орее, тем лучше.  О  какой-то  другой
жизни он просто понятия не имел, его внутренние часы  были  поставлены  на
время ковбоев-компьютерщиков и откалиброваны на риск и адреналин. И еще на
блаженство утреннего покоя, которое приходит, когда каждый твой ход верен,
и  сладкий  пирог  чьего-нибудь  чужого  кредита  перекочевывает  на  твой
собственный счет.
     Но чем дольше он находился с ней, тем более убеждался, что дело зашло
слишком уж далеко, и пора собирать пожитки и убираться прочь.  Потому  что
Рикки была совсем не такой, как другие, -  в  ней  чувствовалось  какая-то
высота, какие-то непостижимые дали. И все-таки - я это сердцем чувствовал,
и сердце  кричало  Бобби  -  она  была  здесь,  рядом,  живая,  совершенно
реальная.  Просто  человек  -   с   обыкновенным   человеческим   голодом,
податливая, зевающая от скуки, красивая, возбужденная, словом, такая,  как
все.
     Однажды днем он ушел, это было за неделю  до  того,  как  я  уехал  в
Нью-Йорк, чтобы увидеться с Финном. Мы с Рикки остались на  чердаке  одни.
Собиралась гроза. Половина неба была  скрыта  от  глаз  куполом  соседнего
дома,  который  так  и  не  успели  достроить.  Все   остальное   затянули
черно-синие тучи. Когда она прикоснулась ко мне, я стоял у стола и смотрел
на небо, одуревший от полдневной жары и влаги, переполнявшей  воздух.  Она
притронулась к моему плечу в том месте, где розовел небольшой затянувшийся
шрам, выглядывающий из-под протеза. Все, кто  когда-нибудь  касался  этого
места, вели руку вверх по плечу.
     Рикки поступила иначе. Ее узкие, покрытые  черным  лаком  ногти  были
ровными и продолговатыми. Лак был немногим темнее,  чем  слой  углеродного
пластика, который покрывал мою руку. Ее рука продолжала двигаться по моей,
ногти черного цвета  скользили  вниз  по  сварному  шву.  Ниже,  ниже,  до
локтевого сочленения из черного анодированного металла и  далее,  пока  не
достигли кисти. Рука ее была маленькой, как у ребенка, пальцы накрыли мои,
а ладошка легла на просверленный дюралюминий.
     Ее другая ладонь, взметнувшись, задела прокладки  обратной  связи,  а
потом  весь  полдень  лил  долгий  дождь,  капли  ударяли   по   стали   и
перепачканному сажей стеклу над постелью Бобби.


     Стены льда уносятся прочь, словно бабочки, сотканные из тени, летящие
быстрее, чем звук. А за ними - иллюзия матрицы в пространстве, которое  не
имеет границ. Что-то подобное видишь, когда перед тобой на экране мелькают
контуры проектируемого здания. Только проект  прокручивается  от  конца  к
началу, и у здания вместо стен - разорванные крылья.
     Я все время напоминаю себе, что место, где мы  находимся,  и  бездны,
которые его окружают, - иллюзия и не  более.  Что  на  самом  деле  мы  не
"внутри" компьютера Хром, а всего лишь подключены к нему через  интерфейс,
в то время как матричный симулятор на чердаке  у  Бобби  поддерживает  эту
иллюзию... Появляется ядро данных, беззащитное, открытое для атаки...  Это
уже по ту сторону льда, матрицы подобного вида я  еще  никогда  не  видел,
хотя пятнадцать миллионов законных операторов Хром видят  ее  ежедневно  и
принимают как само собой разумеющееся.
     Мы в башне  ядра  ее  данных,  вокруг,  подобно  огням  несущихся  по
вертикали товарняков, мелькают разноцветные  ленты  -  цветовые  коды  для
допуска. Яркие главенствующие  цвета,  слишком  яркие  в  этой  призрачной
пустоте, пересекаются  бесчисленными  горизонталями,  окрашенными,  словно
стены в детской, в розовое и голубое.
     Но остается еще что-то  спрятанное  за  тенью  льда  в  самом  центре
слепящего фейерверка: сердце всей этой недешево обходящейся для нее  тьмы,
самое сердце Хром...


     Было уже далеко за полдень, когда я вернулся  из  своей  нью-йоркской
экспедиции за покупками. Солнце скрывалось  за  облаками,  а  на  мониторе
Бобби светилась структура льда - двумерное изображение чьей-то электронной
защиты.  Неоновые  линии  переплетались  подобно   коврику   для   молитв,
расписанному  в  декоративном  стиле.  Я  выключил  пульт,  и  экран  стал
совершенно темным.
     Весь мой рабочий стол был завален вещами Рикки. Косметика  и  одежда,
засунутая в пакеты из  нейлона,  по  соседству  лежала  пара  ярко-красных
ковбойских сапог, магнитофонные  кассеты,  глянцевые  японские  журналы  с
рассказами о звездах симстима. Я  свалил  все  это  под  столик  и,  когда
отцепил руку, вспомнил, что программа, которую я купил у Финна, осталась в
правом кармане куртки. Мне пришлось повозиться, вытаскивая ее левой  рукой
и затем вставляя между прокладок в зажимы ювелирных тисочков.
     Уолдо [термин,  придуманное  Хайнлайном  и  обозначающий  специальный
протез] походил на старый проигрыватель, на  каких  когда-то  прокручивали
записи на пластинках, а  тисочки  были  прикрыты  прозрачным  пылезащитным
колпаком. Сам манипулятор, чуть больше сантиметра в длину, перемещался  на
том, что раньше было на таких проигрывателях тонармом. На него я  даже  не
посмотрел, когда прикреплял провода  к  культе.  Я  вглядывался  в  окуляр
микроскопа, там в черно-белом цвете виднелась моя рука  при  сорокакратном
увеличении.
     Я проверил набор инструментов и взял лазер. Он показался мне  немного
тяжеловат.  Тогда  я  подстроил  сенсорный  регулятор  массы  до  четверти
килограмма на грамм и принялся за  работу.  При  сорокакратном  увеличении
сторона программной кассеты была похожа на грузовик.
     На то, чтобы "расколоть" программу, у меня  ушло  восемь  часов.  Три
часа - на работу с уолдо, возню с лазером и четыре зажима. Еще два часа на
телефонный разговор с Колорадо, и три - на  перезапись  словарного  диска,
способного  перевести  на  английский  технический  русский   восьмилетней
давности.
     Наконец, числовые ряды и буквы славянского алфавита замелькали передо
мной на экране, где-то на половине пути превращаясь  в  английский  текст.
Виднелось множество пропусков, там, где купленная  у  своего  человека  из
Колорадо программа натыкалась при переводе на специальные военные термины.
Но какое-то представление о  том,  что  я  купил  у  Финна,  мне  все-таки
получить удалось.
     Я почувствовал себя кем-то вроде  уличного  хулигана,  который  пошел
покупать пружинный нож, а вернулся домой с портативной нейтронной бомбой.
     "Опять наебали, - подумал я. - На кой  черт  в  уличной  драке  нужна
нейтронная бомба?" Эта штука под пылезащитным кожухом  была  явно  не  для
такой игры, как моя. Я даже представить не мог, куда бы ее спихнуть, и где
найти покупателя. По-видимому, для кого-то это не составляло проблемы,  но
этот кто-то, ходивший с часами Порше и  фальшивым  бельгийским  паспортом,
отсутствовал по причине смерти. Сам  же  я  подобного  рода  деятельностью
заниматься  не  собирался.  Да  уж,  действительно,  у  бедняги,  которого
замочили на окраине приятели Финна, были довольно необычные связи.
     Программа, зажатая в моих ювелирных  тисочках,  оказалась  не  просто
программой. Это был русский военный ледоруб, компьютерный вирус-убийца.
     Бобби вернулся один, когда наступило утро. Я спал,  сжимая  в  горсти
пакетик приготовленных сэндвичей.
     - Будешь? - спросил я его и вытащил  из  пакета  сэндвич.  Я  еще  не
проснулся   по-настоящему.   Мне   снилась   моя   программа,   волны   ее
изголодавшихся  глитч-систем  и   подпрограммы-хамелеоны.   Во   сне   она
представлялась каким-то невиданным зверем, бесформенным, снующим  по  всем
направлениям.
     Подходя к пульту, он отбросил  попавшийся  под  ноги  мешок  и  нажал
функциональную клавишу. На экране засветился тот  самый  хитроумный  узор,
что я видел перед тем накануне. Прогоняя остатки сна, я протер глаза левой
рукой, потому что правая на такую вещь была давно уже не способна. Когда я
засыпал, то все пытался решить, стоит ли  ему  рассказывать  о  программе.
Может, имеет смысл попытаться ее продать,  оставить  себе  все  деньги,  а
после уговорить Рикки и махнуть с ней куда подальше.
     - Чье это? - спросил я.
     - Хром, - Бобби стоял перед экраном в черном хлопчатобумажном трико и
старой кожаной куртке, наброшенной на плечи, как плащ. Уже который день он
не брился, и лицо его казалось еще более осунувшимся, чем всегда.
     Руку свело от судороги и  она  начала  пощелкивать  -  по  углеродным
прокладкам через мою  нейроэлектронику  страх  передался  и  ей.  Сэндвичи
вывалились из руки, и по давно не метенному деревянному  полу  рассыпались
пожухлые листики брюссельской  капусты  и  подсохшие  ломти  промасленного
ярко-желтого сыра.
     - Ты, точно, свихнулся.
     - Нет, - сказал Бобби. - Думаешь она нас выследила? Ничего подобного.
Мы были бы уже трупами. Я подключился  к  ней  через  арендную  систему  в
Момбасе с тройной слепой защитой и через  алжирский  спутник  связи.  Она,
конечно, узнала, что кто-то пробовал подсмотреть, но так и не  догадалась,
кто.
     Если бы Хром удалось отыскать подход, который сделал Бобби к ее льду,
мы бы, наверняка, считались уже мертвецами. В этом Бобби был прав.  И  она
уничтожила бы меня еще на пути из Нью-Йорка.
     - Но почему непременно она,  Бобби?  Приведи  хотя  бы  один  здравый
довод...
     Хром. Я видел ее не  более  дюжины  раз  в  "Джентльмене-Неудачнике".
Может быть она просто  наведывалась  в  трущобы.  Или  же  проверяла,  как
обстоят дела в человеческом обществе,  к  которому  ее  тянуло  по  старой
привычке. Маленькое приторное лицо, похожее по  очертаниям  на  сердце,  с
парой глаз, злее которых вам вряд ли где доводилось встречать. На  вид  ей
было не больше четырнадцати, и никто не  помнил,  чтобы  она  когда-нибудь
выглядела по-другому. Такой она сделалась в  результате  нарушения  обмена
веществ от усиленного накачивания себя сыворотками и  гормонами.  Подобной
уродины улица еще не рождала, но она больше не  принадлежала  улице.  Хром
водила дела с Мальчиками,  и  в  их  местной  Банде  пользовалась  сильным
влиянием. Ходили слухи, что начинала она, как  поставщик,  в  те  времена,
когда искусственные  гипофизные  гормоны  были  еще  под  запретом.  Но  с
торговлей гормонами она давно уже  завязала.  Сейчас  ей  принадлежал  Дом
Голубых Огней.
     - Ты законченный идиот, Квинн. Хоть  что-нибудь  ты  можешь  сказать,
чтобы оправдать это? - Я показал на экран. -  Кончай  с  этим,  ты  понял?
Немедленно, прямо сейчас...
     - Я слышал, как в  "Неудачнике"  трепались  Черный  Майрон  и  Корова
Джейн,  -  он  передернул  плечами,  сбрасывая  кожаную  куртку.  -  Джейн
послеживает за всеми секс-линиями. Она  говорит,  что  знает  куда  уходят
настоящие  денежки.  Так  вот,  она  поспорила  с  Майроном,  что  у  Хром
контрольный пакет в Голубых Огнях. И она - не просто  очередная  подставка
Мальчиков.
     - "Мальчиков", вот именно, Бобби, - сказал я. - Или как они  там  еще
себя называют. Хоть это  ты  можешь  понять?  Или  ты  забыл,  что  мы  не
вмешиваемся в их дела? Только поэтому мы еще ползаем по земле.
     - Поэтому мы с тобой бедняки, коллега, - он откинулся  перед  пультом
на вращающемся стуле и, расстегнув трико, почесал свою  бледную  костлявую
грудь. - Но, кажется, осталось не долго.
     - Кажется, что коллегами мы с тобой тоже уже никогда не будем.
     На это он усмехнулся. Усмешка его была, действительно, как  у  психа,
звериная и какая-то вымученная. В этот момент я понял, что ему  и  вправду
насрать на смерть.
     - Послушай, - сказал я, - у меня еще остались кое-какие деньги, ты же
знаешь. Взял бы ты  их  себе  да  смотался  на  метро  до  Майами.  А  там
перехватишь вагон до бухты  Монтего.  Тебе  нужен  отдых,  приятель.  Тебе
обязательно надо набраться сил.
     - Мои силы, Джек, - сказал он, набирая что-то на  клавиатуре,  -  еще
никогда не были такими собранными, как сейчас.
     Неоновый молитвенный коврик на экране задрожал и стал оживать,  когда
включилась анимационная программа. Структурные линии льда переплетались  с
завораживающей  частотой,  словно  живая  мандала.  Бобби  продолжал  ввод
команд, и  движение  сделалось  медленнее.  Стала  очерчиваться  некоторая
определенная структура, уже не такая  сложная,  как  была,  и  вскоре  она
распалась на  две  отдельных  фигуры,  изображения  которых  появлялись  и
исчезали, попеременно чередуясь друг с другом. Работа  была  проделана  на
отлично, я не думал, что он еще на такое способен.
     - Минуту! - воскликнул он. - Вон там, видишь? Подожди-ка. Вон там.  И
еще там. И там. Легко ошибиться. Вот оно. Подключение через каждые  час  и
двадцать минут с помощью сжатой передачи на их спутник связи. Мы могли  бы
жить  целый  год  на  том,  что  она  выплачивает  им  раз  в  неделю   по
отрицательным процентным ставкам.
     - Чей спутник?
     - Цюрих. Ее банкиры. Там  у  нее  банковский  счет,  Джек.  Вот  куда
стекаются денежки. Корова Джейн была права.
     Я просто стоял, не двигаясь. Даже рука примолкла.
     - Ну, и как ты провел время в Нью-Йорке, коллега? Что-нибудь  удалось
достать? Что-нибудь такое, чем мне прорубить  лед?  Неважно  что,  все  бы
сгодилось.
     Я, не отрываясь смотрел в глаза Бобби, заставляя себя не оглядываться
в сторону Уолдо и ювелирных тисочков. Русская программа все еще оставалась
там, прикрытая пылезащитным кожухом.
     Случайные карты, повелители судьбы.
     - А где Рикки? -  Я  подошел  к  пульту  и  сделал  вид,  что  изучаю
чередующиеся на экране структуры.
     - Где-то с приятелями,  -  Бобби  пожал  плечами.  -  Дети,  все  они
помешаны на симстиме. - Он задумчиво улыбнулся. - Дружище, я собираюсь это
сделать ради нее.
     - Мне надо хорошенько  надо  всем  этим  подумать,  Бобби.  Но,  если
хочешь, чтобы я вернулся, держи руки подальше от клавишей.
     - Я делаю это для нее, - повторил  он,  когда  я  закрывал  за  собой
дверь. - Ты это знаешь.


     И сразу же вниз, вниз - программа, словно сорвавшаяся с горы  лавина,
продирается сквозь лабиринт, обнесенный  стенами  тени,  несется  в  серых
кафедральных пространствах между ярко освещенными башнями. Скорость просто
безумная.
     Черный лед. Не надо об этом думать. Черный лед.
     Каких    только     легендарных     историй     не     услышишь     в
"Джентльмене-Неудачнике". И рассказы про Черный лед - тоже  из  их  числа.
Это лед, созданный убивать. Он действует незаконно, ну а кто из нас  может
сказать про себя другое? По  сути,  это  какая-то  новая  система  оружия,
основанного на принципе нейронной обратной связи, с которым ты вступаешь в
контакт всего только раз, но и этого раза хватает. Что-то вроде  страшного
заклинания, которое разъедает твой мозг изнутри. Словно приступ эпилепсии,
который все длится и длится, пока от тебя не остается уже совсем ничего...
     И вот мы ныряем туда, где скрыто самое главное, - то, на чем держится
замок теней Хром.
     Я пытаюсь владеть собой, когда внезапно перехватывает  дыхание  и  по
телу разливается слабость, - я чувствую, что нахожусь  на  грани  нервного
срыва. Это все страх - страх ожидания того ледяного заклятия, которое ждет
нас где-то внизу, во тьме.


     Я ушел и принялся разыскивать Рикки. Она сидела в кафе  с  пареньком,
носившим глаза от Сендай. Полузажившие линии швов  веером  расходились  от
его опухших  глазных  впадин.  На  столике  перед  ней  лежала  раскрытая,
отсвечивающая глянцем брошюра,  и  оттуда  с  дюжины  фотографий  смотрела
улыбающаяся Тэлли Ишэм - Девушка-с-Глазами-Иконами-от-Самого-Цейсса.
     Ее портативная симстим-дека  тоже  валялась  среди  той  кучи  вещей,
которую я прошлым вечером отправил к себе под стол, та  же  самая,  что  я
починил на следующий день после нашей первой с  ней  встречи.  Целые  часы
проводила она, развлекаясь с этой игрушкой. Контактный обруч охватывал  ее
лоб, словно серая пластиковая тиара. От Тэлли Ишэм Рикки была без ума,  и,
коронованная контактным обручем, она  витала  где-то  там,  в  вышине,  на
крыльях записей переживаний  величайшей  звезды  симстима.  Симулированный
стимул - симстим: весь мир, во всем его  блеске,  -  глазами  и  чувствами
Тэлли Ишэм. Тэлли участвует в гонках на  своем  черном  Фоккер-экраноплане
над вершинами холмов Аризоны. Тэлли на  подводной  прогулке  в  заповедных
владениях острова Трук. Тэлли на приемах с мультимиллионерами  на  частных
Греческих островках - дух захватывает от одного вида этих белых  маленьких
бухточек, омытых на рассвете зарей.
     Она и вправду во многом напоминала  Тэлли.  Такой  же  оттенок  кожи,
одинаковый разлет скул. А вот рот у Рикки, пожалуй, привлекал даже больше.
Непонятно чем - дерзостью своей, что ли. Да Рикки и сама  не  хотела  быть
копией Тэлли Ишэм, она просто мечтала заполучить эту работу. Она  была  на
этом  повернута  -  сделаться  звездою  симстима.  Бобби,   по-обыкновению
отшутившись, просто отбросил такую идею прочь. С ней же мы  обсуждали  это
дело серьезно. - Как бы я смотрелась с такой вот  парочкой?  -  спрашивала
она меня, держа в руках фотопортрет Тэлли Ишэм размером во  всю  страницу.
Голубые   глаза   Цейсс   Икон   находились   точно   на   уровне   с   ее
янтарно-коричневыми.  Она  уже  дважды  переделывала  свои  роговицы,   но
заветного индекса 20-20 по-прежнему  достичь  не  могла.  Поэтому  ей  так
хотелось приобрести Иконы от Цейсса. Марку звезд. Стоимости безумной.
     - Как всегда, пялилась у витрин на глаза? - спросил я,  подсев  к  их
столику.
     - Тигр раздобыл себе кое-что, - сказала она. Я подумал, что  выглядит
она что-то уж очень устало.
     Тигр, видно, так обалдел от своих Сендай, что просто сиял от  улыбки.
Однако я сомневался, стоило ли ему вообще улыбаться. Он  старался  придать
себе вид вполне респектабельного человека, который, наверное, бывает после
этак седьмого похода в  хирургический  кабинет.  Обычно,  такие,  как  он,
проводят остаток жизни, гоняясь вслед  за  толпой  за  очередным  баловнем
моды, популярным в последнем сезоне. Они довольны средненькой  копией,  об
оригинальности здесь говорить не приходиться.
     - Сендай, не так ли? - я ему улыбнулся.
     Он ответил кивком. Я видел, как он пытается изобразить у себя на лице
взгляд, соответствующий по его  представлениям  профессиональному  взгляду
звезды симстима. Он, должно  быть,  воображал,  что  все,  на  что  он  не
посмотрит, мгновенно передается на  запись.  Я  заметил,  что  его  взгляд
что-то уж слишком долго задерживается на моей руке.
     - В провинции им цены не будет, вот только заживут  мышцы,  -  сказал
Тигр. Я видел, как неуверенно он  потянулся  за  своим  двойным  эспрессо.
Глаза Сендай всюду славятся дефектами глубины восприятия и  накладками  по
части гарантий, не говоря уже про все остальное.
     - Тигр завтра уезжает в Голливуд.
     - А оттуда прямиком в Чиба-сити, верно? - я ему опять  улыбнулся.  На
этот раз он улыбаться не стал.
     - Получил предложение, Тигр? Должно быть, познакомился  с  кем-нибудь
из агентов?
     - Пока еще только присматриваю, - негромко ответил Тигр. После  этого
он встал и ушел, на ходу бросив быстрое до свидания Рикки. На меня он даже
не посмотрел.
     - Зрительные нервы у этого паренька скорее всего начнут  выходить  из
строя месяцев через шесть. Ты знаешь про  это,  Рикки?  Эти  Сендай  почти
всюду запрещены - в Англии, в Дании... Свои нервы ничем не заменишь.
     - Эй, Джек, может обойдемся без лекций? - Она стащила  одну  из  моих
французских булочек, которые я заказал перед этим, и сидела, посасывая  ее
островерхий край.
     - Малыш, а ведь я считал, что могу быть твоим советчиком.
     - Можешь-можешь. А что касается Тигра, он и вправду сейчас не слишком
быстр на глаза, зато о Сендай знают все. Просто других  он  себе  пока  не
может позволить. Пойми ты - это его попытка выкарабкаться. Если он получит
работу, то найдет, чем их заменить.
     - Этими? - я постучал пальцами по брошюре с рекламой Цейсса. -  Каких
они стоят денег, Рикки? Впрочем, разве  тебя  убедишь?  Тебе  же  нравятся
всякие рис