се разрешится
     само собой:
     "Пятки мои
     посоли-поперчи...
     Я тороплюсь -
     ариведерчи!"

     Здесь не только тоскливо
     поет дуда,
     здесь и газету
     найдешь всегда -
     они тут навалены
     в три ряда,
     "Ди Бюргер", "Таймс"
     в пыли - не беда! -
     и всякая прочая
     белиберда.
     Из лейки небесной
     льет без стыда,
     август - весенние
     холода,
     даже свинья,
     как камыш, худа.
     Ботинки хлюпают -
     всюду вода!
     Вода, вода -
     у кого нужда!
     Самая лучшая
     в мире еда!
     Вода, вода,
     даровая вода -
     бесплатная, милостивые
     господа!
     Твой воздух, твой ветер,
     моя Виндермере,
     хоть он-то бесплатный,
     по крайней мере,
     гремит по жести
     и по фанере,
     летит и не знает
     высоких материй -
     влетает в окно,
     вылетает в двери.

ТАРАМ-ПАМ-ПАМ,
     ТАРАМ-ПАМ-ПА!
     Судьба совсем
     не так глупа,
     хоть и загажена
     наша тропа, -
     все - шелуха,
     все - скорлупа!
     ТАРАМ-ПАМ-ПАМ,
     ТАРАМ-ПАМ-ПА!
     Плюй в потолок
     и дави клопа.
     Тут что ни баба -
     то находка,
     дело свое
     понимает четко:
     яблоко, рыбка,
     соли щепотка,
     можно и даром,
     но голод не тетка.
     Только мигни -
     и готова красотка,
     если ж от этого
     будет чесотка -
     клиника рядом,
     проста обработка.

     Такая-сякая,
     но все же свобода.
     Свободен, как воздух
     и как погода,
     как солнце, как ветер,
     как вся природа.
     Что ж, такова
     наша порода -
     мы все свободнее
     год от года!

     Ох, Виндермере,
     моя Виндермере,
     ты - рай земной
     по меньшей мере.
     Я выроню банджо
     где-нибудь в сквере,
     как говорится,
     конец карьере.
     Лишь ветер летит
     и гремит по фанере,
     влетает в окно,
     вылетает в двери.

БАЛЛАДА О ЖЕЛАНИИ

     Мне было шесть, - я плакал оттого,
     что у меня тряпичной куклы нет,
     такой, какая есть у Виолет.
     Досталась кукла мне на Рождество,
     но через десять или двадцать дней
     я начисто уже забыл о ней.
     А позже старый летчик, наш сосед,
     меня вгонял своим рассказом в дрожь:
     был так велик его авторитет,
     что верил я в любые чудеса,
     и этот миг на сказку был похож -
     мечта несла меня под небеса.
     Желание, когда же ты уйдешь?

     В двенадцать мне казалось, например:
     нет ничего прекрасней длинных брюк
     и длинной трубки, чтобы все вокруг
     мне говорили вежливое "сэр".
     Достались брюки очень скоро мне,
     и я решил, что взрослым стал вполне.
     Мне много денег привалило вдруг,
     вокруг меня крутилась молодежь,
     и протрезвиться было недосуг, -
     но деньги и попойки - суета:
     захочешь ли устраивать кутеж,
     когда опять заявится мечта?
     Желание, когда же ты уйдешь?

     На пляже я валялся вместе с Фит,
     глядел и думал: "Бедра - первый класс".
     Но, поигравши с нею в третий раз,
     я обнаружил, что по горло сыт -
     ее походкой, взглядом, ниткой бус,
     короче, виноград утратил вкус.
     У этой - профиль, а у той - анфас,
     от перемены - счастья ни на грош.
     Я с любящей женой живу сейчас,
     и сын растет - у нас покой и тишь.
     Но вот однажды станет невтерпеж,
     и ты опять за юбкой побежишь...
     Желание, когда же ты уйдешь?

     Я пробовал солому закурить,
     хоть куреву еще не знал цены.
     Но сигареты так же, как штаны,
     мне кто-то догадался подарить.
     Явилась дагга вместо сигарет,
     но радости и в дагге тоже нет.
     Иные пьют с весны и до весны,
     но копится в душе, покуда пьешь,
     осадок солоней морской волны.
     Сегодня не курю я и не пью,
     но жажда, жажда, словно острый нож,
     осуждена тиранить жизнь мою.
     Желание, когда же ты уйдешь?

     У нас не жизнь, а форменный курьез.
     Смеются все над нашею страной.
     С рожденья заучи, что ты цветной,
     потомок Хама, шелудивый пес.
     В родной стране - учти! - и речи нет
     о поступленье в университет,
     ты - отщепенец, пария, чумной
     и должен быть раздавлен, словно вошь.
     Будь белым и - вся жизнь передо мной
     была бы, словно завтрак на столе.
     Я был бы здесь превыше всех вельмож -
     но хорошо ли белым на земле?
     Желание, когда же ты уйдешь?

     Пока что молод я и полон сил,
     я полон жизнью, как водой - река.
     Но все же вечной юности пока
     никто еще себе не испросил.
     Все то, чем жизнь сверкает, без следа
     сотрут во прах недолгие года.
     О жажда, ты безмерно велика,
     ты гложешь святотатцев и святош,
     но в час, когда костлявая рука
     потянется к волчку моей души -
     ты моего покоя не тревожь
     и встретить смерть достойно разреши.
     Желание, когда же ты уйдешь?

     Посылка

     Принц Иисус, я за грешком грешок,
     наверно, накопил большой мешок,
     и был росток добра во мне невсхож.
     На небо мне идти - а может, в ад,
     но все же я не очень виноват.
     Склони, о Боже, милосердный взгляд,
     я очень плох, но все-таки хорош.
     Желанье! Хоть тогда-то ты уйдешь?

ХРИПЛАЯ ПРОПОВЕДЬ

     Стало быть, хрипло
     звучит мой рожок?
     Жизнь вы глотаете,
     как пирожок,
     рискуя при этом
     схватить ожог.
     Поосторожней,
     милый дружок!
     Не подавись -
     в нем рыбья кость,
     в него запрятана
     шпилька, гвоздь!
     Жизнь для тебя -
     виноградная гроздь,
     ты на земле -
     мимолетный гость;
     солнце горит,
     как яркий флажок,
     и жизнь - не жизнь,
     а зеленый лужок,
     но в нем - беспокойства
     есть очажок,
     и об этом сегодня
     трубит мой рожок!

     Тачка моя
     скользит, словно лодка,
     гляньте-ка только,
     какая красотка!
     Что надо - фигура,
     что надо - походка,
     но бегать за нею -
     дурная работка,
     и в радости есть
     фальшивая нотка,
     словно гниет
     в апельсине середка, -
     дутый слиток
     взамен самородка!
     Об этом твердит вам
     ясно и четко
     рожка моего
     луженая глотка -
     то громко и грубо,
     то тихо и кротко!

     Вы ж все хвалите
     без конца
     в тачке моей
     зубана, тунца,
     утверждаете, будто
     достойны дворца
     оттенки лазури
     и багреца.
     Хорош и луфарь,
     и галеон,
     сколько их поймано -
     миллион?
     Выйдя на утренний
     небосклон,
     солнце сверкает,
     словно дублон,
     но и нам уготован
     - таков закон! -
     гарпун, крючок
     и предсмертный стон.
     Об этом, об этом
     весь мой трезвон!

     Вас восхищает
     ставрида, кефаль,
     рыбьи чешуйки
     блестят, как эмаль,
     они поблекнут -
     но что за печаль?
     Бренна плоть -
     такова мораль.
     И я твержу
     то громко, то глухо:
     сегодня ты - девочка,
     завтра - старуха,
     сегодня - худышка,
     завтра - толстуха.
     Всех нас постигнет
     судьба иглобрюха!
     Нынче в кармане
     хлеба краюха,
     булькает нынче
     во фляжке сивуха,
     назавтра же в горле
     до мерзости сухо,
     и для тебя -
     опять голодуха.
     Может, сие
     неприятно для слуха,
     но всех нас постигнет
     судьба иглобрюха!
     Ставрида, зубан,
     луфарь и макрель...
     Есть ли у жизни
     хоть малая цель?
     Равны и могила
     и колыбель.
     Тело, как лодка,
     сядет на мель,
     но душе суждена ли
     та же судьба?
     И она вслед за телом
     станет слаба?
     За вас, о люди,
     моя мольба!
     Отрите, о люди,
     пот со лба,
     сбросьте вражду,
     как мешок с горба, -
     об этом рожок мой
     гремит, как труба!

     Пускай, пускай
     еще не сегодня
     в небе раздастся
     труба Господня,
     но звук ее
     будет тяжким стоном
     над Ниневией,
     над Вавилоном,
     над Йоханнесбургом,
     над Дурбаном,
     над горой Столовой;
     люди, пора нам
     добиться свободы,
     заняться делом, -
     вражда не нужна
     ни черным, ни белым!

МУДРОСТЬ ПАВИАНА,
     ИЛИ ЛЕКЦИЯ ПО АПАРТХЕЙДУ

     Ты знаешь, павиан весьма умен.
     Умнее никого в природе нет.
     Он говорит, читать умеет он,
     но он себе всегда дает совет:

     "Молчи весь век, дружок, молчи весь век!
     Едва зевнешь - недолго и пропасть.
     Так энергичен белый человек,
     что, если ты свою разинешь пасть,

     тебя он очень быстро стащит с гор, -
     поскольку так угодно господам, -
     тебя загонит за большой забор,
     чтоб шел ты дальше по его следам;

     его условия весьма просты:
     пахать чужое поле должен ты,
     ботинки чистить и до тошноты
     дома, дороги строить и мосты...

     Чтоб тайн твоих вовек узнать не мог
     все знающий, все видящий баас -
     повесь на пасть свою большой замок
     и знай, что жизнь ты только этим спас.

     Держись-ка лучше от него вдали,
     он водит самолеты, корабли,
     пускай он стал хозяином земли -
     ну, так и ты мозгами шевели..."

РАЗГОВОР НА ТЕРРАСЕ ОТЕЛЯ

     Подайте шиллинг, мой баас!
     У нас в локации не сладко!
     Ведь это пустяки для вас,
     ничто для вашего достатка!

     Мамаша у меня вдова,
     отца не довелось узнать.
     Нас было шестеро сперва,
     Пит умер, нас осталось пять.

     У мамы ревматизм, прострел
     и застарелая чахотка...

     А ну катись, покуда цел,
     мерзавец, чертова трещотка!

     У мамы страшный хрип в груди,
     она совсем не может кушать...

     Кончай болтать и уходи,
     тебя я не желаю слушать!

     Кормильца в доме вовсе нет.
     Пер курит даггу, я свидетель.
     Болеют Роза и Лисбет.
     Подайте шиллинг, благодетель!

     Не откажите мне в мольбе,
     я больше попросить не смею...

     Заткнись, иначе я тебе
     немедленно намылю шею!

     Всего шесть пенсов, добрый сэр,
     на хлеб и на кусочек мяса.
     Пусть все кругом берут пример
     с безмерно доброго бааса!

     Ну кто видал таких дубин,
     таких немыслимых кретинов!

     О самый лучший господин
     из самых лучших господинов!..

     Катись отсюда сей же час,
     мерзавец, черная собака!

     Всего три пенса, мой баас.
     (Уф, я уже устал, однако.)

     Простите, если что не так!
     Три пенса - этого довольно!
     Три пенса - это же пустяк...
     Ой, мама, ой, ой, ой, как больно!

     Уйди немедля, сукин сын,
     не смей топтать газон, растяпа!

     Всего лишь пенни, господин!
     Ведь может статься, вы мой папа...

ТАНЦУЮТ КЛУБЫ

     Это мы, это мы, это капские клубы, сотни и тысячи славных ребят!
     Мы пляшем и шляпами машем, и город наполнен праздником нашим!
     Кажется, пчел миллионы кругом дружелююбно и дружно гудят!
     Клубы танцуют, и с ними танцует Капстад!
     Слышишь, как банджо волнуются, как тамбурины звенят!
     Там-бам-барам-бам-бам-бам! Там-бам-барам-бам-бам-бам!
     Справиться с нашим великим весельем никому не по силам
     и не по зубам!
     Кто остановит разлив золотого, зеленого, красного, синего,
     и помешают ли нам?
     Клубы танцуют на улицах, нет ни законов для нас, ни преград!
     Нам, только нам - бам-бам-бам - принадлежит сегодня Капстад!

     Ты круглый дурак, Абдол?
     Для чего этот шум и гам?
     Ты пьян, скорее всего!
     Ты опять устроил бедлам!
     Это же форменный стыд!
     Это же форменный срам!

     Клубы танцуют, и с ними танцует Капстад!
     Это мы! Это мы! Это праздничных красок парад!
     Никого не найдется, кто празднику нашему не был бы рад!
     Все смеются кругом, и никто не поморщится, бьюсь об заклад!

     Ты говоришь, смеются?
     Говоришь, смеется народ?
     Он смеется как в зоопарке,
     бедный ты мой идиот!

     Музыка, музыка, звонче лети в небосвод!
     Кажется, горы - и те затанцуют вот-вот!
     (Здравствуй, старая Долла! Аполси, привет! Я потерял уже счет...
     Здравствуй, Кати, моя королева! Поклон вам, отец мой, утешитель
     больных и сирот!)
     Слышишь, как банджо звенит, как гитара поет!
     Каждый, кто хочет, тот с нами танцует и с нами идет!
     (Крепко держи меня, крошка!) Не зная забот и невзгод,
     кружатся капские клубы, как водоворот!

     Легко же тебя обмануть,
     легко же взять в оборот!
     Разве не каждый день
     попадаешь ты в переплет?
     И разве не мучишься ты
     день и ночь напролет,
     дожидаясь глотка сивухи,
     да и то от чужих щедрот!

     Где другое такое найдешь утешенье от всех огорчений и зол?
     Видишь белых, что трутся вокруг? Это пялятся трутни на пчел!
     Это мы, это мы, стая доблестных тигров, наш натиск могуч и тяжел!

     Вы скорее похожи на стадо,
     чем на стаю, несчастный Абдол.
     Бедные нервы мои
     ты до предела довел,
     но меня восхищает, что ты
     столь несравненный осел!

     Город поет - это праздник пришел! Это праздник пришел!
     Это прекрасно почти как кино и футбол!
     Целый народ веселится, и город расцвел!

     Целый народ, говоришь?
     Трое заспанных пьяниц,
     которым от жизни нужны
     только бутылка и танец,
     а как только бутылка пуста,
     тут же идут за добавкой
     и ползают, хвост поджав,
     вместе с последней шавкой!

     Слышите, слышите, это звучат лю-лю-лю, люлюлю, люлюлютни!
     (Привет господам... спасибо, мадам... Будьте здоровы... Привет,
     греховодники, старые плутни!)
     Слышишь ли, слышишь ли, это гитара вблизи забренчала!
     Это парни из нашего клуба идут! Это только начало!..
     В золотом и зеленом!.. Как пена могучего вала!..

     Ты снова прав, Абдол,
     не спорю с тобой нимало:
     это грязная пена бурлит,
     это накипь Шестого Квартала!

     Ветром осенним золотую листву по земле разметало -
     кружится, вертится, пляшет, поет и хохочет разлив карнавала!
     Это парни из нашего клуба! (Что за грудь, моя крошка,
     скорее свой шарфик откинь!
     Что за грудь, что за ягодка!) Радость, на город нахлынь!

     Ладошки сдвинь
     и скажи аминь...
     Действительно праздник
     для подобных разинь!
     Что ты сможешь поделать,
     если белый баас,
     увидев тебя, овчарке
     лениво прикажет: "Фас!"

     Слышишь ли, слышишь ли, как скрипки запели сейчас!
     Руки раскинь и кружись - это хохот, веселье, экстаз!
     Тирири-тирири! Тирири-тирири-тирири!
     Три клуба из верхнего города и из нижнего три!
     Где пляске начало и где ей конец - посмотри, разбери!
     Пляска в гору ползет, как огромный питон-скалолаз!
     Руки раскинь и кружись - это хохот, веселье, экстаз!

     А когда под утро роса
     заморозит весь твой экстаз,
     на карачках ты приползешь
     в свою конуру как раз!

     Мандолины и банджо, гитары и скрипки грохочут сейчас!
     Туруру-туруру! Слышишь, где-то вступил контрабас!
     Наша песня сверкает под солнцем, как яркий алмаз!
     Песня рвется из глоток, из легких и брызжет из глаз!
     И костюмы и зонтики блещут кругом, все цвета напоказ!

     Покуда совет городской
     не посмотрит косо на вас
     и не скажет: "Кончай базар...
     Расходитесь... Это приказ..."

     Тарара-тарара! Это хохот, веселье, простор!
     Клубы топчут Капстад, этот старый истертый ковер!
     Вдоль по улицам города с тряпкой и щеткой прошел полотер!
     Наш город сегодня свободен, открыт и широк!
     Смотри, как я прыгаю - словно легчайший пушок!

     А вечером полицейские
     скрутят тебя, дружок,
     и на ночлег в каталажку
     сунут, словно мешок.

     Мы - стая доблестных тигров, и это совсем не пустое бахвальство!
     Это мы, это мы, и на нас благосклонно сегодня глядит
     городское начальство!

     Хотя ты и полный дурак,
     но на твое зубоскальство
     начальник, пожалуй, посмотрит
     как на форменное нахальство!

     Слушай-ка, брат, я не слышу тебя. Не ропщи ты и к нам поспеши.
     Зонтик и шляпу возьми - для танца они хороши.
     Ты такой же цветной, как и я, так танцуй же, танцуй от души
     и в зародыше эту печаль задуши, задуши, задуши!
     Там-бамбарам! Там-бам-бам! Гоп, гоп, гоп!
     Руки раскинь и на месте кружись, веселись до упаду, взахлеб!

     Ну что ж, я открою зонтик!
     Я хмурить не буду лоб!
     Я такой же, как ты, Абдол,
     подкидыш канав и трущоб!

"SAY IT WITH FLOWERS"

     "Пять шиллингов, баас, всего лишь пять
     за эти розы! Сколько аромата!.."
     Мне показалось, что дороговато.
     "О, что вы, сэр! А впрочем, наплевать,

     берите их как есть, за три и шесть.
     Хотя и жалко... Но, баас, взгляните:
     на них сверкают золотые нити,
     и капелек росы не перечесть!"

     На лепестки ложится отсвет алый,
     они, казалось, украшали сад
     всего минуту или две назад.
     Я поднял взор - и розовые скалы

     вдали увидел, розовый простор
     и алых чаек над горой Столовой.
     Зачем же наш корабль кренится снова
     и потопить его готов раздор?

     За что такая мука нам, за что же?
     "Цветы твоей жене, сестре - да нет,
     твоей любимой матери букет.
     Кто человеку ближе и дороже?"

     Он очень черный, маленького роста,
     но без него Капстад непредставим,
     как без горы, что высится над ним,
     без бухты и без черного зюйд-оста.

     Мы завели беседу о другом.
     И сердце, что от суеты устало,
     болеть за разговором перестало.
     Ночь, как прилив, полощется кругом,

     и синий цвет плывет на синем фоне.
     Я дал ему три шиллинга и два
     трехпенсовика. Всюду синева.
     Зачем все эти страхи и погони?

     "Привет хозяйке". Вот и весь рассказ.
     Я прочь пошел. За мной рванулся он
     и сунул мне еще один бутон.
     "Спасибо за беседу, мой баас!.."

     Струилась тишь, подобная реке,
     и вновь я был со всем на свете сущим:
     с минувшим, настоящим и грядущим,
     с людьми, страной и розами в руке.

ЧТО ЗНАЕШЬ ТЫ О МОРЕ?..

     Что знаешь ты о море, господин?
     Ты видишь белой пены жемчуга,
     ты видишь синеву морских равнин -
     но море злее лютого врага.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Скользят, как дети, волны вверх и вниз,
     спокойна бухты ровная дуга,
     но обернется бурей легкий бриз,
     с небес на землю полетят снега.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Вскипают ночь и ветер из пучин,
     а рядом - Смерть, сурова и строга,
     стоит, как полноправный властелин, -
     и до нее - едва ли полшага.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Ни на мгновенье не стихает шторм,
     ты - дома, но кругом метет пурга,
     а доме нет ни хлеба на прокорм,
     ни хвороста, ни дров для очага.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Тяжелый вал взметнется из глубин,
     как серая подошва сапога:
     хлебнешь воды морской глоток один -
     и вся, как говорится, недолга.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Безумия тяжелая клешня
     сожмет, разденет душу донага -
     оно страшнее адского огня,
     но от него не бросишься в бега.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Что знаешь ты о море, господин?
     В камнях шныряет рыбья мелюзга,
     ревниво ждет морской аквамарин,
     чтоб нас отправить к черту на рога.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

     Трех сыновей, доживших до седин,
     гляди, встречает древняя карга, -
     живым не возвратится ни один
     сегодня на родные берега.

     А ты твердишь, что рыба дорога.

МОЛИТВА О ШХУНЕ "СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ"

     Замолк водою залитый мотор.
     Об дерево истерты в кровь ладони.
     Мы тяжко дышим - загнанные кони -
     и только к небу обращаем взор.

     Среди валов, как между темных гор,
     трещит и стонет шхуна