всей политической ситуации в Восточной Европе. Орден зашатался; стало очевидно, что славянские страны его сильнее и могут его уничтожить. До сих пор многие ученые всерьез осуждают Владислава Ягелло за нерешительность. Надо было, мол, сразу же идти на Мариенбург, брать крепость, добивать орден, пока не поздно.
     Почему это не было сделано? Почтение к священным религиозным реликвиям, хранившимся в Мариенбурге?
     Страх перед мнением Европы, для которой крестоносцы оставались борцами с язычеством? Желание закончить миром с теми, на чьей одежде нашиты огромные кресты? Такого рода чувства могли еще обуять Владислава Ягелло (хотя и на него все это не очень похоже). Но уж у Витовта такого рода соображений возникнуть никак не могло.
     Стремление к миру? Но война шла между непримиримыми врагами. Впервые за двести лет (два столетия!!!) открылась возможность нанести страшному врагу окончательный удар, и я с трудом могу представить себе поляка, который бы этого не хотел.
     Может быть, союзная армия была истощена, обескровлена на поле боя? Может быть, ее силы оказались подорваны сильнее, чем хотели бы признать и вожди союзников, и их хронисты? По крайней мере, я не вижу других причин для поведения, которое неизменно ставят в вину Ягелло: вялое, нерешительное продолжение войны. Может быть, польский король просто собирался с силами?
     По мнению решительно всех историков, Торуньский "вечный мир", подписанный 1 февраля 1411 года Владиславом II Ягайло, великим князем Витовтом и представителями ордена, не отражал масштабов победы {50}.
     По Торуньскому "вечному миру" орден отказался от претензий на Добжиньскую землю, уплачивал значительную контрибуцию. По Торуньскому миру Жемайтия воссоединилась с остальной Литвой и уже никогда не выходила из состава ее земель.
     Наверное, для современников не так уж важны были пункты Торуньского договора или размеры добычи. Сам факт: орден потерпел сокрушительное поражение.
     И все-таки проблема оставалась, потому что оставался орден.

Тринадцатилетняя война 1454 - 1466 годов

     Во владениях ордена оставалось польское Поморье и Пруссия, и далеко не всем обитателям этих земель нравилось владычество псов-рыцарей. Ну, допустим, крестьян как-то никто особенно не спрашивал. Но существовали еще и такие беспокойные элементы, как горожане и мелкое рыцарство. Этот слой, не особенно богатый, но и далеко не бедный, без больших привилегий и родословных, уходящих в эпоху Великого переселения народов, но и без неприятной современному человеку крестьянской униженности. Зародыш среднего класса, этой общепризнанной основы современных европейских наций.
     В XV веке было горожан еще немного, всего 4 - 5% населения; крохотный островок индивидуализма, личной независимости и труда по договору и за деньги в море людей, живущих подневольным аграрным трудом; в море замков и крестьянских хижин, общинное(tm) и дикого бесправия, можно сказать, решительно всех.
     Для государства и для феодалов горожане были одновременно очень полезными людьми: ведь именно через них шла торговля, ремесленное производство, у них скапливались какие-никакие, а деньги. Без денег государство больше не могло существовать, и короли, и герцоги вынуждены были все серьезнее прислушиваться к голосу горожан.
     С другой стороны, сам род занятий горожан требовал некоторого образа жизни, - скажем, некоторых гарантий безопасности и человека, и его собственности со стороны государства и закона. Требование казалось феодалам просто вопиюще возмутительным. Почти таким же возмутительным, как требование позволить всяким худородным горожанам, которые и копья-то держать толком не умеют, самим решать, какие с них надо брать налоги и на что эти налоги будут тратиться.
     В результате горожане постоянно оказывались и полезными, даже необходимыми, и в то же время неспокойными, склонными к бунтам и ниспроверганию основ. К тому, чтобы ставить под сомнение то, в чем нисколько не сомневались ни дворяне, ни крестьяне: например, в пользу общинной, роевой жизни. Горожане были подозрительны и неприятны: очень уж отличались они и от крестьян, и от дворян, от сословий аграрного, земледельческого общества.
     И по роду занятий, и по образу жизни, и по своему мировоззрению.
     Феодалы сопротивлялись, как могли, изо всех сил старались дать как можно меньше прав и свобод наглым и развязным горожанам. И останавливал их только страх зарезать курочку-золотые яички. Ну и страх, что сосед разрешит горожанам больше и горожане перекинутся к нему. Так было везде, и вопрос состоял только в том, как много смогут вырвать города из глотки королей и князей и сколько феодалы смогут отнять у горожан.
     Но в Польше и Литве города давно уже жили по Магдебургскому праву - сами выбирали должностных лиц, сами собирали налоги и пошлины и были весьма независимы от феодалов и даже от королевской власти.
     Ни о каких таких новшествах, как Магдебургское право, и речи быть не могло во владениях Тевтонского ордена.
     Здесь действовали совсем иные правила игры, пришедшие из другой эпохи. И не только в эпохе дело, конечно. Государство ордена оставалось государством, возникшим в следствии завоевания, и со всеми "завоеванными" там и обращались соответственно. В немецком языке до сих пор существует отвратительное слово "Undeutsch" - в буквальном переводе "ненемец". То есть лицо, которое по происхождению не является немцем.
     Большинство горожан на территории ордена сначала было немецким. Потом появились, разумеется, и польские ремесленники, и купцы, а в Гданьске-Данциге они составляли большинство: ведь Гданьск уже был захвачен орденом, как крупный морской порт и торгово-промышленный центр. За два столетия жизни в Прибалтике даже сами немцы утратили гонор завоевателей. Это были уже некие местные немцы, Ostseedeutschen, то есть прибалтийские немцы.
     От Ostsee - немецкое название Балтийского моря; "восточное озеро" в буквальном переводе. И Deutschen - "дойчен", то есть самоназвание немцев. И эти местные немцы уже совсем не обязательно хотели жить под орденом. Их тоже манило Магдебургское право, привлекали пониженные ставки налогов...
     Горожане и мелкое рыцарство Поморья и Пруссии все больше тяготятся властью орденской олигархии, все сильнее хотят отойти к Польше. Основную роль в дальнейших событиях сыграл союз городов Пруссии и Поморья - Прусский союз. На арену истории все увереннее выходили горожане.
     В феврале 1454 года, в годы правления Казимира IV Ягеллончика, Прусский союз отказал в повиновении ордену и заявил о присоединении к Польше. За несколько недель городские ополчения овладели всеми городами и крепостями Поморья и Пруссии, вышибли из них солдат ордена и попросили Польшу принять в свой состав эти земли {51}.
     Младший сын Владислава-Ягелло был яблочком, которое недалеко укатилось от яблоньки. Нежная и, надо сказать, вполне заслуженная любовь к ордену сочеталась в нем с хитростью и государственным умом. Его не нужно было долго уговаривать немножечко помочь повстанцам, и началась новая война.
     Эту войну было очень трудно проиграть, и, тем не менее очевидная победа все оттягивалась и оттягивалась. Одна причина ясна. Казимир IV был сыном своего отца еще в одном отношении: он гораздо больше боялся проиграть, чем хотел выиграть.
     Вторая причина пикантна: орден смог опереться на балтийские страны, которые опасались выхода Польши к Балтике. Датчане так очень не хотели этого выхода, не желая пускать к морю нового конкурента.
     У московитов все происходящее с ними в их представлении ново, все исключительно, все происходит в первый раз и не имеет аналогов. Многие в Российской Федерации до сих пор, наверное, уверены: только Московскую Русь в середине-конце XVII века пытались не пустить к морям!
     Вот вам и другой случай, и тоже со славянской державой, в двух шагах от Московии.
     Война тянулась тринадцать лет и так и вошла в историю, как Тринадцатилетняя война 1454 - 1466 годов.
     19 октября 1466 года Польша и Тевтонский орден заключили, наконец, мир. По Торуньскому миру орден отдал Польше Восточное Поморье с Гданьском, Хельминскую и Михайловскую земли с г. Торунем, то есть не только вернул Польше ее исторические земли, но и обеспечил Польше выход к Балтике.
     Уменьшившийся почти вдвое орден признал себя вассалом Польши. Были и еще стычки и небольшие войны.
     В одной из них принимал активнейшее участие епископ города Торуня, неплохой врач, математик и механик, некий Миколай Коперник. Среди всего прочего, он так хорошо расположил артиллерию замка Фромборк, что штурмующие его орденские войска за два часа стрельбы потеряли половину наличного состава и в панике отступили.
     В 1511 году магистром Тевтонского ордена стал Альбрехт Гогенцоллерн, в 1485 году утвердившийся на престоле курфюрстов города Бранденбурга. В 1517 году Лютер прибил свои знаменитые листы к дверям церкви. Началась большая смута, реформация. В ходе реформации население в Германии уменьшилось на треть, кое-где исчезло и совсем.
     В обезумевшей стране царил один только закон - право сильного. Воспользовавшись страшной смутой, в 1525 году Альбрехт объявил территорию Тевтонского ордена своим наследственным княжеством - герцогством Пруссия. С тех пор нег никакого Тевтонского ордена на карте, есть Бранденбургско-Прусское государство, потом Пруссия. С Тевтонским орденом было покончено, хотя и не так радикально, как он того заслуживал.
     Остался, правда, восточный аппендикс Тевтонского ордена - Ливонский орден, на который не нашлось пока своих Ягелло и Витовта. Военная мощь Ливонского ордена разлетелась вдребезги под первыми же ударами московитских войск.
     Ливонская война началась в 1558 году, и тут же Ливонский орден пал. Территорию его начали делить соседи, и этот осколок самых мрачных страниц Средневековья навсегда исчез из истории и с географической карты.

Глава 12

ЖИЗНЬ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО. ВЗЛЕТ ДО РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ 1410 - 1569 ГОДОВ

     Традиции традициям рознь. Одно дело традиция векового рабства и феодального застоя, и совсем другое - традиции свободы, демократии. Нас интересуют именно эти традиции Западной Руси.., которые унаследованы от Киевской Руси.
     А. Ю. ДВОРНИЧЕНКО

     Витаустас-Витовт княжил как независимый князь до своей смерти от старости, до 1430 года. После него великим князем литовским, русским и жмудским стал младший сын Ягелло, уже упоминавшийся Казимир. Старший сын Ягелло, Владислав, с 1434 года стал королем Польши и с 1440 года - королем Венгрии.
     Но в 1444 году Владислав III погиб в несчастной битве с турками при Варне, в битве, открывшей туркам путь к Константинополю. В Польше же настало бескоролевье, и необходима стала уже привычная эклессия. В 1457 году Казимир IV Ягеллончик был выбран польским королем и опять соединил два титула вместе. До 1492 года унии ничто не угрожало.
     Но в 1492 году, помимо других событий, произошло и эго - преставился, вернул Богу душу Казимир IV, и на два престола выбрали двух его сыновей: Яна на польский престол, Александра на литовский.
     С избранием двух сыновей Казимира на разные престолы уния распалась, но в 1501 году Ян I Ольбрахт, король польский, умер, и после избрания Александра польским королем польско-литовская уния оказалась восстановленной все тем же способом - путем соединения двух титулов в руках одного человека.
     Младший сын Казимира IV, Сигизмунд I Старый, стал королем Польши и великим князем литовским в 1506 и оказался долговечен, правил до 1548.
     Ему наследовал сын, Сигизмунд II Август. После его смерти в 1572 году и в Польше, и Литве династия Ягеллонов прервалась.
     Именно на эти годы, на время правления Витовта и Казимира IV, приходится высший взлет государственности Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского.
     Потом, в XVI столетии, начались постоянные войны с Московской Русью и постоянные же отъезды в Московию православных князей и бояр.
     А XV век - это век присоединений и территориального роста. В начале XV века великий князь Витовт присоединил к Великому княжеству Литовскому Смоленскую, Орловскую, Калужскую, Тульскую, Курскую земли. Граница государства проходила восточнее Вязьмы, совсем недалеко от Москвы, в районе Можайска.
     Поход на татар по наущению Тевтонского ордена привел только к разгрому Литвы в битве на Ворскле в 1399.
     Попытка сыграть роль в политике татар, посадить на престол хана Тохтамыша вопреки желанию Тамерлана, провалилась. Но сама затея, кстати, говорит о масштабе литовско-русской политики того времени. Ни одно государство того времени не посмело бы бросить Тамерлану вызов.
     Но и проиграв одну кампанию, Витовт умел побеждать татар и присоединил к Великому княжеству Литовскому еще и Нижнюю Подолию - территорию между устьями Днестра и Днепра. Территория Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского простерлась "от можа до можа":
     Балтийского на севере, Черного моря на юге. 90% территории и населения Великого княжества Литовского и в это время оставалось русским. Западная Русь стала могучей европейской державой и оставалась таковой до самого слияния Великого княжества Литовского с Польшей.
     Это было государство, население которого пользовалось свободой, неслыханной для Северо-Восточной Руси.

Обитатели вассальных государев

     Начать, вероятно, следует с того, что все русские княжества включались в Великое княжество Литовское строго на основаниях вассалитета. Князь становился подданным великого князя, но подданным своеобразным.
     И великий князь, как сюзерен, и князь, как вассал, брали на себя обоюдные обязательства. Подчеркиваю - обоюдные.
     Из отношений вассалитета вытекали по крайней мере три важнейших следствия, и все они имели прямое отношение к тому, как пошла дальнейшая история Великого княжества Литовского.
     Во-первых, как бы ни велика оказалась по договору власть сюзерена, она обязательно имела ограничения. Вассал имел права, и по отношению к нему можно было далеко не все. Отношения вассалитета были договорными, были юридическими, и они воспитывали в духе уважения к договорам, к законности и порядку. И князей, и всех их подданных. В уставных грамотах - грамотах договора, по которому князь "держит" землю, договаривается великий князь с одной стороны, и князь от имени всей земли, всей вечевой земли - с другой.
     И в этом нельзя видеть только некую идущую с Запада идею. Нет! Договорный строй государства восходит и к традициям Древней Руси. Привилеи, дававшиеся великими князьями князьям отдельных земель, - это не просто перечисления дарованных привилегий, как можно заключить из названия; это фактически договоры между князем и подданными, и эти привилеи обнаруживают несомненные черты "ряда", то есть договора времен Киевской Руси. Древняя Русь была несравненно более культурной страной, чем Аукшайтия, и ассимиляция шла в обе стороны.
     А люди, правившие в городах от имени князя, до XVI века назывались наместниками и тивунами. Слово "тиун (тивун)" в Западной Руси вовсе не исчезает, как в Восточной.
     Во-вторых, отношения вассалитета вполне можно было и разорвать, как и всякие договорные отношения. И сюзерен, и вассал, если они оказывались недовольны другой стороной, имели и право, и вполне реальную возможность прервать отношения. Вассал не мог безнаказанно совершить измену - бросить сюзерена во время войны, вступить в сговор с его врагом, соблазнить его жену, подбивать на бунт других вассалов. Это сурово осуждалось и кодексом рыцарской чести, и законами. И население тоже не прощало тому, кто отступался от правил игры.
     Если вассал совершал недостойный, подлый поступок, низкий по мнению общества, в котором он жил, ему грозило не только и даже не столько преследование по закону.
     Грозил и совместный поход сюзерена, и всех остальных вассалов на того, кто оказался недостойным.
     Но было и другое, более важное. Вассалы нарушителя получали право тоже нарушить клятву верности. А без вассалов самый сильный князь сразу оказывался без войска.
     Родственники нарушителя отворачивались от него; самые преданные уговаривали каяться, искать примирения с сюзереном. Жены отказывали в общей постели. И даже простонародье, всегда согнутые в покорности холопы, осуждали.
     В темную голову забитого, нищего люда, до сих пор ломавшего шапки, могла вползти опаснейшая мысль, чреватая поджогом, бунтом, невыходом на барщину: а вдруг наш князь - вовсе не настоящий князь?!
     Итак, отношения вассалитета были чем-то основополагающим для феодального общества, чем-то без преувеличения священным, и ни сюзерен, ни вассал не могли безнаказанно нарушить условий договора или нанести внезапный удар в спину.
     Но вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая.
     Вассалитет вовсе не требовал от него, чтобы вассал всегда, всю жизнь был предан только одному сюзерену. Испортились отношения с великим князем литовским? Можно пойти в вассалы Тевтонского ордена. Можно в вассалы Москвы. Можно - в вассалы польского короля. И Швеции.
     И Чехии. И Венгрии. Все одинаково можно; все одинаково не будет позором.
     В той реальности, в которой жила Западная Русь, князья могли выбирать между Великим княжеством Литовским и Московией. Отъезжая в Москву, князь вовсе не нарушал обычаев, законов и традиций. Он только пользовался своим правом - таким же очевидным, повседневным, как солнечный свет или плодородие земли.
     А вместе с князем "отъезжала" и земля. Князь был только живым воплощением; чем-то вроде ходячего символа своей земли. Если разрывалась вассальная связь великого князя и князя Смоленской, Полоцкой и какой угодно иной земли, тем самым разрывалась связь этой земли и Великого княжества Литовского. Князь становился вассалом великого князя московского. Земля входила в состав Московского княжества, Московии. Все на законном основании, все в полном соответствии с традицией. Разрушение Великого княжества Литовского в XV - XVI веках происходило в полном соответствии с его собственными законами, обычаями и традициями.
     В-третьих, неукоснительно действовал принцип "вассал моего вассала не мой вассал". Князь киевский, черниговский или пинский становились вассалами великого князя.
     Но не их подданные. Русские земли продолжали историю, начавшуюся при Рюрике (а скорее всего и до Рюрика).
     Ученые всерьез спорят, на кого распространялись привилеи и статуты великих князей литовских. Есть серьезные основания полагать, что в XIV и даже в XV веках к жителям русских княжеств их указы относились далеко не всегда.
     Для русских князей это было и плохо, и хорошо. Плохо потому, что в результате они не получали права участвовать в управлении всем великим княжеством, не становились придворной знатью. Хорошо потому, что каждый из них оставался правителем своей земли; никто не лез в традиции управления русскими землями, и каждая земля продолжала свою историю.
     Во всех русских городах сохранялся вечевой строй.
     В том числе и в городах, где потом московские князья искоренят самую память о вече: в Смоленске, в Брянске. Не только в Новгороде и Пскове, но и в Смоленске, и в Пинске, в Киеве, в Турове роль князя становится "служебной". Земля договаривается с князем, и отношения земли и князя определяются "рядом". В Полоцке традиция договоров князей и вечевого строя так сильна, что начинают говорить о "полоцком праве" и "полоцком княжении", как об эталоне.
     В 1471 году умирает последний князь киевский Семен Олелькович. Великий князь литовский пользуется этим, чтобы упразднить княжество, и сажает своего воеводу и наместника Мартина Яновича Гаштольда. Киевляне восстают, не желая принимать к себе католика. Но восстают очень цивилизованно, вовсе не устраивая русский бунт, бессмысленный и беспощадный. И это не бунт на коленях, подача челобитных и проливание слез. Киевляне собирают вече и предъявляют великому князю ряд требований, опираясь на традицию своей земли. И великий князь Казимир, сын Ягелло, вступает с Киевом в самые серьезные переговоры.
     В это с