ет  кнопку,  и
на одном из маленьких экранов появляется яркая зеленая линия,  медленно  и
ровно текущая в гору. - Вот  что  было.  Потом  получилось  вот  что...  -
Стейнберг нажал еще одну кнопку, и линия прекратила свой подъем, некоторое
время шла  ровно,  а  потом  начала  медленно  и  полого  ползти  вниз.  -
Получается, что мы вот тут остановились, - Джон ткнул пальцем в график,  -
а потом полетели куда-то в сторону от излучателя.
   - Что показывает земной лазерный пеленг? - быстро спросил Редфорд.
   - Что мы уходим от Земли точно по штатной программе. - Стейнберг кивнул
на другой экран.
   - Все понятно, - вдруг говорит Леннон, всплывая над спинками кресел.  -
Ответ единственный, но я отказываюсь в это  верить!  Ребята,  неужели  это
правда?!


   Зал центра управления полетами ИКИАНа. На большом, во всю стену  экране
горит схема; Земля, Луна,  пульсирующая  красная  звездочка  излучателя  и
белый кружочек, медленно ползущий навстречу к нему, -  "Гагарин".  Прыгают
цифры  на  световых  табло:  "Полетное  время",  "Время  Москвы",   "Время
Хьюстона", "Мировое время".
   За рядами пультов - сменные дежурные. У пульта с табличкой "Технический
руководитель полета" - Илья  Ильич  Зуев.  Он  повесил  пиджак  на  спинку
кресла,  рукава  белой  рубашки  закатаны  по  локоть,  пуговка   на   шее
расстегнута, и  узел  галстука  приспущен.  Вид  у  Зуева  усталый,  глаза
покраснели, видно, что он уже много часов провел  за  этим  пультом.  Илья
Ильич задумчиво отхлебывает черный  кофе  из  маленькой  чашечки,  стоящей
прямо на пульте. В зале атмосфера сонная, все идет по плану,  и,  как  это
всегда случается, если все идет нормально, напряжение первых часов  полета
"Гагарина" сменилось некоторой  апатией.  Поэтому  неожиданный  громкий  и
молодой голос звучит особенно резко:
   - Внимание двадцатому, двадцать  шестому  и  тридцать  первому!  Я  сто
седьмой. Обсерватория в Голдстоне  докладывает:  с  17:25:43  по  мировому
времени началось падение мощности сигнала излучателя  со  скоростью  183,3
киловатта в минуту. Падение стабильно продолжается уже четвертую минуту.
   Зуев буквально подпрыгнул:
   - Внимание сто седьмому! Запросите Голдстон:  наблюдается  ли  смещение
координат излучателя?
   - Принято.
   - Ну, дела! - выдохнул Зуев. - Неужели улетают?!  Именно  сейчас!  Черт
возьми! Но с какой же скоростью надо лететь, чтобы  в  минуту  терять  183
киловатта? Это же уму непостижимо! Стояли, стояли и вдруг рванули!
   - Я сто седьмой. Координаты излучателя не изменились. Данные  Голдстона
подтвердили Паломар и обсерватория в Каракасе.
   - Принято, - радостно сказал Зуев. -  Спасибо,  сто  седьмой!  Внимание
сороковому! При  программной  скорости  "Гагарина"  и  постоянном  падении
мощности излучателя какой будет мощность в момент подхода? Жду.
   Зуев  тронул  клавишу  на  пульте  и  сказал  негромки  по-английски  в
маленький микрофон:
   - Кэтуэй! Это я! Как тебе нравится?! Они замолкают! Ты представляешь?
   - Надо сообщить ребятам, - отвечает с маленького экрана на пульте Зуева
Кэтуэй.
   - Уверен, что они уже заметили это!
   - Успокой их.
   - Сейчас, только получу прогноз.
   - Внимание двадцатому! Я сороковой При заданных  условиях  и  расчетной
скорости "Гагарина" на расстоянии ста метров от излучателя мощность  будет
равна нулю.
   Зуев снова подпрыгнул:
   - Они таким образом дают  нам  режим  причаливания!  Черт  побери,  ну,
дела!!!
   Все в зале пришло в какое-то озабоченно-радостное движение. Уже и  тени
прошлой апатии здесь нет. Сообщение о том, что излучатель, так неизменно и
бесстрастно работавший все эти сумасшедшие недели, замолкает,  всколыхнуло
всех.
   - Внимание на циркуляре! Внимание всем службам! "Гагарин", я двадцатый!
Внимание, "Гагарин"!
   - Двадцатый, я "Гагарин", слушаем вас, - раздается голос Седова.
   -  Началось  падение  мощности  излучателя.  С  17:25:43,  повторяю:  с
17:25:43 мощность падает на 183,3 киловатта в минуту. По  нашим  расчетам,
когда вы подлетите к нему, он должен замолчать совсем. Как поняли меня?
   - Все поняли. Мы это раньше поняли, У нас шестой отличился,  все  сразу
усек.
   - Мои поздравления шестому.  Ребята!  А  ведь,  похоже,  вас  заметили,
следят за вами и понимают, что вы летите к  ним.  Вы  понимаете,  как  это
важно?! - Зуев в окружении молодых инженеров и  ученых  Центра.  Он  очень
взволнован. Обнимает за плечи  двух  стоящих  рядом  с  ним  операторов  и
говорит, почти кричит; - Поймите, поймите, ребята! Возможно, мы переживаем
сейчас поворотный момент в истории человечества! Запомните эти минуты! Все
запомните: всех этих людей,  погоду,  кто  в  чем  одет,  как  кофе  пили,
запомните! Запишите в дневники! Ведь потомки, дети,  внуки  наши,  спросят
нас: а как это все было?..


   - Все, -  говорит  Седов,  обернувшись  к  друзьям,  окружившим  его  в
командном отсеке.  -  На  сегодня  хватит  приключений.  Вахта  Раздолина.
Остальным всем спать. Завтра у нас трудный день.
   Космонавты  плывут  к  выходу.   Редфорд   задерживается,   смотрит   в
иллюминатор и, не оборачиваясь, говорит задумчиво Раздолину:
   - Посмотри, какая необыкновенная Луна сегодня...  И  вообще,  Юра,  как
много в этом мире всякой красоты...



   31 октября, пятница. Земля-Космос.

   Утро. Впрочем, какое утро?! Просто начало следующего  рабочего  дня  на
командном пункте "Гагарина". А начался день с новых загадок.
   - Ничего не понимаю, - говорит Седов Редфорду. -  Ведь  солнечные  лучи
должны сейчас освещать "Протей", а  вместо  этого  видна  какая-то  темная
непонятная глыба.
   В черной бездне неба по затененным  звездам  угадывается  некий  темный
продолговатый предмет, без каких-либо выступов, острых  углов,  надстроек,
антенн, без всех разнообразных больших и малых деталей, уже привычных  для
космических  кораблей  земляк.  Этот   темный   предмет   очень   медленно
приближается, чуть разворачиваясь.
   - "Гагарин"! Почему вы молчите? Рассказывайте же  наконец,  что  там  у
вас, - раздраженно говорит Зуев.
   Стоящий у его пульта генерал Самарин кладет руку на плечо академика:
   - Илья Ильич, не торопи их...
   - Трудно что-нибудь определенное  сказать,  -  отзывается  Раздолин.  -
Темное  тело,  цвет  определить  не  могу.  Форма   тоже   неопределенная.
Неправильный эллипсоид. Ну, попросту сказать, какая-то  картофелина,  Илья
Ильич...
   - Мне не нужны ваши "картофелины"! - раздраженно кричит Зуев. - Вы за 2
километра от объекта и не можете ничего путного сообщить! Вы  можете  хотя
бы сказать толково, как он  выглядит?  Как  он  ориентирован?  Что  значит
темный? Он не может быть темный!
   - Но он действительно темный... -  пробует  возразить  Раздолин.  -  Мы
видим просто силуэт...
   - Илья Ильич! - резко перебивает геолога Седов. - Я прошу, чтобы  Земля
оставила нас в покое! Дайте нам самим разобраться. Мы ничего не можем  вам
сообщить просто потому, что ничего не видим сами.
   - Но ведь солнце должно освещать его... - уже мягче  пробует  возразить
Зуев.
   - Должно. А оно  не  освещает!  -  почти  кричит  Седов.  -  Не  желает
освещать, и все тут! Нет ничего, темный ком за иллюминатором, понимаете?!
   - Хорошо, - сухо говорит Зуев. -  Я  не  задаю  вопросов.  Сами  ведите
репортаж.
   Леннон  просматривает  расчеты,   только   что   законченные   бортовым
компьютером. Ерошит волосы пятерней в полном недоумении и  говорит  самому
себе:
   - Но ведь этого быть не может!
   С листиком в руках поплыл на командный  пункт.  "Причалил"  за  креслом
Седова.
   - Командир! Я подсчитал. Раз мы ничего не видим, значит,  он  поглощает
почти весь видимый спектр.  Следовательно,  у  него  какая-то  невероятная
отражательная способность. Иисус  Христос!  Но  ведь  таких  коэффициентов
поглощения в природе не существует!!
   Редфорд говорит Седову:
   - А на Земле мы все гадали,  откуда  у  него  энергия...  Отовсюду:  от
Солнца, от звезд, от Земли, от Луны. Он питается светом...
   В своей лаборатории Лежава, наблюдающий  в  иллюминатор  за  непонятным
объектом, взволнован не меньше Леннона.
   - Я четвертый, - докладывает он на командный пункт. - Саша,  понимаешь,
какое дело, мне кажется, что он дышит...
   - Как дышит? Что значит дышит? - подскакивает Седов.
   - Ну, очертания его плывут,  если  приглядеться.  Давайте  проверим  по
локатору, у него должно быть записано в памяти.
   - Локатор работает плохо, - отзывается Раздолин.  -  Отраженный  сигнал
очень слабый, на пределе приема...
   - Но давайте все-таки попробуем, - предлагает нетерпеливо Редфорд.
   На зеленоватом экране возникает дрожащий, неправильный  овал.  Заметно,
что его контур как  бы  слегка  сдвигается  то  чуть  наружу,  то  немного
вовнутрь, как бы колышется, но очень медленно, плавно, почти незаметно.


   Кают-компания "Гагарина". Здесь все, кроме вахтенного Лежавы.
   - Почему такое полное  безразличие  к  нашему  появлению?  -  задумчиво
говорит Раздолин, машинально перебирая пальцами похожие на  пчелиные  соты
кнопки автоматической фонотеки. Врывается то мелодия "Болеро"  Равеля,  то
звучит бархатный, низкий голос чтеца:  "Роняет  лес  багряный  свой  убор,
сребрит  мороз  увянувшее  поле...",  то   назидательно   вещает   лектор:
"Выделение  хилюсных  клеток   как   особого   элемента   интерстициальной
железы..."
   -  Юра,  прекрати,  я  прошу  тебя,  -  раздраженно  говорит  Стейнберг
по-английски.
   - А меня удивляет безразличие не к нам, -  продолжает  Леннон,  -  а  к
закону сохранения энергии.  Берет  энергию  и  ничего  не  отдает  взамен.
Накапливает? Как? Где? В таком ничтожном объеме? Пятиэтажный дом - ведь  и
тот больше, смешно сказать... Если бы еще...
   Но слова астронома прерываются восхищенно-удивленным возгласом  Лежавы,
оставшегося на вахте в командном отсеке:
   - Смотрите! Смотрите!
   - По местам! - кричит Седов.
   - Что у вас там? - с  тревогой  спрашивает  динамик  голосом  Зуева.  -
"Гагарин"? Я двадцатый, доложите обстановку.
   - Я четвертый. Все видно, все видно как на  ладони,  -  говорит  Лежава
срывающимся от волнения голосом.
   А в иллюминаторе происходят воистину  волшебные  превращения.  То,  что
недавно было лишь расплывчатым, темным пятном, прямо  на  глазах  начинает
высвечиваться  словно  изнутри.  Странное,  серебристо-зеленоватое   тело,
висящее в космосе, меньше всего напоминает космический корабль. Это скорее
увеличенная  до  невероятных   размеров   инфузория,   гигантская   модель
микроорганизма,  медленно,  плавно  пульсирующая,  словно  капля  какой-то
нерастворимой  в  пустоте  жидкости.  Эти  движения  -  неправильные,   не
предсказуемые логикой предыдущего наблюдения, - не содержали в себе ничего
тревожного, опасного и в то же время властно приковывали  к  себе  взгляд,
так что невозможно было оторваться от этой невероятной, едва  ли  даже  во
сне доступной космической фантасмагории.



   15 ноября, суббота. Земля - Космос.

   Зуев за большим круглым столом в кабинете Центра управления:
   - ...и  как  итог,  за  прошедшие  две  недели  мы  имеем  лишь  весьма
натянутое, более чем спорное уравнение энергетического равновесия.  Мы  не
знаем по-прежнему, что это такое: обитаемый корабль или автомат. А  мистер
Уилкинс, - он  кивнул  высокому  седому  человеку  за  столом,  -  сегодня
справедливо заметил, что это  может  быть  вовсе  не  пристанище  разумных
существ, а одно разумное существо,  само  по  себе  живущее  в  космосе  и
путешествующее без всякой аппаратуры. Сколь это ни фантастично, но и такое
может быть тоже. А почему нет?
   - А почему да, Илья Ильич? - тихо говорит другой ученый, сидящий против
Зуева. - Зачем нам все эти домыслы из фантастических  романов?  Нам  нужны
только факты, а не "мыслящие сверхамебы"...
   Один из ученых говорит лениво, срезая острым ножичком кончик сигары:
   - Давайте честно скажем друг другу: мы все представляли себе  несколько
иначе. Мы говорили о контакте, а прошло уже 14 дней, и  никакого  контакта
нет...
   - Это мы знаем, - перебивает Зуев человека с  сигарой.  -  У  вас  есть
позитивные предложения?
   - У меня даже негативных нет, - лениво говорит тот.


   Затененный командный отсек "Гагарина". У пульта в кресле один вахтенный
- Седов. Маленькие огни пульта чуть высвечивают его лицо. Сначала кажется,
что он спит. Но это не так. Он думает.
   - Саша... - Из сумерек люка выплывает Редфорд. - Это я...
   - А, Ален, садись. - Седов встрепенулся. - Ты что не спишь?
   - Я всегда плохо сплю в космосе.
   Помолчали.
   - Саша, мы все об этом думаем, но опять чего-то ждем, как тогда ждали в
подводном доме.  Я  тоже  военный  человек  и  уважаю  приказ,  но  ты  же
понимаешь, что надо действовать.
   - Земля пока молчит, - говорит Седов.
   - Что значит - молчит? - раздраженно говорит  Редфорд.  -  Запроси  еще
раз!
   - Зуев не тот человек, которого можно взять кавалерийским наскоком,  ты
знаешь это не хуже меня, - говорит Седов.
   - Что он сказал? - спрашивает Редфорд.
   - Он сказал по стандарту:  "Гагарин"  должен  быть  на  связи  и  ждать
распоряжений". Но, правда, сказал это не стандартным тоном.
   - Самое глупое, что может сделать Зуев, - это советоваться с Кэтуэем, -
проворчал Редфорд. - Я уверен, когда Кэтуэя  рожала  мама,  он  все  равно
сумел каким-то образом согласовать с конгрессом свое появление на свет...


   Кабинет в Центре управления. Круглый стол ученых.
   - Кэтуэй предлагает ждать, но я не понимаю,  чего  мы  будем  ждать,  -
горячо говорит Зуев.
   - Но ведь ничто и не мешает нам ждать, - говорит человек с сигарой.
   - Против этого трудно возражать. - Зуев пожимает плечами.  -  С  другой
стороны, ждать мы могли и на Земле. И экспедицию мы отправили не для того,
чтобы ждать, а для того, чтобы разобраться, чтобы узнать и понять.
   - И мы очень многое узнали, - говорит человек  с  сигарой.  -  Контакта
нет;  это  тоже  результат.  В  науке  отрицательный  результат   -   тоже
результат...
   - И опять мне трудно возразить, - все более раздражаясь, говорит  Зуев.
-  Но  я  хочу  спросить:  что  мне  отвечать  космонавтам?   Единственное
предложение, предполагающее действие, пока что исходит от  них.  Они  ждут
нашего разрешения уже третьи сутки.
   - А кто возьмет на себя ответственность дать  им  такое  разрешение?  -
спрашивает ехидно старичок в "академической" черной ермолке.
   Пауза. И никто не смотрит друг на друга.
   - Я, - негромко говорит Зуев. - Я возьму.  Я  имею  на  это  полномочия
моего правительства.
   Все повернулись к нему.
   - Это большой риск, Илья Ильич, - говорит старичок.
   - Кто не рискует, тот не выигрывает, - это человек с сигарой.
   Зуев резко оборачивается на последнюю фразу.
   - Я не игрок, - говорит он раздельно и строго.


   Шлюзовая камера "Гагарина". Редфорд и Лежава уже в  скафандрах.  Седов,
Раздолин  и  Леннон  вокруг  них,  что-то  поправляют,  помогают  надевать
ранцевые  ракетные  двигатели,  обминают  скафандры  -  ведут  себя,   как
родители, отправляющие в школу первоклассника первого сентября.
   - Ты подходишь и говоришь на  чистом  английском  языке,  -  паясничая,
говорит Раздолин Редфорду: - Прошу ко мне, в Техас...
   - После того, как вы укрепите  анализаторы,  сразу  назад,  ни  секунды
промедления, - в который раз  наставляет  Лежаву  Седов.  -  Мы  не  знаем
реакции. Никаких облетов, никаких осмотров. Это приказ, Анзор.
   - А представляешь, Анзор, - не унимается Раздолин,  -  они  там  внутри
такие маленькие, пучеглазенькие, как лягушки. Столы накрыты,  вас  сажают,
угощают. А вы одного хмельного лягушонка - цоп в карман, и деру оттуда.
   - А если нас самих в карман? - весело спрашивает Лежава.
   Вся эта абракадабра, необходимая для  нервной  разрядки,  идет  как  бы
стороной, не касаясь того напряжения, которое чувствуют все - и  те  двое,
которым предстоит выход в открытый космос, и те, которым  предстоит  ждать
их в корабле.
   - Ну, ладно, - выдохнул Редфорд, и все сразу посерьезнели. - Пора...
   Обнимаются, целуются. Голос Стейнберга из динамика:
   - 18:00, командир. Надо начинать шлюзование...
   - Мы идем, - откликается Седов.


   Кэтуэй в холле отвечает на вопросы журналистов:
   - Я обещал, а я сдерживаю свои обещания. Итак, принято решение о выходе
двух космонавтов в открытый космос.
   Голоса:
   - Кто? Кто выходит?
   Несколько человек уже рванулись к переговорным кабинам и в  телетайпный
зал.
   - Алан Редфорд первый приблизится к излучателю, а  затем  Анзор  Лежава
установит на его поверхности комплект датчиков. Выход назначен на 18:30 по
бортовому времени, Леннон и Раздолин будут вести телерепортаж, который  вы
увидите с гостевого балкона нашего зала...
   Потное от волнения лицо Седова у  иллюминатора  командного  пункта.  Он
хорошо видит, как из шлюзовой камеры медленно выплывают  две  серебристые,
похожие на рыбок фигурки. Редфорд, плывущий впереди, слегка помахал рукой,
приветствуя невидимых ему товарищей и миллионы телезрителей Земли. Чуть  в
стороне позади Редфорда - Лежава. Он держит в руках небольшой контейнер  с
датчиками.
   - Все нормально, Алан, - очень тихо, почти  шепотом,  говорит  Седов  в
маленькую  белую  таблетку  микрофона,  укрепленную  у  самых  губ.  -  Не
торопись; все идет, как надо. Ты только не торопись.
   - Я четвертый. Что-нибудь новое по объекту есть? - хрипловатым  голосом
спрашивает Лежава. Чувствуется, что ему не по себе.
   - Вас понял, четвертый, - быстро отвечает Разделим со  своего  поста  в
физической лаборатории. - Никаких изменений. Ведет себя тихо.
   - Кваканья не слышно? - снова спрашивает Лежава.
   - Не понял... - Разделим напряжен.
   - Ты же говорил, что там лягушки, - весело говорит Лежава.
   - Отставить, четвертый! - резко перебивает Седов. И добавляет мягко:  -
Анзор, не время. Ну, что ты, правда...
   Леннон бесстрастно:
   - Расстояние между объектом и вторым тридцать один метр...
   - Принято, - спокойно отзывается Редфорд.
   Седов у иллюминатора хорошо видит, как все ближе и ближе  подтягиваются
к "Протею" невидимыми течениями реактивных струй две маленькие фигурки.
   - Все хорошо, Алан, - шепчет он. - Не торопись. Видишь что-нибудь?..
   - Это как жидкость, -  отзывается  Редфорд.  -  Словно  капля  масла  в
воде...
   - Спокойно, Алан, тормози, ты плавно подойдешь, но развернись на всякий
случай...
   - Я второй. Все понял. Не волнуйтесь, у нас все очень о'кэй!
   Редфорд  медленно,  словно  пушинка  в  неподвижном   летнем   воздухе,
приближается к слабо пульсирующему телу излучателя и, вытянув вперед руки,
смягчает и без того легкое свое прикосновение.
   - Есть контакт! - спокойно говорит Редфорд.
   - Принято, - отзывается Леннон.
   - Совершенно твердое тело, - докладывает Редфорд. - Ничего страшного...
   Оттолкнувшись от "Протея", он по инерции чуть отошел от его поверхности
и развернулся в сторону медленно подплывающего Лежавы.
   - Пятый,  я  первый,  -  быстро  говорит  Седов,  -  есть  изменения  в
параметрах объекта?
   - Я пятый, - тут же отзывается  Раздолин,  -  все  по-старому,  никакой
реакции.


   Зуев на командном пункте весь сжался, съежился, словно изготовился  для
прыжка. Он ничего не видит, он весь в  телеэкране,  где  блестят  на  фоне
излучателя две серебристые фигурки.
   - Поверхность твердая, - звучит в зале голос Редфорда, -  но  в  то  же
время пластичная... Не знаю, с чем сравнить...  Представьте  себе  резину,
очень твердую, которую растягивают  и  сжимают  какие-то  силы  внутри,  -
говорит Редфорд, - но блеск, как у металла, и как будто...
   - Назад! - резкий, как удар хлыста, крик Седова.
   Прямо перед фигурками на слабо пульсирующем теле  излучателя  мгновенно
образовалась широкая, стремительно углубляющаяся воронка. Края ее подались
вперед, заключив внутрь себя обоих  космонавтов,  и  тут  же,  сомкнувшись
позади них, распрямились, вновь тихо и плавно