- Ты помнишь, ты сказал что-то о его датировке? Что провал  образовался
около пятнадцати тысяч лет назад? Ты ведь это сказал?
   Лицо Рикки стало настороженным и непроницаемым, но он кивнул.
   - Но кто сказал это тебе? От кого ты это узнал?
   - Кто-то сказал, - глухо ответил Рикки. По-видимому, он  не  ждал,  что
ему поверят.
   Эллен сдвинула брови.
   - Послушай, Рикки! Доктор Картрайт решил, что кто-то рылся в бумагах на
его столе и прочел об этой датировке. Он утверждает, что никому  ни  слова
не говорил о своих выводах. Это может привести к неприятностям. Если  тебе
стало интересно и ты заглянул в его записки, скажи об этом прямо. Конечно,
так делать не следовало, но, если все выяснится, про это скоро забудут.
   - Я не трогал его записок, - печально  сказал  Рикки.  -  Я  не  помню,
откуда я это знаю, но я даже не подходил к его столу. Честное слово!
   К несчастью, Картрайт и  Пени  уже  успели  приступить  к  объяснениям,
которые закончились тем, что они оба вылетели из  столовой  сквозь  стену,
которая отнюдь не была рассчитана на  подобный  натиск,  отчего  у  повара
Барни началась настоящая истерика. И тут на сцене появился Джордан.
   Рикки рассказал  ему  обо  всем.  Он  сказал,  что  откуда-то  узнал  о
датировке Большого Разлома и упомянул о ней в разговоре с доктором  Скотт,
когда речь зашла о геологии планеты. Он не помнит,  откуда  он  узнал  эту
цифру, но бумаг Картрайта он не трогал.
   Во всяком случае, мальчик сам пришел и рассказал! С другой стороны, он,
возможно, подумал, что иначе об их разговоре расскажет Эллен Скотт...
   Мысли Джордана на мгновение обратились к Эллен. Вот она  тоже  считает,
что люди, выбравшие своей профессией освоение далеких  планет,  не  должны
заводить семью. Как она права!
   На этом все и кончилось. Картрайт и Пени, дав выход взаимной антипатии,
как будто даже наладили Отношения. Но на лице  Рикки  застыло  испуганное,
безнадежное выражение, и Джордан приходил в отчаяние, потому что никак  не
мог найти линию поведения, которая не вызвала бы еще  большего  отчуждения
между ним и мальчиком. Однако если Рикки действительно  имеет  обыкновение
рыться в чужих вещах - а ведь в конце концов Кора обвиняла  его  именно  в
этом, - то необходимо принять какие-то меры.
   Но какие?
   Джордан   вздохнул,   вновь   перемотал   пленку   и   заставил    себя
сосредоточиться на сообщении Вудмена. Он успел прочесть три кадрика, когда
тишину нарушил панический вопль, донесшийся со стороны леса.
   - Оомощь! Ааул! Яолы! Ааул!
   Джордан метнулся к двери, схватив на бегу  фонарик.  Впрочем,  все  три
луны уже взошли,  и  даже  их  света  было  бы  вполне  достаточно,  чтобы
разглядеть дородную фигуру, неуклюже мечущуюся среди хижин.
   - Барни! - закричал Джордан. - Остановитесь! Что с вами?
   Барни (сто двадцать килограммов на Земле и под сто пятьдесят на Лямбде)
замер на  месте  и  замигал,  ослепленный  лучом  фонарика.  Потом  провел
огромной ладонью по лицу. Джордану  показалось,  что  рот  повара  замотан
шарфом. На Барни была фланелевая пижама ослепительной расцветки, и он  был
бос. Повар сорвал с лица шарф - если это был шарф  -  и  отшвырнул  его  в
сторону. Теперь его слова стали чуть более внятными.
   - Дьяволы в ысу! Хватили мея! Запили ме рот кой-то дянью...
   Повар задыхался, по его лицу  струился  пот,  и  Джордан  не  на  шутку
испугался. Барни был прекрасным коком, но он легко приходил  в  сильнейшее
возбуждение, а добавочная сила притяжения на Лямбде  увеличивала  нагрузку
на его не слишком здоровое сердце. В этот момент рядом с отцом  безмолвной
тенью возник Рикки.
   - Что с ним такое?
   Джордан указал на свою хижину.
   - Отведи туда Барни и посмотри, что у него с губами.
   К этому времени вокруг них уже собралось несколько человек, в том числе
Эллен Скотт в пестром халате и Вудмен в измятой пижаме.  Джордан  попросил
Эллен зажечь лагерные прожекторы и собрать поисковую группу.
   Полчаса спустя рот Барни удалось отмыть от  липкого  вещества,  которое
склеивало его губы, и он уже настолько пришел в себя, что мог приступить к
объяснениям.
   - Я вдруг проснулся и обнаружил, что лежу  в  лесу.  Сырость  там  была
страшная.  -  Он  застонал.  -  Ох,  у  меня  уже  начинает  разыгрываться
радикулит. Я лежал на спине, и руки у меня были связаны не то веревкой, не
то еще чем-то. Рот у меня был залеплен, а на груди сидело что-то.  Я  едва
заметил его краешком глаза, как оно куда-то  девалось.  Только  вокруг  их
было много, и они все кричали.
   - Кричали? - переспросил Джордан. - То есть испускали какие-то звуки?
   - Нет, они кричали по-человечески. Я не мог разобрать что, но это  были
какие-то слова. Они все повторяли "собратья". Я только одно  это  слово  и
разобрал, но уж его расслышал ясно: "собратья". Тут я  высвободил  руки  и
схватил одного из них, только он меня ужалил, и я его выпустил.
   Он  показал  круглую  ранку:  у  основания  большого  пальца.   Джордан
тщательно смазал ее антисептической мазью.
   - Тут я вскочил и побежал к лагерю, - продолжал Барни. - Я был недалеко
от опушки и видел наши огни. Я бежал во всю мочь, но то и дело спотыкался.
- В его глазах снова мелькнул панический ужас. - Они мне  налепили  что-то
на рот, и я чуть совсем не задохнулся. Уж не знаю, что. Я  его  не  меньше
часа срывал...
   - Вот этот лист, - перебил Вудмен и показал всем  большой  лист  дюймов
двадцати в длину. Темно-серую поверхность листа покрывало еще более темное
вещество. - Он намазан каким-то клейким соком.
   - Но как вы  попали  в  лес,  Барии?  -  спросила  Эллен  Скотт.  Барни
недоуменно помотал головой.
   - Он отправился туда погулять, - сказал кто-то. - Отпечатки его  следов
ведут прямо к лесу. А вы не лунатик, Барни?
   - Но в таком случае откуда взялся бы лист? - осведомился Вудмен. - Ведь
он намазан соком растения, которое попадается в лесу крайне редко, а возле
вырубки нет ни единого экземпляра. Кроме того,  мы  нашли  место,  где  он
лежал. Два молодых побега согнуты и верхушки их вбиты в землю -  наверное,
с  их-то  помощью  и  были  прижаты  к  земле  его  руки.  Нет,  на  Барни
действительно напали, но кто?
   - Но, может быть, кому-то вздумалось пошутить?  -  медленно  произнесла
Эллен Скотт.
   Все на мгновение замолчали. Внезапно Рикки поднял голову  и  перехватил
взгляд отца. Его лицо утратило всякое выражение, но он ничего не сказал.
   - Все равно мы должны принять меры предосторожности, - сказал  Джордан.
- Лямбда всегда считалась безопасной планетой. По-видимому, мы  ошибались.
Пока  не  выяснится,  что  произошло,  я  запрещаю  выходить   из   лагеря
поодиночке. Те, кто ведет наблюдения в лесу,  будут  работать  парами,  не
выключая радиотелефонов. Мы установим слежение по  всем  личным  частотам.
Прожектора оставим включенными и выставим часовых. Достаточно троих, но им
придется непрерывно поддерживать связь  друг  с  другом.  Сменяться  будем
через каждые два часа. Доктор, вы не займетесь Барни?
   Врач кивнул и увел Барни  к  себе  в  хижину,  служившую  и  больницей.
Джордан задумчиво посмотрел на сына.
   - А ты иди ложись, Рикки... Если только не хочешь что-нибудь сказать.
   - Нет, - ответил Рикки. Он стоял совершенно прямо и неподвижно.
   - Ну, так иди к себе. Первыми дежурить будут...
   Джордан решил дежурить в первую  смену  -  все  равно  ему  не  удастся
уснуть. Ну зачем, зачем он взял Рикки в  экспедицию?  Либо  он  подвергает
мальчика опасности, либо - и это, пожалуй, хуже - Рикки  каким-то  образом
подстроил  то,  что  произошло.  Барни  постоянно  давал  ему   поручения.
Казалось, Рикки выполнял их с удовольствием, но кто может угадать,  о  чем
на самом деле думает подросток? Может быть, он  решил,  что  будет  смешно
посмотреть, как толстяк Барни станет в панике метаться по лесу?  Но  каким
образом ему удалось это устроить?
   И тут Джордан вдруг вспомнил, что как-то застал Рикки за чтением земной
энциклопедии. Он штудировал статью о гипнотизме.
   А если Рикки тут все-таки не при чем,  то  как  объяснить  это  нелепое
нападение на повара?


   На вершине самого  высокого  из  ближайших  к  вырубке  деревьев  сидел
Длинный Меч и в ожидании рассвета  печально  размышлял  о  неудаче  своего
плана.
   Привести в лес Самого Большого  из  Большого  Племени  оказалось  очень
легко. Он  уже  давно  обнаружил,  что  какую-то  часть  суток  они  лежат
горизонтально в своих укрытиях, плотно закрыв глаза, и именно в  эти  часы
они более чувствительны к мысленному воздействию, чем когда двигаются.
   Глаза  Длинного  Меча  закрывались  изнутри,   а   потому   его   очень
заинтересовали глазные веки. Он лишь с трудом  удержался  от  того,  чтобы
поставить два-три  эксперимента  с  веками  повара.  И  теперь  с  горечью
подумал, что отказался от них совершенно напрасно.
   В начале ночи он созвал двенадцать Собратьев, и все они, думая  вместе,
заставили Самого Большого встать и пойти в лес.  Длинный  Меч  решил,  что
восприимчивость Самого Большого должна возрасти,  если  они  заставят  его
снова лечь. Кроме того, вспомнив, как угасали  мысли,  едва  эти  существа
начинали дуть сквозь лицевую щель, он подумал, что это  отверстие  следует
хорошенько залепить.
   Теперь он понимал, что поступил  опрометчиво.  Едва  смазанный  клейким
соком лист был опущен на лицо Самого Большого, как глаза его раскрылись  и
настолько выпучились, что  едва  не  вылезли  из  орбит.  Собратья  успели
вовремя перехватить зловещие мысли огромного существа и спаслись на дереве
- все, кроме него. А ему впервые в жизни пришлось пустить в ход свой  шип,
чтобы освободиться. Затем, свирепо размахивая огромными  руками,  существо
неуклюже вскочило на ноги. И тут  уж  пришлось  распроститься  с  надеждой
установить с ним контакт. В его мыслях была такая сумятица,  что  Собратья
поспешили отступить подальше, туда, где взаимодействие деревьев  и  других
лесных созданий снизило интенсивность мыслей Самого Большого до  терпимого
уровня.
   Длинный Меч был поражен  невысокой  степенью  интеллекта,  проявленного
Самым Большим. Существо  даже  не  попыталось  его  понять.  Мысли  Самого
Большого были даже еще более нечеткими, чем у тех его соплеменников,  кого
он успел исследовать. Не ошибся ли он? Может быть, рост  и  объем  у  этих
чудовищ  не  находятся  в  прямой  связи  с  интеллектом?  А  может  быть,
зависимость тут обратная?
   Длинный Меч внезапно почувствовал страшную  усталость.  Ему  захотелось
пить. Он соскользнул в полную  дождевой  воды  выемку  гигантского  листа,
чтобы впитать воду через миллионы устьиц своей кожи и обдумать новый план.


   На следующее утро в лагере царило довольно унылое настроение.  Все  без
исключения не выспались, а теперь им  еще  предстояло  изменить  полностью
разработанную программу исследований, так чтобы никому не пришлось  ходить
в  лес  одному.  Неведомая  опасность,  которая  накануне  ночью  казалась
интригующей,  утром  превратилась  в  источник  неприятностей  и   неясной
тягостной тревоги. К тому же возможно, что  ночное  происшествие  все-таки
было делом рук изобретательного мальчишки, склонного к глупым шуткам.
   Те, кто работал в лесу,  ушли  из  лагеря,  те,  кто  вел  лабораторные
исследования, занялись своим  делом,  стараясь  не  думать  о  посторонних
вещах. Рикки, которому в это утро совсем не хотелось сидеть  над  уроками,
забежал к Барни узнать, не надо ли ему помочь, и был  послан  в  оранжерею
нарвать гороховых стручков.
   Механическая работа помогала мальчику спокойно обдумать положение. Один
раз ему удалось спастись от этого ужаса, а теперь он вновь его настиг.  Но
было и что-то другое...
   Должно же существовать какое-то объяснение!
   Когда он уехал из дома в Антарктике, ему казалось, что все неприятности
остались позади. Больше ему не нужно будет постоянно следить за  собой  из
опасения проговориться. И не надо  будет  бороться  с  искушением  -  ведь
иногда почти против воли он, не сдержавшись, бросал им в глаза правду ради
удовольствия посмотреть, как они  из  этого  выпутаются.  Он  освободился!
Совсем освободился!
   И вот все началось сначала. Кругом только  и  говорили,  что  о  разных
научных проблемах и открытиях - откуда же он  мог  знать,  что  он  слышал
по-настоящему, а что нет? И как  поступить,  раз  уж  эта  неведомая  беда
настигла его и здесь?
   Однако у него  есть  одна  надежда.  Во  всяком  случае,  к  тому,  что
произошло с Барни, он никакого отношения не  имеет.  Если  бы  только  ему
удалось узнать, как  это  произошло  на  самом  деле,  найти  убедительное
объяснение, которому поверили бы все, - вот тогда он рискнул бы довериться
кому-нибудь, рассказать, каким образом он, сам  того  не  замечая,  узнает
вещи, которые не должен был бы узнавать...
   Но даже если из этого ничего не выйдет, все-таки лучше что-то делать, а
не сидеть сложа руки и ждать очередного скандала.
   Рикки отнес горох на кухню и пошел бродить по  вырубке.  Влажная  рыжая
земля блестела под лучами солнца как масляная краска. Там и сям  он  видел
отпечатки больших ступней Барни. Они вели от лагеря и к лагерю, они манили
в лес. Там, среди черных листьев и  еще  более  черных  теней,  притаилась
какая-то настоящая, осязаемая опасность, от которой можно было  избавиться
при помощи палки. Возле хижины его отца лежала груда палок,  заготовленных
для исследовательских партий. Рикки выбрал палку потяжелей и потолще.


   Длинный Меч кончил пить - или, если хотите, купаться - и, выбравшись из
обмелевшей лужицы в чаше листа, развернул перепонки, подставляя их солнцу.
В эту минуту он больше всего  походил  на  летучую  мышь.  Черные  пленки,
которые протянулись от  его  рук  и  ног,  в  свернутом  виде  были  почти
незаметны. Но, раскрытые во всю ширину, подставленные солнечным лучам, они
занимали более двух квадратных футов.  Эти  перепонки  поглощали  световые
волны всего видимого спектра, а также значительную часть  ультрафиолетовых
и инфракрасных. Подобно большинству живых организмов  на  Лямбде,  Длинный
Меч поддерживал свое существование интенсивным фотосинтезом.
   Он только-только начал оправляться от утомительных происшествий прошлой
ночи (всякая деятельность в темноте приводила к быстрому истощению), когда
из леса донесся зов:
   - Большеног уходит, Длинный Меч! Большеног отправляется в  Путешествие.
Ты хотел посмотреть, как это происходит. Иди быстрее!
   Перепонки тотчас же скрутились в тугие  валики,  плотно  прилегающие  к
рукам и ногам, и Длинный Меч  стремительными  прыжками  понесся  по  лесу.
Долгое Путешествие было для  него  полнейшей  тайной  -  как  и  для  всех
Собратьев, пока ими не овладевало непреодолимое стремление уйти.  Но  если
остальных эта тайна не интересовала, то Длинный  Меч  очень  хотел  в  нее
проникнуть.
   Вскоре он добрался до  опушки  леса  у  края  Большого  Разлома.  Около
двадцати Собратьев сидели на площадке над отвесным обрывом. Среди них  был
и Большеног: его ступни подергивались от  нетерпения.  Когда  Длинный  Меч
опустился на площадку. Большеног вскочил, торопясь поскорей отправиться  в
путь.
   - Куда ты идешь? - спросил Длинный Меч. - Чего ты там ищешь, Большеног?
Зачем тебе идти через пустыню, где нет ни воды, ни тени? Ты и  полпути  не
пройдешь, как превратишься в сухой сучок.
   Но мысли Большенога были  отключены:  его  больше  не  интересовали  ни
Длинный Меч, ни Собратья, ни опасность,  грозившая  Дереву.  Он  не  знал,
зачем ему нужно спускаться туда, где простерлась пустыня из сухих  скал  и
камней. Он не сознавал ничего,  кроме  желания  скорее  уйти.  Спрыгнув  с
площадки, Большеног перелетал с уступа на уступ, пока не достиг  подножия.
И ни разу не оглянувшись, он направился через  широкую,  усеянную  камнями
равнину, туда,  куда  указывали  длинные  тени,  отбрасываемые  восходящим
солнцем.
   Длинный Меч грустно смотрел ему вслед. К нему самому тот зов,  которому
подчинился Большеног, придет  еще  почти  через  год,  а  потому  мысль  о
собственном Путешествии пока его не тревожила. Он  знал,  какие  опасности
подстерегают Собратьев на сухих равнинах, а  так  как  привычка  логически
мыслить была развита у него особенно сильно, дальнейшая судьба  Большенога
не могла не внушать ему тревоги. Равнина простиралась до самого  горизонта
- по крайней мере на двенадцать  миль.  А  на  горизонте  тянулась  темная
полоса, которая, возможно, была продолжением их леса. И Длинный Меч  никак
не мог понять, зачем Большеногу понадобилось идти туда - и не только  ему,
но и многим тысячам Собратьев, из поколения в поколение покидавших  родной
лес.
   Он вернулся к вырубке и примостился на высокой ветке. Большого  Племени
почти не было видно. Длинный  Меч  заметил,  что  от  тех,  кто  находился
поблизости, исходит смутная тревога - это чувство  было  ему  незнакомо  и
показалось неприятным. Необходимо было найти какой-то способ отделить одну
особь от остальных, раз уж прямолинейный метод оказался неэффективным.
   Внезапно он  отчетливо  осознал,  что  одна  особь  уже  отделилась  от
остальных и медленно движется в его направлении.


   Рикки  заметил,  как  из  лесных  теней  выпорхнула  черная  фигурка  и
опустилась на черный лист. Едва  она  перестала  двигаться,  он  сразу  же
потерял ее  из  виду,  но  затем,  отчаянно  напрягая  зрение,  сумел-таки
различить ее на еще  более  черном  фоне.  Неторопливо,  словно  бесцельно
прогуливаясь, Рикки направился туда. Исподтишка он разглядывал неизвестное
существо: бесформенное туловище около четырех дюймов  в  длину,  голова  -
примерно в два раза меньше - соединена с туловищем короткой шеей. Существо
опиралось на согнутые передние конечности, а задние торчали  вверх  углом,
как ноги кузнечика; конечности были  примерно  вдвое  длиннее  туловища  и
головы, вместе взятых. Подойдя поближе, Рикки  различил  большие  выпуклые
глаза. Они были серыми, с черной вертикальной полоской зрачков, и занимали
больше половины  всей  головы.  Всю  описанную  фауну  Лямбды  Рикки  знал
наизусть, но это существо ни в  одном  списке  не  значилось.  Он  уже  не
сомневался, что перед ним один из "дьяволов" Барни.
   Существо продолжало сидеть на большом листе и как будто не замечало его
приближения. Еще один шаг - и можно будет дотянуться... а-а-ах!
   Рикки уже почти сомкнул пальцы, но Длинный Меч  перепрыгнул  через  его
голову, опустился на землю за его спиной и  вскочил  на  соседнее  дерево.
Рикки тихо повернулся и  снова  начал  медленно  подкрадываться  к  черной
фигурке. Он бормотал про себя ласковые слова, заимствованные у  приятелей,
которые разводили кроликов и морских свинок:
   - Ну иди же, иди к дяде. Он тебе больно не сделает. Ну чего ты боишься?
Иди, зверик, иди...
   Длинный Меч, выпорхнув из-под его опускающейся ладони, сел на ветку еще
на десять шагов дальше от вырубки.
   И Рикки углубился в чащу, совершенно забыв, что ему запрещено уходить с
вырубки. Он забыл обо всем на свете - так ему не  терпелось  схватить  это
существо, рассмотреть его как следует, подержать в руке, приручить. Палка,
которую он столь тщательно выбирал, забытая, валялась на опушке.
   Длинный Меч начал сердиться. Он не боялся,  что  его  поймают,  но  ему
некогда было играть с этим существом в салочки. Он  хотел  приручить  его,
добиться, чтобы оно его поняло,  однако  мысли  существа,  казалось,  были
отключены. А главное, оно то и дело прибегало к  бессмысленному  выдыханию
воздуха через лицевую щель, из-за которого добраться до его сознания  было
невозможно.  И  приходилось  все  время  быть   настороже,   чтобы   точно
предугадать момент, когда  оно  сделает  хватательное  движение.  В  конце
концов Длинный Меч  забрался  на  ветку  высоко  над  головой  существа  и
принялся обдумывать положение.
   А у подножья Дерева Рикки испытывал все эмоции охотничьего пса, который
облаивает белку, уютно устроившуюся на недоступной высоте. Он  чувств