и  бинарной  шифровкой  сигнала.  Без   оригинальной   генетической  вытяжки
перехватить разговор  еще можно было,  но вот расшифровать - никак. А секрет
вытяжки сибирские генетики хранили свято, благо безопасники заказ проплатили
вовремя и весьма щедро. - Доложитесь все, кроме первой.
     Первая пара - как раз Михеич и Герасим - по  плану должна была молчать.
Может  Шарадниковы  и не  понимают  переговоров  в  эфире,  но  сам-то  эфир
наверняка слушают. И передвижения потенциальных источников передач наверняка
фиксируют.
     - Вторая, на служебном выходе, все схвачено.
     - Третья, на этаже, оба пожарных выхода мы заперли. Наготове.
     Чеботарев  довольно  крякнул.  Напоить  и отправить  баиньки  дежурного
пожарника неожиданно оказалось довольно трудной задачей. А запирать пожарные
выходы он отказывался наотрез,  и  даже удостоверения службы безопасности не
поколебали его решимости исполнить профессиональный долг.
     Впрочем,  выпить пожарник не отказался - видно, во всем  мире пожарники
питают слабость к огненной воде, субстанции, одновременно олицетворяющей как
их главного врага (огонь), так и главного помощника (воду).
     Результат прост:  пожарник  благополучно отгружен в  щитовую  на правах
бесчувственной тушки,  способной  лишь блаженно похрапывать, а  все переходы
между этажами и выходы на балконы немедленно заперты.
     - Четвертая, в вестибюле. Держим лифты и хозкрыло.
     - Отлично, - пробормотал Чеботарев. - Дубль-группа, готовы?
     - Всегда готовы, - отозвался Больных.
     - Начали! Первая - пошли!
     Михеич  с  Герасимом  отклеились  от  прозрачной  перепончатой  будочки
торговца прессой и  направились  ко входу  в  гостиницу. На  их место лениво
прошествовали двое  молодых  парней,  только-только из  спецшколы. Еще  один
остался в экипаже на противоположной стороне улицы.
     Чеботарев  тоже  покинул  "Белку"  и  поднялся  по  темным  шероховатым
ступеням. Швейцар в его сторону  даже  не  глянул. Так и  остался торчать  в
предбанничке перед вертящимися дверьми.
     Лифт  вознес  Чеботарева на  четвертый этаж.  Рядом  с коридорной дамой
прилежно сидел Оскар Бардтинов,  чемпион отдела по  самбо.  Увидев шефа,  он
неторопливо встал.
     "Молодец,  что   неторопливо,  -   мысленно   похвалил   Чеботарев.   -
Обстоятельный парень, далеко пойдет..."
     Герасим и Михеич уже вышагивали по устеленному пыльной красной дорожкой
полу.  С  противоположного  конца   коридора,  от   лестницы,   приближались
Нестеренко и Богдан По.
     Ключ  от  соседнего  номера  лежал  в  кармане  Чеботарева. Прежде  чем
входить, Чеботарев сделал знак Герасиму  и тот  приложил ухо к двери  номера
Шарадниковых.
     Жестом Герасим дал знать: там тихо. Но оба  должны находиться в номере;
первая, вторая и четвертая пары вели их до самой гостиницы и  убедились, что
оба вошли именно в свой номер.
     Чеботарев  тихонько  отпер  дверь  смежного и  пропустил вперед  Оскара
Бардтинова. Тот сразу же направился к балкону.
     А  в следующую  секунду Чеботарев понял,  что  по крайней  мере один из
Шарадниковых сейчас именно на  балконе. Оскар неуклюже поправил галстук (ну,
да с такими-то плечами... Любой костюм тесен будет).
     - Ф-фу! - сказал он басом. - Ну и жарища!
     Герасим уже стучал в дверь к Шарадниковым.
     Если Бардтинов изображал из себя нового постояльца, то сейчас ему самое
время было бы стянуть пиджак.  Но тогда он выставил бы на всеобщее обозрение
кобуру с иглометом...
     Но ничего такого сделать Бардтинов просто  не успел. Послышался могучий
удар,  наверняка по  двери,  потом  шум  борьбы в коридоре и звон  разбитого
стекла, совсем рядом. Чеботарев сдавленно чертыхнулся, и, забыв обо всем - о
том,  что  ему  до  самого  завершения  операции  строго-настрого  запрещено
соваться  в  дело;  о том, что Шарадниковы наверняка  вооружены; о  том, что
Золотых взгреет его по первое число уже через четверть часа -  обо всем этом
позабыв,  Степан Чеботарев ринулся на балкон. С заряженным иглометом в руке.
Двигался он для своей морфемы и своей комплекции весьма проворно.
     В балконном проеме  окровавленный Оскар сосредоточенно  прижимал к полу
одного из Шарадниковых. Под ногами хрустело  органическое стекло. В коридоре
кто-то сдавленно хрипел, потом хлопнула дверь.
     - Держу!  - прорычал Оскар и, опережая Чеботарева, к  нему на помощь из
номера кинулся  Михеич с парализатором в руке. Шарадников неистово брыкался,
и в  результате досталось обоим: и Шарадников, и Бардтинов  враз  обмякли  и
затихли. Михеич обернулся и крикнул кому-то в коридоре:
     - Наручники давай!
     Чеботарев   на   миг  оцепенел,   потом   очнулся,   переступил   через
парализованных  и  огляделся.  Чьи-то  ноги  в  тяжелых  горных  ботинках на
рифленой подошве выглядывали из коридора. На диване, тяжело отдуваясь, сидел
вз®ерошенный  Герасим и хлебал  воду  прямо из графина.  Бледный, как  вата,
Нестеренко хлопал по щекам растянувшегося перед диваном Богдана По.  Глаза у
того  были  совершенно  остекленевшие.  Над  вторым  Шарадниковым  склонился
подоспевший Шелухин.
     - Два-два, - об®явил Герасим, ненадолго отрываясь от графина. - Ловкие,
черти, чуть один не проскочил...
     - Герасим, -  выдохнул  Чеботарев и  спрятал игломет в кобуру. - Положи
Оскара на кроватку, а то у меня ноги что-то подгибаются...
     Золотых  как-то  говорил Чеботареву,  что  командовать  операцией  куда
труднее, чем просто быть одним из  тех,  кто вяжет намеченного об®екта. Даже
сознавая, что в следующую секунду тебя могут вырубить  вместе с  этим  самым
об®ектом, как только что Богдана По или здоровяка Бардтинова.
     С некоторых  пор Чеботарев  ощутил истинность этих слов  на собственной
шкуре.
     Ответственность. Одна из  немногих вещей на  свете, которую  невозможно
взвесить, но о которой все знают, что она очень тяжела.
     Чеботарев поднял рацию и переключился на командный канал.
     -  Семеныч?  Это  Чеботарев.  Взяли  обоих.  Без  "фитилей",  но  По  и
Бардтинова выключили, причем Бардтинова свои  же... Но в общем, на четыре  с
плюсом... Есть не тянуть. Выезжаем.
     - Грузи их, ребята! - скомандовал он своим оперативникам. - Наших потом
подберем.

        x x x

     В который раз Макс поглядел на чуть смазанный снимок: на бегу не  очень
удобно фотографировать. Узкий, словно каньон, двор, светлое пятно арки, и на
его  фоне  -  два силуэта.  Снимал  Макс с пояса,  поэтому  силуэты  видны с
непривычно низкой точки и кажутся очень высокими. Один - так вообще оглоблей
кажется. Действительно  высокий! Судя по очертаниям  - дог. Второй  похож на
терьера  или ризена,  но  на  терьера  больше.  М-да,  надо же, единственный
снимок, и тот на фоне света, ни хрена не разглядишь.
     Макс с сожалением вздохнул. Плотно его эти ребята  в  оборот взяли.  И,
главное, совершенно  не  пытались  действовать  скрытно,  втихую.  Прямо  по
центральной улице за ним  бегали. Черт, может  они все  же сибиряки? У  себя
дома никто не прячется, зачем, скажите на милость, прятаться у себя дома?
     Неужели он  ошибся? По его расчетам,  эти двое  были агентами Балтии, и
именно их поджидал на лавочке ныне покойный Карл Логан.
     Конечно,  никто  не  смог бы предвидеть события за  двадцать  лет.  Как
говорил  пойнтер-связной,  никто  не  сможет  поручиться  даже  за  нынешнее
мгновение.  И в том, что Логан  окопался в Алзамае  именно из-за маяка, тоже
нельзя быть абсолютно уверенным. Не  боялся же он, в конце концов, носить на
пальце  именной  перстень  Университета  Хельсинки,  хотя  имя  на   Эдуарда
Эрлихмана все же сменил. Интересно, как далеко он зашел  в своих изысканиях?
Если,  конечно, разрабатывал  именно эту тему. И  вообще,  видел ли он маяк?
Координаты он, похоже, знал.
     Неужели прибалты  еще  тогда, двадцать лет  назад, что-то заподозрили и
попытались раскопать? Ну, ладно, не двадцать, а восемнадцать, это не слишком
меняет  дело.  А если так, почему все  эти годы только Логан  сиднем сидел в
Алзамае  и притворялся Эдуардом Эрлихманом? Впрочем,  может  он  здесь и  не
один. Но пойнтер сказал, что больше никто не интересовался маяком. И даже не
пытался  приблизиться. Да  и  Эрлихман-Логан к нему  не приближался, видимо,
изучал издалека, с помощью селектоидов-эмпатов и дистанционной аппаратуры.
     Макс взял со стола другую фотографию, и с минуту пристально вглядывался
в удивленное лицо  Логана. Снимок был сделан, наверное,  в ту самую секунду,
когда  скорпион  вонзал  жало;  яд   еще  не  начал  действовать  и   жертва
почувствовала только болезненный укол. Миг перед смертью.
     Так  и  не сумев  ничего  прочесть в  этом  взгляде, Макс разорвал  обе
фотографии на клочки и  устроил  в пепельнице  миниатюрный  крематорий. Пока
обрывки  фоток горели,  с ножницами в руках подошел  к щербатому зеркалу.  С
тяжким  вздохом  отхватил  себе первый  локон роскошной ухоженной  шевелюры.
Первый,  второй, третий... А  когда  на голове  остались  только безобразные
клочки, намылил все это  безобразие,  и принялся  тщательно  выбривать.  Под
ноль. Даже уши.
     Еще   час   он   провел   под   кварцевой   лампой,   придавая   лысине
естественно-загорелый оттенок.
     Когда он  снова подошел  к  зеркалу на  него глядел  худой  и скуластый
парень, которого Макс  уже  успел забыть. М-да. Наметанный глаз, конечно,  в
конце-концов  распознает того  самого вчерашнего  волосатика.  Обыватель  же
непременно решит, что перед ним другой человек. Ну и ладно.
     Одежду Макс запихал в непрозрачный  пакет и бросил в угол; придет час и
пакет этот успокоится на какой-нибудь далекой свалке.
     В крошечное оконце под самым потолком с любопытством заглядывал вечер.
     "Подремлю", - решил Макс.
     Ему  предстояло насыщенное утро. А  еще  нужно  унять панику в разбитом
подсознании от сегодняшнего  убийства. Макс не впервые убивал себе подобных.
Но  психика - слишком тонкая штука, чтобы не обращать внимания на ее фокусы.
Нервный срыв может погубить в итоге все задание.
     Макс лег на расстеленный спальник и сконцентрировался.  И стал  крупица
за крупицей вытравливать  из  собственной души страх, растерянность и боль -
все, что скопилось там за прошедшие после убийства Карла Логана часы.

        x x x

     Глубокой ночью Макса  что-то разбудило:  не  то посторонний звук, не то
верное чувство близкой опасности. Он открыл глаза и вслушался.  Облюбованный
подвальчик полнился ночью; где-то далеко с размеренностью метронома булькали
водяные капли.
     И все-таки, что-то было не так.
     Чужаков он  почувствовал через минуту. Почувствовал носом - но не запах
тела,  прически или оружия,  как обычно,  а непривычно  стерильную  безликую
волну,   которая  текла   от   бесшумно  передвигающихся  людей.  Они   явно
пользовались   какой-то  новомодной   химией  для  уничтожения  естественных
запахов.  Если  бы  Макс спал, он  точно не обратил бы внимания  на подобный
запах.
     Их было трое,  это  Макс понял мгновением позже. И  они пока крались по
соседнему подвальчику.  Он так же бесшумно  вскочил, подобрал свой бесценный
шмотник, сунул туда ком спальника и шастьнул к лестнице. Конечно же, он спал
одетым и обутым. Сколько раз эта привычка спасала? И не счесть, наверное.
     На нижней ступеньке он ненадолго замер и прислушался-принюхался. Чужаки
позади и  не  думали спешить:  все так же  размеренно скользили  по подвалу,
приближаясь к  комнатенке, где прятался Макс. Как всегда  в минуты опасности
все  чувства обострились: Макс неплохо видел в  практически кромешней летней
тьме, выбритые  уши ловили каждый еле слышный шорох, а  влажный, как у диких
собак, нос читал запахи, словно книгу.
     У  выхода  его  ждали.  Конечно,  ждали,  об  этом  можно  было  просто
догадаться. Какой смысл  ползти  к  его тупичку через весь подвал? Темный  и
заваленный всякой дрянью? Эти ребята явно  знали, что Макс отследит гостей в
подвале и бросится наутек. Прямо к ним в лапы. И гнали его, как волки зверя.
     "Надо бы их сильно разочаровать, - подумал Макс. - Только как именно?"
     Рука   уже   сама   нашаривала    в   кармане   шарик   наступательного
хемолюминофора. В  запасе оставалось секунд десять,  пока троица из  подвала
пересечет его клетушку и выйдет к лестнице.
     Раздавив  шарик   ногтями,  Макс  швырнул  его  наружу   и  зажмурился.
Мертвенная  синяя вспышка забралась даже под  зажмуренные веки. Он знал, что
сейчас  творится  перед  входом  в  подвальчик:  шарик  распух  до  размеров
теннисного  мяча  и превратился в крошечное солнце. Народ из засады,  скорее
всего, трет руками невидящие глаза.
     Пауза  в три секунды;  Макс напряг мышцы лица  и  заблокировал  носовые
пазухи. Волшебный шарик перестал сиять, он выжег люминофор дотла; теперь  он
с легким  хлопком  распался  на  множество комочков и выпустил наружу  волну
боевого, чрезвычайно активного феромона.
     В  тот же миг Макс рванулся вперед.  Неясную фигуру, возникшую на пути,
он сшиб коротким ударом  локтя  и скользнул влево от  лестницы,  к пролому в
лысом заборе.  Все колючки  у  пролома он заранее пообломал, чтоб можно было
проскочить в эту дыру не оставляя клочков одежды.
     Кто-то стоял на коленях рядом  с дырой и  действительно тер глаза. Макс
мог ему только слегка посочувствовать. Это на час, не меньше.
     Он, не глядя, нырнул в дыру. И сразу угодил в чьи-то цепкие об®ятия.
     От  человека, который его  схватил, пахло еле-еле, той самой непонятной
стерильной химией. Не  будь у Макса искусственно восстановлено обоняние - он
бы вообще не ощутил никакого запаха.
     В  следующую секунду кто-то  вырвал из рук  Макса шмотник; Макс  наугад
отмахнулся локтем и снова попал. Рядом  сдавленно ухнули, но в тот же миг на
голову  обрушился сильнейший  удар.  Макс  покачнулся,  и  тут же  прилетело
кулаком в лицо. Безжалостно, коротко и мощно. В голове мгновенно разорвалась
бомба, и мир слегка поплыл.
     "Еще один такой удар, - успел подумать Макс, - и все, нока..."
     Додумать ему не позволили. Именно повторным ударом.
     Он уже ничего  не  видел и не слышал, когда  над  ним склонились  сразу
пятеро.
     - Готов, - вполголоса констатировал один.
     Говорили  по-русски,  но выговор показался бы странным  и  сибиряку,  и
россиянину.
     - Эй, Архипа! Хорош слепого изображать, иди сюда!
     Тот, что тер глаза у забора, послушно  встал с колен  и  приблизился. С
глазами у него, судя по всему, было все в порядке.
     -  Шустренький отрок, -  проворчал тот,  что бил.  На руках у него были
кожаные перчатки с обрезанными пальцами. - И экипирован будь-будь.
     Он подобрал валяющийся рядом с Максом рюкзачок-шмотник.
     - Спеленайте его... И чтоб без фокусов, пехтура тут уже достаточно дров
наломала.   Архипа,   Дрон,   проверьте  подвальчик.  Фонарями  пользоваться
разрешаю. Дудник - на шухер. И тихо мне!
     Две  тени склонились над Максом, две вкрадчиво переместились к лестнице
и неслышно ссыпались по ней, еще одна растворилась в темноте ночного двора.
     Вряд ли спящие обитатели окрестных домов что-нибудь  слышали.  Бродячие
харзы,  шарящие  в  отбросах,  и  то  обычно  производят  больше  шума,  чем
сегодняшние гости. Возможно, кто-нибудь заметил неясную вспышку, но она была
такой слепящей, что минут десять обитатели  домов все равно ничегошеньки  не
сумели бы рассмотреть из своих окон.
     А  спустя  несколько  минут Макса взвалил  на плечи все тот же  Архипа;
шмотник и кое-какое барахло  из  подвала  подобрали  остальные, и вскоре все
шестеро бесследно растворились в мутных летних потемках.
     Светать начало  спустя полчаса. Когда в темноте исчезла  та невыразимая
кромешность, что присуща настоящей ночи, и  прорезался намек на  сумерки, по
соседней улице пронесся одинокий экипаж. "Белка". Еще два таких же под®ехали
спустя несколько минут с разных сторон.
     Степан Чеботарев, Михеич и Герасим первыми  свернули во дворик. Шелухин
вскоре  материализовался  у  дыры  в  заборе;  из  глубины  двора  вынырнули
Нестеренко и Богдан По.
     Оскар  Бардтинов  остался  на  улице, Больных  со  своей  двойкой  -  у
экипажей.
     Сибирские безопасники действовали слаженно  и четко, без ненужных слов.
Сразу было видно, что операция хорошо отработана и прорепетирована.
     Нестеренко  и  Богдан  открыли  дверь крайнего  под®езда  универсальной
отмычкой; той  же  отмычкой  открыли  и  дверь в  подвал.  Михеич и  Герасим
спустились по  старенькой лесенке; с этой  стороны дверь  в подвал оказалась
незапертая.
     Чеботарев ожидал шума борьбы. Ну, или хотя бы каких-нибудь звуков, но в
подвале  продолжала царить  мертвая предутренняя  тишина. Он забеспокоился -
конечно, четверо его ребят мастера вязать всяких ловкачей, но  этот мохнатый
афган мог  оказаться слишком крепким орешком  даже для  них. Шелухин, затаив
дыхание и приоткрыв рот, вслушивался.
     И когда Чеботарев уже готов  был вытащить из кобуры игломет и самолично
лезть  в  это  мрачноватое  подземелье,  на  лесенке  показался  озадаченный
Герасим.
     -  Пусто,  шеф!  -  прошептал  он. - Ушел, гад!  Ничего  не оставил, ни
крупинки!
     Чеботарев  досадливо скрипнул зубами. Потом принюхался - пахло какой-то
активной дрянью.
     - Ну-ка, осмотрите  тут все!  - велел  он Герасиму. Шелухин, Бардтинов,
сделайте пару кругов тут, невдалеке...
     Герасим  тоже принюхался.  Видимо, он  разделил подозрения шефа. Михеич
присоединился к нему; Нестеренко и Богдан По продолжали шариться в подвале.
     Чеботарев тем временем докладывался оперативному дежурному.
     Уже через пару минут к нему с мрачной миной подошел Герасим.
     - Надо вызывать экспертов, шеф. Там следы какого-то новомодного фокуса.
Я лично ни во что не врубаюсь.
     Эксперты прибыли спустя полчаса.

        x x x

     Фотография  из "Вечернего  Алзамая" вполне могла оказаться  фальшивкой.
Коллажем. Но Генрих отнесся к ней вполне серьезно.
     Изображал  этот  плохонький  черно-белый  любительский  снимок  обычный
средний  грузовик-селектоид; правда Генрих не знал такой  породы. Странность
же заключалась в том, что грузовик  был заснят в момент, когда он  парил  на
высоте  добрых  пяти   метров  над  можжевеловыми   кустами.  Из   короткого
комментария  явствовало,   что   заснял  этот  свихнувшийся  грузовик   один
фотограф-пенсионер,  имеющий  склонность  к  ранним  прогулкам  и  постоянно
таскающий  с  собой  архаичный   фотоселектоид  пятидесятых  годов  выроста.
Пенсионер  обитал на самой  окраине  и часто уходил  в тайгу ловить  удачные
кадры и ракурсы. По его словам, сначала грузовик вел себя  вполне мирно: как
и  положено экипажам стоял  на обочине  окраинной  улицы. Потом он некоторое
время ехал по трассе  Алзамай-Шантарск. Недолго, минут пять, и от®ехал всего
на пару километров. Вскоре грузовик свернул с  дороги прямо в тайгу, а потом
неожиданно  воспарил над  деревьями  и  невероятно  быстро  улетел  прочь от
города.  Ошарашенный  пенсионер   все  же  успел  клацнуть  затвором  своего
селектоида и немедленно помчался домой проявлять снимок. Когда проявил - без
промедлений помчался в  редакцию журнала "Природа", где  часто печатали  его
работы. Из журнала фотка немедленно попала в "Вечерний Алзамай".
     "Бойкий, видать, пенсионер, - подумал Генрих,  всматриваясь в снимок. -
По редакциям бегает..."
     Он  отложил  общественную   газету,  и  взял  спецвыпуск  "Криминальной
хроники". Здесь тоже было на что посмотреть.
     Фотография  найденного   на  одной   из   свалок  трупа.   Мужчина  лет
тридцати-тридцати пяти. Стаффордширский терьер.
     Испанец. С перерезанным горлом. Тот, кто сломал ногу напарнику, Франсуа
д'Арсонвалю, и вывел того из игры. А вот  с самим Испанцем обошлись суровее.
Убили.
     Генрих задумался. Кто? Понятно, кто-то из агентов, причастных к поискам
волчьих следов. Только не сибиряки - эти бы не стали  убивать,  закрыли бы в
накопителе службы безо