пользовался и  которая
так  же  бесстрастно  им  воспользовалась.  Допустим,  она  была  красивая
женщина,  престижная  женщина  высокого  полета,  более  того   -   хорошо
стряпающая женщина. Но разве все это - повод, чтобы ее не забывать?
     Почти как жители разных планет,  которые  случайно  соприкоснулись  и
разлетелись по окраинам Космоса,  думал  Иван,  начитавшийся  в  молодости
всякой космической ахинеи, и даже хуже, чем  разных  планет.  У  тех  хоть
утешение есть, что они из разного биологического теста...
     Возвращаясь после утренней репетиции с реквизитом  в  гримерку,  Иван
увидел, что  в  коридоре  на  чьем-то  контейнере  сидит,  болтая  ногами,
длинноволосая женщина, похожая на Майю, и разговаривает с  каким-то  лысым
из дирекции. Иван не удержался - подошел поближе. Она обернулась.
     И  он  воскликнул  то,  чем  приветствовать  можно  было  разве   что
возникшего из воздуха джигита Гришу:
     - Вах! Шайтан!..
     Как оно сорвалось с языка, Иван и сам не понимал.
     - Ну, вот и он, - сказала Майя. - Привет. Я уж  думала,  ты  на  весь
день репетировать зарядился.
     -  Надо  же  и  пообедать,  -  изумленно  ответил  Иван,  подумал   и
посоветовал: - Ты причешись, у тебя вся голова белая.
     Майя провела рукой по  волосам  и  растерянно  посмотрела  на  полную
пригоршню тополиного пуха.
     -  Только  что  причесалась!  -  пожаловалась  она.  -  Это  какое-то
стихийное бедствие!
     - Пошли, - сказал Иван, подхватывая ее дорожную сумку.
     В парке царила зима - все газоны были затянуты белой пеленой,  у  ног
гуляла пушистая поземка.
     Вечером, после представления, они пришли в тот самый номер-люкс, где,
кроме стульев, на сей раз  не  было  и  горячей  воды.  Иван  постелил  на
подоконник чистое полотенце и сервировал ужин - бутылку лимонада и пирожки
с мясом.
     Все было очень просто - каждый из них поступал, как  ему  вздумается.
Он ни с того ни с сего оставил ее ночевать в своей гримерке. Она ни с того
ни с сего примчалась к нему в Днепропетровск. Главное - не пытаться понять
друг друга, все равно это невозможно, думал Иван. Хорошо - и ладно.
     Кровать, стоявшая посреди странного люкса, была широкой, но  довольно
жесткой. Иван оставил открытой дверь на балкон, потому что было жарко,  на
шторы задернул - в напрасной надежде  спастись  от  пуха.  Майя  вышла  из
ванной, где кое-как привела себя в порядок, и улыбнулась ему.
     - Кусочек секса? - вдруг спросил Иван. Это были  единственные  слова,
которыми он умел  предложить  близость.  Он  сказал  эти  слова,  искренне
надеясь, что Майя поймет - это у него просто такая  шутка,  и  тогда  была
шутка, это просто ему нравится так шутливо начинать...
     - А почему бы и нет? - ответила она, и он услышал - поняла, поняла...
     - Иди сюда, - прошептал Иван, потому что с голосом что-то  сделалось.
- Ну, иди...
     И сам шагнул ей навстречу.
     Надо бы включить Мэгги,  подумал  Иван,  надо  бы  и  хоть  свечку  в
подсвечник сунуть и зажечь... Но Майя уже гладила его по волосам, по лицу,
приласкала и шрам на виске.
     Было все то же, что и обычно. Но почему-то делалось страшно.  Уж  эта
ночь точно была последней!
     Хотелось взять от этой ночи и от этой женщины все, все! Но для этого,
как полагается здоровому и крепкому мужику,  дать  женщине  то,  чего  она
хочет. Да, но чего она хочет? Если верить ее рукам, ее  дыханию,  испарине
на ее коже...
     У Ивана опять, как тогда, заложило уши.
     Не стало времени и воздуха.
     Он не услышал, а почувствовал, что Майя шепчет какие-то слова.
     Он хотел отжаться, оторваться от ее тела - она не пускала.
     Но он все же высвободился.
     Прямоугольник  широкого  окна  вместе  со  шторами   поехал   вправо.
Качнулся. Поехал влево.
     Иван сел и встал. Окно продолжало гулять. И  впридачу  он  ничего  не
слышал. Воздух - и тот изменил свои свойства.
     Иван попал непонятно куда. Срочно нужно было вернуться.
     Спасти могли только они - мячи.
     В сумке лежали старые, с которыми он не расставался.  Иван  побрел  в
прихожую, удержался за косяк и выволок сумку. Открыл... не  нашел  в  себе
сил даже удивиться...
     В сумке лежали его рабочие мячи, которым сейчас полагалось ночевать в
цирке. И Хвостик - верхним...
     Примолкший было Мэгги забормотал,  загудел  органными  аккордами.  По
улице пронесся поздний автомобиль, свет фар проскочил в комнату и метнулся
в глаза с застежек бархатной книги.
     Стараясь не оборачиваться к Майе, Иван взял из  сумки  семь  надежных
мячей. Перед ним не было того цветного витража, было лишь окно. Ну,  пусть
окно... За ним все-таки небо.
     Он запустил первую комбинацию - и еле успел собрать выброшенные вверх
мячи. Они показались чугунными ядрами. Как будто  он  репетировал  круглые
сутки.
     Иван повторил ее, выбросив мячи с такой силой, что  они  ударились  в
потолок. И опять он собрал их лишь чудом.
     Но спасти, вернуть слух и ощущение реальности, могли только они.
     Иван кидал мячи, обливаясь потом, безумно  боясь  одного  -  что  они
опять нальются чугуном и окажутся ему не под  силу.  Кидал,  повторяя  все
комбинации, которые входили в  номер,  и  никак  не  мог  вернуться...  не
получалось...
     Мячи давили, прижимали его к земле, высоты не  хватало.  Он  упал  на
колени - стало легче, но и опаснее. Он уже не мог прибрать  к  рукам  косо
полетевший мяч. Нужна была высота.
     Иван осторожно поднялся на ноги. Высота была за балконной дверью. Как
отодвинуть штору, не выпуская мячей?
     Штора  сама  медленно  отползла  в  сторону.  Мячи  потянуло,  словно
сквозняком, туда - на свежий воздух. Ивана потянуло за мячами.
     Ночь ждала его. Он удивился - как  это  ему  раньше  не  приходило  в
голову кидать под ночным небом? Уж тут-то он точно был наедине с  собой  и
Мадонной.
     Над балконом нависал другой балкон. Но, если стать спиной к  улице  и
запрокинуться, для мячей открывалась неслыханная высота. Он так и сделал.
     Ему уже приходилось из баловства жонглировать лежа. Руки  это  умели.
Вот и сейчас он лег голой спиной на прохладный и приятный ночной воздух. В
нем висели ласковые пушистые снежинки. Иван даже улыбнулся  -  вот  так  и
должно быть! Если Мадонна есть, ей это должно понравиться.
     Мячи колебались в воздухе. Иван понял - они не от его рук  отрываются
и  в  руки  возвращаются,  а  скачут  по  ступеням  у  подножия  незримого
пьедестала. Вот что пригодится для  номера...  вот  откуда  начнется  тема
Мадонны...
     И ступени действительно возникли.  Устланные  пухом,  эти  стеклянные
ступени висели в  воздухе  и  вели  к  пьедесталу.  На  них  валялось,  не
соскальзывая,  что-то  пестрое,  изломанное,  с  радужными  боками.   Иван
запрокинулся еще больше - далекая  фигурка  возникла  в  той  точке,  куда
сходились ступени. Мадонна не спускалась с  пьедестала  -  просто  фигурка
росла, оставаясь при том неподвижной.
     Ивану становилось все труднее держать прогиб, но и терять  высоту  он
тоже  не  мог.  Фигура  в  мантии  приближалась.  И  вдруг   ее   движение
остановилось.
     Так  не  могло  продолжаться  вечно!  Она  замерла,  а  он  продолжал
удерживать над головой облако мячей,  растворенное  в  снежном  облаке,  -
теряя при этом силы.  Вот  и  шея  заныла.  И  воздух  перестал  проходить
напряженным горлом... да что же это такое?
     Я делаю невероятное, думал Иван, а она все не сходит с пьедестала!
     Впрочем,  пьедестал  еще  приблизился.   Теперь   Иван   ясно   видел
математически точные параллельные складки мантии и круглые завитки кудрей,
безупречный белый овал, в  котором  должно  было  возникнуть  и  никак  не
возникало лицо.
     Но это чудовище не  может  сойти  с  пьедестала,  чтобы  отереть  лоб
умирающему Жонглеру, понял вдруг Иван, у него и ног-то там, под складками,
нет!
     Это чудовище может  только  требовать  его  жизни,  как  требует  сию
минуту, питаться ею и наконец пожрать без остатка, ничего не  оставляя  на
завтра. Завтра найдется другой дурак. Даже если он сейчас упадет и  умрет,
оно даже не поймет - примет как должное. Потому как ему нечем  понимать  -
бледно-золотые кудри приклеены к чему-то плоскому.
     Майя разгадала чудовище, она пыталась предупредить!  Но  она  еще  не
понимала, что творится у нее на глазах. Иначе...
     Иван хотел собрать мячи - и не смог.  Как  раньше  он  силой  взгляда
держал над запрокинутой головой красное мерцающее облако, так  оно  теперь
держало его, двигало его руками, не отпускало его глаз.
     И он желая освободить горло и вернуть дыхание, прогибался все больше.
Глаза уже застлало белое, нежное, ласковое, шелковистое... и все... и лечь
на растворенную в воздухе белизну...
     Позвать на помощь было нечем.
     Вдруг  тонкие  руки  обхватили  его,  рванули  к  себе,   встряхнули.
Потерявшие опору и власть мячи посыпались вниз, даже  не  задев  его.  Они
семь раз стукнули об асфальт  и  разбежались,  легли  отдыхать  в  пуховых
покрывалах.
     - Сумасшедший! - крикнула Майя. - Нет, ты действительно  сумасшедший!
Стой, стой... вот так...  Только  не  оборачивайся,  милый,  не  надо,  не
оборачивайся... все в порядке...
     Когда она  втащила  его  в  комнату,  Иван  освободился  от  ее  рук.
Наваждение немного  отступило,  но  все  еще  висело  в  воздухе  там,  за
балконной дверью, которая сама задернулась шторой. Штора задела  бархатную
книгу и та, раскрывшись на лету, упала.
     - Пойду мячи соберу, - смутно соображая, сказал Иван.
     - Успеешь!
     Майя отвела его к постели и усадила. Потом встала коленом на  постель
и прижала к груди его мокрую голову.
     - Господи, какой же ты сумасшедший... - повторяла она. - Иначе ты  не
можешь? То апельсины, то мячи... Горе ты мое...
     И стерла тополиный пух с влажного лица краем измятой простыни.
     Иван молчал. Он не понимал, что такое с  ним  случилось.  Мир  вокруг
никак не становился прежним, нормальным миром, уши не отпускало,  время  и
воздух неохотно возвращались.
     - Ты же мог упасть, - причитала перепуганная Майя. -  Это  же  шестой
этаж...
     Он хотел ответить, но голос отказал. Да и слова все рассыпались,  как
мячи, разбежались, спрятались, улеглись в белых пуховых просторах и  стали
недосягаемы.
     Иван помотал  головой.  Майя  отстранилась  -  и  тут-то  он  наконец
действительно ощутил испуг.
     Обхватив Майю, неловко прижав ее к себе, Иван  уткнулся  лицом  ей  в
грудь, так, что еле дышал. И она тоже обнимала его, и наваждение меркло, и
если бы Ивану хоть раз в жизни довелось переплывать буйную  реку,  тонуть,
чудом выбираться на мелководье и без сил падать на мокрый песок  с  единой
мыслью - спасен! - он бы наверняка вспомнил сейчас это.


     В комнате становилось все светлее.
     Посреди нее, словно в королевской опочивальне, стояла  постель.  Едва
прикрытые простыней, там спали мужчина и женщина.
     Мужчина вздрогнул, забормотал, сел с закрытыми  глазами  и  поднес  к
лицу сжатые кулаки. Женщина, как бы и не просыпаясь, тоже села, обняла его
и мягко уложила обратно. Только голову мужчины устроила не на  подушке,  а
на своем голом плече.
     - Все хорошо, все хорошо, милый, спи... - прошептала она.
     Он обнял ее, прижался - и действительно  кошмарный  сон  погас,  лицо
мужчины прояснилось. Она же лежала с открытыми глазами, в неудобной  позе,
придерживая рукой плечи  мужчины.  Но  усталость  была  велика  -  женщина
уснула, сохраняя неловкое и крепкое объятие.
     На полу лежала раскрытая книга в бархатном переплете и с  застежками.
Еще ночью она упала с подоконника, на котором  и  без  нее  всякого  добра
хватало  -  в  комнате,  кроме  постели  и  телевизора,  мебели  не  было.
Раскрылась она картинкой вверх.
     Картинка была прочно приклеена к странице каким-то неудачным клеем  -
края ее оказались как бы в желтой рамке с потеками.
     Это  была  небольшая,  но  очень  тщательно  выполненная   акриловыми
красками работа. В голубом  неземном  воздухе  висела  широкая  стеклянная
лестница. Она была  устлана  клочьями  белого  пуха  и  усыпана  осколками
каких-то пестрых и навеки ненужных  предметов,  в  том  числе  и  радужных
стеклянных  шаров.  Ступени   сходились   вверху   у   подножия   высокого
царственного пьедестала.
     Пьедестал был пуст.