Леонид ЦЕЛЬ

                           ПИЛОТ И ФЛИБУСТЬЕРЫ




     Нападение было внезапным. Пиратская гондола, притаившаяся за огромной
глыбой метанового льда, осторожно высунула из тени  допотопный,  тупорылый
излучатель и дала залп.
     На борту патрульного шлюпа ООН "Русич" беспечно резались  в  карты  в
преддверии ужина пятеро офицеров. Они погибли сразу, не  успев  сказать  и
пару крепких фраз,  разумеется  в  адрес  патрульных  роботов,  на  защиту
которых им бы не стоило полагаться. Шестой была женщина, комиссар Красного
Креста, она разделила участь экипажа.
     Залп, направленный  умелой  и  дерзкой  рукой,  вывел  из  строя  все
компьютерные линии шлюпа и  потому  ни  одна  станция  Земли  не  получила
сигнала бедствия. В распоряжении флибустьеров  оказалась  целая  неделя  -
вполне достаточно, чтобы залатать корабль и отбуксировать добычу к далеким
и малоизученным фиордам Нептуна.
     Не спеша истребив туповатых роботов, вольные стрелки космоса - восемь
жестковатых мужчин, изгнанных или сбежавших  с  благословенной  планеты  -
приблизились  к  развороченному  борту.  Совет   не   затянулся   надолго,
соображения были здравыми, а действия решительными.  Ни  дурной  нрав,  ни
крутые повадки ничуть не  умаляли  мастеровых  достоинств.  Уже  к  исходу
третьих  суток  в  шлюпе  затеплилась  жизнь.   Флибустьеры   восстановили
герметичность и поставили на ход энергоустановку. Останки  членов  экипажа
погрузили в почтовую капсулу и отстрелили в  сторону  Ганимеда.  Деловито,
сноровисто, со знанием дела обживали они захваченный шлюп. Большей  частью
помалкивали,  каждый  занимался  своим  делом,  лишь  изредка  раздавались
ругательства, да хрустел под гравибашмаками грязный лед.


     - Разрешите?.. Это белый танец.
     Девочка. Девчушка. Парусиновые тапочки.  Шорты.  Голубая  футболка  с
надписью или рисунком - он не запомнил, несущественно.
     - Вы меня помните? Два года назад мы танцевали с  вами  на  пикничке,
зеленые первокурсники. Неужто забыл?.. Когда строили аквалагерь  и  каждый
вечер что-нибудь устраивали... до рассвета. - Она путалась, обращаясь,  то
на "ты", то на "вы". Святая простота, как можно помнить всех  девчонок,  с
которыми  отплясывал  до  рассвета  на  пикничках?  А   ну   прижму?   Хм,
поддается...
     - Пилот! Пилот, ну отзовись же!..
     Кто это нюни распустил? Соня? Голос похож.  А  что  со  мной?  Почему
тьма? Если я сплю... стоп! Мы играли в карты, Фил  сбросил  взятку...  Что
потом?.. Ни черта не помню! Неужели?..
     - Пилот? Эй, Пилот, ну почему ты молчишь? О, Господи...
     - Я... не молчу. Что со мной, ничего не вижу... Что это было - взрыв?
Ты  слышишь  меня,  Соня?  Нет,  не  слышит.  Надо  проснуться  и   громко
крикнуть... Тряхнуло будь здоров, это я помню.
     - Я слышу тебя, Пилот, слышу!
     - Соня, что со мной? Каюк или?.. Что это  было?  Я  не  слышу  своего
голоса, будто сплю. Какой треск, шорохи, электрические разряды, все колет.
И гудение, гудение в памяти, пятна, разрывы, пелена.
     - Ах, Пилот, мой бедный Пилот!..
     - Что, башка вдребезги? Как ты разговариваешь со мной - гипноз?
     - Пилот, они сожгли нас лазером или ракетой, не знаю.
     - Кто "они"?
     - О, Боже!
     - Значит, мы?..
     - Мы ящики, Пилот, эти проклятые "черные ящики"!...
     Теперь он догадался. Понятно. И откуда гул,  и  потрескивание.  Перед
выходом в рейд их предупреждали об эксперименте. В лаборатории записали их
эрго  и  положили  в  основу  программы.   Электронно-оптические   дублеры
существовали и раньше на патрульных кораблях,  но  автономно,  в  качестве
резервной компьютерной  сети.  Теперь  же  придумали  вшить  в  комбинезон
маленькую силиконовую штучку, которая ловко выуживала  текущую  информацию
из   каждого   офицера   и   не    просто    фиксировалась    персональным
компьютером-дублером,  но  и  накапливалась  на  специальных  кодах.   При
необходимости  дублер-компьютер  мог  анализировать   эту   информацию   и
подменять приболевшего астронавта.
     Опасная служба, пояснили им, если что-то случится в Дальнем  Космосе,
вахту не отменишь, а как заменить механика или штурмана?
     - Я - "черный  ящик"?  Склепанная  груда  хитроумных  стекляшек?  Нет
больше Олежки Лифаря, пилота божьей милостью, двадцати  девяти  годков  от
роду, холостого, в политических организациях не состоящего - а кто есть?
     - Пилот, меня ведь тоже нет. Какие жестокие люди придумали эту пытку,
это проволочное бессмертие, за что?
     Они  и  не  жестокие  вовсе,  они  хозяйственные.  Такой  шлюп  стоит
приличную кучу денег и всякий риск должен быть сведен к минимуму. И еще он
вспомнил, как перед каждой вахтой подходил к своему ящику и щелкал пальцем
по  оранжевому  пластику:  "Привет,  братишка!"  Ах,   как   смешно,   как
трогательно и вот сам нынче в шкуре "братишки", точнее... Не стоит  точнее
- лучше повеситься.
     - На чем? - Мощно и стереофонично накатил Сонин голос.
     - На петле гистерезиса.
     - Очень остроумно. Давай говорить, мне страшно.
     - Давай.
     - Чем ты пичкал своего "братишку", Пилот? -  Все  время  вспоминаешь,
как танцевал с какой-то девушкой, лет десять  назад  на  берегу  Азовского
моря.  Очень  приватно  вспоминаешь,  даже  неловко,  вроде  я  специально
подглядываю. Вы разочек станцевали и кожа  пахла  не  духами,  а  солью  и
потом...
     - Разве это была не ты?
     - Вот еще! Медики сроду не водились с  вашей  академией  -  шизики  и
алкаши. Разве нормальные люди поступают на астронавтику?
     - Сами вы... айболиты несчастные! У нас режим и спецподготовка, не то
что некоторые - на дармовом спирте... Осторожней! Что ты делаешь,  мне  же
больно!..
     - Извини, я никак не разберусь  в  наших  связях.  До  чего  идиотски
звучит, тебе не кажется? Я хочу, чтобы ты мог видеть. Моими  глазами,  раз
твой ящик опрокинут. А больше никто не уцелел, только ты и я.
     - Почему ты читаешь мои мысли, а я только слышу твое дыхание?
     - Почем я знаю, наверное, я целей, вот и  все.  Думаешь  просто  было
тебя растормошить? Я ведь оживила тебя...
     - Согрела!
     - Угу, такое ощущение, что мы втиснулись в один  бюстгальтер.  Только
попробуй хихикнуть! Терпи, терпи - я включаю все каналы, сам разбирайся.
     Он вспомнил, как прикусывают губу и  потерпел.  Потом  его  ослепило,
ошеломило,  обожгло  обычным  светом.  Насчет   бюстгальтера   он   как-то
сомневался, а то, что разом сорвали с них одеяло - похоже.
     - Не изощряйся. Любовь транзистора и электрогрелки,  какая  прелесть.
Резкость и панораму отстраивай  сам,  у  меня  плохо  получается,  я  ведь
очкарик. И осторожнее! - не включи индикацию панелей, а то они  заподозрят
неладное и вмиг разделаются с нами.
     - Ты догадалась отключить индикацию - какая умница!
     - Ага, стою, как дура, как чучело, без прически  и  макияжа.  Смотри,
Пилот, смотри, а я поплачу. Я буду плакать, Олежка.
     Он смотрел. Медленно переходил от камеры к камере, фокусирую их  едва
заметными импульсами, их практически автономно вырабатывал его  проклятый,
холодный мозг.
     Знакомая рубка. Сиденья, притертые к заднице, как... И полный бардак,
грязища неимоверная. Безжизненный пульт бортового компьютера, Папаши  Кью.
Пилот попробовал подступиться и  схлопотал  такой  разряд,  что  несколько
секунд провел в беспамятстве.
     -  Ты  что,  совсем  чокнутый,  -  хныкала  Соня,   всхлипывая,   как
первоклашка, разбившая коленку на перемене,  -  сейчас  же  выключу  тебя,
дурак, мне же больно.
     - На блокировку нарвался, прости! Они отрезали от нас Папашу Кью; вот
гады, значит среди них есть классный программист. Угу, вижу  их.  Затаись,
девонька, пошла работа.
     Их  было  двое,  заросшие,  хмурые  пасынки  солнечной   системы,   с
нездоровой, изъеденной раком кожей.  Под  засаленными  комбинезонами  едва
просматривались  щуплые  тела.  Жизнь  нелегкая  и  неправедная   наложила
сероватый отпечаток на лица, скрыв происхождение и национальность - с виду
обычные барыги, заброшенные волею судеб к  поясу  астероидов.  И,  тем  не
менее, они оказались... половчей.
     Еще  Пилот  увидел  заплаты  на  стенах  рубки  и   следы   страшного
импульсного удара. Обугленные панели  систем  жизнеобеспечения  и  начисто
выжженные панели с  черными  ящиками,  где  совсем  недавно  жили-поживали
электронные отражения Павла, Фрэнка, Иосифа, Филипа. Их бедные прирученные
души. Яйцеголовые умники из центра по борьбе с терроризмом в следующий раз
расплодят, растиражируют души других ребят и, с учетом  печального  опыта,
рассуют их по всему кораблю. Хитро нашпигуют живыми компьютерами переборки
и унитазы, спинки сидений и переплеты иллюминаторов. Пусть дремлют в чреве
корабля, а случись что...
     - Пилот! - задыхаясь от ужаса, прошептала Соня. - Гляди!
     Он оторвал взгляд от флибустьеров, те как раз вплывали в рубку,  таща
за собой пылесос. Действительно, жалкий вид. Пилот криво усмехнулся -  так
ему показалось, во всяком случае - и осторожно нащупал вход  в  телеканал.
Соня помогла легким дуновением электромагнитного поля; он,  словно  прижал
ее, услышал стук сердца, прикоснулся щекой к щеке, сунул пальцы во влажные
подмышки.
     Раздраженные  люди  с  грязными,  усталыми  лицами  грузили  почтовую
капсулу. Пилот долго смотрел, как его труп запихивают  в  узкий  люк,  как
безжизненно болтаются кисти рук, которыми он совсем  недавно  выуживал  из
банки консервированные абрикосы и заталкивал их в хохочущий  Сонин  рот...
Он  продолжал  чувствовать  свои   руки   каким-то   потаенным   чувством,
проскочившим черт знает как через  непреодолимую  бездну  в  его  нынешнюю
электронную обитель. Он увидел как грузят то, что было живой  и  отчаянной
девушкой, нападение застало ее в каюте, она переодевалась к ужину.
     Пилот смотрел и смотрел на  полуобнаженное  тело,  которое  он  почти
боготворил и не потому что в этой  ненасытной  бездне  одиночество  мужчин
граничит с безумием, нет,  -  он  успел  хлебнуть  этого  кошмара  в  пяти
предыдущих рейдах - в том-то  и  дело,  что  это  было  совсем  другое.  И
выдержать  нынешнее  отражение  его  вселенской  нежности   могли   только
пластиковые мозги. Пилот  смотрел  на  эти  красивые,  до  волшебства,  до
помрачения...
     - Скотина! Как ты можешь об этом думать?
     Он услышал, как она плачет и выключил камеру.  Теперь  он  знал,  что
компьютеры умеют плакать. И еще: он  твердо  усвоил  -  им  знакомо  такое
чувство - месть.
     Эти два  типа  в  рубке,  кое-как  соскоблив  грязь  и  убрав  мусор,
уставились на сонин ящик и явно вели о нем речь.
     - Звук, - хрипло выкрикнул Пилот, - сделай звук!
     Переключившись на панорамную камеру, он еще раз  внимательно  оглядел
помещение, бывшее недавно святая  святых  корабля  -  идеально  выдраенной
рубкой  патрульного  шлюпа.  Сейчас  она  больше  напоминала  хлев,  плохо
вычищенный или декорации к спектаклю  о  туземцах  трущоб.  Перед  высоким
оранжевым блоком покачивались в  невесомости  два  оборванца,  разглядывая
притушенную панель со светодиодами и программным пультом.  Еще  один  блок
завалился набок, за уцелевшего собрата. Это не кто иной,  как  я,  подумал
Пилот и крупным планом взял лица флибустьеров, как они сами себя величали.
     Неожиданно лицо одного из них показалось  знакомым.  Вглядевшись,  он
понял что не ошибся: крутой загар и авитаминоз исказили черты, но  все  же
это был человек (имя в новой памяти не отложилось), который  преподавал  в
академии  курс  навигационных  приборов  и   основ   астронавтики.   Затем
неожиданно ушел в транспланетную корпорацию  и  стал  капитаном  солидного
пассажирского парома "Земля - Луна", дешевый хрусталь, дорогое шампанское,
туристическая заварушка на уик-энд для среднего класса. Хорошее место,  но
его обвинили в нарушении офицерской этики - то ли принял  слишком  дорогое
подношение, то ли тривиальные шашни со смазливой пассажирочкой - где-то он
переступил черту дозволенного. Человек южный, горячий, он дерзко вел  себя
в суде, запутал и без того щекотливое дело  и  так  настроил  против  себя
юристов, что угодил на каторжные работы в марсианскую глушь. Бежал.  Вновь
был взят под стражу и снова бежал...
     - Я слышу их, - прошептала Соня,  -  любопытно  на  каком  языке  они
говорят? Послушай сам, вот... да не сюда  же!  Боже,  какой  ты  неловкий.
Сюда, сюда... Пилот, я понимаю - это идиотизм,  но  мне  щекотно.  И  еще,
Пилот, я сама не соображаю кто есьми на  белом  свете,  во  всяком  случае
похлеще, чем дух святой, наверное, а ты думаешь обо  мне  так...  плотски.
Угомонись, Олежка!
     - Почему же я не слышу твоих мыслей?
     - Много будешь знать, скоро состаришься.
     - Знаешь, они что-то перемудрили, те ребята, кто программировал  наши
ящики. Для того, чтобы войти в главный канал, мне нужно  представить,  что
лезу под юбку... Или они большие шутники?
     - Боже, о чем мы говорим? Ты хотел слушать - слушай.
     Жаргон, на котором изъяснялись оборванцы, представлял гремучую  смесь
из пяти-шести земных языков. Бывший капитан парома -  нынче  его  величали
Патрон - предлагал вышвырнуть эту штуку к чертям собачьим,  а  его  дружок
возражал, убеждал погодить, ибо сообразил, что перед ним "черный ящик", из
которого можно извлечь кой-какую информацию.
     Патрон махнул рукой и приказал всем  двигать  в  реакторный  отсек  и
проверить шлюп на ход. Еще предупредил всю братию  подальше  держаться  от
любых щитков и кнопок, чтобы случайно не запустить  бортовой  компьютер  -
тогда хана, засекут нас ребята.
     Предусмотрительный гад, подумал  Пилот,  но  этот  ящик,  который  ты
пренебрежительно пнул ногой, отталкиваясь, то бишь я, говорю  тебе  бывший
капитан и каторжанин: "Еще не вечер!"
     - А что ты можешь? - жалобно спросила Соня и тут же поправилась. -  А
что мы можем? Против  здоровенных,  живых  мужиков?  Их  восемь,  двое  на
гондоле, а шестеро здесь. Те двое вроде как на шухере стоят.
     - Где ты таких словечек нахваталась? - удивился Пилот.
     - Книжки надо читать, а не только уставы.
     - Что же мы все время подначиваем  друг  дружку?  Слушай,  а  как  ты
чувствуешь меня, так же или?..
     - Не чуди, Пилот, ночной ветер с лунным светом смешивается плохо.
     - Да пусти же! Ну, пожалуйста, пусти ближе. К себе, а?
     Она ответила тихо и без насмешки:
     - Предохранители сгорят. А ты кажется собрался мстить.
     Он всерьез занялся схемой шлюпа. Довольно сложная штуковина.  Пожалуй
никто, кроме Филиппа, механика и бортинженера и не представлял толком, как
изволит функционировать эта  махина.  Нервное  переплетение  оптических  и
электронных волокон, составляя единое  целое,  подразделялись  на  десятки
локальных схем, контролирующих определенный набор параметров  и  хитроумно
дублирующих друг друга. Вся информация замыкалась  на  Папаше  Кью  -  это
бортовой компьютер шестого поколения. Согласно традиции космического флота
борткомпьютеру  придавались  индивидуальные  черты,  определенный   имидж.
Естественно по взаимному уговору членов экипажа, кстати, своеобразный тест
на совместимость в десятимесячном дозоре. Некоторые "борта", списанные  за
выслугой лет, становились  радиозвездами,  ведущими  популярных  программ.
Как,  например,  "борт"  с  крейсера  "Архангел"  -  имидж  евнуха  гарема
османского паши -  стал  ведущим  года  в  телепрограмме  для  женщин  "На
завалинке".  А  Красотка  Лю  с  фрегата  "Гурман"  очаровала  болельщиков
Средиземноморья, комментируя футбольные матчи.
     Папаша Кью, ворчливый, гоношистый старикан, старый космический  волк,
отставной дон-жуан, сквернослов,  остряк,  циник.  Что-что,  а  скрашивать
унылые вахты он  умел.  К  примеру,  стоило  кому-то  задремать  во  время
дежурства, как Папаша Кью тут же взбадривал его "хорошим пинком",  как  он
выражался, что означало: сбросить чувствительно давление в рубке - и  орал
скрипучим голосом: "Эй, стюард, принеси-ка пустышку моему масенькому,  мне
больно глядеть, как он плямкает во сне губками - это меня возбуждает  -  и
проверь заодно штанишки!"
     Соня терпеть его не  могла  и  демонстративно  обходилась  без  услуг
Папаши - начиная от  персонального  будильника  и  вплоть  до  автономного
пульта для вызова роботов. Еще бы! Побудку Папаши Кью  сопровождал  такими
шуточками, что краснели даже киберы. А само появление дамы на борту  шлюпа
Папаша Кью прокомментировал вопросиком: "А не оппуделит нам  эта  красотка
весь шлюп, случись заварушка, а, ребята?" - Ребята хмыкнули. Соня  топнула
ногой и ушла в каюту, где заботливый "борт" тут  же  предложил  вкрадчивым
голосом средство от морской болезни.  Кого  винить?  -  Сама  напросилась.
Сочла, что три года вольнонаемной службы -  это  экзотическая  приправа  к
жизни, хорошая практика плюс приключения и деньги.
     Но  это  был  антураж,  не  более,  во  всем  остальном  бездонный  и
чудовищный мозг бортового компьютера был холоден, точен и всемогущ.  Никто
не преклонял перед ним колени,  не  возносил  молитвы  во  имя  его  (хотя
обкладывали часто и густо), не приносил в жертву овец и серебро, но Папаша
Кью царствовал и без всей  этой  метушни.  Истинный  бог  не  нуждается  в
суеверных обрядах.
     И сейчас, когда он был выключен, патрульный шлюп представлялся Пилоту
неким гибридом инвалидной коляски  и  клин-бабы.  Попытки  оживить  любую,
самую периферийную схемочку напоминали попытки безногого оседлать лошадь.
     Копошащиеся в чреве  шлюпа  флибустьеры  вызывали  в  "ящике"  Пилота
судорожную ненависть. Он даже чувствовал, как садится напряжение на  блоке
питания и жалобно фонят микросхемы,  напоминая  резь  в  животе  и  спазмы
ярости в теле живого человека. Ну и что дальше? Без Папаши Кью его "черный
ящик"  -  приставка  для  электронных  игр,  не  более.  Но  Пилот  упрямо
вглядывался в схемы корабля. Управлять ими он практически не  мог,  однако
кое-какие  второстепенные  команды  проходили.  Неожиданно   ему   удалось
сбросить воду в отхожем месте.  Система  фекальных  вод  вполне  нормально
реагировала на попытки управлять ею.
     Соня   пояснила,   что    санитарные    службы    запрещают    строго
централизованные программы жизнеобеспечения, в  самый  критический  момент
любой из космонавтов имеет доступ к подаче  воды  и  регенерации  воздуха.
Экспериментировать  с  воздухом  Пилот  не  решился,   боясь   насторожить
флибустьеров.
     Ладно, пусть это все элементарно, однако ничуть не утешительно -  что
дальше? Оставаться на  шлюпе  в  качестве  туалетного  работника  и  -  по
совместительству - летописца?
     - Не психуй, - миролюбиво сказала Соня, - когда-нибудь им  все  равно
придется включить Папашку, а уж с ним ты сразу найдешь общий  язык,  разве
не так? А, Пилот?
     Она редко называла его по имени, разве что за обеденным  столом,  где
собирались все члены экипажа, а так, наедине, лаская, только Пилот.
     - Они не дураки и никогда не включат бортовой компьютер, никогда.  Мы
дрейфуем в сторону Нептуна. Там дикие, нехоженные места. Шлюп отбуксируют,
а Папашу разрежут автогеном.
     - Что такое автоген?
     - Штука, вроде лазера. Нет, они не дураки, Соня.
     - И ты не будь дураком! - жестко прозвучал ответ. - Сделай так, чтобы
они ничего не заподозрили и включили Папашку - это твои проблемы.
     Ладно, обиженно думал он, если действовать с умом... Эх, да бред  же,
бред! Чтобы изменить программу всего шлюпа или заменить "борт" нужна  куча
специалистов, особые доки, лаборатории космопорта, приличные мастерские на
худой конец, нет этим оборванцам не управиться. Что у них? - Да ни  черта!
Ловкачи и технари приличные,  не  спорю,  приспособились  существовать  на
захваченных судах. Но Папашу Кью они уничтожат, не стоит  питать  иллюзий.
Рано или поздно они  должны  дать  мне  шанс,  должны.  Они  не  могут  не
ошибиться,  обязательно  сглупят  -  и  я  до