старческое пятно. Кожа на горле обвисла, а  веки
сами падают на глаза. Но, разговаривая с ним по телефону,  ни  за  что  об
этом не догадаешься. У  Сэма  энергичный,  звучный  голос  двадцатилетнего
юноши, равно как и ум: ум  исключительно  интеллигентного  двадцатилетнего
юноши. Он весьма легко приходит в восторг.
     Это усложняет массу вещей, поскольку ум Сэма  работает  быстрее,  чем
следует. Поэтому с ним бывает очень трудно объясняться, так как он  обычно
забегает на три - четыре предложения перед  собеседником.  Случается,  что
то, о чем он говорит с тобой - это не ответ на твой последний  вопрос,  но
на тот, о котором ты еще не успел и подумать.
     Истина неприятная, но романы Сэма продаются лучше моих, и только  его
очаровательная личность - причина того, что я еще не возненавидел  его  за
это. Над всеми нами Сэм имеет то  преимущество,  что  он  профессиональный
астроном. Научные романы же пишет исключительно ради развлечения,  в  свое
свободное время, которого много не бывает.  Свою  работу  он  посвятил,  в
основном, управлению полетом собственного космического зонда,  что  кружит
над Дионой, планетой Эпсилона Эридана. Я могу согласиться с  его  успехами
(и, следует признать, его талантами), поскольку он никогда не скупился для
меня на идеи. Поэтому, когда мы уже согласовали, что возьмем  общую  каюту
на водолете, я поставил вопрос напрямую. Ну ладно, почти напрямую:
     - Сэм, - обратился я к  нему,  -  меня  беспокоит  одна  вещь.  Когда
Олимпийцы приземлятся, что это будет означать для всех нас?
     Я знал, что направляю вопрос нужному лицу. Сэм  знал  про  Олимпийцев
больше всех на свете. Но от него не следовало ждать  простого  ответа.  Он
поднялся, обтягивая простыню, жестом отослал массажиста,  весело  поглядел
на меня своими умными черными глазами,  выглядывавшими  из  под  кустистых
мохнатых бровей и спадающих век.
     - А что, тебе нужна идея для нового научного романа? - спросил он.
     - Сотня подземных демонов! - выругался я мрачно  и  решил  не  ходить
вокруг да около. - Сэм, я прошу тебя не в первый  раз.  Но  теперь  мне  и
вправду нужна помощь. - И я рассказал ему всю историю о романе, на который
цензоры наложили запрет, про издателя, который тут  же  потребовал  что-то
взамен - или же моей крови, на выбор.
     Он стал задумчиво жевать сустав большого пальца.
     -  А  про  что  была  эта   твоя   книжка?   -   спросил   он,   явно
заинтересовавшись.
     - Сэм,  это  сатира.  "Ослиная  олимпиада".  Про  то,  как  Олимпийцы
прибывают на Землю с помощью телепортера, но сигнал при этом искажается, и
один из них случайно превращается в осла. Там есть парочка неплохих шуток.
     - А как же, Юл. Смеются уже двадцать с лишним веков.
     - Нуууу... Я же и не говорил, что это совершенно оригинальная идея, а
только...
     Сэм покачал головой.
     - Мне казалось, что ты умнее. А чего ты ожидал от цензоров: чтобы они
позволили  сорвать  самое  важное  событие  в  истории  человечества  ради
какого-то глупого научного романа?
     - Он не такой уже и глупый...
     - Глупо рисковать тем, что Олимпийцы смогут обидеться,  -  решительно
перебил меня Сэм. - Лучше уж вообще о них ничего не писать.
     - Но ведь все это только и делают!
     - Их никто не превращал в ослов, - заметил мой приятель. - Придумки в
научных романах тоже имеют свои границы. А когда  пишешь  про  Олимпийцев,
находишься  с  такой  границей  совсем  рядом.  Любая  случайность   может
послужить поводом отказа от встречи с нами, и такой шанс для нас может уже
не повториться никогда.
     - Они этого не сделают...
     - Ой, Юл, - сказал Сэм, скривившись. - Ну что ты можешь знать о  том,
что они сделают или не сделают? Так что цензоры приняли  самое  правильное
решение. Кто знает, какие они, Олимпийцы?
     - Ты знаешь, - сказал я. Он рассмеялся, хотя смех  этот  был  чуточку
деланным.
     - Я бы очень хотел этого, Юл. Мы знаем о них  лишь  то,  что  это  не
обычная разумная древняя раса; у Олимпийцев имеются собственные  моральные
нормы. Честно говоря, что это за нормы, нам не известно. Допустим, что  ты
в своей книжке предполагал то, как  Олимпийцы  дадут  нам  кучу  различных
вещей, таких как лекарство против рака, новые наркотики  или  даже  вечную
жизнь...
     - А какие именно наркотики они могли бы нам дать?  -  заинтересовался
я.
     - Молчи, пацан, и выбей у себя из головы подобные идеи. Дело  в  том,
что для Олимпийцев твои  безрассудные  идейки  могут  быть  аморальными  и
отвратительными. А ведь ставка слишком высокая! Для нас  это  единственный
шанс, и нам нельзя его профукать.
     - Но мне же нужен замысел, - простонал я.
     - Нуу... - согласился он, - видимо так. Мне надо подумать  над  этим.
Давай помоемся и пойдем отсюда.


     Под душем, во время одевания, во  время  легкого  обеда  Сэм  говорил
только  о  приближающейся  конференции  в  Александрии.  Я  слушал  его  с
удовольствием. Помимо того, что ему всегда было что рассказать, у меня уже
затеплилась надежда, что я-таки напишу новую книгу для Маркуса.  Если  мне
кто и мог помочь, так это Сэм. Он всегда принимал вызов, никакая  проблема
не могла его смутить.
     Несомненно,  именно   потому   он   первым   разгрыз   загадку   этих
многочисленных ИИ и УА Олимпийцев. Если принять, что бип это "1", ИИ - это
"плюс", а УА - это "равняется", тогда бип  ИИ  бип  УА  бип  бип  означает
попросту: "1 плюс 1 равняется 2".
     Это было совершенно просто. Но нужно было обладать супермозгом  Сэма,
чтобы подставить  под  сигналы  числа  и  объявить  всему  миру,  что  это
банальнейшие арифметические задания - за исключением таинственного УУУУ.

                    бип ИИ бип ИИ бип ИИ бип УА УУУУ

     Что должно было означать это УУУУ? Особый способ представления  числа
"четыре"?
     Сэм, конечно же, догадался сразу. Как только он услышал  сигналы,  то
сразу же послал телеграфом из своей библиотеки в Падуе решение:
     "Сообщение требует ответа. "УУУУ" - это знак вопроса. Ответ  такой  -
"4".
     И к звездам выслали следующее послание:

               бип ИИ бип ИИ бип ИИ бип УА БИП БИП БИП БИП

     Тем  самым  человечество  сдало  вступительный  экзамен,  и   начался
медленный процесс установления контакта.
     Ответ Олимпийцев пришел только через четыре года; стало ясно, что они
находились не очень близко. Стало ясно и то, что они  не  были  дурачками,
чтобы посылать сигналы с планеты, обращающейся вокруг земли, находящейся в
двух световых годах от нас, потому что такой звезды  попросту  нет.  Ответ
пришел к нам из космоса, где наши телескопы и зонды ничего не нашли.
     За эти четыре года Сэм увяз во всем этом по уши. Он  первым  доказал,
что  что  существа  со  звезд  специально  выслали  слабый  сигнал,   дабы
удостовериться, что на него сумеют ответить представители расы, стоящей на
соответствующем техническом уровне. Он  был  из  числа  тех  нетерпеливых,
которые  уговорили  власти  Коллегиума  начать   передачу   всякого   рода
математических формул, а потом и простых  словосочетаний,  чтобы  посылать
Олимпийцам хоть что-то, пока  радиоволны  доберутся  до  места  пребывания
межзвездных путешественников и вернутся с ответом.
     Понятное дело, Сэм был не единственным. Он даже не стал руководителем
исследований по разработке общего словаря. Помимо Сэма есть  более  лучшие
языковеды и криптоаналитики.
     Но это именно он, уже в самом начале, обратил  внимание  на  то,  что
время ответа на наши сигналы неустанно сокращается. А  это  означало,  что
Олимпийцы летят к нам.
     Вскоре началась передача мозаичных  образов.  Они  поступали  в  виде
последовательностей   сигналов    "бии"    и    "баа",    причем    каждая
последовательность  насчитывала  550564  группы.  Кто-то  довольно   скоро
вычислил, что это 742 в квадрате. Тогда последовательность  представили  в
виде квадратной матрицы, меняя все "бии" на белые  точки,  а  "баа"  -  на
черные. На экране возникло изображение первого Олимпийца.
     Эту картинку помнит каждый. Все на Земле,  кроме  совсем  уж  слепых,
видели ее.  Ее  передавали  все  станции  мира,  но  даже  слепые  слушали
анатомические описания, даваемые  комментаторами.  Два  хвоста.  Мясистый,
похожий на бороду клочок, свисающий с подбородка. Четыре ноги.  Игольчатый
гребень вдоль... скорее всего, позвоночника. На отростках скульных  костей
широко расставленные глаза.
     Первый Олимпиец не имел ни на грамм пристойности,  но  уж  чужим  был
несомненно.
     Когда  дальнейшая  последовательность  оказалась  очень  похожей   на
первую,  именно  Сэм  сразу  же  заявил,  что  это  чуть-чуть   повернутое
изображение того же  существа.  Олимпийцам  понадобилось  41  изображение,
чтобы представить полнейшее подобие одного из них...
     А потом они стали транслировать изображения  остальных.  До  сих  пор
никому, даже Сэму, не приходило в голову, что мы будем  иметь  дело  не  с
одной сверхрасой, но, как минимум, с двадцатью двумя.  Потому  что  именно
столько  изображений  различных  существ  было  нам  показано,  и   каждое
последующее было страшнее и удивительнее предыдущего.
     В этом один из поводов, почему священники  и  не  любят,  когда  этих
небесных гостей называют Олимпийцами. По  отношению  к  римским  богам  мы
довольно экуменичны, но ни один из них ни в малейшей степени не походит на
кого-нибудь из _т_е_х_, так что  некоторые,  особенно  пожилые,  служители
культа никогда не переставали бубнить о кощунстве и святотатстве.
     На половине третьей перемены блюд нашего обеда и второй бутылки  вина
Сэм прервал описание последнего сообщения  от  Олимпийцев  (в  котором  те
подтверждали прием наших передач, касающихся истории Земли), поднял голову
и послал мне лучистую улыбку.
     - Есть! - сказал он. Я глянул на него,  непонимающе  хлопая  глазами.
Честно говоря, я не слишком обращал внимания на то, что  он  рассказывает,
потому что сам присматривался к смазливой официанточке из страны  киевлян.
Она привлекла мой взгляд, поскольку...  ну,  я  хочу  сказать,  не  только
потому, что у  нее  была  великолепная  фигура  и  совсем  немного  одежд,
закрывающих ее, но потому, что на шее у нее был золотой амулет  гражданки.
То есть, она не была рабыней, что меня заинтриговало  еще  сильнее.  Я  не
люблю ухаживать за рабынями, в том мало чести; но  вот  эта  девушка  меня
заинтересовала.
     - Ты меня слушаешь? - поинтересовался Сэм.
     - А как же. Что у тебя есть?
     - У меня есть решение твоей  проблемы,  -  радостно  объявил  тот.  -
Причем, идея не только для одного научного романа, а для целого нового  их
вида! Почему бы тебе не написать, что произойдет, если Олимпийцы вообще не
прилетят?
     Мне очень нравится  то,  как  одна  половина  мозга  Сэма  занимается
решением проблем, в то время как другая делает  нечто  совершенно  другое,
вот только сам я не всегда успеваю успеть за ним.
     - Не очень понял, что ты имеешь в виду. Если  я  напишу  о  том,  что
Олимпийцы не прилетят, будет ли это так же плохо, как если напишу, что они
прилетят?
     - Нет, нет! - замахал он руками. - Слушай меня внимательно. Отвлекись
от Олимпийцев вообще. Напиши про будущее, которое могло бы  наступить,  но
не наступит.
     Официантка склонилась над нами, забирая грязную посуду. Я  знал,  что
ей слышно, когда прозвучал мой с достоинством произнесенный ответ:
     - Сэм, вот это уже совершенно  не  мой  стиль.  Возможно  мои  романы
продаются и не так хорошо как твои, но какая-то толика чести  во  мне  еще
осталась. Я никогда не пишу о том, что сам считаю совершенно невозможным.
     - Юл, да перестань ты думать только лишь о своих гонадах. - Ага,  так
он заметил мой интерес к официантке.  -  И  постарайся  пошевелить  своими
птичьими мозгами. Я говорю про то, что могло бы произойти в альтернативном
будущем, понял?
     Я совершенно ничего не понял.
     - А что это такое: "альтернативное будущее"?
     - Это будущее, которое могло бы наступить, но не наступит, - объяснил
Сэм. - Как если бы Олимпийцы к нам не летели.
     Совершенно сбитый с толку я потряс головой.
     - Но ведь мы же знаем, что они летят, - осмелился заметить я.
     - А если бы не летели? Если бы много лет назад  мы  не  установили  с
ними контакта?!
     - Так ведь установили же, - сопротивлялся я,  пытаясь  разгадать  ход
его мыслей. Сэм только вздохнул.
     - Я вижу, что до  тебя  ничего  не  доходит,  -  сказал  он,  плотнее
запахиваясь в одежды и поднимаясь из-за стола. - Ладно уж, занимайся своей
официанткой, а мне надо послать парочку телеграмм. Увидимся на корабле.


     Не знаю по какой причине, но  моим  планам  относительно  киевлянской
официанточки не суждено было сбыться. Она заявила, что счастлива  в  своем
моногамном супружестве. По-правде, я не мог  понять,  как  это  свободный,
правопослушный гражданин посылает свою жену на подобную  работу,  но  меня
удивило, что девушка не обратила особого внимания на мое происхождение...
     Тут лучше объяснить поподробнее. Видите ли, моя семья  претендует  на
звание знаменитой. Генеологи сообщают, что наш род  идет  от  самого  Юлия
Цезаря.
     Я и сам тоже вспоминаю об этих претензиях  на  славу,  особенно  если
хорошенько дерябну. Думаю,  что  это  причина  того,  что  Лидия,  большая
снобка, заинтересовалась мною. Особо серьезного здесь ничего нет: все-таки
Юлий Цезарь  умер  более  двух  тысяч  лет  назад.  С  тех  пор  сменилось
шестьдесят или семьдесят поколений. И не надо забывать,  что  хотя  Предок
Юлий и оставил многочисленное потомство, но не от своих жен. Я даже  и  не
слишком-то похож на римлянина. Где-то в моем  роду  должен  был  появиться
какой-то предок с  Севера,  а  то  и  парочка,  потому  что  я  высокий  и
светловолосый, совершенно не похожий на уважающего себя римлянина.
     Но если я даже и не легальный наследник божественного Юлия, все равно
- мой род - это старинная и  уважаемая  семья.  Каждый  посчитал  бы,  что
официантка примет это во внимание, прежде чем мне отказать.
     И все-таки отказала. Когда я проснулся на  следующее  утро  -  сам  -
моего приятеля на постоялом дворе уже не было, хотя корабль на Александрию
должен был отходить только вечером.
     Сэма я не видел в течение целого дня. Впрочем, специально я его и  не
разыскивал, потому что мне было немного стыдно  за  себя.  Ведь  как  это:
взрослый человек, уважаемый автор сорока с лишним превосходно  (ну  ладно,
неплохо) продающихся романов должен выискивать, выпрашивать идею у кого-то
другого?
     Посему я отдал багаж слуге, рассчитался на постоялом дворе  и  поехал
на метро в Римскую Библиотеку.
     Рим - это не только столица Империи. Кроме всего прочего - это еще  и
крупнейший  научный  центр.  Громадные  старинные  телескопы,  стоящие  на
холмах,  уже  мало  на  что  пригодны,  поскольку  городские  огни  мешают
наблюдениям. Впрочем, все равно, все используемые  телескопы  находятся  в
космосе. Но эти, наземные, весьма пригодились Галилею, когда  он  открывал
первую планету, не входящую в нашу Солнечную систему, а так же Тихо, чтобы
сделать те самые, знаменитые спектрограммы последней большой Сверхновой  в
нашей  Галактике,  буквально  через  пару  десятков  лет   после   первого
космического полета. Научные традиции сохранились до  настоящего  времени.
Рим все так же остается штаб-квартирой Научного Коллегиума.
     Потому-то Римская Библиотека весьма полезна  для  таких  как  я.  Там
имеется прямой доступ к базе данных Коллегиума, и даже не надо платить  за
соединение. Я вписался в реестр, положил таблички и стилос  на  выделенный
мне стол и стал просматривать кипы материалов.
     Ведь должен где - то обнаружиться замысел  научного  романа,  который
еще никто не написал...
     Он наверняка где-то был, только мне его  найти  не  удалось.  Обычно,
можно попросить помощи  у  библиотекаря-специалиста,  но,  похоже,  совсем
недавно в Библиотеку пришло много новых людей,  в  основном,  проданных  в
рабство  иберийцев,  которые  участвовали  в  прошлогоднем   восстании   в
Лузитании. С той поры на  рынке  появилось  столько  иберийцев,  что  цены
совершенно упали. Я и сам бы купил парочку ради спекулятивных целей, зная,
что через какое-то  время  цена  поднимется;  в  конце  концов,  восстания
случаются не каждый год, а спрос имеется постоянный. Но тогда  у  меня  не
было денег, а ведь рабов надо еще и кормить. К тому же, если все они  были
такими же поворотливыми,  как  те,  что  работали  в  Римской  Библиотеке,
больших бы денег я не заработал.
     В Библиотеке я разочаровался. К тому же погода поправилась настолько,
что стоило рискнуть прогуляться по городу, поэтому я направился в  сторону
монорельса на Остию.
     Как и всегда, Рим кипел жизнью. В Колизее проходили бои  быков,  а  в
Цирке Максимусе - гонки. Через узкие улочки  протискивались  туристические
автобусы. Вокруг Пантеона двигалась  длиннющая  процессия,  но  я  не  был
достаточно близко, чтобы понять, в честь какого она была бога.  Я  терпеть
не могу больших  сборищ.  Особенно  в  Риме,  поскольку  здесь  чужеземцев
больше, чем даже в Лондоне: африки, инды, хани и норды -  все  расы  Земли
посылают своих туристов посетить Имперский Город. Зато  Рим  предоставляет
им зрелища. Я остановился возле одной из туристических  приманок  -  смена
караула перед Золотым Домом. Понятное дело, ни Императора, ни его  супруги
нигде не было видно; наверняка они были  в  одном  из  бесчисленных  своих
церемониальных  путешествий,  а  может  открывают  где-то  хотя  бы  новый
супермеркатус. И все же, стоящие передо мной  алгонкины  с  дрожью  эмоций
глядели на парад Почетных Легионов,  вышагивающих  под  своими  орлами.  Я
немного помню язык  чирокезов,  достаточно,  чтобы  спросить,  откуда  эти
алгонкины родом. Но оба эти языка не  слишком  похожи  друг  на  друга,  а
чирокезский, которым они пользовались, был еще хуже моего. Тогда мы просто
улыбнулись друг другу.
     Как только Легионы прошли, я отправился к  поезду.  Где-то  в  голове
крутилась еще мыслишка, что следовало бы поближе заняться своей финансовой
ситуацией. Тридцать дней спокойствия уплывали минута за минутой. Но  я  не
беспокоился, меня поддерживала вера. Вера в моего доброго приятеля  Флавия
Сэмюэлуса, который наверняка - как и всегда, делая что-либо большей частью
своего мозга - в каком-то его закуточке уже выдумывал для  меня  идею  для
нового научного романа.


     Мне и в голову не могло прийти, что даже у Сэма могут  быть  какие-то
ограничения  мыслительного  процесса.  Или  же,  что  его  внимание  будет
приковано к чему-то более важному, и на меня, на мои проблемы у  него  уже
не будет времени.
     Я не заметил его при посадке на корабль, в  кабине  тоже  не  застал.
Даже когда громадные воздушные пропеллеры  завертелись,  и  мы  выплыли  в
Тирренское море, его не было. Я лег спать, слегка напуганный тем, что  он,
может, не успел на корабль, но поздно ночью  проснулся,  услышав,  как  он
вошел в каюту.
     - Я был на  капитанском  мостике,  -  ответил  Сэм,  когда  я  что-то
пробормотал. - Спи. Утром увидимся.
     Когда же я проснулся, то подумал, будто все это мне привиделось,  так
как Сэма в каюте не было. Но постель на его  кровати  была  смята,  и  уже
окончательно меня успокоил стюард, принесший утренний кубок с  вином.  Да,
гражданин Флавий Сэмюэлус точно на борту. А вернее, в  капитанской  каюте,
хотя стюард и не мог сказать определенно, что он там делает.
     Утро я провел, отдыхая на палубе и вылеживаясь на солнце. Корабль уже
не шел на воздушной подушке; ночью мы прошли Сицилийский пролив, и теперь,
в открытом море капитан приказал опустить подводные крылья, а  пропеллеры,
укоротив лопасти, превратить в винты. Сейчас водолет мчался со скоростью в
сотню  миль  в  час.  Плавание  было  весьма  приятным:  подводные  крылья
погружались под воду на двадцать стоп, так