. Амана послал монарх, чтобы тот заманил Сарину обратно в дом -  на
Амане была надета маска (на лице: изображающая монаха) и  подпорки,  чтобы
выглядеть выше. В тот момент, когда Аман - да еще с разбегу  -  ступил  на
лесенку,  подпорки  вывалились  (шнурки  разорвались),  и   бедный   слуга
повалился  лицом  -  настоящим  лицом  -  вниз  и  больно  ударился  своим
коротеньким носом. Он потер нос, сел на ступеньки спиной к Томасу -  Томас
уже поджидал противника на балконе (лесенка вела на балкон) в надежде, что
тот бросится за ним. Так и  случилось.  Аман,  кряхтя,  поднялся,  и,  уже
собирая одной рукой  складки  (ряса  оказалась  ему  длинна),  спотыкаясь,
продолжил дуэль. Для этого он вышел на балкон и замахнулся  мечом.  Фигура
Томаса четко выделялась на фоне светлого  неба  -  человек  всегда  темнее
неба, но это не значит, что была не темнота, а  светлота  -  просто  глаза
Амана уже  присмотрелись,  пока  он  осторожно  выползал,  высовывая,  как
папа-Падишах, голову из отверстия в стене, именуемого  дверью,  и  которым
органически заканчивалась несчастная лестница. Свежий ветер  обхватил  его
лицо, и принялся рвать и метать,  нанося  удары  мягким  кулаком,  подобно
тому, как боксеры надевают перчатки и дубасят противника - но, как впервые
надевший перчатки думает, что они - для устранения противника,  а  не  для
смягчения ударов его собственных рук  -  правильнее  их  было  бы  назвать
"варежки", но это к слову - так ветер недоумевал, зачем вылезать  ночью  с
мечом в руке на балкон - ничего же не видно! Это был первый случай  в  его
практике, когда кто-то напал на монаха, и, естественно, ветер защищал.  Но
монах не нуждался в защите. Он стоял, как изваяние, и смотрел на небо.  На
фоне синеющего неба четко виднелся его темный  силуэт.  Неожиданная  мысль
пришла в голову Амана. Что, если этот человек нуждается в защите? И  Аман,
повернув свой меч рукояткой к монаху, подал длинный кусок железа человеку.
Томас взглянул на него, и Аман на всю жизнь запомнил  этот  взгляд.  Монах
одновременно и жалел, что появился на этот свет и что ввел  в  заблуждение
Амана, принудив его поднять против себя  меч  ("Это  значит,  я  не  очень
силен, - подумал монах, - если бы я был силен, ему не пришло бы  в  голову
со мной драться. И прийти сюда... Сарина! ") Он вспомнил о Сарине и, сломя
голову, стремглав кинулся вниз по ступенькам, чуть запнувшись о деревяшки,
которые бросил Аман. Аман подобрал подпорки и отправился восвояси,  сказав
Падишаху, что затея не удалась - не удалось выманить  Сарину.  И  думал  о
том, что хорошо бы выбраться отсюда без потерь. Поэтому он слегка притянул
меч к себе (Аман все еще держал его) и, отерев лезвие одной рукой,  Томас,
подобно тому, как мы вытираем пыль, легко касаясь - второй рукой,  точнее,
указательным  пальцем,  провел  по  лезвию  поперек  меча,  так  что   меч
развалился на две половинки, и одна из них - та, которую не держал Аман  -
упала на каменный пол со звоном, и осталась там лежать, пока монастырь  не
развалился, и я, бродя по развалинам, не нашла ее - меч весь  заржавел,  и
только срез - там, где монах провел пальцем, - блистал чистотой. Не меч, а
половинка меча - та, что с острием. Когда  Аман  показал  меч  Падишаху  -
рукоятку с оставшимся обрубленным куском железа, Падишах закричал: "Ты сам
это отрубил!  Трус!  Трус!  Трус!"  (Все  боялись  идти  к  монаху  -  как
говорится, монарх не вечен, а свое здоровье дороже - вдруг  монах  нагонит
какую-нибудь порчу, тогда и монарху будешь не нужен - зачем ему  калеки!),
и пришлось послать Амана, нарядив его в рясу и  приделав  на  лицо  маску,
искусно сделанную одним из мастеров, всегда готовых  услужить  для  такого
дела  -  маска  точно  изображала  монаха,  а  голос,  полный  страсти,  и
подделывать не пришлось.
     Сарина проснулась от того, что  ее  кто-то  звал.  Я  сейчас  одна  в
комнате, и мне кажется, кто-то стоит за  моей  спиной.  Ой,  мама!  Жутко.
Вчера монах перевел ее в другую комнату, где вместо двери была  решетка  с
крупными, как в клетке у льва, вертикальными прутьями. "Если кто-то  будет
звать тебя - не подходи, - сказал монах, - даже если это буду я".  "Почему
- Вы?" - хотела спросить  Сарина,  но  передумала.  Монах  закрыл  за  ней
"дверь", то есть - решетку, и приказал задвинуть засов, который Сарина  не
сразу, но поднатужившись,  опустила  на  такую  же  массивную  задвижку  -
система запоров  была  такова,  что  сначала  открывался  засов,  потом  -
задвижка,  и   только   после   этого   приходилось   вручную   отодвигать
металлическое бревно типа шлагбаума - это делалось для того,  чтобы,  если
противники монахов применяли гипноз и старались выманить монаха из  кельи,
ему приходилось сначала хорошо  потрудиться,  чтобы  выпустить  себя  -  с
Сарины пот катил градом, когда она отодвинула последний засов -  какой  уж
тут гипноз! Как рукой сняло! Но голос,  страстно  зовущий,  она  запомнила
навсегда. Соскочив с постели и отбросив тонкий ковер  в  сторону,  которым
девушка укрывалась - как была,  в  легком  халате,  подбежала  к  двери  и
распахнула ее (перед решетчатой дверью была еще обыкновенная,  деревянная,
и Сарина легко открыла ее).
     Прямо перед ней, сквозь прутья, виднелось милое лицо старого  монаха.
Но в ту же секунду Сарина отпрянула - если страсть была истинной, то  лицо
- маской, а потом уже появился настоящий монах, кстати, моложе  первого  -
живой человек всегда моложе мертвого - это аксиома, надеюсь, с этим-то  вы
не будете  спорить!  А  потом  завертелась  эта  карусель  с  деревяшками,
подъемом по лестнице и расколотым мечом.
     И Сарина осталась одна. Только что было  два  монаха  -  и  вдруг  ни
одного! Но она не стала печалиться, а занялась делом.  Как  раз  успела  к
тому времени, как монах разделался с Аманом и - через него - с Падишахом -
открутить  все  винты  и  противные  тугие  гайки.  Но  дверь-решетка   не
открывалась. Сарина дергалась из последних сил. А решетка - ни с места,  а
сама девушка - как травинка на ветру. Особенно довел ее винт  сразу  после
первого - если первый открутился легко - (Сарине  хотелось  знать,  что  с
монахом - с ее монахом (то, что он победит,  она  не  сомневалась),  -  то
второй застрял.
     Она окончательно измоталась, когда неслышно появился второй  монах  -
если привидение в  маске  считать  первым  -  и,  легко  присев,  открутил
какую-то проволочку у основания решетки -  там,  где  прутья  смыкались  с
полом. И так же легко выпрямился.
     Он показал проволочку Сарине - тончайшая проволока закрутилась на его
ладони, как волосок, и была такой же нежной и живой, как усы жука - но это
был металл. Мы считаем металл мертвым, но - кто знает! -  почитай  мы  его
живым, он бы нам и покорился! Может быть... У меня  прямо  в  мозгу  сидит
идея покорения! Кыш-ш отсюда!
     "Говорил тебя - не открывай!" - ворчливо прошептал монах - ночью надо
говорить шепотом - тогда слышен шелест звезд в душе другого  человека.  Он
вывел бесчувственную девушку на воздух, на балкон (и тут я  почувствовала,
что руки у него теплые, больше он не прикасался ко мне),  легко  держа  за
плечи, вывел на балкон. Вверху дрожали звезды и лился снег - из окон домов
лился свет, и снег сверкал в этом скопище света. Мы стояли на пятом этаже.
"Сколько можно! Сколько можно,  -  сказала  я,  -  притворяться?"  "Давай,
давай! - сказал он. - Не обманывай людей. Дорассказывай про монаха." "Я не
хочу, - сказала я, - не могу! Мне противно". "Давай, давай! Не умрешь!" И,
взмахнув крыльями, мы полетели дальше - две вороны, а, правильней сказать,
ворон и ворона. Поклевывая зернышки, я рассказывала ему эту историю. Он не
поверил.  Тогда  я  каркнула,  что  мне  противно  на   голодный   желудок
рассказывать истории, раз он не верит, и полетела искать пропитание.
     А монах с монахиней пошли дальше. Сарина проводила  монаха  почти  до
золотых ворот, а остальное знаете.
     Но я не могу закончить иначе. Томас и Сарина вышли на балкон.  Сарина
накинула на плечи шаль. Томас прямо смотрел в темноту,  где  шевелились  -
внизу кипарисы, вверху - небо. О чем они думали?  Один  бог  знает.  Томас
думал о том, что хорошо бы они с Сариной остались живы, и молился за  себя
и Сарину, а Сарина думала - до чего удивительно: тонкая проволочка держала
дверь и не давала ей выйти. Наступил рассвет, и они  отправились  в  путь.
Через два дня они добрались до дома Игоря и осмотрели его. Дом  был  пуст.
Добрались до золотых ворот и еще раз полюбовались на их блеск.
     Падишах был прав - не надо было ей убегать с иностранцем. Может быть,
осталась бы жива. А так души Сарины  и  Томаса  вливаются  в  мою  душу  и
рассказывают мне эту историю.