или присоединиться, иные захвачены были военною
силою, как Армения Турцией, или же под угрозою войны земли своих отдавали,
по примеру самой России, у коей и немцы, и финны, и японцы, и даже
вчерашние советские прибалты не преминули по доброму куску себе отрезать.
  Москва, да и прочие столицы былых республик власть свою державную
утратили полностью. Всякое племя себе гимны, флаги, гербы и конституции
наперебой изобретало, таможнями от соседнего, столь же бедствующего племени
отгораживаясь. Властей восходящую лестницу, некогда единую, множеством
мелких, но столь же или более деспотических заменив, сих племен вожди к
рукам скудные своих земель достояния прибрали, народам вновь ничего не
оставив... И большую еще сумятицу оные спесью надутые князьки творили,
газопроводы да нефтепроводы, прежде всем от Балтики до Чукотки служившие,
перекрывая или разрушая вовсе, лишь бы соседу оное топливо не досталось.
  Некоторое время страны богатейшие даже и помогать нам тщились, немало
провианту и иных товаров присылая, но скоро все доброхоты на том сошлись,
что бездонную пропасть не наполнишь и любые даяния в сем пространстве,
шестую часть земли занимающем, без следа растворяются, лишь президентов
бесчисленныхда ихнюю челядь обогащая...
  Скоро и пуще того встревожилась сытая Европа, когда на нее, стократ
баснословные нашествия гуннов или монголов превосходя, саранчою нахлынули
от нас беглые, толи заработков себе ища, то ли попросту живот свой и чад от
голода, холода и человекоубийства спасая. Поскольку оные, за любую самую
каторжную работу берясь, наименьшею платою довольствовались, сим
соперничеством разоряемые иные приезжие работники, арабы, турки и прочие,
наших, ничтожесумняшеся, принялись повсюду убивать да калечить, отчего в
мирных городах европейских беспорядки произошли неслыханные.
  Но и сие не иным чем, как детскими шалостями выглядело пред другою,
несравненно грознейшею опасностию. Армия Советская, российского
тысячелетнего воинства славная геройством наследница, оных малых держав
правителями, меж собою враждовавшими, также на части была разорвана; при
сем орудия тяжелые, танки и прочая боевая техника достались чванливым
национальных гвардий полководцам и попросту разбойным атаманам, прежние
свары умножив и кровопролитнейшими сделав. Власно как апогеем сего
безумства раздел Черноморского флота послужил, при коем эскадры кораблей,
ядерными ракетами оснащенных, в столь непримиримую суспицию меж собою
вошли, что и залпами успели обменяться. Прежде цветущие берега Крыма
испепелены были атомным жаром, чрез дожди и ветры отрава радиоактивная по
всей Европе разлилась много пуще, нежели после взрыва чернобыльского; мир
же власно как в оглуме был, узревши невиданное: гражданскую ядерную
войну...
  Уставши за судьбу сатанинских боеголовок дрожать, ничейными и
беззащитными на землях "евразийского вакуума" остававшихся, Евросоюз купно
сиными мировыми федерациями межрегиональные воинские силы создал и во все
края былого СССР почти невозбранно ввел. От Карпат до Урала в оных силах
немецкая армия главенствовала, восточнее же китайцы подвизались,
многолюдьем полков своих всю Сибирь наполнив и лишь на Дальнем Востоке с
японцами власть поделивши... Тутуж надблаготворителями, о человеколюбии
твердившими, прямые негоцианты верх взяли, великую себе прибыль учуяв. Оные
вослед штыкам смело двинулись, за бесценок и земли скупая у жадных вождей
племен, и природные все богатства...
  Следы жестокой смуты, в сих блаженных местах некогда бушевавшей, столь
наше внимание поглотили, что мы с Лизою тогда лишь опомнились, когда
услышали треск моторов и голоса многие, нестройно песню оравшие, власно как
пьяные в кабаке.
  Весьма скоро из-за поворота дороги, за парком скрывавшейся, выкатился
грузовик окраски пятнистой, паровым котлом дымивший, вооруженными людьми
набитый, однако под знаменем, где изображен был кроткий лик Спасителя.
Вокруг же оной машины толпа народу в десантных комбинезонах ехала на
велосипедах либо веломобилях, также винтовки и автоматы везя за плечами. За
грузовиком вторая машина следовала, легковая и открытая; но каково же было
мое потрясение, когда вдруг она остановилась и из нее бросился к нам, на
ходу раскрывая объятия, человек приземистый и плотный, коего живот
препотешно выпирал из-под пятнистой рубахи,- собственною персоною Бобер!
  При виде Елизаветы, коей успел я шепнуть, с кем мы имеем дело, Бобер не
то чтобы поклонился, но присел раскорячась и пальцами ткнул в каскетку свою
с кокардою; засим коня моего схватил за узду и радостно возопил:
  -  Здорово, друг ситный! Тебя-то мне и надо!
  Сам чувствуя, сколь надменно звучит моя речь с высоты седла, тем не менее
спросил я Бобра, что за нашествие он учиняет со своими товарищами на места,
от Киева неблизкие, и отчего все они вооружены. На что, по пистолетной
кобуре себя лихо хлопнув, старый приятель мой ответствовал, что-де боевые
отряды княжьих гридней, воеводою ведомые, по решению боярской думы "Святой
Руси" земли Черниговские занять намерены, яко древле Киевскому столу
принадлежавшие, и тем кордоны державы восстановить. Сюда же, к нашему
имению, наведались неинако потому, что ласкались надеждою обрести тут без
меры провианта.
  Тем временем новые грузовики и воинство велосипедное, песни оравшее, мимо
нас тащились. Сколь велико было чувство вины моей, когда я речи Бобра
слушал, и выразить не можно; должно быть, кровь бросилась в лицо мне, ибо
щекам стало жарко. Слава Богу, что Лиза сего не заметила, поскольку с
удивлением и нараставшим уже гневом Боброву честохвальству внимала:
  - Конечно, сценарии писать - дело клевое, я сам этому полжизни отдал. Но,
понимаешь, время такое: когда говорят пушки, музы безмолвствуют, хехе!
Начато, понимаешь, восстановление Киевской Руси; можно сказать, своими
руками творим историю!.. Но ты, брат, не тушуйся, да и ты не бойся,
подруга, ежели, конечно, с ним. Я тут, можно сказать, лицо не последнее...
- При сих словах Бобер приосанился и как бы невольно на пышную кавалерию
глянул, в виде креста с эмалевыми медальонами, грудь его украшавшую. - Уже,
между прочим, боярин, и на выборы в князья Киевские записан кандидатом!..
Могу посодействовать, чтобы ты, понимаешь, стал... ну, хоть комендантом
дворца, что ли! Останешься, можно сказать, при самом корыте...
  Вот тут уж Лиза моя на меня взглянула искательно, ожидая достойной сему
искусителю отповеди. Хотя приятельство многолетнее мешало дать Бобру
изрядную таску, все же собрался я с духом и самым грозным образом велел ему
убираться, на что он, в миг единый побагровев и глаза выпучив подобно раку,
за кобуру свою схватился.
  Не успел я и вздохнуть, как Елизавета моя хлыстом наотмашь ударила Бобра
по лицу, так что у того разом вспух пребольшой рубец, и Чайку свою
повернула обратно к парку. Дав коням нашим шенкеля, понеслись мы прочь от
аллеи, причем разумные сии животные сами находили лучший путь меж стволами.
Вослед же нам полетела Боброва матерная брань, подкрепленная затем тщетною,
по счастью, стрельбою, а также и автоматными очередями, выпущенными, должно
быть, кем-то из велосипедистов, но лишь отбившими щепки от стволов.
  Стремясь изо всех сил поскорее достигнуть дворца, дабы предупредить
наших, еще толком неведомых мне хозяев о нашествии, я сам выкладывался и
чуть было не загнал верного, уже сильно хрипевшего Шута. Вдруг на скаку
Лиза ко мне обернулась, пораженная; тотчас и меня власно как оглумило...
Раздался прегромкий барабанный бой, и замелькали перед нами зеленые
мундиры. Всю главную аллею заняв и междерев по обе стороны от нее шагая,
быстрым маршем наступал целый солдатский полк, проскакивали на конях
офицеры, ездовые нахлестывали мохноногих битюгов, кои дружно волокли
полковые пушки. Откуда воинство сие взялось, когда доселе стояло в усадьбе
не более полуроты, было мне невдомек. Невольно общим движением увлеченные,
повернули и мы за полком.
  Скоро показались окраскою с ящерицами сходные гридни: со всех сторон
обойдя церковь и прячась кто за колоннами, кто подле часовен, автоматный
огонь уже вели по приближающемуся полку, а с грузовиков, подалее
поставленных, стреляли два миномета, впрочем, более дыму и грохоту
производя, нежели урону нашим.
  Но вот сей полк, поперечной каштановой аллеи достигнув, вмиг вытянувшись
и пришедши в размер, с ходу дал залп столь меткий, что, по-моему, не менее
трети гридней повалилось не то ранеными и убитыми, не то просто со страху;
во всяком случае, почти ни одним выстрелом отвечено не было. Наши же, не
останавливаясь, наступать продолжали и, зарядивши на походе свои ружья и
подошед еще ближе, произвели другой порядочный залп всею первою линией. Но
и с той стороны, опомнившись, киевляне преужасный огонь подняли. Увидели мы
впервые, как один из наших офицеров, будучи прострелен, стремглав летел с
лошади на землю; другой выбегал из фрунта и, от ран ослабевши, не мог более
держаться на ногах, но падал; тащили убитых, инде вели под руки израненных.
  Нежданно уразумел я вполне, что с той и другой стороны употреблялись пули
и огнеприпасы настоящие. Ясное дело, что дружки Бобровы не холостыми
патронами стреляли; но наши, деликатно массовкою называемые! Неужто, о
приближении гридней узнавши, некто воистину всесильный успел массовку сию
до численности полка довести и подлинными пушками и мелким ружьем
снабдить?! Но ведь сие означало бы, что помимо уже не десятков, но многих
сотен мундиров, сапог, киверов, провианта для войска и фуражу для лошадей,
спонсор наш "ЕИВ" возмог и порох, и ядра в миг единый поставить в усадьбу в
огромном количестве! Во имя чего же все сие вершится? Неужто под машкерадом
"Астреи", видеозаписи мнимой, некий переворот готовится, смена власти...
сказать вернее - смена безвластья хоть какою-нибудь властию? Кто, под тремя
литерами сокрытый, на таковую затею столь знатно поубытчился? И неужто,
дабы заговор сей успел, в подробнейшие далекой старины приметы его облекать
было надобно?..
  Трудно нам с Лизой было поджав руки смотреть, как гибнут наши товарищи;
махнув мне, спрыгнула она с лошади, я за женою последовал незамедлительно,
и сквозь все гуще стелющийся дым начали мы пробираться ближе к фрунту,
колеблясь между страхом гибели и надеждою присоединиться к сражающимся.
Зная довольно нрав Елизаветы, и не помышлял я отговорить оную от участия в
баталии и в безопасном месте оставить, но лишь молча положил себе в случае
надобности собою прикрыть.
  Тут средь беспорядочной и беспрерывной стрельбы, в коей нельзя уже было
различить неприятельской от нашей, послышался особливый звук тяжелых пушек,
видимо, за сие время развернутых и заряженных. И, надо думать, столь велико
было мастерство наших канониров, что первыми же ядрами были поражены
грузовики, и на месте оных лишь огонь с дымом взвились тучами. Сим гридни в
толикое замешательство повергнуты были, что от церкви дружно опрометью
бросились и, велосипеды свои похватав, в момент позицию оставили.
  Увы,- Шут мой, громом пушечным немало напуганный, на дыбы вставши, меня
из седла легко выбросил; и таково неудачно я наземь упал, что, хотя члены
мои повреждены не были, но в кармане камзола треск предательский
раздался... Горе! Лучше уж мне было бы и с рукою в гипсе походить, нежели
очки свои единственные, никакою силою не возобновимые, столь глупо
утратить!
  Однако же, боясь за Елизавету, быстро собрался я с духом и вскочил, дабы
кобылу ее гарцующую под уздцы схватить и твердыми словами успокоить. Но сим
мужественные мои поступки не окончились. Когда двое гримней на велосипедах,
кусты проломивши, дуром на нас напоролись, я без промедления ближнего ткнул
шпагою, отчего оный бездыханным свалился; другой вскинул было автомат, но
Лиза на него наехала, и с велосипедом он рухнул, после чего я у оного
Аники-воина оружие отнял и добрым пинком его проводил.
  Стоя над телом мною только что убитого человека и какими-то прибаутками
ободряя взволнованную Лизу, думал я: что бы я делал нынче, оставаясь
прежним киевлянином, слабым да трусливым? В сих листьях опавших лежал бы,
лицом зарывшись и пули в спину ожидая? Ныне же готов был в случае
надобности и жену свою, пущай и не вовсе подлинную, грудью заслонить,
истинночувствуясебя дворянином...
  Перестрелка, близ церкви поутихшая, внизу у большого тракта
возобновилась, хотя оной мы и не видели; позднее узнали мы, что гридни,
ретируясь, при самой дороге столкнулись с эскадроном кирасирским, коий в
помощь нашим углубленною дефилеею подскакал, что к известным белым воротам
вела. Оная стычка почти полным истреблением нападавших закончилась, даже и
последние машины были потеряны, кирасирами сожженные.
  Заметив подле одной из часовен, несколько ядрами попорченной, лежа в
грязи шевелящегося человека, предложил я Лизе подъехать, дабы оному оказать
помощь. Каково же было смятение наше, когда в раненом узнали мы Бобра,
сплошь кровью обагренного и едва уже дыхание имевшего! Сей человек, столь
низко меня предавший, дивную сию усадьбу обрекший разорительному
нашествию,- однако же и давним товарищем моим был, в наихудшие годы жизни
со мною одиночество разделявшим!..
  Как бы то ни было, сошли мы с коней, дабы раненого поднять и, буде сие
возможно, на седле во дворец к кудеснику-хирургу для излечения доставить.
Но, приблизясь, заметили в руке Бобра, власно как окостеневшей, зажатый
пистолет.
  Претило мне совершать насилие над человеком раненым, ослабелым; но
приметив, как шевельнулась рука оного с оружием, ствол будто бы в нас
устремляя, невольно я схватился за автомат.
  - Спокойно, старый! - тяжко дыша, едва усилился выговорить Бобер.- Живите
дружно, ребятки, берегите друг друга. А я, понимаете, порезвился, и хватит.
Вот, думал под конец всем дать копоти, а вышла полная лажа... Обрыдло все,
жить незачем. Все дерьмо, кроме мочи...
  Сказавши так, Бобер с нежданною резвостию дуло уткнул себе в рот, и не
успели мы даже вскрикнуть, как злосчастный мой конфидент спустил курок.
  Добро, что спохватился я Лизе ладонью закрыть глаза, дабы от кровавого
зрелища избавить; вся она дрожала и готова была расплакаться.
  Уже подсаживал я возлюбленную мою в седло, когда застучали дружно копыта,
и, оборотясь, увидели мы всадника преважного, в мундире генеральском с
голубою Андреевскою кавалериею через грудь, шагом ехавшего к нам в
окружении свиты штаб-офицеров. Не без труда узнал я в сем военачальнике
того самого седого старика, коий в Киеве являлся мне жалким бродягою, на
свадьбе с Лизою предстал почетным гостем, а теперь несомненно
водительствовал сим, власно как с неба свалившимся полком. Подумалось мне,
не есть ли сие тот самый таинственный Режиссер, скорее судьбы наши
направлявший, нежели видеофильма мнимую запись?..
  Почтительно приветствовав сего генерала, как старшего и званием, и
летами, поехали мы рядом главною аллеею, причем среди офицеров с приязнню
увидел я Никиту, коий, порохом опаленный и с рукою на перевязи, превесело
мне моргнул.
  Покуда мы добрались до дворца, свечерело, и туман озерный, как водилось,
густою пеленою наполз на чернеющие рощи. Сойдя с коней, позволили мы слугам
увести оных; тогда старый генерал, прервав некое забавное повествование,
Лизе моей руку поцеловал и молвил:
  - Прошу у вас, сударыня, позволения - для беседы важной, хотя и недолгой,
супруга вашего похитить. Вы же, господа, можете быть свободны, благодарю
всех за службу.
  Последние слова к офицерам относились; оные, честь отдав, разошлись
восвояси, Никита же Лизу увел, коя на прощанье тревожный взгляд бросила,
полагая, что генерал, быть может, за некое упущение тазать меня будет или
же инако свой гнев проявит. Но старец таковым величавым и ласковым жестом
ея успокоил, что куда и тревога Лизина девалась...
  Винтовою железною лестницею генерал провел меня во второй этаж ко дворцу
пристроенной башни, где устроен был покой круглый, весь коврами устеленный
и турецкими подушками, гораздо лучше кресел для неги приспособленными.
Горели там свечи в шандалах, имелись загодя приготовленные трубки, бутыль с
вином и все, что потребно для дружеской конфиденции. Можно было подумать,
что старец сей и битву заранее предвидел сегодняшнюю, и счастливый для
"Астреи" исход оного сражения, и нашу последующую встречу.
  Гостеприимным жестом меня от излишней церемонности освободив, хозяин
пригласил сесть на низкую оттоманку. Хлопок его в ладоши, будто на театре
демона из преисподней, из нижнего этажа казачка вызвал, с двумя готовыми
чашками кофею и на том же подносе разожженным трутом.
  Итак, отхлебнув крепкого кофею и закуривши, мы с генералом улыбнулись
друг другу уже почти приятельски, и вельможа сей для начала мне поведал,
что "Астреи" щедрая покровительница, под литерами "ЕИВ" сокрытая, суть не
фирма, но женского полу владетельная особа, из фунта кофею лишь малую
чашечку для своих ночных бдений вываривает, отчего иные угощенные ею
персоны мало не в оглум приходят.
  Нечто припомнилось мне, из истории российской ведомое, но высказать сию
догадку я не осмелился. Однако генерал, наклонением головы и опусканием
ресниц давши понять, что без слов меня разумеет, приветливо молвил:
  - Вижу, сударь, что к понимаю истины с нами происходящего вы сами уже
довольно приблизились. И вправду, никакой видеофильм в поместье моем не
записывают; но творится здесь иное, несравненно важнейшее...
  "В поместье моем ".-нечувствительно во мне откликнулся некий, власно как
чужой голос: наконец-то все на места свои становилось, хотя и новыми
загадками паче прежнего обрастало! Генерал же тем временем спокойно
продолжал:
  - Вы, сударь, к тем немногим людям принадлежите, кои, будучи неким
поручением озадачены, лишь тогда оное исполнить могут, когда о целях его
достаточно осведомлены. Посему, впрямую права не имея вас во многое
посвящать, иным образом дам вам понять, к чему мы все здесь призваны...
  Отложивши трубку, генерал место свое покинул - притом заметил я, что
косвенно поглядывает он на цыферблат больших с маятником часов, у стены
поставленных. Вернулся хозяин мой с книгою добротного старинного облика, с
позолоченным обрезом, при виде коей ощутил я боль пренеприятного
напоминания... Очки! В волнении после боя и при беседе сей с таинственным
вельможею об оных призабыв, ныне полез я в карман - и лишь обломки
безвозвратно погибшей оправы да куски стекол извлек на свет Божий. Итак,
драгоценной для меня способности читать и писать лишен я был надолго, если
не навеки.
  Изо всех сил сдерживаемого мною отчаяния моего как бы не замечая, генерал
страницу некую открыл, матерчатою вышитою закладкою заложенную, и любезно к
глазам моим поднес. Но каково же было мое восторженное изумление, когда
вдруг ясно, власно как в юные годы, и безо всяких очков прочитал я строки:
"И воззрел Господь Бог на землю, и вот, она растленна: ибо всякая плоть
извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел
пред лицо Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю
их с земли".
  Значения не придав и радостной свершившейся во мне перемене, собеседник
мой вновь ласково ко мне обратился:
  - Помните вы, без сомнения, как за грехи многие покарал Господь наш род
людской потопом. Но как сие ни прискорбно, с той поры люди не токмо от
грехов очиститься не сумели, презрев даже искупительную жертву Спасителя,
но к таковому развращению и падению нравов пришли, что и времена Ноевы пред
нынешними показались бы праведными. Отчего же, спросите вы, долготерпению
Господню конец не приходит, и накопление пороков и злодейств наших Судным
днем не завершается? Иному ответил бы паки словами из Писания: неисповедимы
пути Господни. Вам же открою прочим неведомое...
  Ко мне чуть склонясь, понизил старец голос до шепота, и оттого вдруг
затрепетал я, как бы ветром холодным насквозь пронизанный.
  - За истекшие со времен ветхозаветных тысячелетия сам Господь изменился -
и уже ни Своею десницею, ни чрез ангелов Своих не поражает народы смертию.
Впрочем, может статься, что и