он молился по ночам, здесь был выбит
паркет.
Но больше всех любил наследник престола своего кавалера Семена
Андреевича Порошина, учившего мальчика арифметике и геометрии.
Образованным русским человеком, горячим патриотом, имевшим прежде всего в
виду пользу и славу России, назвал его крупнейший русский историк С. М.
Соловьев.
Отец Порошина, Андрей Иванович, происходил из небогатых дворян
Московской губернии. Он родился в 1707 году, пятнадцати лет окончил
артиллерийское училище и в чине унтер-офицера был направлен на
Екатеринбургские горные заводы. Проявил себя дельным, толковым человеком и
на несколько лет был послан в Швецию на учебу. Вернувшись, Андрей Иванович
несколько лет работает на Урале, находит золото на реке Ширташ и
основывает Шилово-Исетский рудник. В 1753 году он назначается главным
командиром Колывано-Воскресенских заводов, а через восемь лет едет на
Алтай, где строит Павловский сереброплавильный и Сузунский медеплавильный
заводы. Имя трудолюбивого, скромн