ыло только по ОДНОМУ большому
пальцу!

И мгновение спустя из его ноздрей вырвалось возмущенное фырканье.

- Они издеваются надо мной! Они послали герольдом женщину! - пришелица была
настолько стройна, что разница стала заметной, лишь когда она подошла
вплотную.

Услышав восклицание Питканаса, один из солдат выступил вперед задержать
самозванку. Но прежде чем он коснулся ее рукой, та дотронулась до кнопочки
на поясе и взмыла в воздух на высоту в пять раз большую человеческого
роста.

Солдат, король, свита - все в оцепенении замерли. Небесный корабль был
абсолютно вне их понимания, слишком чужой для того, чтобы оценить его мощь.
Хотя:

- Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! - крикнул Питканасу
Дзидантас.

- Конечно, господин, - выдохнул король, с облегчением притронувшись к
вискам: по крайней мере голос покойного отца вернулся.

- Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! - крикнул он своим
людям, прибавив от себя: - На колени, чтобы они увидели ваше смирение!

Забыв про богатые юбки и плащи, свита упала на колени в жидкую грязь. Сам
Питканас, потупившись, отвесил поясной поклон.

Один из пришельцев, стоявший у трапа небесного корабля произнес что-то.
Голос его звучал как человеческий, хотя слова показались королю совершенно
бессмысленными.

Мягкое прикосновение к плечу заставило короля поднять взгляд. Чужеземка,
вновь вернувшись на землю, стояла перед ним и жестом предлагала ему
выпрямиться. И когда король повиновался, она, в свою очередь, поклонилась
ему. Незнакомка указала рукой на свиту и также повелела им подняться.

- Встаньте, - сказал Питканас.

Пока все поднимались, женщина сама опустилась на колени в жидкую грязь,
нимало не заботясь о своих странных, но богатых одеждах. Правда, она тут же
встала, повторив распоряжение Питканаса, только вопросительным тоном.

Он поправил чужеземку, использовав единственное число вместо
множественного. В конце концов она поняла и, указав на одного человека,
повторила слово в единственном числе, а потом, указав на нескольких, - во
множественном. Питканас улыбнулся, кивнул и широко раскинул руки, чтобы она
видела, что не ошиблась.

Так все и началось.

* * *

- Могу я поговорить с тобой, мой господин? - спросил Радус-Пижама.

- Да, - нехотя отозвался Питканас. Он нутром чуял, о чем заведет разговор
жрец. Радус-Пижама твердил одно и то же уже много дней.

Поэтому он не удивил короля, заговорив со страстностью, какой трудно было
ожидать в этом маленьком толстячке.

- Мой господин, снова прошу я тебя: изгони из Куссары этих грязнокожих
пришельцев. Тархунд опять говорил со мной, передав, чтобы я возложил эту
миссию на тебя, покуда они не растлили Куссару, да и все Восемнадцать
Городов.

- Бог не давал мне такого приказа, - повторил Питканас то, что говорил в
ответ на все предыдущие попытки Радус-Пижамы заставить его избавиться от
пришельцев. - Если я услышу это сам из его уст, я повинуюсь. Но до тех пор
люди из далекой страны под названием Земля - наши желанные гости. Они
привезли много хороших подарков и товаров на продажу. - Его рука потянулась
к поясу, где висел подаренный землянами нож. Нож был сделан из серого
металла, что был прочнее бронзы и не тупился.

- Тогда сходи со мною в храм, - сказал Радус-Пижама. - Быть может, ты лучше
расслышишь бога в его собственном доме.

Питканас колебался. Тархунд подсказал: "Ступай с моим жрецом в мой дом в
Куссаре. Если у меня будут другие приказы, ты лучше расслышишь их там".

- Бог советует мне пойти с тобой в его дом в Куссаре, - сказал король
Радус-Пижаме. - Если у него будут другие приказы, я лучше расслышу их там.

Радус-Пижама оскалил зубы в довольной улыбке.

- Отлично, мой господин! Тархунд, без сомнения, наставит тебя на верный
путь. Я уже было начал беспокоиться, что ты больше не слышишь богов, что ты
стал таким же глухим, как эти... э-э... земляне.

Питканас обиделся и даже разозлился.

- Несогласие с тобой, о жрец, еще не означает проклятия богов. Вот Тушратта
более других в Куссаре сошелся с землянами, и все же процветает.

Радус-Пижама, сжавшийся было перед лицом королевского гнева, при упоминании
Тушратты воспрянул и презрительно фыркнул.

- Ссылайся на кого-нибудь другого, мой Господин, но только не на Тушратту.
Боги уже много лет как забыли его. Он сам мне однажды признался, что если
бы не глаз-идол, он и вовсе не слышал бы их. Что ж, ему только и знаться с
чужеземцами. Да он решает, как поступить, бросая кости!

- Ну, все мы иногда поступаем подобным образом, - возразил король. - Кости
показывают нам волю богов.

- Без сомнения, о мой господин, - сказал Радус-Пижама. - Но во всех
Восемнадцати Городах не найдется человека, который использовал бы кости так
часто, как Тушратта. Если бы боги чаще говорили с ним, вряд ли бы ему
пришлось обращаться к столь ненадежному способу, чтобы узнать их волю.

- Он отважный воин, - стоял на своем Питканас. Радус-Пижама, видя, что в
этом вопросе короля не переубедить, склонил голову в знак смирения.

- Тогда - в храм, - сказал Питканас.

Как всегда в полуденный час, главная площадь Куссары была битком забита
народом. Горшечники и кузнецы меняли свои поделки на зерно или пиво.
Ковроделы разложили роскошные пестрые ковры в надежде привлечь кого
побогаче. "Чистая, холодная речная вода! - кричал разносчик. - Зачем пить
муть и тину из канала?". Там и тут нагло разгуливали гетеры. Рабы провожали
их похотливыми взглядами. Иные - кому удалось пристроиться в тенечке -
мирно подремывали. Остальные собрались в маленькой молельне, испрашивая у
бога совет в обмен на хлеб или фрукты.

Питканас увидел на площади и двоих землян. Чужеземцы все еще привлекали
внимание крестьян и собирали вокруг себя стайки ребятишек, однако
большинство жителей Куссары за три месяца привыкли к гостям. Их странные
одежды, непривычный цвет кожи, а также жужжащие и щелкающие металлические
ящички были признаны такими же милыми чудачествами, как украшенные перьями
тюрбаны жителей Хурмы или как привычка горожан Юзета сплевывать после
каждой фразы.

Землянин по имени Кастильо торговался с краснодеревщиком. Король, проходя
мимо, прислушался к их разговору.

- Я знаю, что дерево обошлось тебе недешево, - говорил землянин, - но,
возможно, это серебряное кольцо с лихвой окупит все твои расходы.

Кастильо говорил медленно, подбирая слова, но понять его было легко; если
не считать маленькой Ксинг Мей-Лин, он лучше других овладел языком Куссары.

Краснодеревщик подкинул кольцо на ладони.

- Этого хватит?

- Кто... кого это ты спрашиваешь? - удивился землянин.

- Как это "кого"? Конечно, своего бога: Кадашмана, покровителя столяров. Он
говорит, что сделка удачная, - столяр поднял резной стул, передал его
Кастильо и протянул руку за кольцом.

Иноземец отдал плату, но не уходил.

- Как тебе удается понять, что говорит тебе бог?

- Разумеется, я слышу его - так же как тебя. Только ты уйдешь, а он всегда
со мной, - столяр, казалось, был удивлен не меньше землянина. Потом лицо
его прояснилось. - Может, ты не знаешь Кадашмана, потому что ты не столяр,
и ему незачем с тобой говорить. Наверное, с тобой говорят твои собственные
боги?

- Я никогда не слышал бога, - ответил здравомыслящий Кастильо, - и мои люди
- тоже. Вот почему мы так хотеть... хотим узнать больше о жителях Куссары.

От подобного откровения у столяра отвисла челюсть.

- Видишь? - спросил Радус-Пижама у Питканаса. - Они сами признаются в том,
что носят проклятие.

- У них тоже есть боги, точнее, один бог, - возразил король, - я сам у них
спрашивал. Радус-Пижама только рассмеялся.

- Как может быть только один бог? И даже если он там у них и есть, почему
он с ними не разговаривает?

На это Питканасу нечего было ответить. Они со жрецом в молчании продолжили
свой путь к храму Тархунда, или Большому Дому, как его называли: после
святилища Табала это было самое высокое и самое красивое здание в Куссаре.
Храмы были выше дворца Короля-Слуги - ведь для богов он в самом деле был
всего лишь слугой. Крутые ступени вели к святилищу Тархунда, венчавшему
высокую прямоугольную башню из сырца.

Питканас и Радус-Пижама одолели шестнадцать ступенек - по одной на каждый
день года. Младшие жрецы поклонились своему начальнику и его господину; тот
заметил на их лицах удивление от незапланированного визита.

- Облачен ли бог так, как должно? - спросил Радус-Пижама.

Двери святилища Тархунда распахнулись настежь. Навстречу гостю вышел жрец,
кожа которого была бледно-серой от прожитых лет, а при ходьбе ему
приходилось опираться на палку.

- Облачен, о господин, - ответил он, - и говорит, что новое платье ему
нравится..

- Отлично, Миллаванда, - сказал Радус-Пижама. - Значит, он даст королю
хороший совет насчет землян.

Зрение у Миллаванды было совсем никудышным, и он не сразу заметил короля,
стоявшего рядом с Радус-Пижамой. Король дружески помахал старику рукой,
когда тот, кряхтя, начал сгибаться в поклоне.

- Спасибо, мой господин! Да, Тархунд говорил мне про землян. Он сказал...

- Спасибо, я сам услышу, что он говорит, - оборвал его Питканас. Он вступил
в обитель бога. Радус-Пижама двинулся было следом, но король жестом отослал
его прочь - его все еще раздражало, что жрец смеет полагать, что Тархунд
никогда больше с ним не заговорит.

Внушительная, даже пугающая, выше человеческого роста фигура Тархунда
стояла в своей нише. Свет факела отражался от золотых пластин, закрывавших
лицо, руки и ноги божества, а сквозь золотые и серебряные украшения
виднелась дорогая ткань новой мантии. В левой руке Тархунд держал золотой
шар - солнце, в правой - черную грозовую тучу.

Тут король с ужасом обнаружил, что явился к божеству за советом, совсем
забыв про подношение. Он рухнул перед Тархунд ом ничком, как самый
последний раб. Скинув сандалии с серебряными пряжками, король положил их на
стол, уставленный едой, пивом и благовониями - подношениями жрецов.

- Прими это от ничтожного червя, твоего слуги, - взмолился он.

Огромные глаза Тархунда, сделанные из полированного черного янтаря,
неотрывно следили за королем. В ушах эхом отозвался голос бога:

- Можешь говорить!

- Благодарю, мой Повелитель! - не поднимаясь с пола, Питканас изложил богу
все, что случилось с момента появления землян. - Может, они сильнее тебя,
Повелитель, сильнее твоих братьев и сестер? Когда мы впервые встретились с
ними, их необычайная мощь заглушила ваши голоса, и мы впали в отчаяние.
Когда мы привыкли к пришельцам, вы вернулись к нам, но теперь ты говоришь
своим жрецам одно, а мне - другое. Как мне поступить? Уничтожить землян?
Повелеть им уйти? Или позволить им делать то, что хотят, пока от них нет
вреда? Ответь мне, дай знать твою волю!

Бог обдумывал ответ так долго, что Питканасу слегка поплохело от страха.
Неужели пришельцы действительно сильнее богов? Но Тархунд наконец ответил -
хотя голос его звучал слабо и глухо, почти как шепот. "Позволь им делать
то, что они хотят, пока от них нет вреда, пока они ведут себя хорошо".

Питканас ткнулся лбом в сырцовый пол: "Слушаю и повинуюсь, мой господин!" -
и, не утерпев, осмелился задать еще один вопрос:

- О повелитель, как может быть, чтобы земляне не слышали голоса своих
богов?

Тархунд заговорил снова, но на этот раз так тихо, что король вообще ничего
не разобрал. Глаза его наполнились слезами. Он спросил: "Верно ли то, что
говорил Радус-Пижама - что на всех на них лежит проклятие?"

- Нет! - на этот раз ответ был быстрым, ясным и громким. - Те, что
прокляты, творят зло. Земляне - нет. Прикажи Радус-Пижаме судить их по их
делам.

- Слушаю, мой повелитель! - поняв, что аудиенция окончена, Питканас
поднялся с пола и вышел из святилища. Радус-Пижама и Миллаванда в
нетерпении ждали у входа. Король сказал:

- Бог объявил мне, что земляне не прокляты. Те, что прокляты, творят зло.
Земляне - нет; они будут вести себя хорошо. Суди их по их делам. Таков
приказ Тархунда мне, а мой - тебе! Пусть он будет слышен тебе всегда.

Оба жреца застыли от изумления. Однако повиновение королю было у них в
крови (впрочем, как и повиновение Тархунду).

- Слушаю и повинуюсь, как слушаю и повинуюсь богу, - склонился
Радус-Пижама. Миллаванда вторил ему.

Довольный собой Питканас начал спускаться по длинной лестнице Большого Дома
Тархунда. Если бы он отдал этот приказ письменно, жрецы, возможно, и
изыскали бы способ использовать его в своих целях. Теперь же его (и
Тархунда) повеление будет звучать в ушах у обоих. Они больше не потревожат
его по поводу землян.

* * *

Пленка с записью беседы Рамона Кастильо и столяра-краснодеревщика из
Куссары закончилась. Экран монитора погас. Хельга Штайн сняла наушники и
потерла уши.

- Еще один, - вздохнула она.

- Ты о чем? - Кастильо не успел снять наушники и потому не расслышал ее. -
Извини. - он поспешно сорвал наушники.

- Ничего, - устало сказала Хельга, повернувшись к Мей-Лин. - Я правильно
поняла - этот абориген в решающий момент обратился за советом к некоему
божеству по имени Кадашман?

- Верно, - отозвалась лингвист. Взглянув на Рамона, она добавила: - Ты
здорово освоил язык. Этот абориген без труда понимал тебя.

- Спасибо, - сказал он: от Мей-Лин не так просто было дождаться похвалы.
Все же дело было прежде всего. - "Обратился" - самое верное определение. Он
задал вопрос, получил ответ и поступил соответствующим образом. Посмотрите
сами.

Кастильо собрался было перемотать пленку, но Хельга остановила его:

- Не трудись зря. Мы все наблюдали такое по дюжине раз. Глаза аборигенов на
несколько секунд устремляются в пространство, потом эти ребята как бы
приходят в себя и действуют. Вот только что это значит?

- Взгляд устремляется в пространство, - повторил Рамон. - Возможно, это
верное описание, но мне кажется, что скорее они слушают.

- Что слушают? - вскинулась, побагровев, Хельга. - Если ты скажешь "бога",
я вышибу тебе мозги этим самым стулом!

- Он привинчен к полу.

- Ах! - Хельга выпалила какую-то фразу (явно не на латыни) и пулей вылетела
из лаборатории.

- Не дразни ты ее, Рамон, - тихо сказала Мей-Лин. Ее обычно спокойное лицо
казалось печальным.

- Я и не собирался, - ответил антрополог, все еще не пришедший в себя после
взрыва Хельгиных эмоций. - Просто у меня очень практический склад ума. Я
только хотел предложить ей, раз уж она собиралась меня ударить,
воспользоваться тем стулом, что я купил.

Мей-Лин выдавила из себя подобие улыбки.

- По крайней мере теперь у тебя и у Сибил есть стулья и прочие артефакты,
которые вы можете изучать на здоровье. А все, что можем делать мы с
Хельгой, - это исследовать матрицы поведения, а насколько я могу видеть,
они здесь лишены всякой логики.

- Нельзя ожидать, что инопланетяне будут мыслить так же, как мы.

- Избавь меня от тавтологий, - огрызнулась лингвист; ее сарказм шокировал
Кастильо гораздо сильнее, чем истерика Хельги. - Если уж на то пошло, я
временами вообще сомневаюсь в том, что куссаране способны мыслить.

Рамон был шокирован вторично - она не шутила.

- Что тогда ты скажешь об этом? - он указал на стул. Это был замечательный
экземпляр ручной работы - ножки, изящно примыкающие к сиденью, обшивка из
крашеной кожи, закрепленная бронзовыми бляшками. - И что ты скажешь об их
стенах, храмах и домах, их одеждах, их полях и каналах, их языке и
письменности?

- Об их языке? - повторила Мей-Лин. - Да, я же говорила, что ты его хорошо
освоил. Вот и скажи, как будет по-куссарански "думать"?

- Ну... - начал Кастильо и осекся. - Ay! Con estas tarugadas uno ya no sabe
que hacer [Непереводимое испанское ругательство], - пробормотал он,
сорвавшись на испанский, что позволял себе крайне редко.

- Более того, я не знаю ни слов "интересоваться", или "сомневаться", или
"верить", ни любого другого слова, имеющего отношение к сознанию. И
куссаранин, говорящий "я это чую нутром", наверняка мучается желудком. Как
они могут жить, не размышляя над событиями? Неудивительно, что мы с Хельгой
чувствуем себя так, будто едим суп вилкой.

- Ну-у! - протянул Кастильо и вдруг рассмеялся, - Быть может, за них думают
их драгоценные боги. - Смех вышел не самым радостным: проблема богов
раздражала его ничуть не меньше, чем Хельгу. Когда она сокрушалась из-за
невозможности понять склад характера аборигенов, у Рамона возникало
ощущение, что он видит структуру культурной жизни аборигенов как бы сквозь
туман - внешние очертания вроде ясны, но за ними все скрывается в дымке.

Мей-Лин не смогла отвлечь его от этих мыслей даже очередной колкостью:

- Богов нет. Если бы они существовали, наши приборы заметили бы это.

- Телепатия? - предположил Рамон, провоцируя Мей-Лин.

Она не попалась на крючок, сказав только:

- Допустим, телепатия существует (в чем я сомневаюсь), но от кого они тогда
принимают мысли? "Жучки", которые мы щедро расставили по городу,
показывают, что короли, министры, жрецы говорят со своими богами так же
часто, как и крестьяне, если не чаще. Здесь нет тайных правителей, Рамон.

- Знаю, - он устало ссутулился. - Фактически из всех куссаран реже всего
ведут односторонние беседы солдаты и купцы, за что на них косо смотрят все
остальные.

- Кстати, если бы все интересовались нами так, как Тушратта, нам было бы в
десять раз легче работать.

- Верно, - согласился Рамон. Страж Ворот проводил на борту "Хауэллса" все
свободное время. - И я не удивлюсь, что он здесь потому, что у нас вообще
нет богов и он ощущает превосходство по крайней мере над нами.

- Ты циничнее самого Стена Джеффриза, - заявила Мей-Лин. Чувствуя, как у
него запылали щеки, Рамон поспешно встал и вышел.

Проходя мимо камбуза, он подумал, что какой-то бог все-таки существует,
причем бог на редкость зловредный: его окликнул сам Джеффриз.

- Эй, Рамон, посиди с нами. Рейко только что заступил на вахту, и нам не
хватает игрока.

Неизбежная игра в карты началась еще в те времена, когда "Хауэллс" болтался
на монтажной орбите вокруг Земли. Кастильо играл редко. Во-первых,
техперсонал корабля не относился к числу его любимцев, а во-вторых, Рамон с
завидной регулярностью оставался в проигрыше.

Он готов был отказаться и сейчас, но передумал, заметив среди игроков
Тушратту. Куссаране и раньше играли в кости, так что опытный воин, по всей
видимости, не без успеха осваивал новую игру. Земное кресло было ему
неудобно: слишком мало и не соответствовало пропорциям тела.

- На что он покупает фишки? - спросил Рамон, усаживаясь напротив аборигена.

Хуан Гомес, один из механиков, ответил подозрительно быстро:

- О, мы их ему просто даем. Он играет не на интерес, только для забавы.

Кастильо поднял бровь. Механик покраснел.

- Зачем изворачиваться, Хуан? - сказал Джеффриз. - Он всегда может спросить
самого Тушратту. Ладно, Рамон, он меняет их на местное добро: горшки,
браслеты и прочее. А когда он выигрывает, мы расплачиваемся своей мелочью:
ножницами, перочинными ножами, фонариком... Что в этом такого?

Подобные сделки были нарушением правил, но Рамон сказал:

- Ладно, ничего. При условии, что я получу фотографии всех побрякушек,
которые вы от него получили.

- Ну конечно, - согласился Джеффриз. У всех сидящих за столом изрядно
вытянулись лица. Кастильо подавил улыбку. Разумеется, игроки собирались
припрятать свои маленькие трофеи и выгодно продать дома. Подобное так или
иначе случалось в каждой экспедиции, находившей разумную цивилизацию.
Антрополог не сомневался, что ничего не получит.

Тушратта ткнул пальцем в колоду. "Играем", - произнес он на искаженной, но
тем не менее вполне внятной латыни.

Для того, чтобы новичок быстрее освоился с игрой, они выбрали вариант с
пятью картами на руках и одним джокером.

- Так можно быстрее всего набраться опыта, - сказал Джеффриз. - С пятью
картами хорошо представляешь себе свое положение. При игре с семью картами
никогда не знаешь, торговаться дальше или пасовать.

Рамон немного проиграл, не