зательный трудовой стаж в  нашей стране равен...
чему?..  правильно -  двадцати годам.  Вот на них-то меня и  обрекли.  Как и
всякого гражданина родной страны.  Как и  вас,  соколы орлами.  Двадцать лет
жизни -  минимум!  -  каждый из нас,  -  он обвел рукой слушателей, - должен
отдать  на  строительство  Светлого  Будущего.   И  вы,   братцы,  такие  же
осужденные, как я...
  - Мы добровольцы, - напомнила дивчина.
  - Все мы в какой-то степени добровольцы. Кто - где. Вы - здесь.
  - А ты?
  - А я в другом месте доброволец. Сюда меня насильно прислали.
  - Как могли?  У каждого есть право выбора! - реплики шли - ну, прямо из
брошюр серии "В  помощь комсомольскому активисту".  У  Кима закономерно вяли
уши, но держался он молодцом.
  - Милый,  -  сказал Ким,  глядя  в  чистые глаза  парня с  гитарой (без
гитары),  -  разве  все  добровольцы -  добровольцы?  Разве не  знаком ты  с
термином "добровольно-принудительный"?  Разве все,  что ты делал в жизни, ты
делал только по  зову  сердца?..  -  парень открыл было рот,  чтобы достойно
ответить,  но Ким не дал,  махнул рукой.  -  Ладно, молчи. Не о том речь А о
том,  что  вся ваша добровольческая армия развалится и  расползется,  если в
Светлом  Будущем,  которое  вы  рветесь ваять  на  пустом  месте,  не  будет
отдельных квартир,  теплых сортиров,  набитых продуктами магазинов, театров,
киношек,  да мало ли чего...  Прав товарищ:  как там все обернется, так вы и
порешите.
  - Мы все построим сами! - крикнул кто-то. - Своими руками!
  - Ты родом откуда? - Ким опять отбил вопрос вопросом.
  - Из Мухачева. Город такой, - важно ответили.
  Кто  -  Ким  не  видел,  да  и  не  стремился видеть:  спор велся не  с
конкретным  собеседником,   а   сразу  со  всеми.   Говоря  метафорично:   с
собеседником по имени Все.
  - И что,  у вас в Мухачеве все живут в отдельных квартирах? В магазинах
всего завались?..
  - Нет пока... Вот к двухтысячному году...
  - А что ж ты,  мать твою,  невесть куда прешься?  -  со злостью перебил
невидимого оппонента Ким.  - Чего ж ты в своем Мухачеве не строишь того, что
в Светлом Будущем собираешься?  Почему,  как дерьмо вывозить, так мы в конец
географии рвемся?  А у нас дома своего дерьма -  по уши,  не навывозишься...
Сидел бы ты дома, делал свое дело, так, может, и двухтысячного года ждать не
пришлось бы...
  - Это не разговор, - сказал гитарист.
  - Другого не жди, ассенизатор...

  Напомним:  Ким  вырос в  маленьком русском городке,  где все решенные и
нерешенные проблемы  страны  гляделись  такими  же  маленькими,  как  и  сам
городок,  а  потому заметными всем.  Все  про все в  городке знали:  где что
недовыполнили,    недопоставили,    недостроили,    недодали,    недовесили.
Бесчисленные "недо"  выглядели  привычными,  даже  родными   любой,  кто  ни
попадя,  обвешивал их  гирляндами красивых  и  важных  слов,  отчего  "недо"
смотрелись почти как "пере".  Не  безглазым рос Ким и  не безухим   потому и
подался в "правдоматколюбцы",  что с детских лет нахлебался вранья из корыта
с верхом.  Первым туда плеснул папанька.  Потом школа щедро подлила,  боевая
пионерская дружина,  еженедельные сборы всего-чего-не-нужно,  "Будь готов! -
Всегда готов!", долго перечислять. Улица добавила, родной комсомол в стороне
не остался...
  Сейчас стало  легко.  Сейчас правда вышла  в  почет,  хотя  всякий,  ее
несущий,  по  сей день считался чуть ли не героем,  а  вранье по-прежнему не
сдавало позиций.
  Волею случая Ким попал на поезд,  нацеленный в  Светлое Будущее.  Волею
Невесть Кого в поезде этом распрекрасном творилось Черт-Те Чего.  Для начала
Ким хотел бы узнать смутный сюжет Черт-Те Чего...
  А как узнать?..
  Ну,  резал он правду-матку красивой мадам Вонг,  ну,  со святой троицей
(начальник-отец,    начальник-сын,    начальник   -    дух   святой)   грубо
разговаривал...  Чего добился, бунтарь фиговый? Ничего... А потому ничего не
добился,  считал Ким,  что любым начальникам любая правда -  звук пустой.  В
одно ухо влетает,  в другое -  соответственно... У них своя правда, и другой
они знать не  хотят и  не  будут,  как бы  ни били себя в  грудь,  как бы ни
клялись в верности демократии. Все клятвы для них - слова, слова, слова, как
говаривал бессмертный герой сэра Вильяма,  а  слова для начальников ни хрена
не стоят, задарма достаются.
  Ну а с этими-то,  с добровольцами, чего впустую ля-ля разводить? Они же
- не люди. Они - статисты в славном спектакле, поставленном Невесть Кем. Они
- такая же нежить,  как и  летающие столодержатели,  вечные исполнители роли
"Кушать...",  извините...  "Строить подано",  только та  сцена  поставлена в
жанре гротеска, а эта - в героико-реалистической манере: с Истинными Героями
на авансцене и с Хором у задника.
  Все так,  понимал Ким,  все правильно.  Но  -  будущий режиссер!  -  он
прекрасно  знал,   что   именно   из   статистов,   особенно   из   молодых,
рядовых-необученных,  вылупляются театральные бунтари и  даже революционеры.
Именно среди них потихоньку зреют те,  кому привычный текст "Строить подано"
давно  обрыдл,   им   других  текстов  хочется,   доселе  неигранных,   даже
неслыханных, а память у них емкая, крепкая и пока - пустая.
  Вот почему Ким устраивал легкий ликбез этим манекенам в штормовках - не
более,  чем ликбез.  Для них "Краткий курс истории ВКП(б)" - почти Гегель по
сложности.  Формулировки Кима -  чеканно-афористично-доходчиво-примитивные -
вполне  подошли  бы  для  нового  "Краткого  курса",  пока,  к  счастью,  не
написанного...
  В любом случае Ким хотел разозлить добровольцев. Не на себя, как раньше
мадам  или  Начальников,  а  на  других.  Может,  как  раз  на  мадам  и  на
Начальников...
  Зачем разозлить?.. Точного ответа Ким пока не знал.

  - Погоди,  -  сказал парень с детективом,  - а что ты там о поражении в
правах плел?
  - Это  мура,  -  отмахнулся Ким.  Тема его не  очень волновала,  посему
объяснял он просто и сжато -  в стиле "Краткого курса".  -  Вся наша жизнь -
это перманентное поражение в правах, говоря языком юриспруденции. То есть я,
конечно, не имею в виду права конституционные - на труд там, на здоровье, на
подвиг.  Я  о  каждодневных  правах  говорю,  о  житейских,  о  бытовых,  до
Конституции не доросших.  Скажем,  право на жилплощадь в родном городе. Есть
оно у  тебя?  Есть.  Иди в райисполком,  вставай в очередь,  жди -  к пенсии
получишь...  Или вот такое смешное право: тратить свою зарплату. Имеешь его?
На все сто!  А как его использовать, коли тратить не на что?.. Да ладно, это
неинтересно.  Хотите - сами покумекайте... Я только одно скажу. У эсеров был
лозунг:  в  борьбе обретешь ты право свое.  Эсеры давным-давно на свалке,  в
истории -  пяток фамилий остался,  а мы до сих пор по их лозунгу существуем.
Прямо как в песне:  вся-то наша жизнь есть борьба.  Борьба за то, что нам по
праву положено. Разве не так?..
  Публика молчала. Реплики типа: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!"
или "Нам нет преград ни в море,  ни на суше!" к разговору явно не подходили,
это даже Хор у задника понимал. Требовались в ответ свои слова, незаемные, а
их-то как раз и  не находилось.  Будь Ким режиссером этой сцены,  он ввел бы
сейчас  в  немоту  фонограмму  -   звук  вращающихся,  скрежещущих  шестерен
какого-нибудь  гигантского  механизма.   Для   чего?   А   для   иллюстрации
мыслительного процесса  добровольцев.  Очень  убедительно получилось  бы.  И
вполне новаторски, хотя и не без хамства.
  А хамить ребятам,  в общем, не хотелось. В чем они виноваты? В том, что
кто-то сверху,  все и  вся решавший за них,  поместил их в  этот плацкартный
вагон,  сунул  им  в  рот  стандартные тексты проходных ролишек,  примитивно
просто  выстроил  мизансцену  -   по  шаблону,  проверенному  десятилетиями,
залитованному однажды и на все времена?  Или в том, что они не взбунтовались
против  "кого-то  сверху",  не  выплюнули изжеванные слова,  не  вооружились
своими?  Так,  может,  для этого Ким и  помещен в поезд,  в вагон,  в отсек,
непредвиденным фактором введен  в  спектакль -  для  того,  например,  чтобы
проверить:  кто способен на импровизацию,  а кто -  нет.  На импровизацию, а
значит,  и на большую -  новую! - роль. Или иначе, житейски: кто способен на
бунт...
  Просто старая сказка для  детей получается,  думал Ким.  Просто история
про Карабаса-Барабаса и  его несчастных актеров.  А  кто он,  Ким,  в  таком
случае?  Никак Буратино?  Никак чурбачок с длинным носом,  сующий сей нос во
все дырки?  А  коли отрубят?..  Так не отрубили же у  Буратино,  если верить
Алексею Николаевичу,  и у Кима цел пока его тоже немаленький рубильник...  И
уж   если   следовать   сказке,    то   куклы-то   взбунтовались,   повязали
Карабаса-Барабаса,  ушли с  Буратино за яркий занавес с  нарисованным на нем
горящим камином...

  Камином?..
  Ким вспомнил фотообои на стене в кабинете мадам.
  Выходит,  ему  с  самого  начала уготована роль  деревянного бунтаря?..
Почетно...

  - Слушай,  друг,  -  сказал наконец парень с гитарой (без гитары), - ты
зачем к нам явился? Головы нам морочить?
  - Угадал! - обрадовался Ким. - А что, есть что морочить?..
  - Не паясничай,  -  сурово оборвал его гитарист,  - не на тусовке. Дело
говори. Что ты от нас хочешь?

  Что он от них хочет? Знал бы - сказал бы...

  Глядя телевизор,  читая газеты, краем уха слушая радио, Ким, комсомолец
с  четырнадцати школьных лет,  не  раз  задавался законным вопросом:  есть у
комсомольцев своя голова или за  них думает аппарат родного цэка вээлкаэсэм?
Кто  именно мчится с  горящим сердцем строить все  эти  "бамы",  "атоммаши",
"катэки"?..  Что их тянет из дому? Что ищут они в стране далекой, что кинули
они в  краю родном?  Деньги?  Их  там не больше,  чем где-либо.  Славу?  Она
догоняет лишь избранных -  как,  впрочем,  везде.  Романтику?  Ее хватает на
месяц -  даже для дураков,  и те,  кто дразнит дураков фальшивой романтикой,
отлично знают,  что  добрая половина через месяц-два поумнеет и  вовсю будет
стараться смотать удочки.  Останутся самые  стойкие,  самые  честные,  самые
работящие и -  оттого!  - самые несчастные, которые вполне были бы к месту у
себя дома,  в родном городе,  в родном селе,  в родном колхозе-совхозе,  где
позарез не хватает стойких, честных и работящих.
  Самое  плановое  в   мире   хозяйство  на   поверку  оказывается  самым
бесплановым.   Самым  авральным.   И  затыкать  авральные  дыры  -   на  сей
сомнительный  подвиг   годятся  только  молодые,   только  необстрелянные  и
непременно -  с горящими сердцами.  Которых легко обмануть. Всем чем угодно:
псевдоподвигами,  псевдоромантикой, псевдозаработками, псевдонеобходимостью.
Псевдожизнью. А псевдожизнь - это не театр, прошу не путать.
  Нас  бросает  из  крайности в  крайность,  и  каждая  крайность немедля
становится передним краем битвы за...  за  что  угодно.  А  кому  в  прорыв?
Рядовым-необученным -  кому ж еще, дураков больше нет! Аврал, ребята, спасай
державу,  только вы  и  можете ее спасти,  винтики наши разлюбезные!  Мы вас
отсюда вывинтим,  а  сюда  ввинтим,  никто  ничего не  заметит,  машинка как
крутилась,  так и  крутится.  Ну  и  ладно что помедленней,  ну и  ладно что
скрипит сильно, зато какой тембр у скрипа - победный!..
  А если бы каждый винтик да на своем месте, да в своей резьбе?..
  Ким  усмехнулся:  который раз  уж  приходит на  ум  эта чужая винтичная
ассоциация! Повторяешься, режиссер, штампуешь образ...

  И все же:  если бы каждый винтик да на своем месте? Может, и вправду не
пришлось бы ждать двухтысячного года?  Может, и вправду жили бы мы сегодня в
сильно развитом социализме и вкусные галушки прямо в рот бы к нам прыгали?..

  - Что я  от вас хочу?  -  повторил Ким вопрос.  -  Да ничего,  пожалуй.
Задумались на секунду -  и то ладушки... А вот остановиться бы нам сейчас, а
вот поразмять бы ноги...
  Зрело у  Кима что-то такое,  что-то этакое -  что,  он и  сам толком не
догадывался.
  - Мы без остановок, - растерянно сказал гитарист. Виделось: он изо всех
сил  хочет помочь симпатичному попутчику,  но  нет у  него на  то  сил,  нет
возможностей. - Каждая остановка - ЧП. Идем по графику...
  - ЧП говоришь? ЧП - это разумно... ЧП - это выход...
  - Что ты  несешь?  -  взволновалась дивчина,  до  сих пор молчавшая,  в
разговор мужчин не вступавшая.  (Да и никто, заметил Ким, в разговор не лез,
кроме двух-трех персонажей.  Понятно: Хор - он и есть Хор, реплик на него ни
драматургом,  ни  режиссером не отпущено...)  -  Какое ЧП?  Ты не заболел ли
часом?
  - Часом заболел,  -  сказал Ким.  Он,  похоже,  понял,  что  делать.  -
Медпункт у вас здесь имеется? Градусник там, пурген, бисептол?..
  - Наверно, - предположила дивчина. - Может, сзади?
  - Сзади медпункта нет,  - быстро сказал Ким, вспомнив декорации, сквозь
которые он прошел с боями местного значения. - А что впереди?
  - Два вагона с нашими, а дальше - не знаем. Я же говорила...
  - Кто у вас старший?
  - Вот он,  -  дивчина хлопнула по плечу гитариста.  - Командир сводного
комсомольского добровольческого...
  - Понятно, - перебил Ким. - Зовут тебя как, Командир?
  - Петр Иванович.
  - Иванович,  значит?..  Это серьезно, - усмехнулся Ким. Гитарист если и
был старше его,  то года на три - не больше. И уже - Иванович. А Ким - всего
лишь Ким. Судьба... - Пойдем со мной, Иванович.
  - Куда?
  - Медпункт искать. Поможешь больному осужденному вечный покой обрести.
  - Ты не болтай чушь,  -  строго сказал Петр Иванович. - Пойти я с тобой
пойду, а потом что?
  - А потом - суп с котом, - остроумно ответил Ким. - Много будешь знать,
скоро состаришься...

  Какого, спрашивается, рожна Ким полез в не им и не для него придуманную
драматургию?  (Газетные  зубробизоны сочинили  рабочий  термин:  драматургия
факта...)  Почему же  ему так не  полюбилась очередная рядовая стройка века?
Одной больше,  одной меньше -  державы не убудет.  Ну, построят они стальную
магистраль,  ну,  дотянут  ее  до  населенного пункта  Светлое Будущее,  ну,
организуют там театр,  рынок,  стадион,  универсам, дом быта, десяток унылых
"черемушек",  ну, заживут припеваючи, детишек нарожают, дождутся миллионного
жителя и  того прелестного момента,  когда их Светлое Будущее нарекут именем
какого-нибудь давшего дуба Большого Начальника.  Идиллия!..  Киму-то она чем
помешала?..  Может,  через пяток лет  его  в  сей  град пригласят,  назначат
главрежем аврально возведенного театра,  и  он  легко превратит его в  новый
"Современник", в новую "Таганку", в новый БДТ...
  А вот помешала! А вот не желает он приглашаться в Светлое Будущее! И не
ищите тому разумное объяснение!  Название ему,  допустим,  не  нравится -  и
точка!
  Медпункт,  дураку  ясно,  предлог.  Прорвавшись  за  нарисованный очаг,
Буратино  обнаружил  отнюдь  не  идиллическую картинку  всеобщего кукольного
братства,  а нечто иное,  куда более паскудное.  Что именно -  графу Алексею
Николаевичу боязно было раскручивать,  время на дворе требовало литературных
идиллий. Пройдя заветным путем Буратино, Ким очутился в Стране Дураков, куда
его намеренно запустила хитрая лиса Алиса,  она же -  Даная,  она же - мадам
Вонг,  чтобы доказать могущество и незаменимость своры Больших Начальников -
в скромном, конечно, масштабе поезда особого назначения.
  Доказала? Ким так не считал...

  Кстати:  о театре сказала она,  а способный Ким лишь думал о нем, видел
его,  но пока не вмешивался,  не исправлял режиссуру.  Пока не мог. А теперь
решил: пора!

  Но это он так решил, а у лисы Алисы имелось другое мнение.
  Она   уже  спешила  к   нему  по   вагону,   вежливо  отодвигая  ручкою
плацкартноликих строителей,  цокала каблучками,  вся -  в  белом крахмальном
халатике,   вся  -   в   белой  короне  с   красным  крестом,   с  белым  же
чемоданчиком-атташе,  на коем тоже начертан был красный крест,  яркий символ
бесплатного милосердия.  Вроде -  она,  а вроде - не она. Вроде - врач самой
скорой помощи.  А  за  ней неслись два медбрата с  выражением сострадания на
сытых физиономиях,  два крепких мортуса,  один к одному похожих на случайных
корешей Кима из  дальнего вагона охранения:  на  лысого топтуна в  ковбойке,
которому Ким ручку повредил,  и  на молодого курильщика в  майке с  надписью
"Вся власть Советам!".  И появились они,  отметим,  со стороны тепловоза,  а
вовсе не с хвостовой, где их оставил Ким.
  Как сие могло произойти?
  Два варианта. Первый: это не они, а их родичи, сестра-двойняшка Данаи -
Алисы и братья-близнецы тамбурмажоров. Второй: это они, но в поезде нарушены
законы пространства-времени,  пассажиры (кроме Кима!)  существуют не в  трех
привычных измерениях,  а  по  меньшей мере в  пяти-шести.  Ким  склонялся ко
второму варианту: он был интереснее и давал куда больше возможностей.
  - Посторонись!  Посторонись! - взволнованно кричал бывший тамбурмажор в
майке  с   надписью  "Вся  власть  Советам!"  (назовем  его  теперь  молодым
медбратом),  а  бывший  топтун  в  ковбойке (назовем его  пожилым медбратом)
довольно похоже изображал сирену "скорой помощи".
  Хор строителей расступился, и лиса Алиса (заметили: у нее полно кличек,
придуманных Кимом, и нет собственного имени!) впорхнула в командирский отсек
вагона.
  - Кто  вызывал врача?  -  красиво пропела она,  распахивая тем временем
медицинский чемоданчик, доставая тем временем шприц, стерильную иглу, ампулу
с прозрачной жидкостью. - Кому требуется помощь? Не вам ли, молодой человек?
- и  подмигнула Киму,  как  старому приятелю.  А  сама  уж  и  ампуле голову
скрутила,  и  шприц  непонятной жидкостью  наполнила,  а  крепкие  медбратья
схватили болезного Кима за  белы руки,  завели их  ему  за  спину,  и  мадам
обратилась  к  малость  остолбеневшим  добровольцам:  -  Выйдите,  товарищи.
Человеку плохо, человеку надо сделать животворный укол.

  Приключениями Буратино уже не пахло. Наклевывалась ситуация из довольно
известного  романа  "Кто-то  пролетел  над  гнездом  кукушки",  по  которому
поставлен всемирно известный фильм -  за океаном,  и ряд мало кому известных
спектаклей в родной стране.

  - Эй,  стой!  -  заорал Ким,  пытаясь вырваться из  цепких на  сей  раз
захватов медбратьев. - Какой укол?.. Я не хочу!.. Ребята, помогите мне!
  - У больного бред,  -  строго сказала лиса.  - Это опасно. Просьба всем
покинуть помещение...
  Добровольцы нехотя,  но  неизбежно отходили в  коридор.  Начальственный
голос тети-доктора действовал на  них гипнотически.  Еще бы:  она же  была в
белом халате, а значит, при исполнении!..
  Только внучка статуи робко промолвила:
  - Может, не надо? Может, так пройдет?
  - Не  пройдет!  -  утвердила лиса,  вздела горе  шприц и  чуть  прижала
поршень.  Жидкость брызнула коротким фонтанчиком,  вытеснив лишний воздух. -
Обнажите место укола, господа...
  Господа,  слушая и  повинуясь,  одновременно потянулись к джинсам Кима,
чтоб,  значит,  расстегнуть их и  содрать с задницы,  то есть с места укола.
Потянулись они и,  естественно,  ослабили хватку.  А Киму-то всего малость и
требовалась.  Он  рванулся,  освобождая руки,  и,  не оборачиваясь,  резко и
сильно ударил ими назад.  Даже не глядя.  Знал,  что попадет, и попал. Удары
пришлись точно  по  шеям  медбратьев.  Медбратья охнули  и  присели.  А  Ким
перехватил лапку тети доктора,  сжал ее  побольнее (а  чего жалеть-то,  чего
политесы разводить?..) и аккуратно вынул из пальчиков шприц.
  - Торопитесь, тетенька, - мило улыбаясь, сказал он. - Я еще не со всеми
вашими доказательствами ознакомлен.  Я еще в сомнениях. У меня еще полпоезда
впереди...
  Разжал пальцы: шприц упал и разбился.
  Мадам молчала,  приняла мелкое поражение как должное. У Кима на секунду
возникло подозрение:  а не проверка ли это с его стороны "на слабо"?  Сейчас
бы  не  справился с  медбратьями,  получил бы  в  задницу порцию...  чего?..
снотворного,  наверно,  заснул бы,  как  суслик,  а  проснулся где-нибудь на
полустаночке,  в  сельской больничке,