за  столом мир,  и  обед
завершился договоренностью о  романе Коли и  Тани,  после чего императрица
удалилась к себе читать толстую семейную Библию на датском языке.
     "Заговор императрицы" оказался весьма кстати.  В  ближайшие дни  Коле
пришлось несколько раз побывать в Ай-Тодоре, и уже без автомобиля, который
был слишком очевиден.  От  Севастополя до  Ялты Коля добирался катером,  а
оттуда брал извозчика.
     Таня была с ним холодна, но без враждебности, и Коля предположил, что
ее мягкое сердце занято иным мужчиной.  И даже высмотрел подозреваемого на
эту должность.
     Что  же  касается плана  Колчака  опередить общественное возмущение и
отправить по  виллам  императорской фамилии специальную комиссию,  то  эта
затея провалилась:  слухи о  создании комиссии докатились до  Петрограда и
вызвали там  слухи  о  монархическом заговоре в  Крыму,  о  том,  что  там
готовится  мятеж  и  отделение  Крыма  от  России,   будто  бы  английское
правительство уже высылает в  Черное море дредноут на помощь заговорщикам,
хотя  в  высшей степени было непонятно,  как  дредноут прорвется сквозь не
покоренные еще турецкие Дарданеллы.  Результатом возросших до небес слухов
в  Петрограде  стала  следующая  телеграмма военного  министра  Временного
правительства № 4689 от 17 апреля:

          Немедленно обеспечить  Южный  берег  Крыма от контрреволюционных
     попыток и контрреволюционной пропаганды.

     Колчак выругался. Как последний матрос - так сказала бы покойная мама
Коли Беккера. Излишнее внимание к виллам Романовых не входило в его планы.
Если  там  не  удовлетворятся его  действиями,  могут  вывезти Романовых в
столицу. Это опасно при переменах революционного климата. А адмиралу члены
правящей фамилии были нужны в Крыму живыми. Следовало быстро и энергически
отреагировать на петроградские подозрения.  Желательно было перестараться.
И потому родился следующий приказ по Черноморскому флоту:
     "Срочно.  Секретно.  Полковнику Верховскому. По приказанию Временного
правительства  предлагаю  вам   отправиться  в   город  Ялту   с   членами
Севастопольского центрального комитета депутатов армии, флота и рабочих и,
по  соглашению с  местным комиссаром,  принять мероприятия для обеспечения
Южного  берега Крыма  от  контрреволюционных попыток и  контрреволюционной
пропаганды".
     На  следующий день  с  кораблей  флота  и  из  частей  гарнизона были
выделены  специальные команды  наиболее революционно настроенных солдат  и
матросов в  количестве 1500 человек,  которые были разбиты на  специальные
отряды  под   общей   командой  председателя  ЦВИКа  вольноопределяющегося
Сафонова,  а  над  этими  отрядами приняли  командование более  пятидесяти
членов  ЦВИКа.  Координировал усилия полковник Верховский,  имевший приказ
адмирала как  можно  дольше  занять охотой за  ведьмами всех  сознательных
матросов и руководителей ЦВИКа.
     25 апреля экспедиция двинулась в  наступление на Ялту с  суши и моря.
Сухопутные силы на автомобилях и грузовиках, десант был посажен на военные
транспортные суда "Дания" и "Король Карл".

     В  первом часу ночи в  двери дворцов в  Чаире,  Ай-Тодоре,  Дюльбере,
обезлюдившей совсем Ливадии,  в  ворота дач графа Тышкевича,  предводителя
дворянства Попова  и  некоторых  иных  известных  на  побережье людей,  не
скрывавших своих монархических симпатий, начали стучать. Стучали одинаково
- нарочито громко,  часто, будто целью стучавших было не разбудить хозяев,
а выломать саму дверь.
     Такой  стук,   призванный  не  только  разбудить,   но  и  смертельно
перепугать  хозяев,  был  придуман,  как  считают  некоторые  историки,  в
Варфоломеевскую ночь и широко использовался потом русской полицией.
     Обыски всюду начались в час ночи 26 апреля,  а завершились от пяти до
шести утра.  Владельцы вилл и  дворцов,  а также их немногочисленные слуги
провели ночь,  сидя  на  виду  у  задымивших и  забросавших ковры окурками
сознательных матросов и солдат.
     Владельцы  усадеб  вели   себя  по-разному.   Некоторые  возмущались,
некоторые были  угодливы,  но  были  и  такие,  кто  не  обращал на  обыск
внимания,  словно те были каждодневной неприятной обязанностью.  Горничная
Таня  и  Жан  церберами стояли у  двери в  спальню занемогшей вдовствующей
императрицы и  не  позволяли туда проникнуть ни  одному мужчине.  Так  что
поручик Джорджилиани,  который командовал обысками во дворце, вынужден был
привезти на  казенной машине  из  Ялты  родственницу вольноопределяющегося
Зороховича,  которая была  допущена в  спальню и  вышла оттуда через шесть
минут, утверждая, что ничего предосудительного не нашла. Родственнице было
под шестьдесят,  она робела перед квартальным -  так что живая императрица
была для нее страшнее архангела Гавриила.  Все шесть минут она простояла с
внутренней стороны двери,  не смея сесть,  как ни склоняла ее к тому Мария
Федоровна, и не смея взглянуть на государыню.
     Ни  в  Ай-Тодоре,   ни  в  других  дворцах  не  было  найдено  ничего
предосудительного,  но  так как найти что-то  требовалось,  во дворцах был
конфискован ряд предметов.
     Более  всего  пострадал великий  князь  Николай  Николаевич,  который
лишился своей коллекции охотничьего оружия,  состоявшей из  трех  десятков
ружей  и  ножей,  а  также  восемнадцати винтовок и  трех  револьверов,  и
окованного железом сундука с перепиской личного характера.
     На   даче   предводителя  дворянства  Попова  вместо  предполагаемого
скрытого   радиотелеграфа  был   обнаружен   синематографический  аппарат.
Секретная   комната,   где   якобы   собирались   заговорщики,   оказалась
всего-навсего фотографической лабораторией,  а  с®езд  подозрительных лиц,
состоявшийся в  том доме,  -  помолвкой графа Тышкевича-младшего с дочерью
герцога   Романовского.   Таинственный   черный   автомобиль   принадлежал
императрице Марии Федоровне, на нем она совершала прогулки в сопровождении
своей дочери Ксении Александровны.  Все  перечисленные выше подозрительные
предметы,  включая  фотографическое оборудование,  оружие  и  автомобиль с
шоффером, были реквизированы от имени революции.
     На этом отягощенная добычей экспедиция с  победой возвратилась домой.
Колчак уже 27 апреля доложил обо всем Временному правительству.  И  наутро
пришел  ответ:   решительные  действия  севастопольского  ЦВИКа   признаны
правильными  и  своевременными,  Черноморскому флоту  и  Совету  выносится
особая благодарность Временного правительства.
     Для  того  чтобы  опасные  Романовы  не   смогли  захватить  Крымское
побережье,   пользуясь  удобным  расположением  своих  вилл   и   дворцов,
Севастопольский  совет  по  предложению  адмирала  Колчака  принял  мудрое
решение:  свезти всех представителей семейства и  их  прислужников в  одно
место, которое легко охранять как внутри, так и снаружи.
     Был избран Дюльбер, дворец Петра Николаевича.
     Петр Николаевич, поклонник Востока, сам начертил когда-то план дворца
и набросал его башенки и стрельчатые окна.  Придворный архитектор Краснов,
создавший почти все дворцы в Крыму, послушно сотворил мавританский дворец,
подобный строениям в  Гренаде и  Альгамбре.  Этот  дворец стал воплощением
Востока, как его понимали российские вельможи.
     Комендантом  дворца,   куда  свезли  всех  Романовых,   стал  поручик
Джорджилиани,  ярый революционер, скрывавший свое княжеское происхождение,
о чем дознался полковник Баренц.
     В   своих  мемуарах,   опубликованных  через  много  лет   после  тех
революционных дней, Великий князь Александр Михайлович писал:

          Поручик достал план Дюльбера, на котором красными чернилами были
     отмечены крестиками места для расстановки пулеметов.
          "Ялтинские товарищи,   -  сообщил  он,  -  настаивают  на  вашем
     немедленном расстреле,  но Севастопольский совет велел  мне  защищать
     вас  до  получения  приказа  из  Петрограда.  Я  не  сомневаюсь,  что
     Ялтинский совет,  где верховодят большевики,  попробует захватить вас
     силой. Дюльбер с его стенами защищать легче, чем Ай-Тодор".
          Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича
     имеет  так  много преимуществ с чисто военной точки зрения.  Когда он
     начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной толщиной его стен и
     высказывали предположение,  что он, вероятно, собирается начать жизнь
     "Синей  бороды".  Но  наши  насмешки  не   изменили   решения   Петра
     Николаевича.  Он говорил,  что никогда нельзя знать,  что готовит нам
     отдаленное    будущее.     Благодаря     его     предусмотрительности
     Севастопольский  совет  располагал  в  1917  году  хорошо  защищенной
     крепостью.
          Джорджилиани поселился во флигеле дворца.

     Работы  по   срочной  разборке  бумаг  Николая  Николаевича  поручили
рабочему Мигачеву,  социал-демократу. Тот обратил внимание на находившуюся
в  сундуке  докладную  записку  стратегического плана  захвата  Босфора  и
Дарданелл через Анатолийский берег,  составленную герцогом Лейхтенбергским
совместно с  капитаном первого ранга  Немитцем.  Проект  не  получил хода,
потому что военная обстановка тому не благоприятствовала.
     Колчак ознакомился с  проектом,  а  на  следующий день вызвал к  себе
Немитца,  которого не  любил за либерализм,  полагая карьеристом.  Колчак,
ценивший ясные  головы у  подчиненных,  сообщил,  что  послал в  Петроград
представление на  присвоение Немитцу звания  контр-адмирала и  делает  его
начальником штаба операции под кодовым названием "Ольга".
     На этом либеральные речи Немитца были закончены,  и его вотще ждали в
Совете и ЦВИКе и на митингах,  которые потеряли за последние недели размах
и громкость речей.  Немитц,  будучи специалистом,  с увлечением окунулся с
головой в подготовку похода Черноморского флота.

     Из Ялты вернулся Мученик.
     - Называйте меня Еликом,  -  сказал он,  встречая Колю в  зале домика
Раисы.  Он сидел за столом, одновременно вальяжный и вз®ерошенный, и Раиса
смотрела на него с доброй жалостью.  -  Я привез ящик массандровских вин -
царская коллекция. Их больше не будет.
     - Раиска сказала, что вы с ней дружно живете и она вами довольна. Это
хорошо. Я рад, так именно - я рад.
     В глазах Мученика была собачья просьба - не бери мою Раю! Я потерплю,
пока ты здесь. Мы же с тобой джентльмены?
     - Я сейчас уезжаю, - сказал Коля.
     - Опять в Ялту? Скажи, Елик, зачем он туда ездит?
     - Как зачем?  -  Мученик подмигнул Коле и повернулся к Раисе.  -  Как
зачем,  когда вся Ялта знает, что у господина Берестова есть замечательная
любовница.  Княжна Татьяна!  -  и Мученик стал смеяться.  - Прекрасна, как
ангел небесный, как демон коварна и зла.
     Коля с  удовлетворением отметил,  что Елисей,  как и  севастопольские
сплетницы, поверил версии, придуманной императрицей.
     - Елик,  бросьте свои шутки!  -  рассердилась Раиса.  -  Мне  еще  не
изменяют!
     Мученик  совершил  роковую  мужскую  ошибку  -   он  полагал  унизить
соперника,  а  в результате невероятно возвысил его в глазах Раисы.  Может
быть,  Елик врет - нет там княжны. А что, если есть? Ну если не княжна, то
хотя  бы  графиня?  Откуда у  Коли автомобиль с  шоффером,  который всегда
молчит и  носит под  бушлатом маузер в  деревянной кобуре?  Откуда у  Коли
лейтенантский чин,  если всего несколько дней назад он  был прапорщиком из
вольноопределяющихся?
     - Раиса,  -  Коля вынул из кармана солидную пачку пятерок,  -  я буду
завтра в Ялте,  но очень прошу, поговори завтра с тем портным, который шил
мне этот мундир. Мне нужен парадный, под эполеты и высокий ворот. Надеюсь,
тебе хватит денег.
     - Еще чего не хватало! - сказала Раиса гневно. - Я вам, извиняюсь, не
жена!
     - Все,  что останется, возьмешь себе, - сказал Коля. - Витенька давно
просил паровоз.
     - Уууу!  - загудел Витенька. - А Мученик принес мячик! Кому он нужен?
Если хочешь, Коля, я его тебе подарю.
     - Спасибо, оставь его себе.
     - Это странно,  - сказал Мученик. - Зачем вам, господин Берестов, два
имени?
     - Так меня мама в детстве звала, - сказал Коля.
     - Разумеется,  -  согласился Мученик,  уловив  угрозу в  участившемся
дыхании Раисы. - Давайте выпьем. Посидим, выпьем, давайте?
     Коля,  не желая того, почувствовал, как изнемогал Мученик от ревности
и унижения.  Ради высокой любви он оставил на время свою идеальную подругу
- Революцию и  приволок  из  Массандры ящик  с  вином;  но  ящик  не  стал
пропуском к счастью.  Желающий счастья всему человечеству,  Елисей Мученик
не мог желать счастья Андрею Берестову,  который, возможно, даже не Андрей
Берестов, а черт знает какой конспиратор.
     Раиса  стала собирать на  стол,  а  Мученик понял,  что  должен уйти.
Мученик  поднялся,   стал  прощаться  -   и   вышло  совсем  уж   неловко,
демонстративно.  Раиса почти не уговаривала его:  уходишь - уходи. Но была
обижена -  гости не должны уходить,  когда их тарелка уже на столе, каждый
знает.
     А Мученик ушел.  Он шагал по вечерней улице, вниз, к гавани. Он думал
о несправедливости судьбы.  Ему,  Елику Мученику,  никогда ничего легко не
доставалось.  Но он добился многого, к чему стремился. Он хотел быть сытым
- он  давно уже  стал  сытым.  Он  хотел стать образованным -  он  окончил
Коммерческое училище в  Одессе.  Он хотел стать состоятельным -  и основал
процветающую посредническую фирму на паях с  французским капиталом.  Но он
понимал, что счастье и состояние нежатся под дамокловым мечом случайности,
потому  что  Мученику  выпало  родиться  в  рабской  империи.  И  он  стал
революционером.  Упаси Боже!  Нет,  не тем,  кто кидает бомбы,  а тем, кто
руководит массами. Революция получилась, но счастья не было.
     В прошлом году,  зайдя в магазин, он увидел ту самую женщину, которая
ему снилась в сексуальных снах, начиная с отроческого возраста, и возжелал
ее.  Революция еще  не  была завершена,  и  сам  Мученик еще не  обеспечил
постоянного счастья для себя,  своей семьи и  всего человечества.  Мученик
стал приходить к Раисе, но она, даже отдаваясь ему, Елисея не полюбила.
     Берестов же был красив и мускулист...
     Мученик отлично понимал,  где ему обещают, а где его обижают. Он даже
понимал, что Раиса его не обижает и не хочет обижать - нет, она добрая, но
плотоядная женщина,  а он,  Мученик, - хищник в политической борьбе, но не
способен быть хищником в  постели,  потому что  в  постели он  жаждет быть
одновременно страстным и нежным, ибо воспитан на поэзии Блока и Бальмонта.
     Шатаясь,  словно пьяный - а ведь ни одной бутылки не открыли, Мученик
клял  себя  за  наивность.  Раньше он  думал,  что  в  жизни  всего важнее
революция,  оказалось -  женщина.  Революция свершилась и  требует от него
всех сил - как ревнивая жена. А он не способен отдавать ей силы - он хочет
убить  этого  Колю-Андрюшу!  Он  хочет  отнести мягкую  и  страстную Раису
Федотовну на пышную кружевную кровать и сказать ей: ты моя супруга!
     На  углу  Нахимовского проспекта Мученика  встретил рабочий  Мигачев,
который намеревался доложить на ячейке партии социал-демократов о  бумагах
Николая Николаевича,  которые он, как член комиссии тридцати трех, прочел,
но  не знал,  что делать дальше.  Мученику некуда было бежать.  Поэтому он
постарался  забыть  о  Раисе  и,  обняв  передового,  но  еще  политически
малоразвитого рабочего  за  плечи,  повел  по  проспекту,  раскланиваясь с
прохожими, потому что многие знали в лицо столь известного политика.

     Автомобиль уже стоял у дома.  Ждал его за углом,  чтобы не привлекать
внимания. Шоффер, старослужащий матрос Ефимыч - человек пожилой, солидный,
громоздкий, отличавшийся презрением к опасности и крайней флегматичностью,
уже привык к поездкам с Колей и сам облекал их в покровы тайны, придумывая
всем конспиративные клички. Коля без труда принял эти правила игры.
     - Поздравляю, - сказал Ефимыч, - с новой звездочкой.
     - К старухе? - спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.
     Старуха означала, как нетрудно догадаться, вдовствующую императрицу.
     - Нет, сначала вызывает король, - прошептал шоффер.
     Король означало Колчака. Ефимыч дал ему эту кличку, потому что хотел,
чтобы вице-адмирал хотя бы в условном языке был выше всех.
     Коля поглядел на часы. Был уже шестой час.
     - Мы не успеем в Дюльбер, - сказал он.
     - Мое дело передать приказ.
     Поехали к  Александру Васильевичу на  квартиру,  что  он  снимал  для
Темиревой.  Считалось, что Ольга Федоровна о ней не подозревает. По случаю
недавнего  приезда  возлюбленной Александр  Васильевич был  в  элегическом
настроении. Что не отвлекало его от дел.
     Вестовой принес поднос -  на нем стояли коньяк и виски. Колчак бросил
быстрый  взгляд  на  Колю,  вспомнил,  потом  улыбнулся тонкими  губами  и
спросил:
     - Коньяк, виски?
     Положение Коли изменилось. И он, оценивая слова адмирала, сказал:
     - Виски, только немного.
     - Как далеко зашел ваш роман с княжной Татьяной? - спросил Колчак.
     - Я хотел бы, чтобы он зашел дальше.
     - Учтите,  Берестов,  в нашем революционном Отечестве звание "княжна"
лишь недостаток, гиря на ногах.
     - Я должен предложить ей руку и сердце?
     - Ах, стервец! - засмеялся Колчак. - Впрочем, почему не попробовать?
     - К сожалению, - сказал Коля, - я не пользуюсь расположением княжны.
     - А она вашим?
     - Ни в коем случае! У нее кривые ноги.
     - И это вас остановило?
     - Вот именно, Александр Васильевич.
     - Ну ладно,  ладно,  не дуйтесь.  В конце концов,  меня не интересуют
ваши любовные дела - хотя я хотел бы, чтобы вы познали любовь. Это великое
чувство.
     - Спасибо.
     - Не  иронизируйте,  лейтенант.  Я  сам  люблю  и  не  стыжусь  этого
чувства...  Перейдем к делу.  Вы смогли убедить Джорджилиани и соглядатаев
из Ялтинского совета, что увлечены только княжной?
     - Я старался.
     - Пустые слова, свидетельствующие о провале.
     - Нет,  не о провале.  Татьяна сама увлеклась черными усами тюремщика
Джорджилиани.
     - Сказочное совпадение!
     Коля отхлебнул крепкого душистого виски.  Он слышал о том,  что виски
положено пить с  содовой,  но так как Александр Васильевич пил его просто,
как водку, он не посмел спросить о воде.
     - Ваш поздний визит не вызовет подозрений?
     - Надеюсь,   что   Джорджилиани  поможет   мне.   Он   добродушен   и
невнимателен, как поющий соловей.
     - Отлично.  - Колчак налил себе вторую рюмку. - Я передаю вам письмо,
Берестов.  Надеюсь,  это последнее письмо. Вы проследите, чтобы государыня
сожгла его при вас.
     - Как всегда, - сказал Коля. - Голова у нее работает четко.
     - В письме уточняются детали совещания. Согласие императрицы получите
устно. Чем меньше будет бумажек, тем безопаснее.
     Колчак поднялся и с бокалом в руке подошел к окну,  откуда открывался
вид на порт.  Там перемигивались огоньки,  слышно было, как урчали паровые
сердца грузовых кранов и  лебедок,  доносились гудки и свистки пароходов и
боевых кораблей.  Порт был оживлен даже более,  чем днем, потому что ночью
любой звук и свет усиливаются.
     - Подойдите,  Коля,  -  сказал  Александр Васильевич.  -  Смотрите  и
слушайте.  Это  последний день  перед великим походом.  И  от  его  исхода
зависит судьба каждого матроса,  судьба ваша,  судьба капитанов, кораблей,
наконец, судьба моя и судьба России. А начало зависит от тайны. А тайну во
всем ее об®еме знаю лишь я. Долю ее, достаточно важную для того, чтобы все
погубить, знаете и вы, мой юный друг. Так что даже если вы попадете в лапы
социалистов или  матросов,  если  вас  будут пытать и  убьют -  вы  должны
молчать. Вы поняли, лейтенант?
     - Так точно, ваше превосходительство, - ответил Коля, понимая, что он
отвечает сейчас как морской офицер.  И  не важно сейчас,  что он вчерашний
артиллерийский прапорщик из  вольноопределяющихся,  что чины он  получил в
по