ао,  которые
хорошо осмыслены, но и те, которые пока не осмыслены". (88, с. 247).
     Появлению  Мао  предшествовала также определенная музыка  - марш "Алеет
Восток".  Описание  одного из митингов с участием Мао:  "Площадь Тяньаньмэнь
забита хунвэйбинами, цзао-фанями  и военными.  Над площадью  загремели звуки
песни  "Алеет Восток"  ("Дунфан хун"), песни, которая исполнялась только при
появлении  Мао Цзедуна.  По  широкому коридору,  образованному солдатами, на
зеленом  военном  вездеходе  в  сопровождении  приближенных  и  охраны  ехал
"великий  кормчий".  Он был  облачен  в военную  форму.  Площадь  забурлила.
"Десять  тысяч лет  жизни председателю  Мао! Миллион лет  жизни председателю
Мао!" - вопили в  исступлении  сотни тысяч человек.  И  рвались к месту, где
только  что проехал современный "сын неба", чтобы прикоснуться к "освященной
земле" (104, с. 243, 244).
     Обычно после таких  сборищ  на земле оставались  лежать  десятки трупов
людей, задавленных в столпотворении.
     После смерти Сталина, во время похорон, на  улицах Москвы в толпе  были
задавлены сотни людей.
     Если  печатная и  устная  пропаганда воздействовала  преимущественно на
сознание человека, то  огромным количеством портретов  и  статуй  "вождя", а
также массовыми  митингами, гигантскими  театрализованными зрелищами фашисты
через  образный  уровень  психического  восприятия   давили  на  подсознание
человека, формировали в нем чувство покорности "вождю" и чувство преклонения
перед ним. Вездесущность "вождя" подтверждалась вездесущностью его портретов
и  статуй. Размах массовых мероприятий, толпы  восторженных,  стремящихся  к
"вождю"  людей создавали  иллюзию его величия: эта картина запечатлевалась в
представлении  людей и  вызывала в них чувство психопатического  преклонения
перед   "вождем".   Миллионы    людей   превращались   в   тех   же    самых
паранойяльно-истеричных  психопатов, одержимых  сверхценной  идеей  -  идеей
всемогущества, непогрешимости и гениальности "вождя".
     Это  была,   если  так  можно  выразиться,   искусственная,  наведенная
психопатия.
     Но  эти театрализованные  представления  являлись не только  акциями, с
помощью которых оболванивались миллионы людей, а фашистские "вожди" получали
возможность лишний раз ощутить остроту своей власти, ощутить ее необъятность
и беспредельность.
     Элемент театральности в  поведении фашистских "вождей" обусловливался и
некоторыми другими факторами.
     Элемент театральности как симптом истерической психопатии
     Театральность   поведения    фашистского    "вождя"    обусловлена    и
необходимостью  играть  эту  роль, которая  предписана  ему  его  формальной
идеологией.  В  связи  с этим  необходимо подробнее остановиться на элементе
театральности в процессе фашизации.
     Эта  особенность свойственна любому процессу  фашизации, независимо  от
того, где, когда и под какими лозунгами  он осуществляется. Но особенно ярко
данная особенность проявляется в процессе фашизации коммунистической партии.
     Как  уже  отмечалось,  элемент  театральности  в   поведении   фашистов
обусловлен резким расхождением между  их реальной и формальной  идеологиями,
между  реальной   сущностью  их  действий   и   их  формальным,  официальным
истолкованием. Фашисты  везде и всегда стремятся в первую очередь к  власти,
но они не могут открыто объявить об этом и поэтому вынуждены прикрывать свои
подлинные устремления лживыми лозунгами, оправдывающими и обосновывающими их
направленные на захват власти действия. Вследствие этого фашистам приходится
предпринимать действия  не  только  лишь  по  захвату власти, быть не только
самими  собой, но  в  какой-то  степени действовать  в соответствии  с  теми
демагогическими  лозунгами, которыми они  маскируют  свои  подлинные цели  и
побуждения. То есть фашисты  в  определенной степени должны быть и теми, кем
выставляют себя  в своей лживой пропаганде, должны играть роль тех, кем  они
себя объявляют.
     Гитлер  играл  роль  объединителя  всего  германского народа,  всех его
классов и  слоев вокруг идей борьбы за интересы Германии, в то время как его
настоящей  целью была  власть и  одна  только власть  -  над Германией,  над
Европой, над всем миром.
     Сталин  играл  роль  "коммуниста", целью  которого  является построение
социалистического общества -  свободного  объединения  гармонически развитых
людей, хотя на самом деле  его цель была  точно такая же, что  и у  Гитлера:
власть над партией,  над страной, как можно большим числом государств. То же
самое можно сказать и про Мао Цзедуна.
     Играя  свои роли, фашисты, естественно, заставляют  и  всех вокруг себя
включаться в  игру и  играть те  роли,  которые  отводятся  фашистами другим
участникам спектакля.  Чем глубже  расхождение между  реальной и  формальной
идеологиями   фашистов,   тем   сильнее   в   процессе   фашизации   элемент
театральности.
     Нетрудно  заметить,  что  наиболее велико  это  расхождение у фашистов,
прикрывающихся коммунистической идеологией.
     Коммунизм и фашизм - это  две  противоположности, две взаимоисключающие
философии и идеологии.
     Тем  убедительней  и  решительней  должны  играть  свою  роль  фашисты,
прикрывающиеся  марксистской идеологией, тем грандиозней и тем беспощадней к
коммунистам  должен   быть  спектакль  процесса  фашизации  коммунистической
партии,  истребляемой  фашистами, тем  нелепее и чудовищнее  должны быть  те
роли,  которые   в   этом   спектакле   распределяются   между  фашистами  и
коммунистами, тем нелепее и чудовищнее должно быть распределение ролей.
     П.  П. Владимиров отмечал в  своем дневнике (запись  от 13 января  1944
г.):
     "Я на долгом,  непрекращающемся,  трагикомическом  спектакле"  (20,  с.
255).
     Для  коммунистов тот  чудовищный спектакль, который развертывается  под
прикрытием  шумных   идеологических  стереотипов   о   "правом  уклоне",   о
"меньшевистском крыле",  "предателях", "шпионах", "диверсантах",  сохраняет,
несмотря на всю его надуманность  и фальшь, ясно ощущаемую всеми серьезность
и важность в том смысле, что речь идет о партии, о социализме, об угрозе им,
угрозе тому, что для каждого коммуниста является святыней.
     Фашисты  относятся к этим понятиям  сугубо  спекулятивно;  играя вполне
серьезно свои  роли,  они  в  глубине души  относятся  к  разворачивающемуся
спектаклю, именно как  к спектаклю - таким образом, в этом плане  у них было
определенное преимущество.
     "В такой момент, когда буржуазия сама играла чистейшую комедию  с самым
серьезным видом, - писал Маркс в  "18 брюмера", - когда она  была наполовину
одурачена,  наполовину  убеждена  в   торжественности   своего  собственного
лицедейства,  - в такой момент авантюрист, смотревший на комедию, просто как
на комедию, должен был победить" (64, с. 469).
     Сталин и Мао, несомненно, смотрели на  трагикомедию процесса  фашизации
ВКП(б) и КПК,  именно как на трагикомедию, большевики и китайские коммунисты
Сталиным и Мао  Цзедуном были  наполовину одурачены,  наполовину убеждены, и
поэтому должны были проиграть.
     После того как 8 декабря 1932 г. Штрассер сложил  с  себя все партийные
полномочия и, таким образом, признал свое поражение в борьбе с Гитлером, тот
разыграл следующую сцену: собрав партийных бонз и депутатов в Берлине, чтобы
публично  узаконить свое торжество  над Штрассером и заодно  представить его
изменником,   Гитлер   принял   черзвычайно   подавленный  и   убитый   вид.
"Возмутительно, что Штрассер мог поступить так с нашим вождем", - воскликнул
с места на задней скамье Шлейхер, давний враг Штрассера.
     "Я никогда не  допускал, что  Штрассер может так  поступить",  - сказал
Гитлер всхлипывая и положив голову на стол (27, с. 224).
     Результатом  этой  душераздирающей  сцены был бурный  поток  изъявлении
преданности и верности, хлынувший на Гитлера со всех сторон.
     Сталин,  организовывая  убийство  Кирова,  а  затем  выражая  публичную
скорбь,  печаль по поводу смерти  "любимца партии  и парода",  а также  гнев
против  убийц  Кирова, проявлял тем самым незаурядное актерское  мастерство,
как и на протяжении всего процесса фашизации ВКП(б).
     Р.  Конквест отмечает  в связи с этим: "Гроб с телом Кирова поместили в
Колонном зале Дома Союзов... Когда Сталин  увидел тело, но... вышел вперед и
поцеловал труп в  щеку. Было бы интересно поразмышлять о его чувствах в  тот
момент" (36, с. 141).
     "Mao  Цзедун по  натуре артист,  -  отмечал П.  П. Владимиров. -  Умеет
скрывать  свои  чувства  и  ловко разыгрывать  свою  роль  даже перед хорошо
знакомыми ему  людьми. Порой разыграет кого-нибудь очень  серьезно, а  потом
спрашивает, удачно ли получилось" (20, с. 632).
     Практика показала, что фашисты обладают куда более развитыми актерскими
способностями, чем коммунисты, которым необходимость разыгрывать, изображать
из себя коммунистов  кажется, естественно, какой-то дикостью и нелепостью, в
то  время  как  для  фашистов это  работа,  это вопрос власти.  Поэтому  они
вкладывают в игру, как говорится,  всю душу,  в то  время как коммунисты  "в
роли коммунистов" выглядят как-то неубедительно.
     После  сосредоточения   власти  в  руках  фашистского  "вождя"  элемент
театральности, то  есть символизация,  раздвоение  смысла  различных сторон,
факторов и обстоятельств процесса фашизации достигает крайней степени.
     Постепенно  фашисты  трансформируют  организационную  и  идеологическую
сферу внутрипартийной  жизни: от обмена деловой информацией партия переходит
к полумистическому обмену символами - идеологическими стереотипами.  По мере
того как  процесс  фашизации компартии углубляется и  расширяется, партия от
обсуждения  различных  вопросов  делового  характера,  от  деловых дискуссий
постепенно  переходит к театрализованным представлениям,  где  члены  партии
играют   роль  обвинителей  и  обвиняемых,  кающихся  и   перевоспитываемых,
разоблачителей  и  разоблаченных, где  в  конце концов  фашисты играют  роль
"коммунистов", "марксистов", а коммунисты вынуждены играть  роль "фашистов",
"предателей", "шпионов", и где "великий и любимый вождь", убийца сотен тысяч
коммунистов, торжественно выступает в роли "гения марксизма".
     Спектакль,  конечно, просто  потрясающий. Но неизбежно наступает время,
когда публика  все внимательнее, пристальнее и недоверчивей  всматривается в
лица актеров.
     Раздвоение  личности фашистского "вождя" вследствие  противоречия между
его формальной и реальной идеологиями
     Пока еще спектакль не  окончен  и  роли не сыграны, фашистский  "вождь"
неутомимо изображает  из  себя того,  кем  он  якобы  является, если  верить
фашистской пропаганде.
     Несовпадение поведения  "вождя",  его театральной, ролевой позы  с  его
реальной сущностью, с реальным смыслом и содержанием его  поступков не может
не  оказывать  не  его  психику  мощного  разнонаправленного, раздваивающего
воздействия.
     В нем все время должны жить два  человека: один - это  "великий вождь",
"борец"  за  те  или  иные  высокие  идеалы,  и  другой  -   руководитель  и
корректировщик  действий первого,  организующий их  так,  чтобы  достигалась
действительная,  подлинная  цель  фашистского "вождя"  -  наибольшая  личная
власть.
     Это, в сущности, не что иное,  как  скрытое, замаскированное, но тем не
менее совершенно реальное раздвоение личности. Причем это раздвоение не того
типа,  которое  испытывает,  например,  разведчик, действующий во враждебном
государстве и играющий роль того, кем  он  на  самом деле не является. Это в
полном  смысле патологическое раздвоение личности, которая верит  в оба свои
лица - как в реальное, так и в ложное.
     В случае с Гитлером это выглядело примерно следующим образом.
     С  одной стороны, он  убеждал  окружающих в том, что его целью является
объединение  всех  немцев  под  знаменем  "великой  Германии",  вокруг  идеи
единства   и  процветания  всех   немцев,   независимо  от   их   социальной
принадлежности. Для этого требовалось, как утверждал Гитлер, создание мощной
армии и захват новых территорий. С другой  стороны,  мы знаем,  что все  эти
красивые словеса скрывали за собой куда более  прозаическое обстоятельство -
патологическое стремление Гитлера к  власти над всем миром. Мы понимаем, что
идея захвата новых  территорий для немцев, якобы задыхающихся в тесноте, это
Не что иное,  как оправдание,  прикрытие потребности Гитлера установить свою
власть и над этими территориями.
     Только  так можно  расценивать и планы  Гитлера  на завоевание мирового
господства:  если  все  дело  заключалось  в  добыче  новых  территорий  для
расселения   "излишков"  немецкого  народа,  то  для  этого  требовалась  бы
территория, видимо, все-таки несколько  меньшая, чем практически весь земной
шар. Болтовня  о нехватке  земель,  о  необходимости их захвата - это только
надуманный предлог.
     Весь мир Гитлер собирался завоевывать  по  той простой причине, что ему
страстно хотелось этого в силу его шизоидной любви к власти.
     Все  это  нам понятно, но вопрос заключается  в том, насколько это было
понятно самому Гитлеру?
     Если он искренне верил в то, что его целью являлось  благополучие  всех
немцев, если он искренне верил,  что убийство миллионов граждан других стран
служит  этой цели, что  этой  и  только  этой цели  служит аннексия Австрии,
уничтожение  Чехословакии,  разгром  Польши  и  нападение  на  Францию и  ее
разгром, нападение на  СССР,  планируемый захват Европы, Арабского  Востока,
Индии и в конечном счете - всего мира, но Гитлер, с точки зрения психиатрии,
должен быть квалифицирован не  как паранойяльно-истеричный  психопат,  а как
законченный шизофреник,  абсолютно  не сознававший  огромного разрыва  между
формально  поставленными целями и  реальной  сущностью своих действий, между
своей самооценкой и своей действительной идеологией.
     Между  тем  Гитлер  в  значительной  степени  осознавал  наличие  этого
разрыва,  понимал  наличие противоречий  между  своей реальной  и формальной
идеологией.  Например,  однажды на вопрос, собирается ли он уничтожить  всех
евреев, Гитлер ответил, что нет, ни  в  коем случае, евреи  нужны как символ
врага, чтобы с  помощью этого символа  легче было  организовывать  людей  на
борьбу и подчинять их.
     В другом случае  он  заявил, имея в виду  расовую "теорию":  "Я  хорошо
знаю, что в научном смысле  ничего подобного вроде расы  не существует... Но
как  политик,  я нуждаюсь  в  концепции,  которая  предоставляет возможность
уничтожить  до  сих пор  существовавшие  исторические  основы  и на их место
утвердить полностью новый порядок и придать ему интеллектуальный базис" (34.
с. 590).
     Гитлера здесь,  видимо,  подвело  самолюбие,  опасение,  что  со своими
бреднями  о  "расовом  превосходстве"  арийцев, о  рисовых различиях, как их
понимали  нацисты,  он будет выглядеть в глазах образованных людей совсем уж
дураком - разве мог это позволить столь великий человек!
     Поэтому последовало разъяснение:  не  думайте,  мол,  я  вовсе не такой
неуч, каким  выгляжу, я понимаю, что проповедую глупость, но она мне нужна в
политических целях.
     Этот кровавый шут, видимо,  не понимал,  что "оправдывая"  себя с одной
стороны, разоблачает  с  другой: раскрывая свое  истинное  отношение к своей
собственной лжи  и тем самым  давая  понять, что он  не такой  глупец, каким
выглядит,  Гитлер тем  самым  объявлял себя,  в сущности, негодяем. Впрочем,
разве может столь великий человек обращать внимание на такой пустяк...
     Как   бы  то  ни  было,  несомненно,   что   Гитлер  хорошо   осознавал
спекулятивный,   надуманный  характер  многих  центральных  положений  своей
формальной идеологии.  Но необходимо  поставить  вопрос: насколько  ясно  он
осознавал действительную сущность своей реальной  идеологии, насколько  ясно
он понимал,  что  его настоящей,  подлинной целью является  только  власть и
ничто другое?
     Если   допустить,   что  он  сознавал  это  с  полной   ясностью,   то,
следовательно, вся его формальная идеология, все те лозунги  и идеи, которые
он  провозглашал, - это от начала и до конца его  выдумка и ложь, которую он
именно так и оценивал: как выдумку и ложь. Согласимся, что это маловероятно.
Таким образом, если взять первый вариант - искреннюю убежденность Гитлера  и
выполнении  им миссии  объединителя  всех немцев и борца за их интересы,  за
спасение миллионов немцев от неминуемой голодной смерти  путем захвата новых
земель,  то  получается  законченный  шизофреник,  по   своему  цельный,  но
абсолютно  невменяемый,  совершенно  не  осознающий двойственного  характера
своих действий и своих взглядов.
     Второй  вариант  -  это предельно циничный и  расчетливый  политический
авантюрист, играющий роль объединителя Германии и  спасителя немцев с полным
сознанием того, что это именно его роль, а не его подлинное лицо.
     И  первый и  второй варианты  в  отдельности - это  половинки  Гитлера,
каждая из которых отнюдь  не страдает раздвоением  личности,  но  это именно
половинки, а не целое.
     Видимо,  нет  смысла  доказывать,  что  взятые  отдельно  эти  варианты
характеризуют  Гитлера  однобоко  и  представляют  его  достаточно  цельной,
по-своему,  личностью, хотя  в  первом  случае он шизофреник, а во втором  -
хладнокровный и циничный актер,
     На самом деле в Гитлере -  в различные периоды и в различных пропорциях
-  сочетались  как  первое,  так  и  второе  состояние,  что  и приводило  к
раздвоению его личности.
     Гитлер не мог  не верить в какой-то степени  в то, что он действительно
"гений", "спаситель немцев" и т. п.  - слишком это было, во-первых, приятно,
во-вторых, это  день и  ночь внушала всем немцам гитлеровская пропаганда,  и
Гитлер, несомненно, в определенной  степени  сам  становился  объектом этого
внушения.
     С другой стороны, он не  мог не понимать и  не чувствовать, и  какой-то
степени,  что интересы Германии и немцев ему,  и  сущности, безразличны, что
немцы  и  Германия - это всего  лишь  орудия в его руках для  завоевания ему
личной  власти  над Европой и  миром, и даже если он вытеснял в  подсознание
этот элемент своей самооценки,  все  равно, в силу  всеобщих,  универсальных
особенностей человеческой  психики - неустранимого и неизбежного воздействия
подсознания на сознание -  этот элемент самооценки  в те или иные моменты, в
той или иной  форме, с той или иной силой прорывался в  сознание  Гитлера и,
таким образом, раздваивал его психику.
     Что  касается  Сталина  и  Мао  Цзедуна,  то  психика  каждого  из  них
подвергалась  еще  более  мощному  развивающемуся  воздействию разрыва между
реальной и  формальной  идеологиями.  Наиболее  глубоко  трещина  раздвоения
проходила между двумя  принципиально важными самооценками:  в соответствии с
одной из  них Сталин и  Мао  должны были  оценивать себя как  коммунистов, в
соответствии с другой - как не коммунистов.
     Далее мы будем  говорить о Сталине,  имея в виду,  что  все, касающееся
раздвоения его личности, в  полной мере относится и к Мао Цзедуну.  Кем себя
считал Сталин?
     То,  что он  примерно  до 1926-1929 гг. считал  себя  коммунистом,  без
всякого сомнения в этой самооценке,  можно утверждать с полной уверенностью,
но кем он считал себя в середине тридцатых годов? Коммунистом?
     В  таком   случает  его  только  на  основании  этой  самооценки  можно
квалифицировать   как  законченного  шизофреника,  поскольку   с  таким   же
основанием Сталин мог считать себя марсианином. Не коммунистом?
     Но в этом случае его придется  квалифицировать  не более  как циничного
актера, прекрасно понимающего,  что все  его действия - всего  лишь  игра  с
определенной, тщательно маскируемой целью.
     Сталин,  безусловно, как минимум подсознательно ощущал, что не является
коммунистом. Он  ощущал  это  прежде  всего потому,  что, будучи  прожж