быти хорошо. "Глупый" у Вишенского, конечно же, означает не современное "дурак", а употребляется в смысле, хорошо знакомом россиянину по сочинениям графа Льва Толстого, где "глупость" - это умение знать истину без рассуждений, превосходить ее умозрительно и не нуждаться в рациональных способах ее узнавания. Так (только у Толстого, конечно) знают истину те, кто не хочет "умствовать" и рассуждать.
     Можно, конечно, отнести маниакальную вражду Аввакума к учению и учености на счет его собственной личной причины. Первоначально Аввакум должен был участвовать в "книжной справе" вместе с Никоном и его людьми. Но очень быстро был отстранен от этой работы по прозаической причине: он не знал греческого языка.
     Очень возможно, что "зелен виноград" - одна из причин ярости Аввакума и упорной ненависти к тому, чего он не желает понимать. Но и в этом случае остается важнейшее различие между "столичными" и "провинциальными" священниками, да и мирянами, в их восприятии ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ службы и священных текстов. Я не могу отделаться от мысли, что не протопоп Аввакум становится врагом греческого потому, что не знает греческого. А скорее он не знает греческого из высоких принципиальных соображений; потому, что он его враг.
     Интересно, что еще совсем недавно и в Москве думали точно так же, как в провинции. Вынужден был уехать в Западную Русь московский первопечатник Иван Федоров. Еще в 1627 году, когда малоросс Кирилл Ставровицкий привез в Москву свое "Учительное Евангелие" (сборник проповедей), московские книжники отнеслись к его книге резко отрицательно - ив огромной степени из-за правописания. Так, Кирилл Ставровицкий писал слово "Христови" вместо принятого в Московии "Христова" - по тем же правилам орфографии, которые приняты в современном украинском языке. "Скажи, противниче, - спрашивают его, - от кого та речь: суть словеса "Христови"'!? Ежели Христова, для чего литеру переменил и вместо аза иже напечатал"? {109}.
     Московские книжники считают "не правильную" форму имени Христова убедительным свидетельством не православия Кирилла, впадения его в ересь. А "не правильный" текст, по их мнению, исходит уже не от Христа, а от дьявола. Об этом свидетельствует уже обращение: "противниче", то есть враг. Книга Кирилла Ставровицкого была торжественно предана огню, поскольку ее слог (именно слог!) был признан еретическим.
     По-видимому, в самой Москве произошло "что-то" очень важное за двадцать лет: между 1627 и 1649 годами. Появилась группа влиятельных столичных священников и мирян, которые уже не считают "противниками" и "еретиками" тех, кто пишет одну букву "не правильно" и, следовательно, "не-. праведно".
     "Нам.., всем православным христианам, подобает умирати за един аз, его же окаянный враг выбросил из Символа" - писал диакон Федор. Речь шла о том, что патриарх Никон вместо того, чтобы писать в Символе веры "Рожденна, а не сотворенна", стал писать "Рожденна, не сотворенна", приблизив текст к современному русскому языку.
     Это не пустые слова - дьякон Федор действительно отдал жизнь за свое исповедание веры, принял мученическую смерть на костре вместе с протопопом Аввакумом, Епифанием и Лазарем - духовными вождями раскола.

В чем крылась ошибка?

     Самое пикантное в реформах Никона то, что в принципиальных вероисповедных вопросах правы были не никонианцы, а как раз старообрядцы. Никон заявил ведь не о сближении московской церкви с остальными православными. На самом-то деле он стремился вовсе не к возвращению к древнему благочестию, а к тому, чтобы учесть изменения, происходившие в православии за двести лет изоляции.
     Но заявлено-то было именно "возвращение"! Наверное, другого выхода и не было у Никона (и у царя Алексея Михайловича). Откровенное провозглашение такой цели могло бы вызвать набат, восстание, бунт, уход в раскол не трети населения, а 90%. Но, произнеся лозунг "выправления" и "возвращения" назад, реформаторы страшно подставились.
     Потому что в IX - XI веках, когда шло становление русского православия, в Византии крестились не тремя перстами, а двумя. Позже нравы православных во всем мире изменились, а на Московской Руси, изолировавшей себя от мира, сохранили верность старине.
     Тем самым самая главная идея реформы оказывалась поставленной под сомнение.
     В 1649 году на Восток был послан иеромонах Арсений Суханов и привез оттуда около 700 экземпляров богослужебных рукописей для "книжной справы". Но это были не древние, а новые греческие книги. И именно с тем, что появилось в последние века, Никон сверял русские богослужебные книги. И он, и царь по сути дела просто обманывали подданных. Эдакий вариант: "Если цены поднимутся, положу голову на рельсы", в исполнении людей XVII века.
     Рельсов-то еще не было.
     Дьякон Федор Иванов, будущий "соузник" протопопа Аввакума, прекрасно понимал, что "справа" ведется вовсе не по "старинным и греческим и славянским книгам", как торжественно утверждалось в первом правильном "Служебнике", а по новым греческим, имевшим много расхождений с древними церковными обрядами православия, и писал в челобитной царю: "А нынешние книги, что посылал покупать патриарх Никон в Грецию, с которых ныне переводят, слывут греческие, а там печатают те книги под славтью богоотступного папы римского в трех градех: в Риме, в Париже и в Венеции, греческим языком, но не по древнему благочестию. Того ради зде переведенные со старыми несогласны, государь, и велия смута".
     Для Никона, конечно же, важным было никакое такое не "благочестие", а унифицировать с греческими церковные чины и обряды, дать царю основания объединять под своим скипетром все православные народы.
     Не случайно же, примирившись с Нероновым, Никон сказал ему о книгах старой и новой печати: "обои-де добры, все равно, по каким хочешь, по тем и служишь". И разрешил пользоваться старым "Служебником" не где-нибудь, а в Успенском соборе.

Позиция восточных патриархов

     Казалось бы, восточные патриархи должны на руках носить Никона... Но в том-то и дело, что позиция их была скорее весьма осторожной, а некоторые из них прямо считали, что Никон глубоко не прав. Они поддерживали переход на единогласие, считали важным давать образование священникам, но вот необходимость троеперстного крещения вызывала у них, скажем так, некоторые сомнения.
     В 1654 году патриарх обратился к константинопольскому патриарху Паисию с письмом, в котором было 28 вопросов и просьба дать на них соборный ответ.
     В мае 1655 года пришел ответ, очень обширное послание, подписанное кроме Паисия еще 24 митрополитами, одним архиепископом и четырьмя епископами. Этот ответ невозможно понять иначе, чем попытку сдержать неумеренное и неразумное рвение Никона.
     Мнение восточных иерархов было таково: разнообразия в церковных порядках и в богослужебных делах вполне терпимы и исторически неизбежны.
     Никон, что характерно, плевать хотел на попытки остановить его реформу. Соборы 1654 и 1655 годов одобрили нововведения.., а куда бы они делись? Но раскольников пока еще нет; пока есть только ослушники, но не еретики и не негодяи.
     Пройдет чуть больше десяти лет, и произойдет обычнейшее в истории "пожирание" реформатора. Надо сказать, что крайне редко начавший любую революцию доживает до ее конца! Хорошо еще, если он будет всего-навсего свергнут и потеряет все, как Никон. Этому еще повезло! А как правило, теряли головы... Чтобы затевать подобные революции, надо быть не только глупцом, надо полностью потерять инстинкт самосохранения.
     Никон же попытался обосновать, что "священство выше царства" и патриарх должен командовать царем, а не наоборот. Алексей Михайлович, естественно, стал "укорачивать" недавнего любимца, и дело кончилось расколом между царем и патриархом.
     Чтобы осудить Никона, опять же необходимо было мнение восточных патриархов, архиепископов и епископов, и как в можно большем числе. 2 ноября 1666 года в Москву прибыли Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский.
     Но вот ведь что интересно: константинопольский патриарх Парфений, преемник Паисия, вообще запретил патриархам Макарию Антиохийскому и Паисию Александрийскому вмешиваться в русские дела. Когда же патриархи самовольно поехали на Русь, Парфений собрал собор восточных архиереев, и собор лишил их патриарших престолов. Так что судили Никона фактически никакие не иерархи, а частные лица.
     Для Никона важно было не мнение восточных иерархов (он уже и так владел истиной в последней инстанции), а важна была возможность опереться на авторитет. Мнением же он пренебрег.
     И для судящих его важны оказались не каноническое право и не закон, а желания царя. Царь хотел осуждения Никона и получил его.

Авантюристы вокруг Никона

     Фактически же судьями в русском церковном споре окажутся вовсе не те греки, которые олицетворяли восточное православие, а самые настоящие авантюристы.
     Например, Паисий Лигарид - выпускник Римской коллегии св. Афанасия. Рукоположен в священнический сан униатским митрополитом Рафаилом Корсаком.
     Как платный миссионер униатства, он послан был в Константинополь, потом в Валахию. Паисий Иерусалимский, от которого Лигарид скрыл свою биографию, рукоположил его в митрополиты Газские. Но в Газу тот отнюдь не поехал; зачем ему Газа, где и голову недолго потерять?
     Лигарид сидел в Валахии, слал бравые реляции в Рим и получал жалованье за то, чего и не думал делать.
     Попав в Москву, Паисий Лигарид был именно тем человеком, который советовал на Великий собор 1666 - 1667 годов позвать восточных патриархов и был с ними неотлучно, переводил и т, д.
     К тому времени в Палестине афериста давно разоблачили, и новый иерусалимский патриарх Нектарий написал об этом Алексею Михайловичу.
     "Даем подлинную ведомость, что он отнюдь ни митрополит, ни архиерей, ни учитель, ни владыка, ни пастырь, и всякого архиерейского чину лишен..." - недвусмысленно писал Нектарий.
     Но даже такое письмо не отвратило царя от авантюриста. Лигарид рассказывал царю, что это его и царские враги, сторонники Никона, пакостят ему. И Алексей Михайлович даже просил восстановить "великого учителя и переводчика нашего" в сане митрополита Газского. В ход пошли такие веские аргументы, как соболя и рубли.
     На время Лигирид был восстановлен в сане, но ненадолго, на полгода...
     В 1673 году он отпущен царем в Палестину для решения своих вопросов, но не уехал дальше Киева.
     В Киеве аферист повел себя так, что 21 августа 1675 года Алексей Михайлович повелел специальным указом доставить Лигарида в Москву. Однако здесь сам царь с ним встречаться не пожелал, хотя и в тюрьму не заточил. Похоже, про авантюриста просто забыли.
     В 1678 году, уже после смерти Алексея Михайловича, Лигарид попросил у Федора Алексеевича разрешения уехать в Палестину. Отпущенный восвояси, он остался в Киеве, где и помер в августе того же года.
     Другим то ли авантюристом, то ли разведчиком, подвизавшимся вокруг Никона, был Арсений, знаменитый правщик книг. Все православные историки раскола считали Арсения строгим ревнителем православия и очень ученым человеком.
     Появился он в Москве в 1649 году в свите иерусалимского патриарха Паисия, ехавшего, называя вещи своими именами, за милостыней.
     В Москве он понравился, а его личность не вызывала сомнений - в чьей свите прибыл! И Арсений остался на Московской Руси преподавать риторику, как человек ученый.
     Никто ведь не знал, что Арсений пристал к свите Паисия только в Киеве.
     Когда же Паисий возвратился в Константинополь, он узнал такие вещи про Арсения, что в панике кинулся срочно писать в Москву. По тексту этого письма боярин Никита Иванович Одоевский и думный дьяк Михаил Волошенинов учинили допрос, и когда стали пугать острогом, Арсений повинился.
     Оказалось, что он - воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, которая специально воспитывала греков-униатов. Прибыв домой, в Константинополь, Арсений перед своими родными братьями проклял латинство и стал православным, но ненадолго, и при неясных обстоятельствах стал магометанином (уверял, что повинуясь насилию).
     Вскоре он бежал в Валахию, потом в Молдавию (где, естественно, стал православным). Перебравшись во Львов, Арсений снова униат. В Варшаве некоторое время живет при королевском дворе, и король посылает его в киевскую православную школу в качестве учителя: ясное дело, для пропаганды униатства.
     Информация о прошлом Арсения обошлась ему дороже, чем Лигариду: его сослали в Соловки. Там Арсений, как и следовало ожидать, воспылал особой любовью к православию и восхищался благочестием соловецких иноков.
     В 1652 году Никон так очаровался Арсением при посещении Соловков, что привез его обратно в Москву. Человек, о котором в приговоре говорилось: "своим еретическим вымыслом хотел и в московском государстве свое злое дьявольское учение ввесть", официально признанный еретиком, стал преподавать в греко-латинской школе и назначен книжным правщиком.
     Естественно, своего благодетеля Никона Арсений в трудную минуту предает с обычной для него легкостью.
     Известно, что он и после отстранения Никона от дел переводил и издавал несколько книг, участвовал в правке богослужебных книг. Конец его неизвестен. Трудно поверить, что столь известный "волхв, еретик, звездочетец, исполненный смрада иезуитских ересей", тихо помер, никому не известный. Более чем вероятно, что последние годы Арсений окончил в Риме, ведя степенные беседы с отцами-пезуитами. Так сказать, консультируя тех, кто должен пойти вслед за ним.
     Никон заложил и традицию делать генералами дезертиров европейских армий и учителями детей - полуграмотных французских кучеров и бродяг.

Реформа - выбор способа

     Итак, реформа началась еще в 1649 году, до Никона, а закончил ее сам царь, после ухода Никона от дел. Гораздо правильнее было бы назвать ее не никонианской, а романовской, потому что задумал ее, начал и провел до конца Алексей Михайлович Романов.
     15 апреля 1652 года помер не брезговавший ростовщичеством патриарх Иосиф, оставивший после себя денег на сумму 130 тысяч золотых рублей. Никона поддержали все - и царь, и столичные ревнители благочестия, и провинциальные. Везде-то он оказался своим.
     Будучи избранным, патриарх Никон начал рассылать по всей Московской Руси "память" (если угодно, постановление) с требованием служить по-новому и по новым книгам.
     Общее содержание реформы уже достаточно ясно: исправление книг, переход на единогласие, изменения в церковном пении, крещение не двумя перстами, а тремя.
     Характерно, что приказ переходить на новые богослужебные книги уже был, а вот самих-то книг еще не было. Не напечатали.
     И что приказ-то креститься тремя перстами тоже был, но этот приказ вступал в некоторое противоречие с решением Стоглавого собора: "Иже кто не знаменуется двумя персты, яко же и Христос, да есть проклят".
     Вот и выбирайте между непослушанием патриарху и проклятием. Не нравится? Тогда не создавайте тяглового общества и государства. Потому что Никон только лишь первым провел такой тип реформ, который потом будет воспроизводиться много раз.
     В обществе, прочно изолированном от любой информации и от любых внешних влияний, люди поневоле живут в мире искаженных, порой самых диких представлений. Исключение составляет административная верхушка, столичная по неизбежности. Эта верхушка владеет лучшей информацией о том, что же происходит и делается в мире. Под рукой у этой верхушки - вся мощь тяглового государства, и велик соблазн использовать эту мощь для просвещения серых, диких людей, не знающих, "как надо".
     Так же обрушит свои реформы на Российскую империю Петр I, у которого, кстати, не так уж мало общего с Никоном. Только Петр любил все голландское и немецкое, а Никон - греческое.
     Так же в 1830-е годы правительство будет раздавать картофель для посадки, никак не объясняя, что это такое и зачем вообще дается. И посылать карательные команды, когда крестьяне поднимутся на "картофельные бунты". А крестьяне будут уверены, что это злые поляки подучили царя заниматься такой ерундой...
     А в 1991 году московское издание цекистских ганкстеров будет высокомерно ухмыляться серости и невежеству "красной номенклатуры". А провал своего курса будут объяснять тупостью и злостным саботажем.
     Несомненно, столичные ревнители веры гораздо современнее провинциальных. Они относятся к проблеме формы и содержания так же, как малороссы, и потому так хорошо находят общий язык.
     До Никона в Юго-Западной Руси киевский митрополит Петр Могила провел аналогичную "книжную справу" и такие же богослужебные изменения, но не вызвал этим ни дикого отторжения, ни гражданской войны, ни эпидемии самосожжений.
     Может быть, имеет значение личность того, кто проводит реформы? Только не надо понимать меня так, что преимущества Петра Симеоновича Могилы над Никоном в том, что он был очень знатным человеком - сыном господаря Молдавии и Валахии.
     Преимущество в том, что он был очень образованным человеком. Никита Минов, будущий Никон, родился в крестьянской семье в селе Вельдеманово Нижегородской губернии (90 верст до Нижнего Новгорода). Отец его был мордвин. Мать умерла, когда Никите было всего 3 года. Мачеха невзлюбила малыша и несколько раз даже пыталась от него избавиться.
     От опасной мачехи Никита бежал в монастырь и оставался там, пока отец не заболел. Тогда он ушел из монастыря и в 19 лет стал священником в своем селе. У него была жена и трое детей. Дети умерли, как это часто бывало в те недобрые, грубые времена. И тогда Никита Минов уговорил жену постричься в монахини, и сам тоже в 1635 году постригся в монахи, ушел в Соловки. Началась жизнь монаха Никона.
     Петр Симеонович Могила старше Никиты Минова - 1597 года рождения. Он окончил Львовскую братскую школу, постригся в монахи в 1625 году, в 1627 стал архимандритом Киево-Печерского монастыря и митрополитом киевским и галичским в 1632 - 1647 годах.
     В 1632 году он добился у польского короля Владислава IV признания независимой от униатов православной церкви и передачи ей ряда монастырей и церковных зданий. Написал, помимо прочего, и антикатолический трактат "Лифос" ("Камень") на польском языке в 1644.
     Петр Могила был националист и патриот, защищавший, как мог, свой народ. И кроме того - просветшель и умница, который утверждал православие просвещением и отлично умел воевать на поле противника.
     А Никон чуть ли не хвастался своим невежеством.
     И вот вам тоже своего рода традиция - реформы в Московии-Российской империи-СССР-Российской Федерации всегда идут как АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЕ!
     Реформа проводилась таким образом, что не могла не нанести удар по национальным чувствам московитов. На первый взгляд, она содержит некие национальные идеи.
     Например, Никон запретил строительство столпных храмов, пришедших из Италии, разрешил строить только крестово-купольные храмы, пришедшие из Византии. Поскольку в Византии к тому времени уже строились и столпные храмы, это очередная попытка быть большим православным и большим византийцем, чем патриарх Константинопольский.
     В 1655 году Никон произнес проповедь против икон фряжского письма, проникавших на Московскую Русь с немецко-польского рынка и через новгородско-псковских мастеров. Целую кипу таких икон принесли из боярских домов. Никон называл владельца очередной иконы, Макарий Антиохийский высказывал свое суждение через переводчика - уже знакомого нам Лигирида, и Никон вдребезги разбивал икону об пол.
     Уже говорилось, что греки, на которых опирался Никон, были не подлинными иерархами и богословами, а скорее сборищем аферистов. Невозможно отделаться от мысли, что на соборе 1667 года судили они не сопротивлявшихся реформам старообрядцев, а "посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую историю" {НО}.
     Писанное на Стоглавом соборе был объявлено нерассудной простотою и невежеством, и собор 1667 года ни много ни мало, как "разрушал тот собор не в собор, и тую клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть".
     В другом ме