олько  что  был,  -  нервничаю  я.  -  Скорее,
упустим!
   - Не  беспокойтесь,  все  выходы  перекрыты,  -  это  уже  на  бегу.  -
Р-р-разойдись!
   И в тот же момент динамики космопорта врываются жутким ревом:
   - Гражданам пассажирам! Спокойствие! Всем оставаться на местах!
   Сквозь проклятия, крики и визги мы плотной  группой  тараним  толпу,  и
толпа в кровавой панике распадается на две, образуя широкую улицу почти до
самых дверей. Граждане на Галлине, как видно,  порасторопнее  полицейских:
два-три блюстителя, не уразумевших, что предложение разойтись относится  и
к ним тоже, сбиты с ног и с пугающей неподвижностью (вижу боковым зрением)
распластаны на  мозаичном  полу  -  такое  впечатление,  что  ими  получен
строжайший приказ лежать и не шевелиться. В мгновение ока мы оказываемся у
выхода, телами вскрываем  тяжелые,  живописного  стекла,  двери,  вылетаем
наружу. Снаружи мы наталкиваемся на плотную цепь охранения. Охранники и не
думают нас пропускать. Они стоят перед  нами,  как  строй  вратарей,  чуть
согнув колени и подавшись вперед.  Сцепившись  локтями,  они  вглядываются
из-под надвинутых козырьков в наши лица; мы врезаемся в их  строй  тяжелым
снарядом, выбиваем три звена, оказываемся снаружи и только потом тормозим.
Тяжело дыша, полицейские оглядываются. Цепь охранения  уже  восстановлена,
как будто никто никогда ее и не прорывал.
   - Здесь его нет, - уверенным тоном говорит один полицейский.
   -  Как  будто  и  впрямь  нет,  -  нерешительно  подтверждает   второй,
вглядываясь в темноту и жуя.
   - Да не как будто, а точно!
   - И впрямь, как будто и точно.
   Первый возмущенно разводит руками и поворачивается ко мне:
   - Что будем делать?
   Похоже, я признан за старшего. Да не похоже, а  точно.  Похоже,  что  и
точно.
   - Как что делать? - говорю я. - Возвращаться и искать.  Конечно,  здесь
его нет. Не мог же он через оцепление.
   - Куда возвращаться-то? - без особого энтузиазма осведомляется любитель
точности. - Назад-то не пустят.
   Я резко его осаживаю:
   - То есть как это не пустят? Это что еще такое?
   Тогда все участники тарана обступают меня и с громадным  воодушевлением
начинают меня убеждать, что назад пути нет, что цепь нас  не  пустит,  что
разбить ее можно, только взяв разгон, а где  ж  его  взять,  этот  разгон,
когда вокруг газоны одни, и дороги для машин, и тьма  проклятущая,  и  что
того, кого ищут, и без нас найдут (почти наверняка найдут, да не почти,  а
наверняка, ага,  почти  наверняка  наверняка),  никуда  он,  голубчик,  не
денется, и не таких вылавливали, рассказать - не поверю,  а  смена  у  них
давно кончилась, и виданное ли дело, столько народу  на  одного  какого-то
штатского бросать, добро бы еще отверженца или безнадежника, а  то  самого
простого душителя, и что если я прикажу им сейчас назад, то они за себя не
ручаются, и вообще не по-человечески это, люди-то устали, ночь на дворе, и
было бы лучше, если бы я шел своей дорогой и к занятым людям не приставал,
не  мешал  им  выполнять  свой  служебный  долг   и   охранять   городское
спокойствие, весьма хрупкое очень, лучше бы я им спасибо  сказал,  что  из
космопорта вырвался, еще неизвестно, когда оттуда выпускать станут, сказал
бы спасибо-то, пока цел.
   - Верно говорите, ребята! Ишь, развоевался от нечего делать! - раздался
из неподвижной цепи голос, и тут же ему вторит другой, с командной ноткой:
   - Охраняющий Скваль! Два ночных дежурства вне очереди!
   - Да за что? - ноет Скваль.
   - Пад-твердить!
   - Подтверждаю: Сквалю два ночных дежурства вне очереди.
   Светит луна, светят синие фонари, только сгущая  тьму,  я  обнаруживаю,
что полицейские делись куда-то и вокруг меня уже никого, только сзади,  за
оцеплением, оживленный гомон и сияние тысяч окон, и я уже  не  знаю,  куда
бежать, за кем гнаться. Я болен. Я впитываю бессмыслие мира.
   Входная  дверь  снова  распахивается,  появляется   мой   напарник   по
асассинальной инвестигации - Эрих Фей. Плащ его исчез, и без плаща он куда
больше похож на полицейского, прищуриться - ну просто вылитый полицейский.
Он машет мне рукой и кричит, как будто издалека:
   - Нашли?
   - Нет! - тоже надсаживаюсь я почему-то. - А вы?
   - Нет еще. Но найдем, обязательно найдем! Нахождение или  позор  -  вот
наш девиз! Подождите меня, скоро я к вам присоединюсь!
   - Вы лучше скажите, чтобы мен...
   Но он уже не слышит, он уже внутри здания,  и  дверь  бесшумно  за  ним
закрылась, и тень его на живописном  стекле  расплывается  и  стремительно
бледнеет.


   Я - один. Ночь.
   Прекрасная ночь. Удивительное спокойствие. Свежий воздух. Прохлада.  Не
хватает  только  шезлонга  и  чашечки  крепкого  галлинского  кофе,  каким
потчевали меня в магистрате. Изваяниями застывшие, стоят  ко  мне  спинами
полицейские цепи охранения. Молчат и словно не дышат. Я  неторопливо  хожу
взад-вперед вдоль цепи, что-то раздраженно бурчу  себе  под  нос.  У  меня
очень разозленный и нахохленный вид. Начинаю чувствовать, как давно  я  не
спал и не ел - слишком длинные сутки на этой  планете.  Чтобы  привыкнуть,
нужна адаптация.
   Погруженный в себя, я не сразу улавливаю  шорох,  исходящий  от  дерева
метрах в двадцати впереди меня. То есть улавливаю, но думаю при этом,  что
какое странное дерево, я не помню, чтобы такие были оставлены в  обитаемой
зоне Галлины. Я вообще такого не помню - со стволом, похожим на трахею,  с
удивительно мясистыми, ушеобразными листьями, наверняка экспортный  декор,
запрещенный к провозу, надо бы и это дерево  вписать  в  счет  магистрату.
Бедняга Коперник... И  вдруг  вижу,  как  с  дерева  кошкой  соскальзывает
человек, и узнаю тотчас же в нем того официала, и первая мысль - он не мог
прорваться сквозь цепь охранения, каким образом... Официал стоит спиной ко
мне и внимательно разглядывает порванную штанину.
   - Эй! - спохватываюсь я. - Стой! Стой, мерррзавец!
   Тот подпрыгивает и со знакомым уже страшным топотом убегает. Я за ним.
   - Стой! Держи! - ору я ему вослед. - Вот он! Хватайте его!
   Оцепление неподвижно.  Никому  не  хочется  два  ночных  дежурства  вне
очереди. Я продолжаю погоню в полном одиночестве. Я  бегаю  очень  хорошо.
Это у меня с детства. Но и соперник мне достался из длинноногих.
   - Стой, Мурурова, ты арестован!
   - Как бы не так, - тяжело сопя, отвечает официал.  -  Ты  меня  сначала
схвати. Произведи предварительное задержание.
   Я прибавляю скорость. Он тоже.
   - Врешь, не уйдешь!
   - Еще как уйду!
   Мы бежим в темноте, я ориентируюсь только по  топоту.  Удивительно  тут
устроено освещение. Но у нас, у куаферов, есть  особое,  ночное  зрение  -
развивается тренировками и медицинским вмешательством, тайну  которого  до
поры до времени я раскрыть не могу, потому что  и  сам  толком  ничего  не
знаю, не разбираюсь я в глазной медицине.
   Внезапно я обнаруживаю, что бегу уже по узкому коридору  между  домами,
неизвестно откуда взявшимися, впереди все так же топочет официал. Тесно, я
не зря назвал эту улицу коридором, таких узких улиц не  бывает  на  свете.
Навстречу мне  мчатся  огромные  тусклые  фонари  (на  секунду  я  слепну,
перестраивая зрение на дневное), в два  ряда  налепленные  на  стены  чуть
повыше моей головы, и, ребята, наступает вдруг  такой  момент,  когда  бег
захватывает меня  (удивительное  чувство,  клянусь),  когда  тело,  как  в
детском сне,  становится  почти  невесомым,  достаточно  только  чуть-чуть
оттолкнуться ногами от покрытия, очень твердого, между прочим, и  я  парю,
мужики, и это уже не погоня, это уже полет, бег  в  свое  удовольствие,  я
быстр как скоростная машина, я легок,  и  движение  мое  мощно,  и  усилия
неощутимы. Официал Мурурова с непередаваемой, присущей только ему грацией,
бежит впереди меня и вместе со мной радуется, ребята, жизни.  О-го-го!  Он
прижал руки к бокам, откинул назад голову, волосы, как  флаги,  трещат  На
ветру, а топот, о друзья мои дорогие, топот доносится как бы не  от  него,
топот подобен... чему же он подобен-то в  прах  его  засвети?  Он  подобен
грому - точно, ребята, подобен грому,  доброму  и  внимательному,  который
радуется  вместе  с  ним,  который  согласился  подыграть  нам   в   нашей
игре-погоне и задать оптимальный ритм, и  мы  благодарны  ему.  Оба  дома,
между которыми мы бежим, во исполнение нашей сегодняшней затаенной  мечты,
растянулись до длины, практически бесконечной.
   Официал вдруг чертыхается.
   - Да что такое?! - говорит он, громко дыша. -  Это  просто  бесконечная
какая-то улица!
   И голос его несносен. Неуместен, отвратительно фальцетен сам тембр  его
голоса. Парение сразу же  прекращается,  я  уже  просто  бегу.  Усталости,
впрочем,  нет,  и  дыхание  мое  ровно.  Я  хороший  бегун,  потому  сразу
соображаю, что в таком темпе не то что километр - трехсотку не  выдержишь,
- и мне странно,  ведь  я  пробежал  намного  больше  километра.  Я  решаю
поддержать разговор и окликаю официала:
   - Эй, слышишь? Мурурова!
   - Ну? - недовольно откликается тот. - Чего тебе?
   - Действительно странная улица.
   Он сосредоточенно дышит и, похоже, топает еще громче. Затем разражается
нецензурной бранью.
   - Эй! - говорю я, иронически приподнимая левую бровь.  -  Эй,  там!  Не
боитесь сорвать дыхание?
   - А не боюсь, идиот я этакий! Дыхание! Знаешь, что это за улица?
   - Я в вашей географии пока еще слаб, - честно признаюсь я.  -  Я  очень
давно здесь не был, и тогда все было по-другому.
   - Это имитатор бега, вот что это такое. Не слышал?
   - Имитатор бега? (Эйфорическое состояние перешло в другое - в  то,  что
сопутствует спокойной комфортной беседе. Я вроде как бы и не бегу.)
   - Ну да. Эти идиоты из магистрата... будто у нас полно бегунов.  У  нас
здесь больше пострелять любят да силушку показать.  Это  такая  штука,  на
которой не устаешь, пробеги хоть сто километров.
   - Но как же... А дом, а окна?
   - Я же говорю - имитатор. Разве непонятно?
   - Отчего же, - говорю я, - очень понятно. Имитатор  бега,  ну  как  же.
Только я не совсем понял...
   - А что тут непонятного? Устройство такое.  Для  бесконечного  бега  на
месте. С коррекцией усталости. Из  каких-то  прошлых  веков  откопали,  из
научного ренессанса. Модная штучка.
   - На месте?
   - Вы, дорогой мой (Перейдя на "вы", он стал мне еще более неприятен, но
не обрывать же беседу!), наверное, в детстве  были  несносным  мальчишкой,
взрослых вопросами изводили. Я же вам на  интерлингве  толкую  -  имитатор
бега. Какой вы все-таки!
   - А когда ж этот бег кончится? Как мы сюда забрались? Что за безобразие
такое?! У меня тут серьезное дело, понимаешь...
   Официал неопределенно хмыкает и пытается поддать  жару,  оторваться  от
меня под шумок хочет. Бег на месте! Ну  уж  нет!  Я  сразу  восстанавливаю
дистанцию.
   - Знаете что? - спустя некоторое время раздумчиво говорит  Мурурова.  -
Нам, пожалуй, и правда надо остановиться. У меня ведь тоже кой-какие дела.
   - Хе-хе! - это я недоверчиво ухмыляюсь. -  Как  же!  Я  остановлюсь,  а
вы... Вам надо, вот вы и останавливайтесь.
   Тогда и официал говорит мне "хе-хе".
   - А если я остановлюсь, а вы нет, то вы меня еще поймаете. Кстати,  все
хотел поинтересоваться. Что вам, собственно, от меня надо?
   - Да ничего особенного. Хочу задать пару вопросов.
   - А что вы там насчет ареста кричали?
   - Это совсем не я хочу вас арестовать. Я ведь не полицейский! ("Что да,
то да", - вставляет официал.) Меня интересует пара вопросов.
   - И все? - недоверчиво спрашивает официал. -  Из-за  какой-то,  как  вы
говорите, пары вопросов вы  причиняете  столько  неудобств  незнакомым  и,
поверьте, очень занятым людям? Да распыли меня скварк!
   - Но вы же убегаете!
   -  Конечно,  убегаю,  еще  бы  не  убегать,  когда  тебя   арестовывать
собираются. Кто ж это за просто так арестовать себя даст?
   - Ну, - рассудительно говорю я, - если вы ни в чем не виноваты, то  вас
сразу же и отпустят.
   - Как же, - горько вздыхает Мурурова, -  они  отпустят.  К  душителю  в
кабинет. Теперь придется кого-нибудь убивать, -  жалуется  он.  -  Ох,  не
люблю я этого дела.
   - Зачем убивать? - не понимаю я.
   - Затем, чтобы не арестовывали, зачем еще? Послушайте,  а  вы  на  бегу
свои вопросы задать не можете?
   - Могу. Почему не могу?
   - Так задавайте! Может, еще и ничего.
   - Тогда так. - Я собираюсь с мыслями,  синхронно  с  официалом  сбавляю
темп. - Во-первых. Кто убил моего друга?
   - Хороший вопрос, - комментирует Мурурова неизменившимся голосом. - Мне
нравится. А еще что вы хотите узнать?
   - Как найти убийцу?
   - Ха. Ха, - отвечает Мурурова совсем уже  мрачно.  -  Это  он  называет
парой вопросов. И надо полагать, если я не отвечу, он меня догонит и будет
душить руками за горло. Он будет выпучивать на меня глаза, брызгать в лицо
слюной, кричать как ненормальный, трясти перед самым моим носом  громадным
бластером тяжелого боя и вообще действовать мне  на  нервы.  Как  будто  я
знаю, кто его друг.
   Я вношу поправку:
   - Заметьте, я вовсе не хочу от вас услышать, кто мой  друг.  Мне  нужно
узнать, повторяю, кто его убил и как найти убийцу.
   - Все?!
   - Все.
   - Тогда я лучше еще побегаю.
   Так наша беседа зашла, вернее, забежала в тупик.  Оба  дома,  справа  и
слева, все также проносятся мимо нас, ноги наши  все  так  же  без  устали
перебирают покрытие. Мурурова все "так же топочет - усталости нет.
   И тогда я начинаю орать. Я кричу - он  здесь,  нашел,  держите  его.  Я
надсаживаю глотку так, что в  ушах  звенит  и  связкам  больно,  а  затем"
Мурурова интересуется:
   - Что это с вами? Вы кому кричите, если не секрет?
   - Все равно кому, - злобно говорю я. - Услышат, прибегут  -  и  схватят
вас наконец. И тогда поговорим.
   - Ага. Ну да, ну да, - хмыкает официал. - Услышат,  прибегут,  схватят.
Ну-ну.
   - Что это еще за "ну-ну"? Почему "ну-ну"?
   - Это в имитаторе, да? Услышат вас, да?  А  меня  схватят?  Техническое
бескультурье, вот что это такое. Да вы хоть знаете,  что  такое  имитатор?
Может,  хоть  случайно  где-нибудь  читали,  что   здесь   совсем   другое
пространство? Или вы думаете, от хорошего здоровья мы вон сколько бежим  и
не устаем совершенно?
   - Ничего, я на всякий случай покричу. Может, вы обманываете.
   - Ну-ну. Давайте. А я послушаю.
   Я снова начинаю кричать, а официал слушает и издевательски  размахивает
в такт руками -  словно  бы  дирижирует.  В  наиболее  удачных  местах  он
поднимает вверх длинный указательный палец. Потом, октавой выше,  начинает
кричать со мной в унисон, и я  говорю  себе,  что  слаженный  у  нас  дуэт
получается, полифоничный такой. Вот только помощь задерживается.
   И вдруг Мурурова исчезает - вместе со  своим  топотом.  Я  пробегаю  по
инерции несколько метров и  растерянно  верчу  головой,  окликаю  его,  но
ответа, конечно, не слышу. И тогда останавливаюсь.
   Для  неподготовленного  человека  или,  скажем,  ведмедя,  остановка  в
имитаторе - это момент, который запоминается на всю жизнь. Фонари, чистые,
но дающие свет совершенно тусклый, вдруг вспыхивают всеми цветами  радуги,
и глазам становится больно. Уши ломит от дикого шума - мне потом говорили,
что получается своего рода акустический удар как при переходе  атмосферным
вегиклом звукового барьера, - все,  что  было  сказано  мной  и  официалом
Муруровой, обрушилось на меня, в десятки  раз  усиленное,  перемешанное  и
повторяющееся в самых разных вариациях. Дома - с домами  происходит  нечто
ужасное. Их стены сжимаются гармошкой, стремительно  падают  на  меня,  но
никак до меня  добраться  не  могут,  потому  что  я,  ребята,  с  той  же
стремительностью меняю свои размеры и формы. Вокруг меня мечутся  какие-то
неясные фигуры, и размахивают руками, и улепетывают, и  скачут,  и  падают
наземь, сознание подсовывает глазам страшные рожи, и не защититься  ни  от
чего, я бессилен, только и успеваю осознать страшный,  противоестественный
конец, неумолимо и быстро меня настигающий. Я превращаюсь в галактического
гиганта и микроба одновременно, и обе метаморфозы, я отчетливо это сознаю,
обе метаморфозы несут смерть.
   И все. И я...


   Растерянно стою, поматывая головой, у невысокой бетонной ограды. Позади
- парадное здание космопорта, все так же оцепленное  бдительными  стражами
городского спокойствия, а  где-то  вдали  затихает  знакомый  топот.  Ага,
догадываюсь я наконец, это мой Мурурова от меня  удирает,  и  уже  некогда
приходить  в  себя,  некогда  раздумывать   над   невероятными   чудесами,
преподносимыми неугомонной наукой, я срываюсь с  места  и  снова  бегу,  и
снова кричу, но теперь  уже  болят  ноги,  покалывает  в  левом  плече,  и
чувствуется, что дыхание сбито, что  скоро  запал  кончится  и  этак  мне,
пожалуй, никого не догнать.
   Пот, одышка, тяжелые ноги, не ко времени  разыгравшийся  голод.  Только
сейчас я вспоминаю, что я куафер и что располагаю куда более  современными
методами погони,  чем  бег  в  реальном  времени.  Абсолютно  не  к  месту
проносится мысль, очень важная, очень существенная для меня, что-то  такое
сугубо философическое о том, что забывчивость моя не  случайна  и  страшно
опасна, но потом, потом, и уже нет  времени  для  скоростного  скачка,  и,
главное, сил не успею  набрать,  потому  что  официал  уже  выбирается  на
вегиклостоянку. И я думаю - э нет, друг, на вегиклах ты меня не обставишь,
кое-какую подготовку и на вегиклах мы получили,  не  стоит  так  уж  сразу
списывать куафера со счетов, если даже он устал, плохо себя чувствует и не
ел целый день.
   Обычным бегом, на последнем издыхании, то есть почти падая, выволакиваю
свое тело из бесконечных газонов,  табличек  и  загородок  -  передо  мной
вегиклы, много вегиклов. И  большинство  не  запертых,  с  транспортом  на
Галлине обстоит хорошо, транспорт здесь пока что не угоняют, мне  придется
подать пример. Вегикл стремительно уносит Мурурову подальше от космопорта,
я кошу на него глазом и не торопясь выбираю экипаж побыстрее да понадежнее
- в них я, слава прогрессу, наловчился разбираться  неплохо.  Пускай  даже
бескультурье техническое. Пускай, пускай...
   Выбор  мой  останавливается  на  "Бисекторе-204",  изящной   скоростной
штучке, которая в бреющем полете может творить чудеса - так  мне  говорили
специалисты из "Доставки всего  везде".  И  сразу  же  убеждаюсь,  что  их
рекомендация действительно кое-чего  стоит:  машина  взвизгивает,  едва  я
утапливаю квадрат газа, и тело мое начинает испытывать примерно  такие  же
ощущения, какие возникают при старте грузовиков с малой компенсацией.
   Где-то впереди, почти  уже  не  заметный  в  каше  разноцветных  огней,
излучаемых городом, летит мой Мурурова. Я уже нащупал  его  локатором,  он
уже не уйдет от меня, расстояние уже начало сокращаться. Но поскольку я не
вижу  его,  поскольку  сам  до  огней  еще  не  добрался,   от   состояния
растерянности и неуверенности избавиться не могу - очень неловкое чувство.
Мне говорили знающие люди из космопола, что преследование вслепую  не  для
меня, что я слишком нервен тогда, что постоянная  надежда  на  собственные
силы и особое, куаферское недоверие к автоматике, личным интеллектором  не
снабженной, делают меня крайне ненадежным  звеном  погони.  Что  я  должен
стремиться к бездействию, когда действие излишне.  Поэтому  я  пересиливаю
себя и снимаю руки с пульта, скрепя сердце  доверяю  себя  безошибочной  и
беспроигрышной автоматике, кою не люблю.
   Почти одновременно кто-то неуверенно прокашливается  рядом  со  мной  и
зеленым, свежим баском спрашивает:
   - Это что такое еще? В чем дело? Это моя машина?
   От неожиданности я вздрагиваю и начинаю озираться, хотя знаю прекрасно,
что  салон  внутри  пуст,  что  это  просто  хозяин  получил  весточку  от
"Бисектора" о смене седока и пытается осознать новость.
   - Эй вы! - уже  с  ноткой  паники  и  двумя  нотками  угрозы  в  голосе
продолжает басок. - Что это вы в моей машине.