двигательная система:  коротко
перемигнулись синие  лампочки,  поднялись  и  опустились  белые
клавиши  контактов,  на овальном экране в центре пульта красные
линии  обрисовали  схему  процесса,  разрастающегося  в  недрах
радиоквантовых   генераторов.   Руссов   как   бы  просматривал
замедленную в миллиарды раз киносъемку.  Вот в нижней полусфере
возбудителя беззвучно распустился пышный букет, вокруг которого
бешено извивались фиолетовые змеи - это заработала термоядерная
"запальная" свеча, мгновенно зажегшая "костер" внутринуклонного
распада.  Энергия  этого   распада,   в   миллион   раз   более
концентрированная, чем энергия деления ядер, неиссякаемой рекой
лилась в гигантские цилиндры квантовых преобразователей, откуда
после  сложных  модуляций в магнитных полях в виде радиоквантов
падала  на  пятисотметровый  параболоид,  параллельным   пучком
извергавший   их   в  пространство.  Альфа  Эридана  на  глазах
превращалась в обыкновенную  зеленую  звезду,  одну  из  многих
других...
    Роботы и   автоматы    трудились    безупречно,    о    чем
свидетельствовала  изумительно  стройная  симфония,  в  которую
сливались  "голоса"  приборов.  Стрелка  акцелерографа   прочно
стояла  на  отметке "10 "g".  Пошли восьмые сутки разгона.  Все
было как будто  в  порядке,  но  Руссова  продолжали  одолевать
сомнения,  потому что некому было их рассеять. Потом навалилась
тоска одиночества,  по сравнению с  которой  грусть  о  прошлом
показалась  ему  капризом  избалованного  ребенка.  Во  сне его
мучили кошмары,  в которых причудливо нагромождались события  и
впечатления  настоящего  и  прошлого:  то  он яростно боролся с
электрическим   рыбоящером   в   бешеном   кружении   волн   и,
проглоченный  им,  просыпался,  изнемогая  от  ужаса;  то вновь
переживал гибель товарищей и,  задыхаясь от непомерной тяжести,
полз  по  первобытному  лесу;  то  блуждал,  подобно астральной
субстанции, в призрачных, полных опасностей джунглях Элоры; или
видел  себя  в  кругу  старых друзей-циолковцев,  соратников по
космической одиссее третьего тысячелетия,  из которой никто  из
них не вернулся на Землю; то вновь, как в юности, вел "битву за
антивещество" под руководством великого преемника  Эйнштейна  -
Ганеты   -  и  затаив  дыхание  с  восторгом  наблюдал  чудо  -
управляемый реактор аннигиляции,  открывший человечеству путь к
другим  солнцам  вселенной;  то  оплакивал  смерть Чандрагупты,
вместе с которым они так отчаянно боролись с непонятными силами
Антимира...
    ...В то "утро" он проснулся совершенно разбитый, с какой-то
необъяснимой  тяжестью  на сердце.  Все у него валилось из рук.
Пытался заняться чтением - и не смог;  попробовал есть  -  пища
показалась   ему  пресной  и  безвкусной.  Некоторое  время  он
машинально слушал,  как Счетчик Расстояний  каждые  две  минуты
звонко отсчитывал микропарсеки, остающиеся за кормой "Паллады";
бесцельно потрогал рукоятки аварийного управления, посмотрел на
главный   экран,   где  переливались  фиолетовые  точки  звезд.
"Паллада" беззвучно  неслась  в  пространстве  со  скоростью  в
"шесть  девяток после нуля".  "Пройдена почти половина пути,  -
подумал Руссов.  - Хорошо бы лечь в анабиоз и сразу провалиться
в  блаженное небытие..." Это была чрезвычайно заманчивая мысль.
Он долго колебался,  борясь с соблазном,  и,  наконец, решился.
Однако не успел он еще закрыть за собой дверь анабиозной каюты,
как  остановился  точно   вкопанный.   В   убаюкивающей   песне
гравиметра    вдруг    возникла    какая-то    новая   мелодия.
"Неисправность!" - молнией  пронеслось  у  него  в  голове,  но
гравиметр  опять  запел  густо  и  ровно,  и  он успокоился.  В
следующее  мгновение  "голос"  прибора   резко   изменил   свою
тональность,  звук  стал нарастать и повышаться.  Он бросился к
пульту и положил руки на рукоятки аварийных рычагов,  не  сводя
глаз  с  указателя.  Стрелка гравиметра медленно,  но неумолимо
ползла к красной черте, отмечая предельно допустимый при данной
скорости  звездолета  потенциал  тяготения.  Вместе с движением
стрелки все тревожнее кричал звуковой анализатор:  "Опасность!"
Руссов вздрогнул от резкого воя сирены, который прозвучал в тот
момент,  когда стрелка достигла  красной  черты.  Его  ослепила
красная  вспышка  индикатора  на  груди  сторожевого  робота  -
сигнала  отключения   главного   двигателя.   Руссов   на   миг
растерялся.  "Впереди  -  тяготеющая  масса!.." - ужаснулся он.
Вслед за тем загрохотали тормозные двигатели.  Подвижная  шкала
акцелерографа стремительно побежала влево, показывая чудовищное
замедление: сто "g"... восемьсот десять тысяч". Замедление было
так  велико,  что  на  мгновение перегрузка превысила потенциал
антитяготения.  Его  швырнуло  в  кресло  пилота,  вдавливая  в
губчатую    обивку.   Раздался   пронзительный   звон   -   это
автоматически    включилась    система,    усиливающая     поле
антитяготения,  - и перегрузка исчезла. Гравиметр уже не пел, а
пронзительно выл жутким,  хватающим за душу "голосом", несмотря
на   то,   что   скорость   корабля  стремительно  уменьшалась.
"Тяготеющая  масса  или  край  слабого  поля   гравитации?"   -
лихорадочно   гадал   Руссов,  жмурясь  от  тревожного  мигания
аварийных огней.  "Тормозить или наращивать скорость?.. Судя по
карте  Вычислительного  Центра,  на  этом  пути  не должно быть
тяготеющих масс...  неужели  навигационная  ошибка?.."  Он  был
достаточно опытен, чтобы сразу понять, что впереди - невероятно
сильное поле тяготения, и почти инстинктивно выключил тормозные
двигатели.  В  наступившей тишине его руки лихорадочно шарили в
сейфе Варена,  перебирая записи,  ленты  и  таблицы.  Время  от
времени   глаза   его   впивались   в   черный   провал  экрана
астротелевизора. Если бы это была звезда, то он давно бы увидел
ее...  Может  быть,  "инфра"?  Об  этом  сказал бы инфракрасный
локатор...  Пылевидное  облако?..  Его  присутствие  здесь,  на
изученном  участке  вселенной,  совершенно  невероятно.  Что же
может быть?..
    Он терялся   в   догадках.  Потенциал  тяготения  на  шкале
    гравиметра уже превышал все известные
ему величины:  силу притяжения Солнца,  Альфы Эридана,  рядовых
инфракрасных  звезд,   пылевых   сгущений.   Руссов   продолжал
перебирать  записи  Варена,  хотя  внимательно  изучил  их  при
составлении программы;  подсознательное чувство заставляло  его
что-то искать.  Внезапно - это было словно наитие - он вспомнил
слова,  которые Варен еще в пути к Альфе Эридана сказал в ответ
на замечание или вопрос второго штурмана Марио:  "Да,  да... на
одиннадцатом парсеке обратного маршрута... если сделать поворот
на  32 градуса по направлению к южному галактическому полюсу...
через три парсека встретится потухший белый  карлик  Цвикки..."
Капли  холодного пота выступили у него на лбу.  "Что это еще за
белый карлик Цвикки?.." Он никогда не слышал о такой звезде. На
курсовой  диаграмме  ее  не  было.  Тогда  он  включил памятную
электронную  машину  и   стал   просматривать   астрономические
каталоги,  но  и здесь не нашел упоминания о загадочной звезде.
Страх и неизвестность заставили его  снова  включить  тормозные
двигатели.  Под  их  громовой  гул  он опять начал утомительные
поиски,  чувствуя,  что,  если  не  найдет  разгадки  странного
поведения "Паллады", - гибель неизбежна.
    Удар гонга пронизал его, точно электрический ток. Он нервно
обернулся к пульту:  это еще раз автоматически включился робот,
повышающий напряжение антитяготения.  На экране памятной машины
плыли   уже  последние  записи  научных  сообщений  и  заметок,
сделанных Вареном перед самым стартом "Паллады",  как  об  этом
говорили  значки  на  полях.  Вот  он  наткнулся  на информацию
Высшего Совета по освоению космоса.  Сухие строчки записи сразу
разрубили  весь  узел загадок и неясностей.  "Звезда Цвикки,  -
писал Варен, - это закончивший свой жизненный путь сверхкарлик,
невидимый в пространстве... сила тяготения немногим меньше, чем
у звезд,  останавливающих лучеиспускание.  Сообщение о потухшем
сверхкарлике получено из Совета за два часа до отлета... Однако
нас эта звезда не  интересует,  так  как  лежит  в  стороне,  в
четырех  парсеках по направлению к южному полюсу Галактики.  Ее
координаты..."
    Сверившись по звездной карте курсографа и отметив кружочком
местоположение  страшного  потухшего  светила,  Руссов  упал  в
кресло.  Глаза его расширились от ужаса и отчаяния... Он понял,
что неточно проложил маршрут,  нацелив корабль не на Солнце,  а
чуть в сторону.  Он мучительно вспоминал,  где,  на каком этапе
программирования мог допустить ошибку,  но вскоре отказался  от
этой  затеи,  сознавая,  что  для обнаружения ошибки необходимо
заново проверять все расчеты и вычисления.  На это уйдет  целый
год.  Теперь  собственное положение открылось ему во всей своей
пугающей простоте:  не к Солнцу мчится  "Паллада",  а  прямо  в
инертный  океан  гравитации,  выплыть из которого никому еще на
удавалось...
    Однако его отчаяние длилось не больше минуты, ибо надо было
действовать.  И  он  знал  теперь,  что  делать.  Бороться   до
последнего   эрга  энергии,  до  последнего  грамма  топлива  в
корабле!  И  странное  дело:  когда  он  принял   решение,   он
почувствовал облегчение.  Не было ни страха,  ни растерянности.
Только холодное мужество  борца,  идущего  на  гибель.  Твердой
рукой  он взялся за аварийные рычаги.  Скорость "Паллады" между
тем  упала  настолько,  что  можно  было  сделать  поворот   на
несколько румбов,  не рискуя разрушить корабль. Он посмотрел на
шкалы  указателей  расхода  энергии  и  включил  радиоквантовые
генераторы   на   восемь   десятых  полного  режима  генерации.
Одновременно  с  этим  тангенциальные  двигатели,  работая   на
пределе,  повернули  корабль  на  тридцать  градусов к востоку.
Содрогаясь и вибрируя,  "Паллада" начала титаническую борьбу  с
косной силой тяготения...
    Двести сорок два часа,  ни на секунду не утихая,  двигатели
извергали в пространство биллионы киловатт энергии, но скорость
корабля продолжала медленно падать.  Это  могло  означать  лишь
одно: сверхкарлик Цвикки прочно держал жертву в своих объятиях.
Словно миллиарды чудовищных по силе рук медленно  медленно,  но
уверенно  увлекали  корабль  в пучины безмолвия и мрака - туда,
где  материя,   побежденная   энтропией,   обрекала   себя   на
бездействие   в  течение  длинного  ряда  галактических  веков.
Гравиметр давно умолк в тщетной попытке  зарегистрировать  силу
тяготения,   которая   в  десятки  раз  превосходила  все,  что
предусматривали конструкторы.  Руссов не отходил от пульта;  он
оглох от воя приборов, ослеп от непрерывного мигания лампочек и
индикаторов;  он метался у пульта,  то и дело отключая роботы и
автоматы,  по сигналам неведомых приборов приводящие в действие
те или иные системы корабля. Сейчас требовалось только одно: ни
на  секунду  не  ослаблять  энергетический вихрь,  удерживающий
"Палладу" на краю гравитационной бездны.
    Лишенный отдыха,  Руссов  почернел и осунулся,  ему некогда
было как следует  поесть;  он  торопливо  проглатывал  то,  что
удавалось найти в ящичке пилота; он боялся заснуть более чем на
два-три часа.  К исходу двенадцатых суток он настолько ослабел,
что  почти равнодушно воспринял сообщение расходомера топлива о
том,   что   в   корабле   осталось   всего   сорок   процентов
первоначального  запаса  энергии.  "Когда  стрелка покажет ноль
процентов,  я,  наконец, отдохну..." - вяло подумал Руссов. Его
охватило тупое безразличие отчаяния, он страшно устал и почти с
радостью прислушивался к коварному голосу энтропии:  она  звала
его  в  мрачные  океаны  вечного  небытия.  Он  закрыл  глаза и
бессильно  сидел  в  кресле  пилота,  опустив  руки.  В   таком
положении он оставался долгие минуты,  пока корабль изнемогал в
борьбе с притяжением сверхкарлика.
    Но вот где-то в глубине памяти возникло видение: "спящие" в
анабиозе товарищи,  которые ждут от него помощи;  яркие картины
родной Земли, деятельной и счастливой жизни людей, тружеников и
его братьев. Они продолжают бесконечно совершенствовать Царство
Свободы,  скачок  в  которое  начали  совершать  еще  в дни его
далекой юности,  в дни,  когда  "Циолковский"  уходил  к  Альфе
Центавра.  Он  почти наяву увидел Светлану,  услышал ее грудной
голос.
    Руссов с усилием поднял отяжелевшую голову.  "Надо бороться
до конца...  до  последнего  эрга",  -  прошептал  он,  включая
главный  двигатель на полную мощность и стараясь не смотреть на
шкалы расходомеров топлива.
    Счетчик Времени  равнодушно отбил еще двадцать восемь часов
собственного времени ракеты.  Оставалось  тридцать  пять  часов
собственного времени ракеты. Оставалось тридцать пять процентов
энергии...    двадцать    шесть...    "Паллады",    содрогаясь,
раскачивалась   в   черном   пространстве.  На  экранах  обзора
бесстрастно полыхали какие-то причудливые сияния. Он понял, что
это   означает:   пространство,  смятое  чудовищным  тяготением
сверхкарлика, почти замыкалось само в себя, неузнаваемо искажая
ход   лучей   света   от  далеких  светил:  звезды  с  холодным
равнодушием  взирали  на  песчинку,  барахтавшуюся  в   могучих
объятиях  космоса.  Одиннадцать  процентов  от исходного запаса
топлива!..  Внезапно он заметил, что стрелка указателя скорости
корабля  стоит  на  месте!  Это  могло  означать  только  одно:
реактивная  тяга  "Паллады",  в  течение   четырнадцати   суток
израсходовавшей  три  четверти  своих гигантских энергетических
запасов,  уравновесила, наконец, невообразимое тяготение звезды
Цвикки,  которая так и не показала свой страшный лик на экранах
обзора.  Корабль мучительно вибрировал в гибельном  равновесии.
Его  двигатели не могли ни на грамм увеличить силу своей тяги -
они давно уже работали на опасном пределе, а сверхкарлик уже не
мог ничего прибавить к силе порожденного им колосса гравитации.
Руссов в отчаянии посмотрел на белый диск  регулятора  мощности
радиоквантовой  генерации:  он был выведен до отказа.  Сознание
неотвратимости скорой гибели астролета исторгло у Руссова  крик
ярости и бессилия.  Он уже ни на что не надеялся, даже на чудо.
И  вдруг  пришла  робкая  мысль:  "Стартовые  двигатели!..  Два
миллиона   тонн   дополнительной  тяги!"  Руссов  рванул  диски
включения стартовых двигателей,  ясно сознавая,  что,  расходуя
стартовое,  а,  следовательно,  и посадочное топливо,  лишается
возможности посадить впоследствии корабль на Землю  или  другую
планету солнечной системы...
    Короткий гром стартовых  двигателей  прозвучал,  как  песня
побеждающего  разума.  Стрелка  указателя скорости сразу ожила,
затрепетала и лениво поползла  вправо.  Три  часа  гремела  эта
песня и умолкла:  кончилось ядерно-водородное топливо.  По лицу
Руссова текли слезы радости:  он знал,  что победа осталась  за
ним, - сверхкарлик разжал, наконец, свои объятия. Пронзительный
вой проснувшегося гравиметра показался ему небесной музыкой. По
мере  того  как  "Паллада"  все дальше уходила от сверхкарлика,
этот вой постепенно сменялся басистым урчанием; потом звук стал
повышаться,  в нем появились музыкальные тона - и вот уже снова
полилась убаюкивающая песня - сказка свободного пространства!..
    Руссов выключил  главные  двигатели,  переводя  корабль  на
инерциальный полет. У него еще хватило сил подняться и дойти до
дверей  анабиозной каюты.  Он хотел сказать "спящим" товарищам,
что они спасены во второй раз,  но упал на пороге, погрузившись
в  непробудный  сон  смертельно  уставшего человека...  Однако,
проснувшись много часов спустя,  он  все-таки  вошел.  Подобные
гигантским вытянутым грушам, голубые корпуса ванн встретили его
мягким сиянием прозрачных стен,  торжественной тишиной сладкого
забытья.  Он  долго  всматривался  в  лица  друзей  и беззвучно
плакал.  В этих слезах было все:  и радость спасения, и надежда
еще  увидеть товарищей живыми,  и сознание непреходящей радости
бытия,  когда сердце бьется в унисон с сердцами всех людей. Ему
показалось,  что  лицо  Светланы,  которое туманно рисовалось в
недрах  мерцающей  жидкости,  вдруг  ожило  в  улыбке,  а  губы
невнятно произнесли слова одобрения и привета...
    Координаты звезды Цвикки,  которые он узнал  столь  дорогой
ценой, помогли ему с абсолютной точностью нацелить "Палладу" на
солнечную систему.  Это было теперь так просто:  перо  автомата
вычертило  на  курсовой  карте уже две стороны треугольника,  в
вершинах которого лежали Солнце, Альфа Эридана и звезда Цвикки.
Ему  оставалось  лишь  соединить  прямой линией точку на карте,
обозначавшую местоположение  сверхкарлика,  с  условным  знаком
Земли, - он замкнул, таким образом, геодезическую мировую линию
движения "Паллады"  в  пространстве.  Уточнение  и  исправление
программы заняло не более пяти дней.
    ...Израсходовав ровно         половину          оставшегося
одиннадцатипроцентного  запаса внутринуклонной энергии,  Руссов
разогнал "Палладу" до скорости равной  -  увы!  -  лишь  восьми
тысячам  километров  в  секунду:  больше  тратить  топливо было
нельзя,  ибо  нечем  было  погасить  достигнутую  скорость  при
подходе  к  солнечной  системе.  Огромное  нервное и физическое
напряжение последних недель не прошло для него  даром:  он  был
близок к полной прострации и желал только одного - покоя. Покоя
и отдыха,  небытия и забвения!  Поэтому Руссов почти равнодушно
воспринял  эти  две  цифры - "девять" и "восемь тысяч".  Девять
парсеков,  которые нужно было  пройти  до  Солнца,  и  8  тысяч
километров  в  секунду  - скорость,  с которой вынуждена теперь
ползти "Паллада", не имея топлива для дальнейшего разгона... Не
страшило его и то,  что в результате столь малой скорости между
кораблем  и  Солнцем  пролегло  теперь   шестьсот   лет   пути.
"Анабиоз...  отдых...  забвение",  -  шептал  он,  как в бреду,
настраивая реле времени одной из пустующих анабиозных ванн.  Но
все же, прежде чем погрузиться в анабиоз, он гигантским усилием
воли заставил себя тщательно проверить показания всех  приборов
управления,   прослушать   стройную   симфонию,   которую   они
разыгрывали  в  честь  победы  над  космосом,  и   заложить   в
управляющее  устройство  сверхмощного радиопередатчика короткую
программу,  которая спустя шестьсот лет оживет в его  сигналах:
радиопередатчик будет монотонно слать в эфир позывные "Паллады"
и  слова,  исполненные  великой  простоты:  "Я  -  "Паллада"...
Шестьсот  лет  иду  по инерции...  Могу затормозиться только до
планетарной скорости...  Для посадки нет  топлива...  на  борту
мертвый экипаж".


x x x


    "Паллада" достигла  солнечной  системы через 594 года после
того,  как Руссов лег в анабиоз. Он не слышал и не мог слышать,
как роботы,  повинуясь заложенной им программе, в последний раз
включили квантовые генераторы, как мощно запели магнитные поля,
направляя  поток  радиоквантов,  как  затем  умолкли двигатели,
израсходовав последний киловатт энергии,  но  погасив  скорость
корабля до пятидесяти километров в секунду. "Паллада" вторглась
в окрестности Плутона, посылая в пространство крик отчаяния: "Я
- "Паллада"... Спасите нас, люди Земли!.."
    Руссов ошибся ровно на пять лет при настройке реле времени,
которое  должно  было  "разбудить"  его при подлете к солнечной
системе.  Поэтому  он  не  мог  видеть   картину   собственного
спасения.   Радиоголос  "Паллады"  был  услышан  и  расшифрован
станцией межзвездных кораблей на  Титане  [Титан  -  крупнейший
спутник  Сатурна.]...  Два  гигантских  спасательных звездолета
настигли мертвую "Палладу" в тот момент,  когда она,  пройдя по
инерции  всю  солнечную систему,  готовилась опять - теперь уже
навсегда  -  кануть  в  космос.  Уравняв  свои  скорости  с  ее
скоростью,    корабли    заключили   ее   в   могучие   объятия
соединительный ферм, а затем бережно понесли на Титан.
    ...Когда Руссов  очнулся,  он  долго  не  мог