несла поднос  с тремя стаканами чая со
льдом.
     -- Что ж, дорогая, наконец-то переходим  к более существенным вещам? --
сказал Дейв.
     Нэйоми изо  всех сил  попыталась ответить  улыбкой  на  улыбку  .--"Это
точно, я просто больше не могла терпеть".
     Сэм счел  то,  что  она  сделала,  не  просто  хорошим,  но благородным
поступком. И все равно, лед говорил со стеклом стаканов взволнованным языком
коротких, отрывистых фраз. Сэм снлва встал и взял поднос из ее дрожащих рук.
Она посмотрела на него с благодарностью.
     -- Ну, а  теперь,  --  сказала она, усаживаясь,  --  заканчивай,  Дэйв.
Расскажи все до конца.

9

     "Очень многое из того, что осталось рассказать, говорила мне она сама",
-- продолжал  Дейв, -- "потому что к тому времени у меня не было возможности
видеть своими глазами то, что происходило. Где-то  в конце 1959 года  Аделия
сказала, что мне больше нельзя ходить в  Публичную  библиотеку. Она сказала,
что если  увидит  меня там,  то выставит  оттуда,  а  если  я  буду  торчать
поблизости,  натравит  на меня  полицейских.  Она сказала,  что я становлюсь
слишком жалким и потрепанным на вид, и люди начнут болтать, если увидят, что
я захаживаю туда.
     "Болтать  о тебе  и обо мне?"  --  спросил я. -- "Аделия, кто поверит в
это?"
     "Никто", -- сказала она. "Меня беспокоят не разговоры обо мне и о тебе,
идиот".
     "А что же тогда, что?"
     "Разговоры о тебе и  детях", -- сказала она. Тогда я, наверное, впервые
понял, как низко я пал. Ты видела, в какой яме я был все те  годы с тех пор,
как  мы с тобой стали  ходить  на  встречи АА, Сара, но ты никогда не видела
меня падшим настолько низко. И я рад этому.
     Тогда остался только ее дом. Это было единственное место, в котором мне
было  разрешено видеться  с ней, а  единственное  время -- после наступления
темноты. Она велела мне добираться к ней если по дороге, то не ближе, чем до
Ордей фарм. Оттуда мне надо было идти напрямик через поле. Она говорила, что
узнает, если я буду пытаться обманывать ее в этом, и я верил ей -- когда эти
ее  серебристые  глаза  становились  красными,  Аделия  видела все.  Я,  как
правило, появлялся  между одиннадцатью и часом дня --  это зависело от того,
сколько у меня было выпить, я  обычно  промерзал до костей. Не  могу  многое
рассказать о тех месяцах,  но могу сказать,  что в 1959 и 1960 в штате Айова
была чертовски холодная зима. Было много ночей,  когда, я полагаю, и трезвый
человек замерз бы там, в этих кукурузных полях.
     Такой проблемы не было в ту ночь, о  которой я  хочу рассказать дальше,
хотя к тому времени уже наступил июль 1960 года и стояла адская жара. Помню,
как выглядела в ту ночь  луна, огромная и  красная, она повисла над  полями.
Казалось, что все собаки округа Хоумстед кидались на луну.
     Идти в  дом к Аделии в ту ночь  было все равно, что залезть  под юбку к
бешеной вьюге. Ту  неделю -- да, пожалуй, целый  месяц --  она  была вялой и
сонливой, но  только  не  в ту ночь. В ту ночь сна у  нее не было ни в одном
глазу, и она кипела от ярости. В таком виде я ее не видел с вечера того дня,
когда  мистер Лэвин велел  ей снять картинку с Красной Шапочкой,  потому что
она вызывала у детей  страх. Сначала она  даже не заметила меня. Там, внизу,
она расхаживала  взад и  вперед голая, в чем мать  родила,  если она  вообще
когда-либо  родилась,  опустив  голову  и сжав  руки  в  кулаки.  Она совсем
обезумела от злости. Обычно она укладывала волосы в старомодный пучок, когда
была дома,  но они были распущенными,  когда я  вошел в  дом  через кухонную
дверь, и  от  ее быстрой ходьбы они развевались сзади.  Слышно было, как они
издавали  слегка  потрескивающий  звук,  как будто были  наэлектризованы. Ее
кроваво-красные  глаза  светились,  как огни на железной  дороге.  (В старые
времена  их размещали вдоль путей, когда в каком-нибудь  месте было нарушено
движение.)  Так вот ее глаза были как эти огни. Ее тело лоснилось от пота, и
хотя сам я был "хорош", я чувствовал запах,  который исходил от  нее, от нее
несло, как от рыси во время течки. Помню, что видел, как большие маслянистые
капли скатились с  ее груди  и живота.  А бедра просто блестели от пота. Это
была  одна  из тех  тихих, удушливых ночей,  которые бывают  иногда в  наших
местах летом, когда стоит такой насыщенный запах зелени, что распирает грудь
и кажется, будто с  каждым глотком воздуха проглатываешь шелковистые волоски
кукурузы. В такие ночи хочется, чтобы грянул гром, засверкала молния и пошел
ливень, но их нет. По крайней  мере, хотелось бы сильного ветра, и не потому
что он бы  немного  охладил вас,  а просто  легче  было  бы перенести шелест
кукурузы,  звук,  с которым она выбивается  из-под  земли со всех сторон  от
тебя, куда ни посмотри.  Это как  звук,  с  которым  немощный  старец  утром
пытается встать с постели, не потревожив жену.
     И тогда я заметил, что на  этот раз ее  глаза выдают не только безумие,
но  и  страх  -- кто-то посеял в  ней чувство  страха Суда  Господня. И  эта
перемена в ней становилась все  заметнее. С ней произошло что-то такое,  что
привело ее  в раж. Не  то, чтобы она стала выглядеть старше; просто она была
уже не та. Волосы поредели и стали как у ребенка. Под ними проглядывала кожа
головы.  А  над кожей лица как  бы образовался  новый  слой кожи --  тонкая,
призрачная паутинка  --  у щек, около  ноздрей,  в уголках глаз, а еще между
пальцами. Лучше  всего  это было заметно  в том месте,  где  была складка. И
когда  Аделия  ходила,  эта  паутинка слегка колыхалась. Вы хотите  услышать
чтонибудь совершенно  невероятное?  Когда теперь  у нас в  городе устраивают
окружную ярмарку, я страшно  не люблю оказываться  рядом  с прилавками,  где
продают волокнистые конфеты. Вы знаете на каком аппарате они их делают?
     Шарик,  наподобие  пончика,  много  раз  вращается  по  кругу,  рабочий
вставляет  в  него бумажный  рожок  и  накручивает на него  розовое сахарное
волокно. Вот  такой  начинала выглядеть у Аделии кожа -- из-за  тонких нитей
волокнистого сахара. Мне кажется, я  знаю,  что это было. Она делала  то  же
самое, что гусеницы перед тем, как уснуть. Она закутывала себя в кокон.
     Я  немного  постоял в дверях, глядя,  как она ходит  по  комнате взад и
вперед.  И  она  не   замечала  меня  довольно  долго.  Пыталась  обойти  те
препятствия, на которые  наткнулась. Два раза грохнула кулаком  об стену, да
так сильно, что пробила ее насквозь -- обои, штукатурку  и обшивку. Звук был
такой, будто кости ломаются, но, видимо, ей было совсем не больно, и не было
нисколько крови.  И каждый  раз она пронзительно кричала, но не от боли. То,
что я слышал, был вопль обозленной и обессиленной кошки... но, как я сказал,
помимо злости, в нем был еще и страх. И что же вы думаете  она  выкрикивала?
Имя того помощника шерифа.
     Она  выкрикивала:  "Джон  Пауэр!" -- и  бах! --  по  стене.  И  кулаком
насквозь пробивала стену. "Провались ты пропадом,  Джон  Пауэр! Я отучу тебя
совать нос в мои дела! Хочешь посмотреть на меня? Чудесно! Так я научу тебя,
как  это делать! Я научу тебя,  мой малыш!"  И снова  начинала ходить, почти
бегом, при этом так грохотала по  полу  босыми ногами  , что весь дом  ходил
ходуном. Ходила и что-то  бормотала про себя. Потом рот  искривлялся,  глаза
начинали излучать красный  свет, ярче обычного,  и  снова  -- бах! по  стене
кулаком, так, что пробивала в ней дыру, и оттуда с легким шуршанием сыпалась
раздробленная штукатурка. "Джон Пауэр, только  попробуй!"  --  злобно рычала
она. "Только попробуй перейти мне дорогу!"
     Пропутешествовав  таким  образом  по  дому раза  четыре  или  пять, она
оказалась у двери  на  кухню и неожиданно увидела меня. Она впилась  в  меня
своим взглядом,  рот стал вытягиваться и принимать форму конуса -- только на
этот  раз он весь был покрыт  дымчатой  паутинкой, --  и я  подумал, что мне
пришел  конец. Если  она не могла добраться  до Джона  Пауэра, значит на его
месте окажусь я.
     Она  направилась ко  мне, но в этот момент я на чем-то поскользнулся  и
упал прямо рядом с дверью. Она увидела это и остановилась. Красный свет в ее
глазах потух.  Она  изменилась в мгновение  ока и уже  говорила со мной так,
будто она закатила костюмированный вечер  с коктейлями и я пришел на-него, а
не посреди ночи к  ней домой, где она расхаживает голой  и  время от времени
прошибает дыры в собственных стенах.
     Она говорит: "Дейви!  Как  я рада. что ты пришел! Выпей-ка стаканчик. А
может быть два?"
     Она готова была убить меня -- видно было по глазам -- но я ей был нужен
не как партнер, теперь уже нет. Я ей был нужен, чтобы убить Тэнси Пауэр. Она
знала, что сможет разделаться с полицейским,  но ей  хотелось, чтобы  еще до
того, как она прикончит  его, он узнал о смерти своей дочери. И для этого ей
был нужен я.
     "Времени мало",  --  сказала  она.  --  "Ты  знаком  с этим  помощником
Пауэром?"
     Я сказал,  что вероятно  да. Несколько  раз он арестовывал  меня, когда
заставал пьяным в общественных местах.
     "Ну и что он из себя представляет?" -- спросила она.
     "Неотесанный, но очень хороший человек," -- отвечаю я.
     "Ну и катитесь вы с ним вместе!"
     На это я ничего не ответил. Решил, что умнее будет промолчать.
     "Этот болван пришел  сегодня днем  в  библиотеку  и  сказал,  что хочет
посмотреть мои рекомендательные  письма. И  без конца  задавал  мне вопросы.
Хотел узнать, где  я была до  того, как приехала в Данкшн Сити, где ходила в
школу, где выросла. Ты бы только видел, как он смотрел  на  меня, Дейви -- я
научу его, как нужно правильно смотреть на женщину. Вот увидишь."
     "Смотри,  не  промахнись с помощником  Пауэром," -- сказал  я. --  "Мне
кажется он ничего не боится."
     "Ошибаешься. Он  боится меня. Просто он еще не знает этого," -- сказала
она, но в  ее глазах снова вспыхнул  страх. Он  выбрал самое неудачное время
для  таких  вопросов, ведь она  готовилась к периоду  сна  и перемен, а  это
некоторым образом ослабляло ее.
     -- Аделия рассказывала тебе, как он раскусил ее? -- спросила Нейоми.
     -- Элементарно, -- сказал Сэм. -- Наверное, рассказала дочь.
     -- Нет, -- сказал Дейв.  -- Я не спрашивал  -- разве  можно было, когда
она в  таком состоянии -- но не думаю, что ему рассказала  об этом Тэнси. Да
она бы и не смогла,  по крайней мере, настолько подробно. Когда  они уходили
из  Детской  комнаты,  они уже  ничего  не  помнили  из  того,  что  она  им
рассказывала...  и что с  ними делала.  И дело не в том,  что они ничего  не
помнили  -- она закладывала в их память"  воспоминания" о том, чего на самом
деле не было, поэтому они' уходили  домой веселые  и счастливые. Большинство
родителей так и  считали Аделию чуть ли не самым  замечательным явлением  за
время существования городской библиотеки.
     --  Я  думаю, она что-то взяла от Тэнси, и  именно  это насторожило  ее
отца. Наверное, перед тем, как пойти  к Аделии в  библиотеку, помощник Пауэр
провел неплохое  расследование. Не знаю, какие изменения он мог  заметить  в
Тэнси, ведь не все дети  были бледными и  вялыми, как те,  у кого высасывают
кровь в фильмах о вампирах. И на шеях у ребят не было никаких следов. Но все
равно, что-то она забирала у них, и Джон Пауэр понял или почувствовал это.
     -- Даже если  он  и  заметил  что-то, почему  он заподозрил  Аделию? --
спросил Сэм.
     -- Я  уже говорил, что у  него было острое чутье. Наверное,  он задавал
Тэнси  какие-то  вопросы --  не  прямые вопросы, а  так,  вскользь,  если вы
понимаете,  что я  имею в виду -- а вот ответы, вероятно,  подсказали нужное
направление. Когда он пришел в библиотеку, он еще ничего не знал, но кое-что
подозревал. Достаточно  много, чтобы устроить  Аделии испытание.  Помню, что
бесило ее  больше всего -- и пугало больше всего-то, как  он смотрел на нее.
"Я  научу тебя  как надо смотреть  на меня", -- говорила  она. Повторяла это
много раз. Я и сейчас думаю, что впервые около нее оказался человек, который
смотрел на нее с нескрываемым подозрением и который был готов сорвать с  нее
маску.  И  уж  точно  это  крепко  напугало   ее.  И  уж  точно  она  начала
задумываться, не теряет ли окончательно свою способность воздействовать.
     --  Может  быть  он  поговорил  и с  другими  детьми,  --  нерешительно
проговорила Нейоми.  --  Рассказы  детей и  их ответы, наверное,  не  совсем
совпадали.  Может быть, они и  ее  воспринимали  по-разному. Так же как вы с
Сэмом по-разному воспринимали ее.
     --  Могло быть и так  -- все  могло  быть.  Что бы там ни  было, он так
перепугал ее, что это ускорило осуществление ее планов.
     "Завтра  я пробуду в  библиотеке весь день", --  сказала она мне. -- "Я
буду  весь день на  глазах у людей. Ну а ты, Дейви, нанесешь визит помощнику
Пауэру у него дома. Будешь выжидать момент, когда рядом с ребенком никого не
будет --  уверена, что на  это  понадобится  немного  времени --  и тогда ты
схватишь ее  и убежишь  с ней в  лес. Делай  с ней что хочешь, но только  не
забудь, что в конце  ты должен перерезать ей  глотку. Перережешь ей глотку и
оставишь там, где ее нетрудно будет найти. Хочу, чтобы этот ублюдок узнал до
того, как я увижу его."
     -- Что  я  мог сказать? Вероятно, было лучше,  что я лишился дара речи,
потому что,  что бы я ни сказал, она  восприняла бы это не правильно, и тоща
бы моей голове не сдобровать. Я просто сидел за кухонным столом, держал свой
стакан и  смотрел на  нее, а она приняла мое  молчание  как знак согласия. А
потом мы отправились в  спальню. В последний  раз. Я помню, как думал, что у
меня с ней ничего не получится; что если мужчина  испытывает  страх, у  него
ничего не  получится. Но все было прекрасно, слава богу.  Аделия была просто
обворожительна. Мы повторяли это  много-много раз, пока, в какой-то момент я
или заснул,  или  отключился.  И  следующее, что я помню, было то,  как она,
пиная меня  босыми  ногами, стаскивала  с  кровати прямо  на  то место, куда
падали ранние лучи солнца. Было половина седьмого,  в  желудке было противно
как после наркотиков, а голова болела как от нарыва.
     "Тебе пора  идти по своим делам", -- сказала  она. "И смотри, Дейви, не
попадайся никому на глаза,  когда будешь  возвращаться в город. Помни, что я
говорила  тебе. Возьми ее сегодня  же  утром. Уведи  в  лес  и  прикончи. До
темноты не показывайся. Если попадешься  раньше, я ничем не смогу помочь. Но
если придешь сюда, будешь в безопасности. Сегодня  я должна проверить, чтобы
завтра  в библиотеке  была  пара ребятишек, хотя  она  закрыта. Мне  их  уже
отобрали,  двух  отпрысков,  самых  гадких  в  городе.  Мы  вместе  пойдем в
библиотеку... они  придут..., а когда все это дурачье найдет нас, они решат,
что  мы умерли. Но  мы с тобой не умрем,  Дейви;  мы станем свободными.  Вот
можно будет посмеяться над ними, правда?"
     И она рассмеялась. Она сидела голая на кровати, а я лежал, поверженный,
у нее в  ногах, как крыса, проглотившая отравленную приманку, и слышал,  как
она  смеется  и  не может  остановиться.  Но вот  ее лицо снова  стало как у
насекомого. Вылез  хоботок,  почти такой же как рог  у викинга, а глаза ушли
куда-то в сторону. И тут я почувствовал, что  вот-вот меня вывернет и я едва
успел  добежать  до  ее  плюща,  а вслед мне она смеялась  и  никак не могла
остановиться.
     Я стоял около дома  и одевался, когда  услышал ее голос  из окна.  Я не
видел ее, но хорошо  слышал. "Не  подведи  меня, Дейви,"  -- сказала она. --
"Смотри, не подведи,  иначе я убью тебя. А умирать  тебе придется  медленной
смертью."
     "Я не подведу тебя, Аделия," -- сказал я,  но даже головы не повернул в
ту сторону, где она выглядывала из окна спальни. Я  видеть ее больше не мог.
Моему терпению пришел конец. И все же... подсознательно, я хотел уйти вместе
с  ней даже если  бы  прежде надо было лишиться рассудка, и  в  целом я  был
склонен  уйти с  ней. Если только  в ее планы  не  входило  подставить меня,
свалить на меня всю ответственность.  Я бы не оставил ее в беде. Я  бы ничем
ее не обременил.
     И вот  я пошел через кукурузное поле в направлении Джанкшн Сити. Обычно
эти прогулки меня немного отрезвляли, бывало пропотеешь -- и похмелье не так
страшно. Но в этот раз все было не так. Дважды пришлось остановиться, потому
что меня выворачивало наизнанку, причем во второй раз так, что я думал этому
не  будет конца.  Но  конец наступил,  однако  то место  в  кукурузе, где  я
остановился, оказалось  залито  кровью, так что когда  я  вернулся  в город,
голова  раскалывалась и  двоилось в глазах. Мне казалось, что я умираю, но в
голову без конца  приходили  слова, которые  она сказала:  "Делай  с ней что
хочешь, но только не забудь, что в конце ты должен перерезать-ей глотку."
     Я не хотел  причинять Тэнси Пауэр никакой боли, но  знал, что все равно
этого не избежать. Не смог бы воспротивиться тому, что  нужно было Аделии...
и  тогда  буду навеки  проклят.  А хуже всего будет,  думал  я, если  Аделия
говорит правду, и я буду продолжать жить... жить чуть ли не вечно, но с этим
бременем.
     В  те  времена на  железнодорожной станции было  два товарных склада  и
погрузочная платформа, которой пользовались довольно редко.  Я залез под нее
с  северной стороны  второго из  этих складов,  чтобы поспать пару  часиков.
Поэтому когда я проснулся, то чувствовал  себя немного лучше. Я понимал, что
безнадежно пытаться  помешать  ее  плану, поэтому отправился  к  дому  Джона
Пауэра, чтобы выследить и похитить эту малышку. Я шел прямо по центру города
и  ни на  кого не смотрел. Меня не  покидала мысль: "Я могу все сделать  так
быстро, что она ничего не поймет -- по крайней мере это-то я могу сделать. В
один миг задушу и конец."
     Дейв снова достал цветастый носовой платок и вытер лоб. Было видно, как
сильно дрожала его рука.
     И вот я дошел до магазина  товаров  для детей. Теперь  его  нет, а в то
время сразу за этим магазином на  0'Кейн стрит снова начинался  жилой район.
Мне осталось пройти около четырех  кварталов, и мои мысли были о том, что  я
подойду  к дому Пауэра  и увижу во дворе дома  Тэнси. Она будет одна, а  лес
совсем рядом.
     Но заглянув в  витрину магазина, я оцепенел от того, что  в ней увидел:
груда  тел  убитых детей,  все с  открытыми глазами,  выкрученными руками  и
перебитыми ногами. Я не удержался и вскрикнул, но тут же зажал рот рукой.
     Тогда  я закрыл  глаза и, когда  открыл их, увидел, что  это всего лишь
охапка  кукол, которые старая миссис Сигер  собирается выставить в  витрине.
Она увидела меня и замахала на  меня одной  из них,  мол  проваливай отсюда,
пьянчуга. Но  я не ушел. Я  не отрываясь  смотрел  на  этих кукол.  Тогда  я
попытался внушить  себе,  что это всего лишь  куклы и больше  ничего; любому
было ясно. Но  когда  я  еще раз закрыл глаза,  а потом снова открыл, передо
мной  опять  были  те  мертвые  тела.  Миссис  Сигер,  сама  того  не  зная,
раскладывала на витрине магазина для  детей целую охапку маленьких трупов. У
меня  возникло  ощущение,  что кто-то пытается  таким способом передать  мне
информацию  и,  возможно, она состояла в том, что все еще не слишком поздно.
Наверное, я не смог бы остановить Аделию, а может быть и смог. Но даже  если
бы и нет, возможно, мне удалось бы устоять и не позволить ей увлечь  меня за
собой в пропасть.
     -- Именно тогда, Сара,  я первый  раз стал  молиться. Я молился  о том,
чтобы Господь дал  мне мужества. Я не хотел убивать  Тэнси Пауэр, более того
-- я хотел их всех спасти, если это было в моих силах.
     Я  повернул  назад  и  прошел  один квартал в сторону центра, туда, где
теперь находится станция "Тексако". По дороге туда я остановился и поднял из
канавы несколько камешков. Рядом  со станцией стояла телефонная будка -- она
и теперь там стоит, насколько я помню. Я зашел в нее и только тут понял, что
у меня нет ни цента. На всякий случай проверил "Возврат монет". Там