бязанность надеть лучшие одежды,
чтоб приветствовать по пути ее величество. "Девки" должны были быть
тщательно причесаны и иметь венки на волосах. Им было ведено усыпать
цветами дорогу, по которой будет следовать императрица, все же остальные
жители должны были выражать свою радость соответствующими телодвижениями и
возгласами. Дома, по сторонам дороги, приказано было выкрасить заново,
крыши починить, двери и окна украсить узорчатыми полотенцами, а где
возможно, и коврами. Строго воспрещалось напиваться пьяными и подавать
Екатерине какие-либо прошения: это последнее - под страхом кнута и
каторжных работ. Местные власти должны были, со своей стороны, следить за
тем, чтобы проезд государыни не вызвал повышения цен на съестные припасы.
Князь же Щербатов рассказывает, что на время пребывания Екатерины в Москве
оттуда были изгнаны все нищие для того, чтобы они не попадались на глаза
императрице. Она "видела и не видала", - прибавляет он. Да, она видела, но
не отдавала себе в виденном отчета. Таким образом она и пришла к
заключению, "что в России нет худощавых людей". Она как-то совершенно
серьезно уверяла в том Гримма!

Но нужно сказать, что все дело завоевания и заселения Крыма и
Новороссийского края было только колоссальной и блестящей феерией,
поставленной на сцену гениальным режиссером, Потемкиным, и исчезнувшей
после его смерти. Не знаешь даже, чему тут больше удивляться:
необыкновенной ли энергии этого человека и богатству его воображения, или
той неслыханной наивности, с которой он и Екатерина верили в осуществимость
этого предприятия, где было так много мечтаний, безумия и детского
самообольщения, но почти не было реальной возможности. Они хотели
превратить пустыню в обработанную, культурную и населенную страну, в
которой процветали бы промышленность и искусство, и хотели сделать это в
несколько лет, как по мановению волшебной палочки. Потемкин принялся за
работу. Он насадил в степях леса, выписал семена всех известных овощей,
развел виноградники, тутовые деревья для шелковичных червей, выстроил
фабрики, театры, дворцы, казармы и соборы. Весь полуостров должен был быть
покрыт цветущими городами. История их поразительна. Она превосходит даже те
фантастические планы мгновенного создания городов, которые нам дает
современная Америка. В 1784 году начинают искать удобное местоположение для
столицы нового края, Екатеринослава, т.е. "славы Екатерины". Через два
месяца город заложен, и уже поднят вопрос об открытии в нем университета не
только для местных жителей, но и для иностранцев, которые съезжались бы
сюда со всех концов Европы. Вскоре на правом берегу Днепра, невдалеке от
бедной татарской деревушки Кайдак, появляется целая армия рабочих; ими
командует генерал-майор Синельников, которому на первые расходы выдано
двести тысяч рублей. Новый город должен протянуться по берегу реки на
расстоянии двадцати пяти верст; в общем же он будет занимать тридцать
квадратных верст с величественными улицами в двести футов шириною. В городе
будет разбит парк с ботаническим садом, бассейном для рыб и другими
приспособлениями, а посредине парка выстроят дворец великолепному князю
Тавриды, светлейшему Потемкину. Его окружат кольцом здания
правительственных учреждений; дальше пойдут жилища рабочих, занятых
постройкой города, мастерские, заводы и, наконец, дома для будущего
населения... Предполагалось открыть двадцать больших фабрик, причем одну -
для производства шелковых материй; все необходимое для обзаведения отчасти
было уже собрано. Здание суда в стиле старинных базилик, большой гостиный
двор вроде Пропилеев, биржа, театр, консерватория и, наконец, собор по
образцу храма св. Петра, но в более крупных размерах, должны были занять
возвышенные части города. По словам Потемкина, все необходимые материалы
для этого были готовы. Даже профессоров для университета и консерватории
уже выписывали из-за границы. Директором музыкальной школы был назначен
знаменитый Сарти. Для кафедры истории был приглашен француз Гюйенн, по
профессии офицер, по эту подробность находили неважной. Подумывали и об
астрономической обсерватории. Для ученых и студентов хотели устроить что-то
вроде парижского Латинского квартала.

Все это были проекты. Посмотрим, какова была действительность. Был, правда,
выстроен дворец Потемкина вместе с бесчисленными оранжереями: для ананасов,
лавров, померанцев, для гранатов, фиников и т.д. Фабрика шелковых материй
была тоже открыта. Она стоила двести сорок тысяч рублей и работала два
года, после чего прекратила свою деятельность по многим причинам, из
которых главною была та, что не было сырого материала: шелковичные черви,
для разведения которых был выписан из-за границы специальный мастер,
получавший большое вознаграждение, давали в год, самое большое, двадцать
фунтов шелка! Все же остальные прекрасные планы так и не были приведены в
исполнение, и Екатеринославу было суждено стать небольшим губернским
городом. Херсон, заложенный Иосифом II в 1787 году (положив первый камень,
император сказал при этом, что Екатерина после него кладет последний),
ожидала относительно более блестящая будущность. Впрочем, и в других частях
империи создание новых административных и промышленных центров шло у
Екатерины не очень успешно. Поэт Державин рассказывает, например, что,
сопровождая в 1787 году олонецкого губернатора, отправившегося на
торжественное открытие только что выстроенного нового уездного города, он
никак не мог попасть с ним к цели своего путешествия: город, который было
так трудно разыскать, существовал, как оказалось, только на бумаге!

И все-таки в конце-концов Крым был завоеван и заселен.

"Таково двойное волшебство самодержавной власти и пассивного послушания в
России, - писал граф Сегюр: - здесь никто не ропщет, хотя нуждается во
всем, и все идет своим чередом, несмотря на то, что никто ничего не
предвидит и не заготовляет вовремя".

Все, действительно, шло своим чередом во время царствования Екатерины, и,
бесспорно, она была многим обязана тому пассивному послушанию, о котором
говорит Сегюр. Всем известен анекдот с английским банкиром в Петербурге
Сэтерландом. Однажды к нему явился начальник полиции Екатерины, Рылеев, и
со всевозможными предосторожностями сообщил ему приказ императрицы, -
приказ, который он не мог не порицать, несмотря на все свое уважение к воле
ее величества, но который он тем не менее должен был исполнить: ему было
поручено набить из несчастного финансиста чучело. Можно себе представить
ужас Сэтерланда. Но, к счастью, недоразумение выяснилось вовремя:
императрица приказала сделать чучело из своей любимой и только что
скончавшейся собачки, английское имя которой ввело Рылеева в ошибку.
Английский врач Димсдэль оставивший записки о своем пребывании в России,
рассказывает со своей стороны, что, желая привить императрице оспу, он
решил взять лимфу у одного ребенка из простой крестьянской семьи; мать
мальчика воспротивилась было, так как, по народному поверью, это должно
было вызвать смерть ее сына, но тут вмешался отец: "Если бы государыня
потребовала, чтобы мы отрезали ему обе ноги, разве мы этого бы не сделали?"
- сказал он. Димсдэль рисует еще другую характерную черту: больной мальчик
лежал в жарко натопленной комнате, в душном и зараженном воздухе, потому
что родители его боялись, что, открыв окно, убьют этим сына. Но Димсдэль
показал им рубль, и они сейчас же распахнули окно настежь.

Этот анекдот говорит еще об одном средстве управлять людьми - средстве
всемирном и всемогущем и находившем ив России широкое применение. Екатерина
не раз прибегала к нему. Она пользовалась им всегда смело и, по своему
обыкновению, не зная меры. Она и сама давала много, но позволяла брать еще
больше. Во всех отраслях управления все бессовестно обкрадывали казну. Раз,
когда у Екатерины сильно разболелась голова, она сказала шутя, что не
удивляется тому, что так страдает: в счете, который ей подали, было
сказано, что она тратит еженедельно по пуду пудры на свои волосы. По этой
мелочи легко судить обо всем остальном. Но зато и рассказы англичанина
Гарриса о том, что французский посланник тратит десятки тысяч фунтов
стерлингов на подкуп сановников Екатерины, совершенно неправдоподобны.
Единственный французский посол, который мог бы еще располагать значительной
суммой для взяток - до миллиона франков, но не больше, - был барон
Бретейль. Но этой возможностью он не пользовался. Преемникам же его было
трудно добиться и десяти тысяч ливров, а не то что фунтов стерлингов, чтобы
заручиться чьим-либо содействием или каким-нибудь секретным документом. Но
и эти попытки, которые, впрочем, и в Версале считали бесполезными и
опасными, не имели в царствование Екатерины никакого успеха. Только раз
одно из высокопоставленных лиц, близких к императрице, выразило желание
иметь карету парижской работы; но сановник спохватился вовремя, признался в
своем неблаговидном поступке Екатерине, и императрица сама продиктовала ему
вежливое, но ироническое письмо к французскому послу с отказом. После
барона Бретейля из всех представителей французского двора в России
пользовался действительным влиянием граф Сегюр, но тут деньги были ни при
чем.

С 1762 года и до самой смерти Екатерины в России было только одно лицо,
которое действительно умело и могло подкупать русских, и это лицо была сама
императрица. И хотя она прибегала к этому средству для блага своего
государства, - так, как его понимала, - и при помощи денег сумела
совершить, бесспорно, великие дела, но развращающее влияние этого приема не
прошло бесследно, и новый взгляд на службу родине и привычки, которые она
таким образом привила русским, имели неизгладимые и роковые последствия.

А теперь сделаем беглый обзор того, что было достигнуто Екатериной ее
удивительным искусством царствовать и управлять людьми.


Глава вторая
Внутренняя политика
Охрана. - Законодательство. - Администрация

                                     I.
 Защита престола. - Заговорщики и претенденты. - Взбунтовавшийся епископ. -
Смерть царя Иоанна Антоновича. - Политическая цензура. - Сочинения Жан-Жака
 Руссо. - Опасный политический и социальный кризис 1771--1775 гг. - Емельян
   Пугачев. - Реакция. - Тайная полиция при Екатерине. - Степан Иванович
                                Шешковский.



У счастливых народов нет истории: начиная с 1775 года русские могли
причислить себя к таким счастливым народам, с точки зрения внутренней
политики. Подавив с громадным усилием Пугачевский бунт, Екатерина
почувствовала себя утомленной и разочарованной и отдалась всецело внешним
предприятиям: завоеванию Крыма, второй турецкой войне, второму и третьему
разделу Польши и борьбе против французской революции. Но до 1775 года она
применяла, - отчасти поневоле, - свою бившую ключом энергию ко всем
сторонам внутренней жизни России. Ей пришлось прежде всего защищать престол
от более или менее опасных покушений, против которых ею были приняты меры,
доставившие ее имени тоже лишь относительную славу.

Уже в октябре 1762 года был открыт заговор, составленный Петром Хрущевым,
его братьями Семеном и Иваном и Петром Гурьевым, чтобы возвратить престол
Иоанну Брауншвейгскому, томившемуся, как мы это уже говорили, в темнице с
1741 года. Все они были присуждены к вечной ссылке в Якутскую область. В
1772 году Хрущев принял участие в восстании ссыльных в Сибири, поднятом
знаменитым Беньовским. Ему удалось бежать и, после ряда романических
приключений, достигнув через Америку Западной Европы; впоследствии он
служил во французской армии в чине капитана.

Этот заговор, действительный или вымышленный, - потому что виновность
преступников так и не удалось установить на суде, - часто смешивают с
другой историей, случившейся несколько позже и в которой была замешана сама
княгиня Дашкова. В 1763 году, во время пребывания Екатерины в Москве по
случаю коронационных празднеств, было произведено несколько арестов по
обвинению в государственной измене. Но несчастный Иоанн, прозябавший в
своей тюрьме, был на этот раз ни при чем. В обществе распространился слух о
желании Екатерины выйти замуж за Григория Орлова, и несколько человек,
принимавших самое деятельное участие в возведении Екатерины на престол, с
Федором Хитрово во главе, нашли, что это нарушает интересы государства. Они
решили воспротивиться намерениям императрицы и, в случае упорства со
стороны Екатерины, убить фаворита. Хитрово был выдан одним из друзей,
указавшим и других его сообщников: Панина, Теплова, Пассека, княгиню
Дашкову - всех героев события 12 июля. Хитрово арестовали и он подтвердил
свое участие в заговоре, считая, что только исполнил свой долг по отношению
к родине и к Государыне. Княгиня Дашкова объявила на допросе, что ничего не
знает о заговоре, но что, если бы что-либо и знала, то все равно молчала
бы. Она прибавила, что если императрице угодно, чтобы она, княгиня Дашкова,
сложила голову на плахе после того, как она помогла возложить на голову
Екатерины царский венец, - то она готова! Это дело не имело, впрочем,
важных последствий. Один Хитрово был сослан в свое орловское имение. Кроме
того, под барабанный бой на улицах Москвы был прочтен указ, являвшийся в
сущности повторением указа Елизаветы от 5 июня 1757 г. и воспрещавший
жителям заниматься предметами, которые до них не касаются. К этим предметам
были отнесены все государственные дела. Указ этот был возобновлен и в 1772
году.

Почти в то же время ростовский митрополит Арсений Мацеевич поднял против
Екатерины знамя бунта, - и поднял его смелее придворных. Отношение
императрицы к православному духовенству вызывало в представлениях церкви
законный ропот. Вступив на престол, Екатерина осудила было - и при том в
самых резких выражениях - мероприятия Петра III, восстановившие против него
русское духовенство, Она велела распечатать домовые церкви, закрытые по
приказанию императора, воспретила представление языческих пьес, усилила
цензуру книг; наконец приостановила секуляризацию монастырских имений. И
вдруг все это опять вошло в силу: Екатерина отменила данные ею только что
приказания, не находя, по-видимому, нужным защищать интересы духовенства.
Часть церковных имений, возвращенных монастырям, была вновь отнята в казну.
Духовенству оставалось только молча поникнуть головой, как оно это сделало
и при гонениях Петра III. Но Арсений выступил защитником попранных прав. В
своем гневе на государыню он дошел до того, что ввел новые слова в
богослужение, в которых, предавая анафеме врагов церкви, метил на самое
Екатерину. Его арестовали и предали суду. Говорят, что в присутствии
императрицы он вспылил и обратился к Екатерине с такой грозною речью, что
она должна была заткнуть себе уши. Он был присужден к лишению сана и
заточению в монастырь, где, по особому приказанию из Петербурга, его
заставили исполнять самую тяжелую работу: носить воду, колоть дрова. Но
через четыре года, при новой попытке возмущения с его стороны, он должен
был сменить монастырь уже на настоящую тюрьму. Его сослали в ревельскую
крепость, обрекая, таким образом, на молчание, так как сторожа его не
понимали иного языка, кроме своего родного - латышского. Кроме того,
Арсений был расстрижен, лишен имени и должен был называться отныне
крестьянином Андреем Вралем или Бродягиным. Он умер в 1772 году. Незадолго
до этого за обиженное духовенство поднял голос. и купец Смолин. В письме,
обращенном к императрице, полном язвительных и бранных слов, он открыто
обвинял Екатерину в том, что она отнимает имения духовенства лишь для того,
чтобы раздавать их Орловым и другим фаворитам. Он говорил в своем послании:
"Ты имеешь каменное сердце, как фараон... Воров повелеваешь за
грабительство и обиды народа наказывать нещадно, а ты чего достойна за
разорение святых монастырей; на тебя суда сыскать негде!" Екатерина решила
доказать исступленному купцу, что он на нее клевещет: она обошлась с ним
довольно милостиво. Смолин только пять лет просидел в крепости, после чего,
кажется, по собственному желанию, ушел в монастырь, и скрылся из виду.

После ропшинской драмы смерть Иоанна Антоновича Брауншвейгского наложила
новое кровавое пятно на светлое царствование Екатерины. Как читатель
помнит, маленький двухлетний император Иоанн был свергнут Елизаветой в 1741
году. Вначале сосланный с семьею в Холмогоры, он был перевезен впоследствии
в Шлиссельбургскую крепость, и здесь вырос в одиночестве и во мраке тюрьмы.
Ходили слухи, что он слабоумен и заика; но все-таки он царствовал когда-то,
и дворцовая революция, лишившая его престола, могла в один случайный день
опять возвести его на трон. Он оставался угрозой. Его печальный образ
беспокоил даже Вольтера, предвидевшего, что философы не нашли бы себе друга
в этом императоре. И в 1764 году Иоанн Антонович скончался. Это событие
дало повод к разноречивым толкам, в которых историку разобраться не легко.
Желая оказать услугу своей августейшей покровительнице, Вольтер постарался
"замять дело". Ему помогали в этом и другие, в том числе сама Екатерина. А
"дело" состояло в следующем. Офицер Мирович, несший караульную службу в
Шлиссельбургской крепости, склонил на свою сторону часть гарнизона, чтобы
освободить "царя Ивана". Но при Иоанне Антоновиче находились безотлучно два
сторожа, которым было строго наказано: скорее умертвить пленника, но не
выпускать его на волю. При поднявшейся тревоге они его и убили. Екатерину
обвинили в этой смерти: говорили, что заговор Мировича был ловушкой,
устроенной им с согласия императрицы. Мировича, правда, судили, приговорили
к смертной казни и казнили, - и он не выдал Екатерину ни одним словом. Но,
может быть, его уверили в том, что спасут его в последнюю минуту? Подобные
случаи бывали в прежние царствования: при Елизавете несколько сановников, и
в их числе Остерман, были помилованы государыней, когда голова их уже
лежала на плахе.

В процессе Мировича были действительно странные подробности; так, по
личному распоряжению императрицы, не было сделано попыток найти участников
заговора, а их, между тем, не могло не быть; даже родителей Мировича не
подвергли допросу. Но все-таки это были слишком неясные указания, чтобы
можно было заключить по ним о виновности Екатерины. В общем при смерти
Иоанна Антоновича, как и при многих других обстоятельствах, она выказала
большое самообладание и силу воли. Известие о кончине Иоанна дошло до нее
во время ее путешествия по Лифляндии, но она не ускорила своего приезда в
Петербург и не изменила маршрута.

Через несколько лет ей пришлось пережить уже опасное и грозное восстание,
продолжавшееся с 1771 до 1775 год. Во все времена, вплоть До начала
девятнадцатого столетия, Россия была классической страной самозванцев. С
первой половины семнадцатого века, когда пресеклась династия Рюриковичей,
они появляются один за другим через короткие промежутки. В царствование же
Екатерины они следовали непрерывно. В 1765 г. два беглых солдата, сперва
Гаврила Кремнев, а потом Евдокимов, назвали себя Петром III. В 1769 году
окровавленная тень убитого царя воскресла вновь в лице тоже беглого солдата
Мамыкина. Емельян Пугачев явился, таким образом, продолжателем дела, уже
начатого до него другими. Но на этот раз Екатерине пришлось бороться уже не
с темным заговором или ничтожным покушением, которому было легко положить
конец несколькими ударами топора или плети. За спиною мрачного самозванца
поднялась стихийная буря, грозившая снести не только престол, но и самые
основы государства, весь его политический и общественный строй. Это не был
уже поединок между узурпаторами, более или менее хорошо подготовленными для
защиты или завоевания короны, уже много лет принадлежавшей в России тому,
кто умел ее взять, - какими являлись все прежние революции. Нет, это была
борьба совершенно другого характера, - и другого, неисчислимого значения.
Это был бой между современным государством, которое Екатерина, по завету
Петра I, оставленному потомкам, хотела