к  что   мы   сверкали,   словно
рождественские елки. А между этими двумя слоями -  прослойка  с  полдюйма,
заполненная воздухом под повышенным давлением. Ну и,  конечно,  сигнальные
термопары - при температуре плюс 410 градусов немного времени надо,  чтобы
превратиться в головешку, если скафандр откажет.
   - А "жуки"?
   - Они тоже имели теплоизоляцию, но мы на них особенно не рассчитывали.
   - То есть как это не рассчитывали?! - воскликнул Бэрон. - Почему?
   - Потому что знали,  как  часто  нам  придется  из  них  вылезать.  Они
придавали нам подвижность, везли наш груз, но  мы  же  понимали,  что  нам
нужно будет много ходить  и  разведывать  путь  для  машин,  -  тут  Клэни
горестно усмехнулся, - а это означало, что всего только дюйм стекловолокна
и полдюйма воздушной прослойки будут отделять нас от наружной  среды,  где
свинец - жидкий, как вода, цинк - почти на точке плавления, а лужи серы  в
тени кипят, словно котелок с овсяной кашей над костром.
   Бэрон облизал губы и машинально  погладил  пальцами  холодную,  влажную
стенку бокала.
   - Продолжайте, - сказал он сдержанно. - Выступили вы точно по графику?
   - О да, - ответил Клэни, - точно по графику. Мы  только  не  совсем  по
графику закончили. Сейчас и пойдет речь об этом.
   Он уселся поудобнее в своем кресле и продолжал рассказ.


   Мы стартовали из  Сумеречной  зоны  курсом  на  юго-восток  с  расчетом
добраться за тридцать дней до центра Солнечной стороны. Если бы мы  смогли
делать по семьдесят миль в день, мы достигли бы центра точно в  перигелий,
в момент наибольшего приближения Меркурия к Солнцу, то есть оказались бы в
самом раскаленном месте планеты тогда, когда оно более всего раскалено.
   Солнце уже поднялось над горизонтом,  когда  мы  тронулись  в  путь,  -
огромное, желтое, вдвое больше того, которое видится с Земли. И  с  каждым
днем нам предстояло видеть, как оно становится все огромнее,  и  двигаться
по все  более  раскаленной  поверхности.  Но  даже  добравшись  до  центра
Солнечной, мы сделали бы только полдела - нам ведь оставалось бы  еще  две
тысячи миль до южной Сумеречной зоны. С Сандерсоном мы  договорились,  что
он встретит нас там приблизительно через шестьдесят дней после старта.
   Таков был в общих чертах наш план. Нам только  нужно  было  проделывать
ежедневно  семьдесят  миль,  как  бы  жарко  ни  было,  какой  бы   рельеф
поверхности нам ни встретился. А обходы - мы  знали  отлично,  что  обходы
опасны и потребуют лишних затрат времени, и это само но себе могло  стоить
нам жизни.
   Майор дал нам детальные инструкции за час до старта.
   - Питер, ты возьмешь головной вездеход,  один  из  легких,  который  мы
специально разгрузили. Стоун и я, мы пойдем на своих машинах ярдов на  сто
позади  слева  и  справа  от  тебя.  На  тебя,  Макиверс,  падает   задача
буксировать волокуши, так что тебе придется особенно  осторожно  управлять
машиной. Дело Питера - выбирать трассу  нашего  движения.  Если  возникнет
сомнение насчет безопасности дальнейшего маршрута,  мы  будем  разведывать
путь пешком, а потом уж пускать машины. Ясно?
   Макиверс и Стоун обменялись взглядами.
   - Джек и я договорились поменяться. Мы прикинули,  что  волокуши  может
взять на себя он, а я зато получу побольше маневренности.
   Майор вскинул острый взгляд на Стоуна.
   - Ты согласен, Джек?
   Стоун пожал плечами.
   - Не возражаю. Маку очень хочется...
   - Да какая разница? - Макиверс сделал нетерпеливый  жест.  -  Я  просто
лучше себя чувствую, когда в движении. Не все ли равно,  кому  буксировать
волокуши?
   - Пожалуй, и то верно, - сказал майор.
   - Тогда, значит, мы с тобой пойдем на флангах у Питера. Так?
   - Конечно, конечно, - Макиверс подергал себя за нижнюю губу.  -  А  кто
будет вести разведку впереди?
   - Похоже, что это поручено мне, - ввернул тут  я.  -  Поэтому  головной
вездеход мы хотим оставить максимально облегченным.
   - Совершенно верно, - подтвердил Микута. - Мы  ободрали  его  так,  что
только рама да колеса остались.
   Макиверс замотал головой.
   - Да нет, я  говорю  про  головную  разведку.  Надо  же  иметь  кого-то
впереди, по меньшей мере за четыре-пять миль, чтобы обнаружить  дефекты  и
активные точки поверхности, - тут он уставился на майора. - То есть я имею
в виду, что мы не увидим, в какую чертову яму мы  лезем,  если  у  нас  не
будет разведчика впереди...
   - Для этого у нас есть фотосхемы, - отрезал майор.
   - Ха-ха, схемы!  Я  говорю  о  детальной  разведке.  Основные  элементы
топографии нам ясны. Погубить нас могут мелкие дефекты, которые на  схемах
не видно, - он нервно отшвырнул схемы. - Послушайте, разрешите-ка  мне  на
одном из вездеходов оторваться от колонны на  пять,  ну,  может  быть,  на
десять миль и вести разведку. Я, конечно,  никуда  с  твердого  грунта  не
сойду, но обзор у меня будет отличный, и я  буду  радировать  Питеру,  где
удобно обойти всякие провалы. Тогда...
   - Без фокусов, - перебил майор.
   - Да почему же? Мы сможем сэкономить столько дней!
   - Плевать мне на такую экономию! Будем держаться все вместе. Мне  надо,
чтобы до середины полушария мы добрались живыми. А для этого нужно  ни  на
одну минуту не терять друг друга из виду. Уж  альпинисту-то  следовало  бы
знать, что в группе человеку всегда безопаснее, чем в одиночку, куда бы он
ни попал.
   Макиверс впился в майора взглядом, щеки  его  залились  краской  гнева.
Наконец, он сердито мотнул головой.
   - Ладно. Раз ты так сказал.
   - Да, я так сказал и не тучу. И никаких  выдумок  не  позволю.  Мы  все
вместе придем к центру Солнечной и вместо закончим переход. Ясно?
   Макиверс мотнул головой. Микута перевел  взгляд  на  Стоуна,  затем  на
меня, и мы тоже ответили ему кивком.
   - Ну, и ладно, - медленно протянул он. - Раз мы все  уладили,  можно  и
трогаться в путь.


   Нам было жарко. Даже если мне суждено забыть все события этого  похода,
одного я не забуду никогда - Солнца, огромного желтого Солнца, льющего  на
нас свой свет, не затухающий ни на мгновение, свет,  с  каждой  милей  все
более и более жгучий. И, начав свой путь на юго-восток  от  лаборатории  в
Сумеречной зоне по длинной узкой  расщелине,  мы,  свежие  и  отдохнувшие,
знали, что эти первые несколько дней будут самыми легкими.
   Я тронулся первым. Оглядываясь, я видел вездеходы майора  и  Макиверса.
Они ползли, плавно переваливаясь на своих баллонах-подушках, по изрезанной
и неровной  поверхности  расщелины.  За  ними  тащился  трактор  Стоуна  с
волокушами.
   Хотя сила тяжести здесь составляла всего  одну  треть  земной,  мощному
трактору приходилось трудно.  Лыжеподобные  полозья  волокуш  врезались  в
рыхлый  вулканический  пепел,  устилавший  дно  расщелины.  Притом  первые
двадцать миль мы шли все-таки по проложенной колее...
   Я не отрывал глаз от здоровенного  поляроидного  бинокля,  ловя  следы,
проложенные предыдущими исследовательскими  партиями  до  ближайшего  края
Солнечной  стороны.  Но  через  два  часа  мы  миновали  маленькую   вышку
передового обсервационного  поста  Сандерсоновской  лаборатории,  и  следы
исчезли. Тут еще никогда не ступала нога человека, а Солнце начало  жалить
все сильное и сильнее.
   В эти первые дни мы не столько ощущали зной, сколько видели  его.  Наши
теплоизолирующие костюмы поддерживали внутри довольно приятную температуру
порядка 20 градусов по Цельсию, но глаза  наши  видели  палящее  Солнце  и
желтые сплавившиеся скалы по сторонам, и по каким-то нервным  каналам  шли
искаженные сигналы: нас заливал пот, словно мы сидели в жаркой печи.
   Восемь часов мы шли, пять  спали.  Когда  наступал  период  отдыха,  мы
ставили наши  машины  вплотную  квадратом,  раскидывали  над  ними  легкий
алюминиевый солнцезащитный навес и располагались под ним на покрытых пылью
и пеплом камнях. Навес снижал температуру  градусов  на  тридцать  пять  -
сорок, только и всего. Затем мы ели  (продовольствие  лежало  на  передней
волокуше), тянули из тюбиков белки, углеводы, жиры и витамины.
   Майор железной рукой отмерял нам  порции  воды  -  иначе  мы  могли  бы
излишним потреблением воды за неделю довести себя до нефрита. Жажда мучила
нас непрерывно, непрестанно.  Спросите  у  физиологов  или  у  психиатров,
почему так бывает, - они приведут вам с десяток очень  любопытных  причин,
но мы тогда знали одно и самое важное для нас - с нами было именно так.
   В результате на первых нескольких привалах мы не могли  спать.  Никакие
светофильтры не помогали, глаза жгло,  головы  раскалывались  от  страшной
боли, но целебный сон не приходил. Мы сидели в кругу и  пялились  друг  на
друга. Потом Макиверс изрекал, что вот хорошо бы сейчас бутылочку  доброго
пива, и тут начиналось... Право же, мы бы тогда родную бабушку зарезали за
бутылку пива со льда!
   За несколько переходов я уже хорошо освоил  машину.  Мы  углублялись  в
пустыню, по сравнению с которой Долина смерти на Земле  выглядит  японским
розарием. Дно расщелины пересекали огромные трещины, по сторонам  высились
черные иззубренные утесы, атмосфера имела желтоватый оттенок от паров серы
и сернистого газа.
   Да, это была раскаленная, бесплодная пустыня, где человеку не место, по
стремление победить ее было  таким  могучим,  что  мы  ощущали  его  почти
физически. Ни один человек до нас не пересек эту  сторону  и  не  вернулся
отсюда живым. Те, кто дерзнул, были жестоко наказаны. Но огненная  пустыня
оставалась непобежденной, и ее надо было пройти. И не легчайшим  путем,  а
самым трудным - по ее поверхности, преодолев все  западни,  которые  могут
оказаться на нашем пути, притом в самое трудное и опасное время.
   Но мы знали и другое - эту пустыню можно было бы преодолеть  и  раньше,
если бы не Солнце. Мы сразились с абсолютным холодом и победили. Но  людям
еще никогда не доводилось сражаться  с  такой  адской  жарой  и  победить.
Страшнее была только поверхность самого Солнца.
   Да, с Солнечной стороной стоило сразиться. Либо мы одолеем ее, либо она
нас - таково было условие игры...
   Я многое узнал о Меркурии за несколько первых  переходов.  Через  сотню
миль расщелина выклинилась, и мы вышли  на  склон,  где  цепь  иззубренных
кратеров тянулась на юго-восток. Эта  цепь  не  проявляла  активности  уже
сорок лет со времени первой высадки на Меркурий, однако  за  ней  высились
конусообразные  вершины  действующих  вулканов.  Их   кратеры   непрерывно
курились желтыми парами, а склоны были покрыты толстым слоем пепла.
   Ветра обнаружить мы не могли, хотя знали, что над поверхностью  планеты
непрерывно текут раскаленные потоки сернистого газа. Скорость их,  однако,
была недостаточна, чтобы  вызвать  эрозию.  Над  иззубренными  расщелинами
высились грозные скалистые пики вулканов,  усеянные  обломками  камней.  А
вокруг лежали бескрайние желтые равнины, над которыми непрестанно дымились
газы, с шипением вырывавшиеся из-под коры. И на всем лежала серая  пыль  -
силикаты и соли, пемза и вулканический  пепел.  Они  заполняли  трещины  и
впадины и были предательской западней для  мягких  подушек-баллонов  наших
вездеходов.
   Я научился "читать" местность, распознавать перекрытый наносами  провал
по  провисанию  слоя  пепла,  научился  определять  проходимые  трещины  и
отличать их  от  непроходимых  разрезов.  Раз  за  разом  нам  приходилось
останавливать машины и  идти  на  разведку  дальнейшего  маршрута  пешком,
связавшись друг с другом легким медным тросом, зондируя  толщу  отложений,
передвигаясь  вперед  и  вновь  зондируя,  пока  мы  не  убеждались,   что
поверхность  выдержит  машины.  Работа  эта  была  изнурительной,   мы   в
изнеможении сваливались и засыпали.  И  тем  не  менее  поначалу  все  шло
гладко.
   Мне даже казалось - слишком гладко, и другим, видимо, казалось то же.
   Непоседливость Макиверса начала действовать нам на  нервы.  Он  слишком
много болтал и в походе,  и  на  отдыхе;  его  шутки,  остроты,  несмешные
анекдоты очень скоро приелись нам. То и дело он  отклонялся  от  заданного
курса - не очень далеко, но с каждым разом все дальше.
   А Джек Стоун впал в другую крайность: с каждым переходом он все  больше
уходил в себя, замыкался, им явно все больше овладевали страхи и сомнения.
Мне это совсем не нравилось, я только надеялся, что это скоро пройдет. Мне
и самому было не очень-то  весело,  я  просто  лучше  умел  скрывать  свои
опасения.
   А Солнце тем временем становилось все белее,  все  огромнее,  все  выше
стояло оно в небе и жгло, жгло... Не будь у нас  светофильтров  и  экранов
для защиты от ультрафиолетового излучения, мы давно бы уже  ослепли.  И  с
ними-то боль в глазах у нас не  прекращалась,  а  кожа  на  лице  к  концу
каждого перехода горела и зудела.
   Едва ли не окончательный удар  по  нашим  и  без  того  сдавшим  нервам
нанесла одна из "прогулок" Макиверса  в  сторону  от  маршрута.  Он  вдруг
свернул в одно из ответвлений длинного ущелья,  отходившего  к  западу  от
нашего маршрута, и почти скрылся из виду  в  облако  поднятого  им  пепла,
когда в наушниках наших шлемов послышался душераздирающий крик.
   Задыхаясь от волнения, я круто развернул свою машину и сразу увидел его
в бинокль - он стоял на крыше своей машины и неистово махал руками.  Мы  с
майором рванулись к нему с максимальной скоростью, на  какую  были  только
способны наши "жуки", рисуя себе самые ужасные картины...
   Он стоял неподвижно, словно оцепенев, и показывал рукой вперед, в глубь
горловины. На этот раз ему не  понадобилось  ни  одного  слова.  Там  были
обломки   вездехода   старинной   полугусеничной   модели,   вышедшей   из
употребления много лет назад. Он накрепко заклинился  в  расселине  скалы,
наполовину засев в ней; одна из осей была сломана, кузов расколот  надвое.
Неподалеку лежали  два  теплоизолирующих  скафандра;  в  стеклопластиковых
шлемах виднелись белые черепа.
   Здесь закончился поход Уайата и Карпентера через Солнечную сторону...


   На пятом переходе характер  местности  начал  меняться.  Все  вроде  бы
выглядело таким же, но то здесь, то  там  появлялось  нечто  иное,  новое.
Однажды у меня вдруг забуксовали колеса и  оглушительно  завыл  двигатель.
Немного подальше мой "жук" внезапно резко накренился;  я  поддал  оборотов
двигателю, и все обошлось благополучно.
   Однажды я въехал по ступицы колес в какую-то лужу. Тусклая серая  масса
пенилась вокруг колес, разлетаясь в стороны тяжелыми дымящимися  брызгами.
Я понял, куда я попал, только когда колеса увязли и меня выволокли из лужи
трактором. То,  что  выглядело  густой  сероватой  грязью,  на  деле  было
скоплением  расплавленного  свинца,   которое   коварно   прикрывал   слой
вулканического пепла.
   Я стал еще осторожнее  выбирать  путь.  Мы  вступили  в  зону  недавней
поверхностной активности; здесь поверхность была поистине предательской на
каждом шагу. Я поймал себя на мысли, что было бы совсем неплохо,  если  бы
майор одобрил предложение Макиверса о высылке вперед  разведчика.  Опаснее
для пего, но лучше для остальных  -  ведь  мне  приходилось  вести  машину
вслепую, и, признаюсь, я вовсе не был в восторге от этого.
   Этот восьмичасовой переход сильно измотал нас, и спали мы очень  плохо.
После отдыха, снова забравшись  в  машины,  мы  пошли  еще  медленнее.  Мы
выползли на широкое плоскогорье  и,  обходя  сетку  зияющих  поверхностных
трещин, виляли то вправо, то влево, пятились назад,  пытаясь  не  потерять
плотный грунт под колесами машин. Желтые пары, вздымавшиеся из трещин, так
затрудняли обзор, что я заметил впереди  крутой  обрыв,  когда  уже  почти
подошел к его краю. За ним  была  трещина,  противоположный  край  которой
лежал футов на пять ниже.
   Я крикнул остальным, чтобы они остановились, и  подполз  чуть  поближе.
Трещина была глубокая и широкая. Я прошел вдоль нее ярдов пятьдесят влево,
потом вправо.
   Я нашел только одно место, где переход  через  трещину  как  будто  был
возможен -  там  ее  перекрывала,  как  мостик,  полоса  какого-то  серого
вещества. Пока я его разглядывал, поверхностная  корка  под  моей  машиной
проседала и сотрясалась,  и  серая  полоска  над  трещиной  сместилась  на
несколько футов в сторону.
   - Ну, как там, Питер? - послышался в наушниках голос майора.
   - Не пойму. Кора подо мной ползет то вправо, то влево, как на  роликах,
- откликнулся я.
   - А "мостик"?
   - Что-то побаиваюсь я его, майор, -  ответил  я,  помедлив.  -  Давайте
лучше отойдем назад и поищем обход.
   И тут в моих наушниках послышался пренебрежительный возглас  Макиверса.
Его "жук" внезапно рванул  вперед,  покатился  вниз,  мимо  меня,  набирая
скорость, - я только успел заметить  фигуру  Макиверса,  согнувшегося  над
штурвалом в типичной позе  автогонщика,  -  и  нацелился  прямо  на  серый
наплыв, мостиком перекрывавший трещину.
   Я не успел даже крикнуть, как услышал грохочущий окрик майора:
   - Мак! Остановись! Остановись, идиот!
   Но вездеход Макиверса был уже на "мостике" и катил по нему,  не  снижая
скорости. Наплыв дрогнул под колесами,  на  одно  страшное  мгновение  мне
показалось, что он падает, проваливается под машиной,  но  секундой  позже
машина уже перевалила на ту сторону, взметнув облако пыли, и  в  наушниках
прозвучал полный издевательского торжества голос Макиверса:
   - Вперед, эй вы, разини! Вас тоже выдержит!
   В ответ послышалось нечто непечатное, и вездеход  майора  поравнялся  с
моим, а затем осторожно и медленно скатился  на  "мостик"  и  переполз  на
другую сторону.
   - Давай теперь ты, Питер. Не торопись. Потом подсоби  Джеку  перетащить
волокуши.
   Голос его звучал напряженно, словно натянутая струна.
   Не прошло и десяти минут, как все машины стояли по ту сторону  трещины.
Майор проверил их состояние, затем повернулся к Макиверсу и, гневно  глядя
на пего, сказал:
   - Еще один такой трюк, и я привяжу тебя к скале и брошу  здесь!  Понял?
Попробуй еще хоть раз...
   Макиверс запротестовал:
   - Господи, да если мы  оставим  впереди  Клэни,  нам  отсюда  вовек  не
выбраться! Любой подслеповатый болван мог бы увидеть, что этот наплыв  нас
выдержит.
   - Я заметил, что он все время движется.
   - Ну, ладно, ладно. У тебя уж больно острое зрение.  Но  зачем  столько
шума? Мы ведь перебрались, чего еще вы хотите? Я только одно скажу  -  нам
нужно все-таки побольше дерзости; кое-где без нее не обойтись, не то мы из
этой треклятой печи никогда не выберемся.
   - Нам необходимо и побольше трезвости, - резко сказал майор.  -  Ладно,
поехали дальше. Но если ты думаешь, что я шучу, попробуй еще раз  отмочить
такую штуку!
   Он помолчал с минуту, чтобы Макиверс все прочувствовал, потом развернул
своего "жука" и тронулся следом за мной уступом сзади.
   На стоянке об этом инциденте никто не сказал ни слова.  Но  перед  тем,
как лечь спать, майор отвел меня в сторону и шепнул:
   - Питер, я очень беспокоюсь.
   - Насчет Макиверса? Не тревожьтесь.  Он  не  так  уж  безрассуден,  как
кажется. Просто нетерпеливый человек. Мы ведь на  сотню  миль  отстали  от
графика, страшно медленно идем.  Сегодня,  например,  прошли  всего  сорок
миль...
   Майор покачал головой.
   - Нет, я не про Макиверса. Меня тревожит наш юнец.
   - Джек? А что с ним?
   - Погляди сам.
   Стоун лежал на спине поодаль от нас, близ своего  трактора,  но  он  не
спал. Его трясло, все его тело билось в конвульсиях.  Я  заметил,  как  он
судорожно цеплялся руками за выступы скалы, чтобы сдержать дрожь.
   Я подошел к нему и присел рядом.
   - Ты выпил свою пайку воды? - спросил я.
   Он не отвечал, его продолжало трясти.
   - Эй, парень, - сказал я, - что с тобой такое?
   - Жарко, - с трудом выдавил он из себя.
   - Конечно, жарковато, но ты не поддавайся,  друг.  Мы  все  в  отличной
форме.
   - Нет, нет, - тихо, но резко сказал он. - Мы в никуда не годной  форме,
если хочешь знать. Мы не пройдем, понимаешь? Этот помешанный,  этот  дурак
всех нас погу