о:  сохраняй
дистанцию. Не пытайся приблизиться или хотя бы налаживать  общение,  не  дав
"им" вдоволь  времени  как  следует  изучить  тебя.  Что  означает  "вдоволь
времени", никто не брался определить.  Решать  этот  вопрос  предоставлялось
самому участнику контакта. На плечи Говарда Фолкена легла ответственность, о
какой он никогда не помышлял. В те немногие часы, что  он  еще  проведет  на
Юпитере, ему, быть может, суждено стать  первым  полномочным  представителем
человечества. Какая изысканная ирония судьбы!  Оставалось  только  пожалеть,
что врачи не смогли вернуть ему способность смеяться.
 
Глава 7 
 
   Начинало темнеть, но Фолкену было не  до  этого,  он  все  свое  внимание
сосредоточил на живом облаке в поле зрения  телескопа.  Ветер,  упорно  неся
"Кон-Тики" по окружности исполинской воронки, сократил расстояние между  ним
и медузой до двадцати километров. Когда останется  меньше  десяти,  придется
совершать маневр уклонения. Хотя Фолкен был уверен, что электрическое оружие
медузы поражает только вблизи, его не тянуло затевать проверку.  Пусть  этой
проблемой займутся будущие исследователи, а он заранее желает им успеха.
   В кабине стало совсем темно. Странно - до заката еще не один час. Что там
на экране горизонтального локатора?.. Он все время на него  поглядывал,  но,
кроме изучаемой медузы, километров на сто не было никаких целей.  Неожиданно
с поразительной силой возник тот самый звук, который доносился  до  него  из
юпитеровой ночи. Гулкий рокот, чаще, чаще - вся  кабина  вибрировала,  будто
горошина в литаврах, - и вдруг оборвался... В томительной  внезапной  тишине
две мысли почти одновременно пришли в голову Фолкена.
   На этот раз звук долетел до него не за тысячи километров по радиоканалу -
он пронизывал атмосферу вокруг  "Кон-Тики".  Вторая  мысль  была  еще  более
тревожной. Фолкен совсем забыл  -  непростительно,  но  голова  была  занята
другими вещами, которые казались важнее, забыл, что большая часть  неба  над
ним закрыта газовой оболочкой "Кон-Тики". А посеребренный для  теплоизоляции
шар непроницаем не только для глаза, но и для радара.
   Все это он, конечно, знал. Знал о небольшом изъяне конструкции, с которым
мирились, не придавая ему значения. Но этот изъян показался Говарду  Фолкену
очень серьезным сейчас, когда он увидел, как сверху на кабину со всех сторон
опускается частокол огромных, толще всякого дерева, щупалец...
   Раздался возбужденный голос Бреннера:
   - Не забывай о директиве! Не вспугни его!
   Прежде чем Фолкен успел дать подобающий ответ,  все  прочие  звуки  опять
потонули в могучей барабанной дроби.
   Настоящего пилота-испытателя узнают по его реакциям не в таких  аварийных
ситуациях, которые можно  предусмотреть,  а  в  таких,  возможность  которых
никому даже в голову не приходила. Не больше секунды понадобилось Фолкену на
анализ ситуации, затем он молниеносно дернул разрывной клапан.  Термин  этот
был  пережитком  поры  водородных  аэростатов  -  на  самом  деле   оболочка
"Кон-Тики" вовсе не разорвалась, просто открылись жалюзи, выше пояса. Тотчас
нагретый газ устремился наружу, и "Кон-Тики", лишенный подъемной силы, начал
быстро падать в поле тяготения, которое в два с половиной раза  превосходило
земное.
   Чудовищные щупальца ушли вверх и пропали. Фолкен успел заметить, что  они
усеяны  большими  пузырями  или  мешками  -  очевидно,  для  плавучести,   и
заканчиваются множеством тонких усиков, напоминающих  корешки  растения.  Он
был готов  к  тому,  что  вот-вот  сверкнет  молния,  но  ничего,  обошлось.
Стремительное падение замедлилось  в  более  плотных  слоях  атмосферы,  где
спущенный шар стал играть  роль  парашюта.  Потеряв  около  трех  километров
высоты, Фолкен решил, что уже можно закрывать жалюзи.  Пока  он  восстановил
подъемную силу и уравновесил  аппарат,  было  потеряно  еще  около  полутора
километров, и оставалось совсем немного до рубежа безопасности. Он посмотрел
в верхний иллюминатор - не без тревоги, хотя был уверен, что  увидит  только
округлость  шара.  Однако  при  падении  "Кон-Тики"  вильнул  в  сторону,  и
километрах в двух-трех над собой Фолкен увидел  край  медузы.  Он  никак  не
ожидал, что она так  близко.  Медуза  продолжала  опускаться  с  невероятной
быстротой.
   Радио донесло тревожный вызов Центра управления.
   - У меня все в порядке, - прокричал  в  ответ  Фолкен.  -  Но  эта  тварь
продолжает меня преследовать, а  мне  больше  некуда  снижаться.  Не  совсем
точный ответ, он мог  снижаться  еще  километров  триста,  но  это  было  бы
путешествием в один конец, и большая часть пути не принесла бы  ему  особого
удовольствия.
   В эту минуту Фолкен, к великому своему облегчению, обнаружил, что  медуза
выравнивается в полутора километрах над ним. То ли решила быть  поосторожнее
с чужим созданием, то ли ей тоже была не по нраву высокая температура нижних
слоев. Наружный термометр показывал больше  пятидесяти  градусов,  и  Фолкен
спросил себя, сколько еще сможет он полагаться на систему жизнеобеспечения.
   Опять послышался голос Бреннера - его по-прежнему  беспокоило  соблюдение
директивы.
   - Учти, это может быть простое любопытство! - кричал  экзобиолог,  правда
без  особой  уверенности.  -  Не  вздумай  ее  пугать!  Фолкена  уже  начали
раздражать все эти наставления, ему вспомнилась одна телевизионная дискуссия
специалиста по  космическому  праву  с  космонавтом.  Выслушав  доскональный
разбор всех следствий, вытекающих из директивы о первом контакте,  космонавт
недоверчиво воскликнул:
   - Это что же, если не будет другого выхода, я должен тихохонько сидеть  и
ждать, когда меня сожрут?
   На что юрист без тени улыбки ответил:
   - Вы очень точно схватили суть дела.
   Тогда это звучало потешно. Тогда - но не теперь. К тому же Фолкен  увидел
нечто такое, что еще больше  омрачило  его  настроение.  Медуза  по-прежнему
парила в полутора  километрах  над  ним,  но  одно  ее  щупальце  невероятно
удлинилось и, утончаясь на глазах, тянулось к "Кон-Тики". Мальчишкой  Фолкен
однажды видел смерч над Канзасской равниной. Нынешнее зрелище живо напомнило
ему ту извивающуюся черную змею, которая достала землю с облаков.
   - У меня скоро не  будет  выбора,  -  доложил  он  Центру  управления.  -
Остается одно  из  двух:  либо  напугать  эту  тварь,  либо  вызвать  у  нее
желудочные колики. Подозреваю, ей будет нелегко переварить "Кон-Тики",  если
она замыслила им закусить.
   Он ждал, что скажет на это Бреннер, но биолог молчал.
   - Ну, что ж... До запланированного срока еще двадцать семь  минут,  но  я
включаю программу зажигания. Надеюсь, горючего хватит, чтобы потом исправить
движение по орбите.
   Медуза пропала из поля зрения, она опять была  точно  над  аппаратом.  Но
Фолкен знал, что щупальце вот-вот дотянется до шара. А на то, чтобы  реактор
смог  развить  полную  тягу,  уйдет  около  пяти  минут.  Запал   заправлен.
Вычислитель   орбиты   не   отверг   намеченный   вариант   как   совершенно
неосуществимый. Воздухозаборники открыты и  готовы  по  команде  заглатывать
тонны окружающей водородно-гелиевой смеси. Скоро  наступит  момент,  который
даже в оптимальной ситуации можно было бы назвать моментом истины, - до  сих
пор не было никакой возможности проверить, как на самом деле будет  работать
ядерный воздушно-реактивный двигатель в чужеродной атмосфере Юпитера.
   Что-то  легонько  толкнуло  "Кон-Тики".  Лучше  не  обращать  внимания...
Механизм воспламенения рассчитан на  другую  высоту,  километров  на  десять
повыше, где на тридцать градусов холоднее и  плотность  атмосферы  в  четыре
раза меньше. Н-да...
   При каком минимальном угле пикирования будут работать воздухозаборники? И
сумеет ли он вовремя выйти из пике, если учесть,  что  сверх  двигателя  его
будут увлекать к поверхности Юпитера два с половиной "g"?
   Большая тяжелая рука погладила шар. Весь  аппарат  закачался  вверх-вниз,
будто мячик на резинке - игрушка, которая только что вошла в моду на Земле.
   Конечно, не исключено, что Бреннер прав и  это  существо  таким  способом
демонстрирует дружелюбие. Обратиться к  нему  по  радио?  Что  ему  сказать?
"Кисонька хорошенькая"? "На место, Трезор"? Или: "Проводите  меня  к  вашему
вождю"?
   Соотношение тритий-дейтерий в норме... Можно  поджигать  спичкой,  дающей
тепло в сто миллионов градусов. Тонкий конец щупальца обогнул шар  метрах  в
пятидесяти от иллюминатора. Величиной с хобот  слона  -  и  почти  такой  же
чувствительный, судя по тому, как осторожно  он  скользил  по  оболочке.  На
самом конце - щупики, словно  вопрошающие  рты.  Доктор  Бреннер  был  бы  в
восторге от этого зрелища. Ну  что  ж,  самое  время.  Фолкен  быстро  обвел
взглядом пульт управления, начал отсчет последних четырех  секунд  до  пуска
двигателя, разбил предохранительную крышку и нажал кнопку "СБРОС".
   Резкий взрыв... Внезапная потеря веса... "Кон-Тики" падал носом вниз. Над
ним отброшенная  оболочка  устремилась  вверх,  увлекая  за  собой  пытливое
щупальце. Фолкен не успел проследить, столкнулся ли газовый мешок с медузой,
потому что в мгновение ока двигатель пришел в движение и надо было думать  о
другом.
   Ревущий столб горячей водородно-гелиевой смеси рвался из сопел  реактора,
быстро увеличивая тягу - в сторону Юпитера, а не  от  него.  Фолкен  не  мог
сразу выровнять аппарат, курсовые  рули  еще  плохо  слушались.  Но  если  в
ближайшие секунды он не подчинит себе "Кон-Тики" и не выйдет из пике, кабина
слишком углубится в нижние слои  атмосферы  и  будет  разрушена.  Мучительно
медленно  -  секунды  показались  Фолкену  годами  -  вывел  он  аппарат  на
горизонталь, потом стал набирать высоту. Только раз  оглянулся  он  назад  и
увидел далеко внизу медузу. Отброшенного шара не было видно -  должно  быть,
выскользнул из щупалец.
   Теперь Фолкен снова был сам себе хозяин, он больше не дрейфовал  по  воле
ветров  Юпитера,  а   возвращался   в   космос,   оседлав   атомное   пламя.
Воздушно-реактивный двигатель обеспечит нужную высоту и скорость, которая на
рубеже атмосферы приблизится к орбитальной. А затем  ракетная  тяга  выведет
его на космические просторы.
   На полпути к орбите Фолкен посмотрел на юг. Там из-за горизонта появилась
исполинская загадка - Красное Пятно, плавучий остров  вдвое  больше  земного
шара. Он любовался его таинственным великолепием до тех  пор,  пока  ЭВМ  не
предупредила, что до перехода на ракетную  тягу  осталось  всего  шестьдесят
секунд. Фолкен неохотно оторвался от иллюминатора.
   - Как-нибудь в другой раз, - пробормотал он.
   - Что-что? - встрепенулся Центр управления. - Ты что-то сказал?
   - Да нет, ничего, - отозвался Фолкен.
 
Глава 8 
 
   - Ты у нас теперь герой, Говард,  а  не  просто  знаменитость,  -  сказал
Вебстер. - Дал людям пищу для размышлений, обогатил их  жизнь.  Хорошо  если
один из  миллионов  сам  побывает  на  внешних  гигантах,  но  мысленно  все
человечество их посетит. А это чего-то стоит.
   - Я рад, что хоть немного тебя выручил.
   Старые друзья могут позволить себе не обижаться  на  иронический  тон.  И
все-таки он поразил Вебстера. К тому же это была не первая новая черточка  в
поведении Говарда после  его  возвращения  с  Юпитера.  Вебстер  показал  на
знаменитую дощечку на своем письменном столе, с призывом,  заимствованным  у
одного импресарио прошлого века: "Удивите меня!"
   - Я не стыжусь своей работы, Говард. Новое знание, новые  ресурсы  -  все
это необходимо. Но человек, кроме  того,  нуждается  в  свежих  и  волнующих
впечатлениях. Космические полеты успели стать чем-то обычным. Благодаря тебе
они снова окружены ореолом большой романтики. Юпитер еще не  скоро  разложат
по полочкам. Не говоря уже об этих медузах. Я вот почему-то уверен, что твоя
медуза сознавала, где у тебя  слепое  пятно.  Кстати,  ты  уже  решил,  куда
полетишь в следующий раз? Сатурн, Уран, Нептун - выбирай!
   - Не знаю. Я подумывал о Сатурне, но ведь там и без меня можно  обойтись.
Всего один "g", а не два с половиной, как  на  Юпитере.  С  этим  и  человек
справится.
   Человек, сказал себе Вебстер. Он  говорит,  человек.  А  ведь  раньше  не
отделял себя от людей. И "мы" давно перестал говорить.  Изменяется,  отходит
от нас...
   - Ладно, - произнес он вслух и встал, чтобы скрыть свое замешательство. -
Пора начинать пресс-конференцию. Камеры установлены, все  ждут.  Ты  увидишь
множество старых друзей.
   Он сделал ударение на последних словах, но не  заметил  никакой  реакции.
Эту кожаную маску - лицо Говарда - становится все труднее понимать.
   Фолкен отъехал назад от стола, разомкнул лафет, игравший роль сиденья,  и
выпрямился во весь рост на гидравлических опорах. Два метра десять - хирурги
знали, что делали, прибавив ему тридцать сантиметров. Небольшая  компенсация
за все то, что он потерял  при  аварии  "Куин"...  Подождав,  когда  Вебстер
откроет дверь, Фолкен четко повернулся  кругом  на  пневматических  шинах  и
бесшумно заскользил к выходу со скоростью тридцати километров в час.  В  его
движениях не было ни вызова, ни рисовки, он вовсе  не  щеголял  быстротой  и
точностью, у него это получалось бессознательно.
   Говард Фолкен, который когда-то был человеком и который по  телефону  или
по радио по-прежнему мог сойти за человека, был  доволен  своим  успехом.  И
впервые  за  много  лет  он  обрел  что-то  вроде  душевного  покоя.   После
возвращения с Юпитера кошмары прекратились. Наконец он нашел себя. Теперь он
знал, почему во сне ему являлся супершимпанзе с погибающей "Куин  Элизабет".
Ни человек, ни зверь, существо на грани двух миров... Как и Фолкен.
   Только он может без скафандра передвигаться но поверхности Луны.  Система
жизнеобеспечения  в  металлическом  кожухе,  заменившем  ему  бренное  тело,
одинаково хорошо работает в космосе и под водой. В поле тяготения, в  десять
раз превосходящем силой земное, он чувствует себя несколько скованно, - но и
только.  А  лучше  всего  -  невесомость...  Он  все  больше  отдалялся   от
человечества,  все  слабей  ощущал  узы  родства.  Эти  комья   неустойчивых
углеводородных соединений, которые дышат воздухом, плохо переносят радиацию,
- куда уж им соваться за пределы своей атмосферы, пусть сидят там, где им на
роду написано - на Земле. Ну, еще на Луне и на Марсе.
   Настанет день, когда  подлинными  владыками  космоса  будут  не  люди,  а
машины. А он, Говард Фолкен, -  ни  то,  ни  другое.  Вполне  осмыслив  свое
предназначение, он ощущал мрачную  гордость  от  сознания  своей  уникальной
исключительности  -  первый  бессмертный,  мостик   между   органическим   и
неорганическим мирами.
   Да, он будет  полномочным  представителем,  посредником  между  старым  и
новым, между углеродными существами  и  металлическими  созданиями,  которые
когда-нибудь их вытеснят.
   Обе стороны будут нуждаться в нем в предстоящие беспокойные столетия.