ижки, и нас вызывали на борт. Пришлось наблюдения
прекратить и отправиться на судно.
   По пути лед сильно растрескался. Но одни трещины были нешироки, на
других плавало много обломков льда, и мы преодолели их без особых усилий.
Только самая последняя, отделявшая нас от судна трещина оказалась
предательской: переходя через нее, я чуть было не провалился. Это была
схваченная морозами ледяная каша, состоявшая из мелких кусков льда,
смешанного со снегом.
   В темноте я этого не заметил.
   В одной руке у меня был фонарь, который, кстати сказать, задуло ветром,
в другой - хронометр. На плечах висели карабин и два ящика с сухими
элементами. К тому же, чтобы не встряхнуть хронометра и таким образом не
потерять сделанных наблюдений, я должен был избегать резких движений.
   Почувствовав, что лед подо мной расползается, я отбросил "фонарь и,
вытянувшись на шуге, свободной рукой ухватился за выступ льдины.
Подоспевший товарищ принял хронометр, а затем помог мне выкарабкаться на
лед".
   Особенно неприятны темнота полярной ночи и морозы.
   В светлое время выгруженные на лед аварийные запасы БИДНЫ с судна, как
на ладони, и мы можем быть за них совершенно спокойны. В полярную же ночь
приходилось поминутно спускаться на лед и при тусклом свете "летучей мыши"
осматривать каждый метр льда около палаток, чтобы во-время обнаружить
трещины.
   Вспоминаю сж.атпе 16 января 1939 года. Огромная гряда наторошенного
льда начала вдруг быстро надвигаться на палатку с продовольствием и на
бочки с горючим.
   Из-за темноты опасность обнаружили поздно. Одни угол палатки гряда уже
подмяла под себя. Пока высвобождали палатку и переносили продовольствие в
безопасное место, ледяной вал вплотную подошел к бочкам.
   Всего было двадцать бочек. Первые десять удалось откатить от гряды без
особого труда, остальные засыпал быстро надвигавшийся ледяной вал. Часть
людей раскалывала обломки льда. и отбрасывала их, а другие тем временем
откатывали бочки. В конце концов все же победа осталась за нами.
   Сознание того, что вместе со всей семьей советских иолярников мы
выполняем наказ XVIII съезда партии о превращении Северного морского пути
в нормально действующую магистраль, помогало нам легко переносить все
трудности и регулярно вести научную работу.
   Никакая сипа не могла сломить нашей воли и большевистской твердости.
Природа, не смогла нас одолеть, и мы возвращаемся на родину победителями.

                                   * * *

   П. П. ШИРШОВ,
   Герой Советского Союза

                        СЧАСТЬЕ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА


   Весь советский народ с неослабным вниманием следил за дрейфом
ледокольного парохода "Георгий Седов", на борту которого почетную
сталинскую вахту больше двадцати шести месяцев несли пятнадцать отважных
моряков.
   Научные наблюдения седовпев в Центральном Полярной! бассейне дают науке
ценнейшие сведения об одной из интереснейших областей нашей планеты. Эти
наблюдения имеют нс только огромное теоретическое значение - они помогут
северным мореплавателям водить свои корабли по трассе Северного морского
пути, помогут полярникам вести борьбу со льдами, этими постоянными врагами
арктических моряков.
   Седовцы самоотверженно трудились, перевыполняя программу порученных им
научных работ. Несмотря на трудности, сжатия льдов, ураганные ветры и
жестокие морозы, они вели обширные научные исследования планомерно и
регулярно - и летом и зимой, и в полярную ночь и в туманные дни
арктического лета. В этом сказалась замечательная особенность советских
людей, всегда доводящих до конца начатое дело, людей, которых не страшат
никакие трудности.
   Пятнадцать полярных моряков "Седова" - это обычные советские люди. Они
не готовились специально к такой длительной и трудной научной экспедиции.
Средний возраст членов экипажа корабля двадцать восемь - тридцать лет. Все
они выросли в советское время, прошли школу советского флота. Почти все
они - воспитанники большевистской партии, ленинско-сталияского комсомола.
   Героическая эпопея "Седова" - высокий научный подвиг, который займет
достойное место в истории нашей страны.
   Седовцам были чужды те страхи и опасения, которые всегда сопутствовали
полярным исследователям капиталистических стран.
   Отважный полярный исследователь, английский капитан Скотт, возвращаясь
в 1912 году с Южного полюса, вместе со своими спутниками погиб" от голода
и истощения. Этого мужественного человека, выдержавшего чудовищные
испытания во время экспедиции к Южному полюсу, не раз глядевшего в глаза
смерти, тяготило чувство одиночества, боязнь за судьбу своих близких.
   Трагизмом отчаяния полны его последние записки. В одной из них Скотт
писал:
   "...Мы подыхаем в очень безотрадном месте. Пишу вам прощальное письмо в
надежде, что это письмо, может быть, будет найдено и отослано вам.
Собственно говоря, мне хочется, чтобы вы помогли моей вдове и сыну -
вашему крестнику...
   Я оставляю свою бедную девочку и вашего крестника, "Уилсон оставляет
вдову, а Эдгар Эванс-тоже вдову в очень бедственном положении. Сделайте
все возможное для признания их прав. Прощайте...
   Умирая, прошу вас, дорогой мой друг, быть добрым к моей жене и ребенку.
Окажите мальчику помощь в жизни, если государство не захочет этого
сделать..."
   А вот-последняя запись в дневнике, сделанная рудой умирающего капитана
Скотта:
   "Ради бога, не оставьте наших близких..."
   Капитан Скотт был предоставлен самому себе. Англия, во славу которой он
совершал свои научные подвиги, мало интересовалась своим отважным
исследователем. И так понятна боязнь Скотта, что после его смерти близкие
люди будут брошены на произвол судьбы...
   Это чувство одиночества, чувство отрешенности от общества, от своего
государства преследовало всех полярных исследователей прошлого.
   Советским людям - ученым, исследователям - такие чувства незнакомы.
Отважная экспедиция седовцев прекрасно знала, что за каждым их шагом
следит весь народ, правительство и товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович
всегда интересовался, как протекает жизнь на дрейфующем корабле,
расспрашивал о научных работах седовцев, подбадривал их, вдохновлял на
самоотверженный труд.
   Поэтому и спорился их труд. Они были спокойны за свою судьбу, за судьбу
своих близких и родных. В этом - великое счастье советских людей.
   Мужество, самоотверженность, смелость в борьбе с любыми опасностями-все
эти высокие моральные качества, которые воспитывает партия в советском
народе, прекрасно видны в будничных делах коллектива "Седова".
   Никакие преграды не могли сломить их большевистского духа. Крепкий,
спаянный сталинской дружбой коллектив полярных моряков все время жил одной
жизнью с великой родиной. Седовцы знали, что родина, партия, великий
Сталин не оставят их в беде и, когда это потребуется, протянут могучую
руку помощи своим сынам.
   С именем Сталина героический экипаж "Седова" вел
   -борьбу в суровых условиях Арктики, с именем Сталина oil победоносно
завершил свой исторический дрейф. В одной из радиограмм, когда "Седов"
находился во льдах Центрального Полярного бассейна, бесстрашные полярные
моряки писали товарищу Сталину:


   "Ваше имя, товарищ Сталин, является для нас той путеводной звездой,
которая приведет нас на родину победителями".

   Свое слово седовцы держали крепко. Они с честью выполнили сталинское
задание.


                                   * * *

   П. Г. ГОЛОВИН,
   Герой Советского Союза

                           С ДРАГОЦЕННЫМ ГРУЗОМ


   26 февраля 1938 года с Московского центрального аэродрома вылетели три
четырехмоторных самолета под управлением командира отряда Героя Советского
Союза А. Алексеева, полярного летчика, участника полета на Северный полюс
Г. Орлова и П. Головина.
   Далекий путь предстоял нам: из красной столицы к бухте Тикси, а оттуда
- к дрейфующему каравану ледоколов "Садко", "Седов" и "Малыгин", с которых
предстояло вывезти на материк сто восемьдесят четыре человека.
   3 апреля, воспользовавшись благоприятной погодой, наши самолеты
стартовали из бухты Тикси к дрейфующим кораблям, и в тот же день мы
вывезли на материк двадцать два человека.
   Плохая погода в течение полумесяца не давала нам возможности снова
вылететь к судам. За это время, по инициативе командира отряда товарища
Алексеева, основная база была перенесена из бухты Тикси на остров
Котельный (Ново-Сибирские острова), ближе к дрейфующим кораблям.
   Условлепо было, что мы с Алексеевым займемся переброской людей с
зазимовавших судов на полярную станцию острова Котельный, Орлов же будет
перевозить их на материк, доставляя оттуда бензин.
   18 апреля два наших самолета доставили на остров Котельный восемьдесят
три зимовщика. Мы разместились в домике полярной станции острова. Рядом
была лагуна. От моря нас отделяла длинная каменистая коса, на которой
помещался аэродром. 540 километров было от нас до дрейфующих ледоколов,
600 километров-к югу, до бухты Тикси.
   Несколько раз Алексеев заставлял борт-механиков нагревать масло и
подготовлять моторы самолетов. Но ему приходилось отменять свое
шспоряжение: сплошная облачность и туманы мешали выполнить последнюю
операцию.
   26 апреля мы заметили, что погода улучшается. Туман поднялся, образовав
слоистую облачность на высоте около 300 метров. Радиограмма с дрейфующих
кораблей сообщала, что у них также улучшилась видимость и что на горизонте
появилась светлая полоска чистого неба.
   Надо было использовать случай. Решили лететь.
   В шесть часов утра на обоих самолетах уже вертелись винты. Быстро
убрали мы палатки, свернули спальные мешки и взяли все, что было
необходимо на дорогу. Весь экипаж был на своих местах. С большим трудом
раскачивали зимовщики полярной станции огромные хвосты наших самолетов.
Подняв ураган снежной ныли, самолет Алексеева сдвинулся с места, легко
заскользил по гладкому аэродрому и пошел на взлет. Вслед за Алексеевым
стартовал и я.
   Наши самолеты были оборудованы радиокомпасами. Через час после вылета
мы услышали радиопеленги с дрейфующих кораблей. Но стрелки индикаторов еще
слабо реагировали на сигналы маломощных судовых станций.
   Вскоре появились густые облажа, заставившие нас увеличить высоту полета
до 2000-2500 метров.
   Вместе с штурманом Л. В. Петровым кручу настройку радиокомпаса. Сигналы
становятся все слышнее и слышнее; стрелка индикатора начинает уверенно
показывать нужное направление. И как-то неожиданно облачность оборвалась.
Сквозь стеклянный пол штурманской рубкн товарищ Петров увидел три
казавшихся крошечными судна, вмерзших во льды моря Лаптевых. Ура! Мы летам
над караданом.
   Первым на узкий, шириной всего в сто метров, но длинный и ровный
аэродром приземлился самолет Алексеева.
   Сверху вижу-на аэродроме образцовый порядок: границы окружены флажками,
у каждого флажка для лучшей ориентировки стоит человек.
   Мягко касаясь ледяного поля пятками лыж, бежит мой самолет. Алексеев
машет руками, указывает место для стоянки. Моторы выключены. О трудом, в
толстом меховом комбинезоне, выбираюсь из кабины. Кругом-радостные лица.
Нам пожимают руки, нас целуют совсем незнакомые люди, что-то в восторге
кричат.
   Мы доставили зимовщикам противоцинготные средства, продовольствие,
керосин, бензин. Разгружая самолеты, мы одновременно производили посадку
на машины. Большую часть наших пассажиров мы разместили в крыльях,
грузовых отсеках, центропланах самолетов, а двоих усадили в штурманские
рубки.
   Не хотелось улетать, не хотелось покидать тридцать три человека,
остававшихся на кораблях. Но лететь было необходимо. Торопили сроки и
часто меняющаяся в Арктике погода.
   Наступили минуты расставания. Тридцать три человека протягивают нам
руки и заверяют в том, что они с честью пронесут красное знамя своей
великой родины во льдах Полярного бассейна.
   Через час мы уже находились выше облаков, держа курс на остров
Котельный. Дул сильный встречный ветер.
   Через три часа непрерывного полета наши радиокомпасы стали слабо
принимать сигналы 80-ваттной станции острова Котельный. И как-то
неожиданно испортилась погода.
   Нависшая сплошная мгла уменьшила видимость до 500 метров.
   В тяжелых облаках мы потеряли друг друга. С высоты 50 метров был виден
лед; справа мелькнула темная коса, и вдруг в тумане стала быстро
надвигаться гора высотой около 100 метров. К нашему счастью, на горе были
черные пятна, по которым и удалось ее обнаружить. Машина взмыла вверх, и
мы избежали верной гибели.
   У меня не было уверенности в том, что обнаруженная коса - аэродром
станции Котельного. Искать же его в таких тяжелых условиях было немыслимо.
Пришлось повторить заход, но на меньшей высоте. Увидав плоскую косу, я
убавил газ и благополучно приземлился на неизвестной лагуне. Вскоре
обнаружились следы лыж другого самолета.
   Подрулив по следу, мы нашли самолет Алексеева.
   Опальных мешков и палаток на семьдесят девять пассажиров и для экипажей
двух самолетов нехватало. К счастью, на косе валялся плавник. Загорелись
костры. Несмотря на далеко не блестящее положение, все были хорошо
настроены: ноги стояли на твердой земле.
   Через час связь была восстановлена, и, получив радиопеленги, мы
определили, что находимся в 13 милях к северо-востоку от полярной станции.
   Через три часа прибыла собачья упряжка с каюром Николаем Гороховым. У
самолетов осталось по десять человек, остальные пешком пошли на зимовку.
   Наш лагерь почти опустел. Я спал в такой же палатке, в какой год назад
жила наша экспедиция на Северном полюсе. Меня разбудил голос старшего
механика В. О. Чечина:
   - Егорыч, вставай! Погода улучшилась. Туман разрывает сильным ветром.
Мы уже греем моторы.
   Я быстро оделся и побежал к самолету. Через несколько минут мы
приземлились у большого костра у станции на острове Котельный.
   28 апреля мы покинули гостеприимную зимовку и благополучно доставили в
бухту Тикси наш драгоценный груз. На материк были переброшены последние
семьдесят девять человек с дрейфующих ледоколов "Садко", "Седов" и
"Малыгин".


                                   * * *

   М. И. ШЕВЕЛЕВ,
   Герой Советского Союза

                              ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ


   Летом 1938 года была предпринята попытка вывести ледокол "Седов" и
зазимовавшие вместе с ним в северной части моря Лаптевых корабли "Малыгин"
и "Садко". К ним на выручку был послан ледокол "Ермак".
   Дули южные штормовые ветры. Корабли вс„ дальше уходили на север. Когда
мы на "Ермаке", пробившись сквозь тяжелые льды, достигли кораблей, они
были на 83ё04' северной широты. Нас разъединял пояс тяжелых льдов. В
тумане, по узким разводьям, с трудом, но все дальше проникал "Ермак" на
север. Порою казалось, что дальше итти невозможно. Но ледокол продолжал
неутомимо долбить тяжелые поля.
   27 августа мы остановились. Дальше итти было невозможно. Впереди лежали
невзломанные многомильные ноля двух-трехметрового льда. Но в этот момент
природа, до тех пор нам противодействовавшая, как будто решила нас
приободрить. Туман, целую неделю лежавший вокруг "Ермака" густой пеленой,
вдруг приподнялся и открыл на горизонте три еле видные черточки. Это во
льдах стояли корабли.
   На борту "Ермака" загремело восторженное "ура". И у людей и у самого
дедушки "Ермака" появились новые силы. Ледокол с удвоенной энергией стал
крошить поля нетронутого льда и упорно пробиваться вперед.
   Но туман приподнялся только минут на десять и, точно занавес на сцене,
опустился снова. От "Ермака" до кораблей оставалось миль пятнадцать.
   28 августа, ломая последние льды, наш ледокол подходил к кораблям.
Оркестр "Ермака" играл "Интернационал". Корабли расцветились флагами и
подняли сигнал:

   "Привет "Ермаку"!"

   Окопов корабли, "Ермак" стал к ним борт о борт. Радости людей не было
границ. Часть команды "Ермака" перешла на корабли, и мы начали выводить их
на юг.
   "Садко" и "Малыгин" с трудом, но пробивались по узкому каналу, который
оставался после прохода "Ермака". Хуже было с "Седовым". За время зимних
сжатий у него оказалось сильно поврежденным рулевое устройство, и "Седов"
не только не мог лавировать, но даже итти прямо. Пришлось его буксировать.
Однако в тяжелом льду "Седов" не мог держаться строго за кормой "Ермака":
его изуродованный руль поворачивал корабль вправо.
   Льдины все время втискивались между "Ермаком" и "Седовым". Толстые, в
руку человека, проволочные тросы не выдерживали и лопались, как нитки.
Дважды в течение двух часов менялись тросы, и дважды они рвались. Ледокол
"Седов" удалось протащить за это время на расстояние меньше одной мили. А
на пути к югу лежал тяжелый пояс льдов.
   Установилась ясная погода, и "Ермак", взяв с собою только "Малыгина",
пошел на юг, чтобы нащупать наиболее легкий путь во льду и пробить канал,
по которому потом можно было бы провести ледокол "Седов".
   "Ермак" снова с разбегу наскакивал на ледяные поля и крушил их. Но вот
гребные валы не выдержали. Сначала лопнул вал левой машины и вместе с
винтом ушел на дно, на глубину трех тысяч метров. Скоро "Ермак" остался с
одной центральной машиной. В таком состоянии он не мог уже буксировать
ледокол "Седов". Неясно было даже, удастся ли ему самому выйти из тяжелых
льдов. Надо было решать, что делать с "Седовым".
   Ни у кого даже и в мыслях не было бросить ледокол без людей. Все
считали бесспорным, что на "Седове" должен остаться экипаж. Отобрать надо
было пятнадцать человек, а желающих остаться вызвалось во много раз
больше. Прежде всего это были сами седовцы. Бадигин, ставший капитаном во
время ледового плена, после того как старого капитана из-за болезни
пришлось вывезти, считал невозможным уйти с "Седова", пока он сам здоров,
а корабль может плавать.
   - Я сойду с корабля только тогда, когда он остановится в родном,,
советском порту, - заявил Бадигин.
   Коллектив, еимовавший на "Седове" до прихода "Ермака", был
замечательный. Разбивать его очень не хотелось. Но пришлось строго
обсудить кандидатуру каждого, главным образом с точки зрения здоровья.
Седовцы уже выдержали суровый экзамен одной зимовки, и нужно было отобрать
тех, кто сможет совершенно безнаказанно для своего здоровья оставаться и
дальше.
   После долгого обсуждения решено было, что из старых седовцев, кроме
капитана Бадигина, на борту останутся: штурман - замечательный специалист
своего дела, он же гидрограф, он же инженер водного транспорта - Ефремов,
второй механик Токарев, третий механик Алферов, машинист первого класса
Шарыпов, хозяин палубы боцман Буторин и еще два человека-доктор
Соболевский и известный в Арктике радист Полянский. Был также оставлен
гидрограф Буйпицкий, перешедший на борт "Седова" с ледокола "Садко".
   Этот состав надо было пополнить, так как для поддержания корабля в
порядке во время дрейфа требовалось пятнадцать человек. Выла организована
тройка в составе начальника экспедиции, помполита и председателя судкома
"Ерма.ка", решивших вопрос о пополнении. Членам этой тройки буквально пе
давали прохода. Ловили в коридорах, на палубе, в кают-компании. Каждь1й,
приводя десятки доводов, уговаривал оставить его на "Седове".
   Люди отлично знали, что дело предстоит не шуточное: придется
продрейфовать через весь Северный Ледовитый океал, будут сжатия, временами
может быть очень трудно.
   Но советский человек любит преодолевать трудности. Каждый из желавших
остаться понимал, что он своей работой принесет колоссальную пользу, что
все трудности и опасности будут оправданы той пользой, которую получит
страна. Кроме того, каждый из остававшихся был убежден, что куда бы
ледокол "Седов" ни занесло, страна, партия, товарищ Сталин примут все
меры, чтобы ни с одним человеком ничего плохого не случилось.
   Наконец с "Ермака" на-борт "Седова" перешли: старший механик
орденоносец Трофимов, радист Бекасов, кочегар-стахановец Гетман,
повар-моряк Мегер, машинист Недзвецкий и матрос Гаманков.
   Составили список продовольствия, обмундирования и запасного
оборудования, кото