егда здесь носит что-нибудь яркое, словно назло одноцветному пространству. Дома она одевалась очень скромно. Дома многое было иначе.

***

     Осторожная тишина окружала палатку. Казалось, сквозь нее не пробраться ни одному звуку.
     Алексей вышел и остановился у входа.
     Лагерь спал. В предрассветные часы стало будто темнее. Алексей достал папиросу и долго мял ее, стараясь разглядеть в темноте контуры соседней палатки. Там сейчас спит Лена. Наверно, на столике стоят жесткие и соленые цветы пустыни - их поставил не он...
     "Веселая девушка", - вспомнил он чью-то фразу. Ее полюбили здесь, может быть, именно за эту, неуместную сейчас веселость. Техник Вася приносит ей цветы. Все должно было быть по другому, но ничего не изменится. По ту сторону рухнувшего шурфа остались люди со своими делами и чувствами. Они не видели, как сомкнулся песок... И когда он больше всего на свете хотел остаться один, приехала Лена. Вот так, просто, без всяких вопросов, без долгих раздумий. Когда он прогнал ее, написала заявление: "Начальнику Самарского отряда...".
     Сейчас она спит. Тот же холодный воздух гладит ее лицо. Если пройти три шага, можно за тонкими стенами ее палатки услышать ровное дыхание. Но он не сделает эти три шага... Частые ссоры и редкие письма; два года разлуки... Ее фотографии, ставшие чужими; воронка песка...
     Из-за барханов неожиданно донесся рев моторов, прервавший его раздумья.
     Алексей обернулся и невольно прикрыл глаза от яркого света. Самоходная буровая установка подходила к лагерю.

***

     Через несколько дней закончили монтаж первой вышки, и над пустыней понесся деловитый перестук дизеля.
     В три смены работала бригада. По ночам в стороне oт лагеря, там, где стояла вышка, загоралась электрическая звездочка. Первое время Алексей почти не отходил от станка, осунулся, почернел от бессонных ночей. Еще до начала работ он несколько раз менял на карте место будущей скважины. Однажды поставил кружочек там, где был обвалившийся шурф, и тут же зачеркнул его. Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми. В конце концов буровую поставили в километре южнее лагеря, в стороне от шурфа.
     Из устья скважины била мутная струя волы, выносящая на поверхность разорванный, уничтоженный песок. Шли первые метры проходки.

***

     С того момента, как запустили станок, ощущение схватки с пустыней и ее мстительной силы уже не оставляло Алексея. Что-то еще должно было случиться, казалось, безмерное мертвое пространство приняло вызов и готовилось ответить на него.
     Алексей шел к лагерю сосредоточенный, упрямый и хмурый. Так он всегда ходил, когда возвращался с экзамена в разгар сессии. Лена подумала об этом сразу, как только увидела его.
     - Ну что там, Алеша?
     - Все в порядке: пошел десятый метр! Сходи, посмотри сама, мне еще нужно составить график на завтра.
     Дни стали бесконечно длиннее. Все уходили к станку. Лена сидела одна в фанерной столовой. Работа коллектора не отличается особым разнообразием. Нужно заполнять бесконечные этикетки и раскладывать их в совершенно одинаковые мешки с песком. А раньше, в дипломной работе, она проектировала сложный подъемный механизм.
     Неужели он не понимает, что дальше так продолжаться не может? Что дело совсем не в дипломе, о котором он говорил с ней недавно, и не в коллекторской работе, которая ей "не подходит"? Может быть, все гораздо проще и ей, в самом деле, пора уехать?
     Она берет листок из бесконечной пачки, четким почерком заполняет графы. Одни и те же графы, одни и те же слова...
     Последний срок - два дня. Если за эти два дня ничего не изменится... Она ловит себя на этой мысли: а что, собственно, может измениться? Ничего, но все равно, пусть будут эти два дня. Два дня - совсем немного. Два раза наступит ночь. Два раза будет она лежать в своей палатке и, затаив дыхание, чего-то ждать... Снова повиснут на свечке парафиновые сосульки. Пусть они все-таки будут, эти два последних дня.
     На второй день остановилась буровая. Непривычная тишина выгнала людей из палаток, плотным кольцом повисла над лагерем. Алексея вызвали к рации. Он долго сидел с радистом, потом прошел к себе и весь день не выходил из палатки.
     Вся эта тревожная суета никак не коснулась Лены, лишний раз доказав, что она здесь чужая.
     Вечером нашла у себя на столе новый букетик толстокожих соленых цветов. Кто-то другой помнил, что на свете бывают цветы, пусть лаже такие, колючие и странные. Алексей не помнил ничего. Двадцатое сентября, день ее рождения... Ничего не случилось в этот день, только почему-то остановили станок, и ветер шуршит о стены палатки. И еще она слышит, как хрустит песок от тяжелых шагов. Человек подошел совсем близко, долго стоял неподвижно у палатки.
     - Это ты, Алеша?
     - Да.
     - Входи, я не сплю.
     Он вошел и молча сел на раскладной стульчик рядом с ее кроватью.
     - Что у тебя случилось?
     - Ты не поймешь. Я и себе не могу объяснить, что случилось. Скважина оказалась пустой. База предложила свертывать работы. Начинаются осенние бури. Все против нас...
     - Я слушала, как шуршит песок, и думала о тебе...
     Он не ответил ей сразу, но его рука вдруг едва заметно коснулась ее волос. Она вся замерла, не веря в эту неожиданную ласку.
     - Трудно... Песок похож на умное и злобное животное. Когда рухнул шурф, он шевелился. Сейчас дует ветер, и песок шевелится над всей пустыней, шевелится и ползет на нас. Николай был сильнее меня...
     - Я не знаю, кто из вас был сильнее, я знаю только тебя. Не верю, слышишь, не верю, что эта мертвая пыль под ногами может победить!
     - Может... Николай ошибся. Оба мы ошиблись! И вообще, нужно уметь вовремя остановиться, иначе можно накликать новое несчастье. Пустыня не прощает ошибок и умеет мстить. Я все время чувствую угрозу. Она едва уловима, и нет разумных понятных слов, чтобы объяснить то, что я чувствую.
     - Мне объяснять не нужно. Когда тебя нет рядом, я тоже это чувствую... Словно что-то чужое, враждебное людям, притаилось за тонким брезентом палатки и ждет своего часа...
     Он нашел в темноте ее руки и прижал к своему лицу.
     - Тебе нелегко со мной... В день твоего рождения я не нашел другого подарка, кроме сухих цветов...
     - Разве они твои?!
     - На этот раз Вася опоздал.
     Она почувствовала, как он улыбнулся доброй, ясной улыбкой, и пожалела, что в палатке темно.
     - Я так рад, что ты здесь, со мной!.. И когда просил тебя уехать, я был рад, что ты со мной. Я боялся потерять тебя здесь...
     Кто-то другой ответил за нее почти спокойно:
     - Простоты устал быть один, и тебе показалось... Может, виноват песок... Я не знаю.
     Больше она не сказала ни слова. Его руки коснулись ее груди, а сухие потрескавшиеся губы соединились с ее мягкими и почему-то солеными на вкус губами.
     Каждое утро над пустыней вставало солнце. Большое, розовое. Вначале только ломтик, отрезанный ровным лезвием горизонта, затем половина, потом сверкающий шар грузно, с достоинством поднимался над песками, и почти сразу порывы теплого ветра обдавали лицо.
     Алексей смотрел на солнце и думал о том, сколько таких ослепительных восходов спокойно проспал в своей палатке. Еще недавно он воспринимал солнце как полезный, иногда чересчур горячий шар. А сейчас огромный, голубой и желтый мир раскинулся перед его палаткой. И вдруг впервые спокойно, без щемящей боли подумал о том, что Николай, наверно, тоже любил этот ласковый, солнечный мир и очень хотел, чтобы люди в нем жили счастливо.
     За его спиной в палатке заворочалась Лена.
     - Ты еще спишь?
     - Ну и что? Даже во сне я не могу развязать эти проклятые тесемки!
     Он засмеялся, помог ей вылезти из спального мешка. Лена встала рядом и подставила солнцу лицо с закрытыми глазами.
     - Ты спишь или нет?
     - Сплю.
     - Может быть, и меня ты видишь во сне?
     - Да.
     Она сказала "да" как-то слишком серьезно.
     Алексей почувствовал тревогу, но в ту минуту он не сумел объяснить ее, а потом просто забыл.
     На другой день, сидя над старой картой, Алексей долго обводил карандашом зачеркнутый кружок.
     Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми - нет там никакого титана.
     "Значит, плохо искали. Если человек верил, как верил Николай и ты, вы не могли ошибаться". Так говорила Лена.
     Закончив разбирать образцы, Лена вышла побродить по лагерю. Увидела, как Степан заправляет машину, ту самую... Он, как всегда, во вторник едет за продуктами, и, как всегда, в этой машине есть одно свободное место. Какая нелепая мысль! Почему нелепая? Когда она возникла у нее впервые? В какой из этих бесконечных дней, заполненных работой и песком, Лена поняла, что ей не хватает любви Алексея и что ее не смогут заменить тайные ночные встречи, торопливые и словно украденные у кого-то?
     Каждый день ветер приносил с собой миллиарды песчинок и торопливо рассовывал их во все щели, словно хотел поскорее избавиться от ноши. Каждое утро Лена просыпалась с привкусом песка на губах и все еще чего-то ждала... Песок беспощаден ко всему живому. Но, может быть, она ошибается? Может, все-таки уезжать не сегодня?..

***

     ... Вернувшись из очередного маршрута, Алексей узнал, что Лена уехала. Уехала совсем. Ничего не сказав ему и даже не простившись.

***

     В этот день казалось, пустыня взбесилась. Песчаные валы, разогнавшись над бесконечными просторами, с размаху били по лагерю. Срывали и уносили палатки, ломали доски тепляка, окружавшего скважину. Сотни тонн песка висели в воздухе и волнами шли на лагерь.
     Часто между двумя песчаными зарядами не было и часа передышки.
     Рычал и гремел, напрягаясь иногда до злобного воя, раскаленный и замученный мотор. В отстойнике осталась лишь мутная лужица грязи. Ею захлебнулся насос. Застонав, остановился движок. Не было больше воды. Не было машин, дорог. Был ветер. Он нес песок.
     Алексей стоял у скважины. Собственно, делать ему тут было нечего. Через пролом в стене тепляка доносился монотонный голос радиста:
     - База... База... База...
     Это тоже совсем ни к чему. При такой буре помехи слишком велики. Но все что-то делают. Люди не могут остановиться, как остановился мотор.
     Алексей вернулся в свою палатку, пользуясь тросом, протянутым до самого входа. Ничего не стоило заблудиться в сплошной песчаной буре, поглотившей весь мир.
     Он без сил опустился на раскладной стул и сидел неподвижно, пытаясь понять еще не оформившуюся в слова, но очень важную мысль, родившуюся где-то на самой грани сознания.
     От бушевавшего снаружи песка его отделили сейчас лишь непрочные стены брезентовой палатки. Здесь все наполнено песком до самых краев. Даже вода хрустит на зубах от попавших в нее песчинок.
     Если взять микроскоп и рассыпать на предметном стекле эти крохотные прозрачные крупинки, то взгляду неожиданно откроется их странный и по-своему прекрасный мир. - Очень многое зависит от точки зрения. Или от точки отсчета, от начальной точки координат...
     Стоит двинуться вниз по оси, сквозь прозрачную решетку отдельного кристалла кварца, и, если удастся миновать молекулярный слой, пройти с помощью очень мощного современного микроскопа в сокровенный мир первозданных кирпичиков, составляющих атомы, - то там, за ними, внутри них, можно обнаружить целую вселенную... Бесконечно малое переходит в бесконечно большое... Не об этом ли говорил Николай накануне их последнего маршрута? Что он имел в виду, когда пытался объяснить ему структуру параллельного мира, замкнутого на наш, где-то здесь в этих пылевых вихрях, раз за разом проносящихся сквозь человеческую судьбу? И почему именно сейчас он вспомнил об этом?
     К вечеру буря ненадолго стихла, над лагерем высыпали ослепительно яркие, словно начищенные до блеска звезды, а утром Алексей увидел мираж.
     Он отошел от лагеря совсем недалеко, на какие-то сто-двести метров, когда за соседним барханом в дрожащем мареве воздуха возник город-видение... Вся странность миража была в том, что этого города не могло быть на Земле. Никто не строил таких городов, и вряд ли когда-нибудь построит на нашей планете эти перевернутые острием вниз конуса. Земная гравитация не позволит существовать подобным строениям. Откуда же они взялись в пустыне? Алексей привык считать, что миражи всего лишь отражение реально существующего мира, пусть далекого, но все же реального.
     Но этот мираж совершенно не походил на те, которые он знал. Обычно миражи возникают к вечеру, когда раскаленный спокойный воздух плывет над барханами, словно слой плотной воды, и их никогда не бывает после бури, в прохладном утреннем воздухе, - но этот мираж возник именно сейчас. И он был слишком четок, слишком реален для простого миража, - казалось, стоит пройти сотню другую шагов и можно будет прикоснуться к стенам фантастического города, выросшего посреди пустыни.
     Эта фата Моргана оказалась настолько убедительной, что Алексей не смог удержаться и прошел эту сотню шагов к миражу. Строения приблизились, теперь можно было различить отдельные детали в стене и крепостных воротах, совершенно не соответствовавших по внешнему виду нереальным конусам, находившихся внутри крепостного вала.
     Самым же странным было, конечно, то, что Алексею удалось приблизиться к миражу. Обычно он движется вместе с путником, не позволяя сократить расстояние хотя бы на метр, и в конце концов исчезает за горизонтом.
     Теперь уже не оставалось ничего другого как продолжать движение. Сто, двести метров, может быть триста? Расстояние в пустыне обманчиво. Лагерь давно скрылся за цепочкой барханов, и оставалось надеяться лишь на старый компас, чтобы не потерять обратной дороги. Как бы там ни было, он продолжал приближаться к городу, или это город медленно плыл ему навстречу, слегка колеблясь в мареве уже нагревшегося песка?..
     Лишь сейчас он вспомнил, что не взял с собой фляжки с водой. Благоразумие требовало немедленно повернуть обратно. Но он уже не мог остановиться, не мог оставить эту странную загадку не разрешенной.
     Он знал, что если повернет сейчас назад - город исчезнет, и сколько бы лет не прошло потом, сколько бы он не искал исчезнувший мираж, - найти его не удастся, останется лишь сожаление о безвозвратно упущенной фантастической удаче, о шансе узнать нечто такое, чего до него не знал еще никто...
     Город приобрел объемность, теперь с вершины очередного бархана можно было заглянуть в глубину его узких пустых улочек. Странные неземные здания почти смыкались своими обращенными к небу подошвами, а их остроконечные вершины, едва касавшиеся песка, образовали в своей нижней части целый лабиринт проходов. Теперь можно было определить, что поверхность конусов отсвечивает голубой лазурью. На них не было ни единой трещинки или шва. Высота каждого такого образования, насколько он мог судить, была не меньше тридцати метров.
     Сейчас, вблизи, город походил на колонию гигантских фантастических грибов, выросших посреди пустыни.
     Алексей уже почти достиг стены города. Теперь до распахнутых настежь ворот оставалось всего несколько шагов... В последний раз оглянувшись, и убедившись, что в мертвой пустыне, за его спиной, не было видно ни одной живой точки, он шагнул за ворота города...
     В лицо пахнуло ледяным ветром, словно он попал в холодильник, ослепительное сияние солнца померкло в тени строений, в реальности которых он мог теперь убедиться. Итак, это был не мираж... Нечто иное, гораздо более странное.
     Но прежде чем он успел понять что-нибудь еще, навстречу ему, из-за ближайшего конуса, вышел человек. И его знакомая, до боли, фигура заставила Алексея застыть на месте. Сердце гулко ударило два раза и замерло, будучи не в силах протолкнуть кровь сквозь сжатые спазмом сосуды.
     - Ты?!... Но ты же...
     - Дошел все-таки? Я думал, повернешь обратно на полпути. Ты был близок к этому. Молодец, что дошел.
     - Но, почему?..
     - Мне нужно было поговорить с тобой в последний раз. Такая возможность дается тому, кто этого сильно желает.
     Застывшее неподвижное лицо Николая напоминало восковую маску, и только глаза горели ярким огнем.
     - Ты - морок... Я слышал о подобных встречах. Уходи, оставь меня...
     - Поздно говорить об этом. Ты перешел черту города и теперь должен выслушать меня. Потом, быть может, тебе удастся вернуться, хотя это еще никому не удавалось.
     - Что тебе нужно?
     - Когда ты смотрел на песок в последний раз, ты понял нечто такое, чего не должны знать люди.
     - Что ты имеешь в виду? Я много раз смотрел на песок.
     - Тогда вспомни наш последний разговор. "Бесконечно малое переходит в бесконечно большое". Этот город всего лишь крохотная часть того, что скрыто внутри одной единственной песчинки. - Смерти нет, Алексей. Ее не нужно бояться.
     Николай, или существо, в которое он теперь превратился, сделало по направлению к нему еще один шаг, и Алексей, невольно, попятился, стараясь сохранить между собой и мороком хоть какую-то дистанцию.
     - Ты все еще боишься меня?
     - Мне что-то не хочется знакомиться с мирами, о которых ты говорил, слишком близко. Меня вполне устраивает тот, в котором я живу. Я хотел бы в нем и остаться.
     - Этого я обещать не могу. Ты сделал слишком много ошибок.
     - Ошибок? Каких? Скважина не нашла металла на том месте, где ты закладывал шурф, но это не моя ошибка.
     - Причем здесь металл?
     - Тогда, что же?
     - А что, по-твоему, может быть для человека дороже собственной жизни?
     - Я не знаю, что ты хочешь услышать...
     - Только то, что ты думаешь. Но не торопись. Ответ очень важен для тебя.
     Алексей беспомощно оглянулся. Стена за его спиной срослась в сплошной монолит, от ворот не осталось никакого следа. Холод усилился, к тому же становилось темнее, словно здесь, в сердце пустыни, на солнце начали наползать тучи.
     - Чужая жизнь?
     - Чужая жизнь... Но лишь в том случае, если она соединена с твоей собственной жизнью, с твоей судьбой. Видишь, мне приходится подсказывать тебе решение.
     - Ты хочешь сказать, любовь?..
     Николай улыбнулся какой-то вымученной, болезненной улыбкой, словно сломал лежавшую на его губах восковую печать, и сразу же ветер пустыни прорвался сквозь призрачные стены города, смешал в своем вихре его заколебавшиеся здания, разрушил лабиринт улиц...
     Окончательно Алексей пришел в себя, когда понял, что стоит посреди лагеря, сжимая в руках страховочный трос, протянутый между палатками... Он не знал, как здесь оказался, но зато понимал, что мираж останется теперь с ним на всю жизнь.
     Буря стихала. Уже можно было рассмотреть сквозь песчаные облака стену коллекторской. Было и еще что-то... Обещание, так и не произнесенное вслух.
     "Все пройдет, и огорчения, и все, что было, песок заметает даже следы..." Так она сказала в их последний вечер. Но она была не права. Есть следы, над которыми не властен песок.

***

     Добравшись до коллекторской, он подождал с минуту, пока глаза привыкли к полумраку палатки, а затем, отыскав глазами водителя, спросил:
     - Когда проходит московский поезд?
     - В восемнадцать двадцать, по средам. Но в такую бурю он мог задержаться.
     И это означало, что до ее отъезда все еще оставалось не меньше четырех часов.
     - Заводи машину. Буря стихает. Мы выезжаем прямо сейчас.