и опять он пил и извергал ее, составляя в уме задачу про бассейн,
в  который в  одну трубу вода вливается и выливается, а зачем, спрашивается?
Хатха-йога,  подражание  тигру.  Очищением  желудка  добиться  кристальности
помыслов.
     Ладно, достаточно, довольно.
     Он поднялся на пригорок, на самую его вершину. Солнце сядет скоро, а до
синей полосы посадки - топать и топать.
     Под ногами - чернота старого, давно паленого дерева. Ветряк  стоял тут,
на вершине, от  него и  назвали хутор. Когда  сгорел? И почему?  Не  пожалел
немецкий летчик зажигалку или свои, отступая, уничтожили на страх агрессору?
     Петров  пригляделся к  редкому, чахлому  кустарнику. Лет сорок прошло с
пожара, сорок пять. Дружно горело, знатно, далеко светило.
     Под  гору ноги несли  сами, успевай  переставлять. Выйдя на равнину, он
удержал  темп, трава стегала  по голенищам сапог. Дорога скорее угадывалась,
относясь  более  к  истории,  чем  дням  сегодняшним -  пониже  трава, иначе
пружинит земля, и вдали - просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.
     Солнце  сменил  месяц, половинка  орловского хлеба, измятый, истыканный
вилкой, а то и пальцами привередливых покупателей.
     Когда  до посадки  осталось  километра два, Петров вытащил  из кармашка
рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезодорант,  полезная  в  путешествии
вещь. Имеет изысканный, нежный аромат, таинственный, как сама ночь...
     Он  свернул с  дороги,  пошел  под  углом, вспоминая значение  тангенса
сорока  пяти градусов. На  середине гипотенузы опять спрыснул след, и третий
раз - заходя в посадку.
     Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее местечко, закрепить
меж близ стоящих стволов гамак, у головного края подвесить рюкзак, у ножного
- сапоги. Тарзан из племени северных короткошерстных обезьян.
     В животе  заурчало,  болезненная спазма  скрутила  - и отпустила. Помог
бальзам да промывание желудка, иначе несло бы, как паршивого гусенка.
     Он немного прошел, прогуливаясь, вдоль полосы, глядя на уходящий месяц.
Пора за ним, на боковую.
     Он  вернулся  к  своему  гнезду,  забрался в гамак, укрылся  с  головой
полотнищем.
     Издалека  донесся  протяжный вой. Унюхал выжлец плоды химизации,  тяжко
его хозяевам придется. И верно: человеческий  крик, истошный, пронзительный,
пересек поле, за ним - два выстрела.
     Петров вслушался. Неясные, заглушенные расстоянием ругательства, стоны.
А вы как думали, ребятки? Турист нынче пошел ушлый, запросто не возьмешь!
     До рассвета - три с половиной часа. Вполне достаточно, чтобы отдохнуть,
если уснуть сразу.
     Но не спалось.

     3
     Утренняя птичья истерика бодрит сильнее кофе.
     Петров,  лежа в гамаке, завтракал,  попеременно прикладываясь  к тубу с
сыром и пластиковой бутылочке с тоником. Почти космонавт почти в космосе.
     Сороки  верещали,   обсуждая  свои   внутренние  дела.  Чужих  двуногих
бескрылых поблизости нет.
     Он откинул полотнище и стал медленно спускаться на землю. Какой Тарзан,
смешно, желтый земляной червяк в период линьки, старая кожа сошла, а новой -
не оказалось.
     Утро  росистое, ночь все  слезы выплакала.  Босиком по  траве,  и  ноги
чистые-чистые. Кто моет ноги по утрам, тот поступает мудро...
     Он прикрепил  кобуру  к  ремню, вложил  пистолет.  Балласт, гарантирует
остойчивость и безопасность. И рюкзак полегчал, скоро вверх тянуть будет.
     Он оглянулся на лесополосу, на темный след пролитой  росы. И  собак  не
требуется.
     Вторая гипотенуза вернула  на дорогу. Построение конгруэнтных фигур как
условие совершенствования землепользования Древнего Египта.
     Роса сохла быстро  и к  следующей  поперечине посадки исчезла.  Деревья
разрежены  кустарником,  обильно,  пенно  нахлынувшим  в  проход  стопудовых
урожаев.  Тихие,  спокойные  кустики. Пичужки  попримолкли, зной.  Воздух  у
горизонта дрожал, сгущаясь до  плотности силикатного клея. Не  увязнуть бы в
этом клее. Если дойдет. Ведь далеко. А до прохлады  под сенью дерев и кустов
- метров триста. Дистанция эффективной стрельбы из автомата.
     Петров упал в траву - плавно, удобно, освободился от рюкзака и, устроив
его  на  предплечье,  пополз. Со стороны  посмотреть -  дурак  дураком.  При
условии,  что  никто  со  стороны не смотрит. Если  смотрит  - не  дурак,  а
предусмотрительный, осторожный человек. Но  если никто не  смотрит, то  тоже
ведь не дурак. Имеет право передвигаться любым доступным способом.
     Впрочем, словесная эквилибристика ни к чему: со стороны его видно  быть
не должно. Разве сверху.
     Он глянул в белесое  небо. Птица. Треугольный  вырез в  хвосте. Ястреб,
коршун? Забыл. Высматривает слепыша, мышь полевую, мало ли добычи на тысячах
гектаров?
     Петров приложил ухо к земле.
     Если держать его так долго-долго, оно пустит корни  и примется. Спасает
только срочная  гильотинная  ампутация,  осужденная  Господом нашим, Матфей,
двадцать шестая глава, стих пятьдесят второй.
     Он переместился в сторону, опять прислушался. Будет, довольно.
     Петров  встал,  побрел к застывшему  терновнику.  Колючий,  цепкий,  не
разгуляешься.  Совершенно  неприспособленное для засад  место.  Зря  ползал,
пачкал и мял еще вчера браво сидящую форму.
     А, может, и не зря.
     Он  успел  пройти  четверть  часа  новой  пустошью,  когда  позади,  из
покоренной  посадки, но  в километре  от  прохода  показались  конные. Двое.
Странно.  А  на  слух -  три  лошади  по  меньшей  мере.  Одна -  для  него?
Заботливость умиляет до слез.
     Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о вспучившую вдруг
кочками землю.
     Лошадь  под  первым  всадником  поскакала  резвее,  второй,   напротив,
поотстал,  дожидаясь третьего,  видно,  старшего, лишь  сейчас выехавшего  в
поле.
     Понадеялся на заботу и ласку. Жди, сейчас приласкают.
     Всадник все ближе. Дурашка, думает - страшный.
     - Стой! Стой, говорю,  -  и  застрочил  из автомата,  стараясь отрезать
Петрова от посадки.
     Не  зря  автоматическое оружие  разминулось  с кавалерией. Стрелять  на
скаку из автомата, да из какого автомата! Нет, поспешил с  выводами: строчка
второй очереди пролегла совсем рядом.
     Петров остановился, выхватил пистолет.
     В случаях  неясных  и запутанных следует полагаться на классовое чутье.
Конный  пешему  не  товарищ.  Все  мы  немножечко  лошади,   каждый  из  нас
по-своему... -  третья очередь явно шла  поперек  Петрова, и, обрывая ее, он
выстрелил.
     Смолк  автомат,  и  лошадь,  проскакав  совсем  немного,  остановилась,
увязнув в густом полуденном зное.
     Отставшие  всадники направили  коней в  поле, прочь. Аллюр  три креста,
галоп. Трусоваты  оказались. Или этот - их ударная  сила,  а они начальники,
командир да комиссар?
     Петров высвободил ногу убитого из стремени, и тот сполз наземь.
     Штатская,  гражданская одежда вневременного  покроя, брюки да  рубашка,
изрядно поношенные. В  карманах - кисет с самосадом да сложенный в несколько
раз обрывок газеты. Бумага старая. А спичек нет.
     Он прошел по следу коня -  мерина, если для протокола. Налетят в чистом
поле - кто? откуда? - поди, догадайся.
     Ствол  автомата  горячий.  Ни  следа  ржавчины.  Не  новый,  но  вполне
добротный пистолет-пулемет Шпагина. Диск опустошен наполовину, его, Петрова,
пуля так и не вылетела. Ремень брезентовый, потертый.
     Он направил  ствол в небо и  выпустил длинную очередь.  Конь и ухом  не
повел.
     Улица курковая, улица штыковая, и пороховая, и патронная...
     Он  шел, закидывая в посадку  части  автомата.  Неполная разборка, курс
молодого бойца.
     Шорник, что сбрую ладил - последователь Собакевича. Грубо, но прочно.
     - Ну, Сивка, гуляй, - он шлепнул коня по боку. Тот охотно зарысил вслед
далеким всадникам.
     И пешком дойти  можно. Сапоги казенные, больше стоптал - больше усердия
выказал. Верой и усердием все превозмочь удастся.
     Всадники  исчезли  в  жарком  мареве, не доскакав до  горизонта. Овраг.
Олений лог,  как значится  на  старых,  дореволюционных  картах. Если правее
забрать - попадешь  в деревню Староскотинное, где гувернанткой  при  барских
детях  служила  известная   дама-романистка.  Сестричка   Бронте?  Нет,  те,
бедняжки, не вкусили России.
     Деревня  открылась  вдруг:  миновал редкий кустарник  и  вот  она,  вся
туточки.
     Повыше, на юру - господская усадьба, а в низине - крестьянские избы.
     Жарко, должно быть, горели.
     Он  ходил среди черных  плешин, отдельные былинки не могли затянуть их,
мало времени прошло. Сорок девять лет - ничто на геологических часах.
     Даже раскатанные  бревна  выгорели дотла,  не оставив  и щепы,  огарка.
Бросьте спичечный коробок в мартен - примерно похоже.
     Петров дошел до каменного дома. Когда-то двухэтажный, свысока глядевший
на подлые избы, он и получил больше - хотя куда уж больше.  Стены - толстые,
сложенные  на  века,  уцелели  едва  выше  колена,  остальное  смело,  будто
городошная бита угодила в бабку в окошке.
     Он прошел в сторону рассыпанных осколков  дома.  Копоть горелого дерева
на  остатках  штукатурки, прилепившейся к  красным звонким  кирпичам;  часть
лестничного  пролета,  странно  лежавшая  шагах в  ста,  уже на склоне  юра,
ступени  покрыты  небесно-голубой лазурью - это  расплавленные медные прутья
пропитали  мрамор ступеней, а дожди превратили короткий блеск медного золота
в ровную, приятную глазу ярь.
     Эпицентр  взрыва - к  северу.  Петров  сверился с  часами. Четырнадцать
сорок. Шестьсот семьдесят микрорентген в час. Суммарная доза -  двадцать две
сотых биологического эквивалента рентгена. Сущая безделица.
     Он вытащил  аптечку, достал  пенал с большими  желтыми  таблетками.  За
маму, за папу.
     Угол дома отбрасывал  тень - густую, почти  черную.  Место  наибольшего
сопротивления, стены  здесь сохранились по грудь. Невзрачное, но удобное для
привала место.
     Скромный   обед,   шесть  перемен.  Карта  вин:  каберне,   виноградник
Ваду-луй-Воде,  урожай  семьдесят восьмого  года,  кагор  Чумай  восемьдесят
четвертого.
     Низкий  рокот  с запада,  со стороны  пройденного пути.  Два вертолета,
зеленые, краснозвездные, кружили в небе, вынюхивая след. Обещанная войсковая
часть. Правда, в штабе округа о ней никто не знает.
     Ищите, голуби, ищите.
     Он укутался  камуфляжным полотнищем, лег у стены.  Послеобеденный отдых
как  причина  сокращения  сферы  влияния  Испании  на рубеже семнадцатого  и
восемнадцатого веков.
     То Испания, а то - Россия.
     Вертолет  шел совсем  уже  низко, черная  пыль  заклубилась над  старым
пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.
     Молодец.
     Петров прикрыл лицо  краем полотнища. Как хотите, а соснуть полчасика -
отличнейшее дело. И для пищеварения польза неоценимая.
     Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они  превращались  в зеленых  мух,
сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся в стороны, надеясь  обрести
былое  небо,  ветер  и  навозную  кучу.  Липучки  на   вас  нет  -   широкой
желто-коричневой ленты, цепляемой  рядом  с лампочкой.  Сядет на нее  муха и
приклеится всеми  лапками, сколько  бы  их  не было - четыре  по Аристотелю,
шесть  -  по  школьному учебнику или восемь-десять-двенадцать,  попадающихся
любопытным натуралистам наряду с  многоногими жеребятами в  некоторых местах
нашей необъятной Родины.
     Пробуждение прошло под аккомпанемент воробьиной драки -  из-за  кусочка
бутерброда,  расточительно  оставленного на салфетке. Пока  двое наскакивали
друг на друга, появился, как обычно  бывает, третий, ухватил клювом  спорный
кусочек и полетел, стараясь удержать равновесие, а драчуны поспешили за ним,
объединенные жаждой справедливости.
     Вертолеты стрекотали далеко, у горизонта. И не надоест?
     Он  причесался,  оглядел  себя, прихорашиваясь, салфеткой  прошелся  по
сапогам. Нет, адъютант  его  превосходительства не получится.  Слишком много
пыли, неглаженное,  щетины на щеках. Поле  не  штаб, не способствует блеску.
Обошли с победой мы полсвета, если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь,
в путь...
     Он спускался с возвышенности, порой  потревоженные  камешки скатывались
по  склону,  но,  встретив неровность,  стебелек травы или  другой  камешек,
останавливались. Какая малость нужна, чтобы удержаться...
     Староскотинное осталось позади. Два часа буераков - и вот впереди новая
посадка. Зеленая. Невысокая. Молодая.
     Он  подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше.  Деревья  посажены
ровно, рядами, в середине  -  широкий  проход, утоптанный  копытами. Лепешка
конского навоза - старая, трехдневная. Питаются кони скудно. А с той стороны
что?
     Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на солнце,  а цепочка
полеводов,  расставленная через  рядок,  шла навстречу, пропалывая  кормовую
свеклу, буряк. Тяпки, тяжелые, треугольные, поврозь взлетали и  падали вниз,
подрубая сорняк и  рыхля землю. Аккуратно  работают, не спехом, а женщина на
краю,  в красной косынке, успевает и свой ряд  полоть, и замечание сделать -
звеньевая, видно. Три человека из семерки - мужчины. В диковинку у нас.
     Он вышел на идущую  вдоль поля дорожку - неширокую,  с глубокими узкими
следами подвод.
     - Здравствуйте!
     Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины распрямились.
     - Не  признаю вас что-то,  -  звеньевая уголком  платка промокнула лоб.
Остальные  переводили взоры -  с него на звеньевую,  со  звеньевой  на него.
Запарились  здорово...  Одежда  -  то же  наследство  империи  -  галифе  да
гимнастерка, на  женщинах  -  форменные юбки, но все  старое, застиранное до
седины. И обувь - лапти. Оно и лучше, нога дышит, но - непривычно.
     - Не признаю, - повторила звеньевая.
     - Да мы с вами незнакомы, я впервые в этих местах. В Курносовку иду, да
с пути, боюсь, сбился. Куда прибрел, не подскажете?
     Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, построжало, закаменело.
     - Какую Курносовку? Не знаем никакой Курносовки. Идете -  и идите себе,
не  мешайте  трудиться,  - говор  вязкий, с  двойными  ударениями  в длинных
словах. Она склонилась больше  прежнего,  лезвие срезало  бок  буряка, и, не
дойдя рядок, звеньевая перешла на новый, а за ней и все звено.
     - То  не бригадир  ваш? -  Петров указал  на всадника, показавшегося на
краю поля.
     Звеньевая обернулась, закричала обрадованно:
     -  Степан Матвеевич,  сюда, сюда, кормилец!  Но  всадник  - будто  и не
слышал.
     Тяпки  вновь  заклевали,  люди  быстренько-быстренько  двинулись вглубь
поля.
     - Чудаки! - Петров пошел по прополотому рядку. Не так  чисто  и пололи,
на троечку, не  больше, даром, что  бригадир конный  и  при  нагане.  Насчет
нагана - это догадка. Далеко.
     Петров  остановился,  повернулся.  Метров  двести  прошел,  а  бригадир
проскакал всю  версту. Преимущество  коня перед офицером в закрытых позициях
любил доказывать предок, даже в учебник внес сию мудрую шахматную мысль.
     Бригадира окружили,  звеньевая  вяло жестикулировала,  а тот,  потрясая
револьвером (наган, наган!) убеждал ее так и растак.
     Убедил.
     Всем  звеном,  женщина  в  красной  косынке  впереди,  они потрусили  к
Петрову.
     - Стой! Стой, вражина!
     Выстрелом поверх голов бригадир поддержал товарищей.
     Бегущие приободрились и, подняв тяпки, подступили к Петрову.
     - Ложись на землю, вниз лицом! - скомандовала звеньевая.
     - Вы что, перегрелись? -  дыхание у всех короткое, запаленное. А бежали
- пустяк.
     - Ложись! - и, замахнувшись тяпкой, она шагнула к Петрову.
     -  Глупая  баба! -  он  легко  вырвал  тяпку из  рук  женщины, но  тут,
загалдев, на него накинулись и остальные.
     Даже  грустно.  Шел  человек,  гулял,  и  на  тебе!  Гуртом   налетели,
сельскохозяйственными орудиями машут до свиста, а угоди, например, в голову?
Но  хлипкий народ, жидкий,  откуда и злость.  Ничего ведь плохого сделать не
хотел,  разве поучить, вразумить малость, чтобы  вдругорядь вежливее были, а
они от  любого удара с ног  -  брык! И  лежат, уткнувшись в землю. Последняя
баба, не сводя с него глаз, пыталась поднять выбитую тяпку.
     - Ладно,  ладно, -  он  легонечко  вытянул  ее вдоль спины,  а  та, как
картонный солдатик, завалилась на бок и затихла.
     Он наклонился. Зажмурясь, та закрыла лицо локтем.
     Ясненько.
     Он осмотрел тяпку. Ручка гладкая, отполированная мозолями,  а  железная
часть - грубой, неряшливой ковки.
     Всадник скрылся в посадке, топот быстро затих за зеленой стеной. Хорош.
Люди,  как  порубленные,  землю  устилают,  а  бригадир,   нет,  кормилец  -
симптомчик! - деру. А куда?
     Мужичок, упавший  неловко, тихонько зашевелился, меняя позу. Невмоготу,
раз на такой риск идет.
     Петров деликатно отвернулся.
     Синдром  опоссума.   Полеводческое   звено   опоссумов.   Опоссумизация
поведения как реакция адекватного ответа на  внешние раздражители в сельских
местностях северо-восточного Нечерноземья. УДК 615.5.006 - 666. Берете тему,
коллега? Ученый совет через две недели, готовьтесь к утверждению и включению
в план.
     Люди  лежали  смирно,  не решаясь очнуться  от глубокого  беспамятства.
Кого, интересно, боятся больше? Друг друга?
     -  Столбняк   не  подхватите,  -  Петров  бросил  тяпку  и   пошел,  не
оглядываясь, по полю. Гектаров сорок полюшко.
     Второе поле -  под  паром.  Пахота неглубокая.  Примечай, примечай... И
навозца - кот накакал.
     Зато  посадки  -  регулярные,  здоровые,  сухостой   вырублен,  сучьев,
валежника  нет  и  в  помине,  подчищено. Аккуратные квадратики  километр на
километр. Рожь, ячмень,  даже  гречиха ~ мечта горожан.  Дважды Петров видел
поодаль маленькие, по  пять-семь  человек,  группки, работавшие  бесконечную
полевую  работу,  при  его  появлении на миг  распрямлявшиеся,  а  потом еще
усерднее возобновлявшие труд. Ну их. Пусть стараются.
     Полевая дорожка, серая, растрескавшаяся земля, прямая,  прочерченная по
линейке,  с  крохотными  царскими уклонениями, постепенно  становилась шире,
заезженнее.
     Из  посадок порой  долетало конское ржание,  топот. Почетный  невидимый
эскорт. Уланы с конскими хвостами, драгуны...
     Поля  кончились,  дорога  привела  в  светлую  березовую  рощу,  совсем
крохотную, ветроград.
     Деревья  расступились. Вот и она -  затерянная  деревенька  Гайдаровка,
Мало  ли их,  заброшенных,  неперспективных, разваливающихся,  рассыпано  по
России?
     Но эта - особенная.
     Вечерело. Роща  стояла выше деревни, и та была - на ладони. Три барака,
составленные  покоем,  крохотная   пекарня,  кузница,  дальше   -   конюшня,
конторское здание, сараи...
     Карта не соврала -  сделанная  по спутниковым  снимкам в одной внезапно
дружественной стране. А  на отечественных...  Два соседних  района разбухли,
растянулись  и  покрыли  собой  третий,   маленький  и  забытый   в  чехарде
укрупнений,  разукрупнений и переименований волостей, уездов и губерний. Нет
здесь ничего. Нету-ти. Очень черная дыра.
     Жизнь не  кипит.  Малолюдно,  пусто, лишь от  колодца к  бараку  сновал
человечек,  носил  ведро за ведром,  выпаивая  унылое строение. Пятое ведро,
шестое... Дневальный, надо понимать. А остальные - в поле?
     Стук  молотка,  зуд  пилы  доносился  с  тока.   Готовятся   к  страде,
ремонтируются.
     Наособицу,  починком - беленая хата. Большая, высокая,  а окна - что  в
трамвае, одно к одному лепятся.
     Опушкой Петров шел по роще, подбираясь ближе.
     Сбоку  от  входа  - вывеска:  Школа номер один.  Угадал, помнит  сердце
первую любовь.
     Частый легкий топот - и с крыльца сбежал мальчишка:
     - Рапортует  дежурный  по школе  номер...  -  но осекся, глаза забегали
неуверенно.  Короткие  штанишки  на  косой,  через  левое   плечо,  лямке  и
серо-зеленая  майка  в  крайней  стадии ветшания.  Цыпки  на руках  матерые,
почтенные, а подошвы - в огонь и в воду!
     -