Евгений Торопов
 Рассказы

Шестьдесят восемь
Киберужас
Жертвоприношение
Игра до полного поражения
Через миллиард лет после конца света
Легенда о Великой Тайне
Марсианская любовь
Наш новый мир
Раньше надо вставать
Сказка с Дикого Востока
Одно из тысячи приключений командора ЮЮЮ
МАРОДЕРЫ




                              Евгений Торопов

                             Шестьдесят восемь

                                 (рассказ)



Бледно-серый Жарж упрямо лез вперед, хотя ноги давно стали ватными. Вперед,
только вперед, куда зовет неведомое Чувство. И уже потускнели нательные
защитные пластины, и Жарж уже не был похож на того статного красавца,
которым любовались (а в тайне завидывали) все без исключения друзья и
подруги, чьи жизненные территории пересекались с его Дорогой. Он вспомнил
молоденькую и застенчивую Шайту, которая стыдилась раскрыть свои тайные
симпатии и эмпатии при встрече с ним, хотя ничего зазорного в том не было.
Жарж - это ведь не какой-нибудь там плюгавый Мажор или плешивый Тишат. Жарж
- это ведь... Одним словом, ничего больше к этому не добавишь. Любимец и
краса всего местного Круга.

И вдруг опять, в который раз лопнул Покой. Краем своих больших глаз Жарж
отметил, что там, где он только что прошел, заискрилась поверхность, острые
язычки голубоватых молний почти долетали до него. Стало душно и тесно,
защитные пластины сильно нагрелись... Цель чувствовалась где-то совсем
близко, но добраться до нее сейчас же не было никакой возможности. Ноги
стали скользить по Поверхности из-за высохшей смазки... Да, это лопнул
Покой и пора уходить отсюда чтобы не погибнуть. Жарж взмахнул длинными во
все тело, прочными крыльями и взлетел. Спустя мгновение он вырвался из
хищных лап смерти, но главное, ради чего он испытал такие тяготы исчезло.
Он потерял из виду Цель... Теперь надо было начинать все сначала...

Он полетал кругами, повернул назад и, наконец, нащупал очень слабое и
отдаленное Чувство Цели. Тогда он опустился на Поверхность в этом месте и
опять побрел, устало перебирая шестью тонкими многосуставными ногами...
"Интересно, отчего это происходит? Вряд ли от моего физического присутствия
- это было бы объективно бессмысленно."

Он остановился перевести дух, поднял две ноги и потер их друг о дружку.
Сухость медленно сменилась маслянистостью. И он побрел дальше туда, куда
его так необъяснимо тянуло...

"Покой нарушается скорее всего потому, что я мыслю, вспоминаю свой Круг.
Мысль, наверное, разрушает структуру Покоя. И если попробовать не думать ни
о чем... Ведь я верю что Цель существует и я достигну ее во что бы то ни
стало..."

И Жарж одолел много шагов вперед, как вдруг почти в самом конце пути вновь
взорвался Покой. "Да что ты будешь делать!"- в сердцах подумал он, но
успел-таки взлететь, оторваться от опасности и опять приземлиться где-то в
отдалении. "Верно замечено, что есть более важные вещи, чем состояние мира,
чем жизнь и смерть. Для меня, например, это желание найти Цель..."

Только с восьмой или с девятой попытки удалось осторожно пройти весь Путь.
Шестое чувство вело его через препятствия Поверхности, он огибал их справа
и слева, он полз вверх и вниз, он принюхивался, ощупывался и, наконец,
увидел ЕЕ: нечто белое на длинном сером плато. Все вокруг кричало, что это
и есть то, что он искал. Довольный Жарж насладился открывшимся зрелищем,
навдыхался благоухающего воздуха и кинулся внутрь, в самую гущу. Манна!..
О, Манна!.. Он совал длинный с утолщенным наконечником хобот в ее мякоть и
сосал, глотал вещество, приятно проходившее меж суставов в Мешок, закрытый
прочным хитиновым панцирем.

Когда Мешок стал тугим и тяжелым, Жарж собрал хобот и поплелся назад,
повинуясь теперь чувству любви к родному Кругу. Но прошел он едва три
десятка шагов, как снова, неожиданно и грузно началось обрушиваться
Пространство и не так как когда-либо прежде, а с чудовищной силой и
упорством; Вселенная рухнула. Затрещали пластины, ноги не выдержали и Жарж
медленно осел к Поверхности... Острые голубые молнии били часто и очень
больно, свет в одном глазу померк сразу, а вторая половина дня продолжала
существовать, но как в молочном туманце и стремительно тускнея... "Это
последний миг моей жизни",- подумал он.- "И я не увижу больше ни Шайту, ни
Тишата, ни Мажора, ни... никого!.."

Густая волна воздуха налетела, отбросила его, перевернула на спину. Но он
этого уже не знал.

                                   * * *

А далеко отсюда, от опасной Цели и тревожно погибшего Жаржа, находилась
Шайта. Вокруг было спокойно и мир был непоколебим. Вдруг она почувствовала
чье-то присутствие. Присмотревшись, она узнала своего друга по Кругу -
Мажора. Шайта подала ему приветственный сигнал и, легко взвившись,
подлетела поближе. "Давно тебя не видела. Как дела?" - "Привет, привет,-
поздоровался тот, медленно разгибая тонкие, но крепкие как сталь ноги,
чтобы хоть чуть-чуть, хоть для собственного удовлетворения быть повыше и не
казаться дородной Шайте каким-нибудь жалким лесным муравьем.- Кстати, у нас
новая Цель появилась. Вон там." - "Не знала. Ну и как?" - "А дело в том,
что Цель эта очень необычна. Это Великая Цель, но возле нее весьма
беспокойно пространство. Я только что прилетел оттуда, видел ее, но
пришлось на время от нее отказаться. Совсем рядом был такой мощный прорыв
Покоя, что я потерял часть ноги и... вон посмотри, - он показал Мешок, -
даже здесь трещины пошли.

Шайта посочувствовала и с ноткой темного предчувствия спросила: "А Жаржа ты
там не видел?" - "С ним можешь прощаться!",- раздался печальный голос
сверху. К Поверхности быстро спикировал и невдалеке от них сел Тишат. -
"Что ты сказал?"- резко переспросила она. - "Видел я Жаржа у новой Цели,-
мрачно и раздраженно ответил Тишат.- Он погиб ради нее." - "Я никогда в это
не поверю!"- вскричала Шайта, отпрянула, пытаясь сдержать свой порыв, но не
смогла и тогда быстро поднялась в указанном направлении.

С трудом отгоняя от себя манящий зов Цели, она искала и искала Жаржа,
пренебрегая частыми прорывами и вскоре почувствовала его, великого и
любимого, дерзновенного и непобежденного. Он лежал на боку, подняв длинные
узелковатые ноги над Мешком. "Ах!- горько подумала Шайта и глаза ее
затуманились.- Наверное это для меня он приготовил полный Мешок, для
меня..." И она отдала волю чувствам... Проклятая Цель! Погубила его! Шайта
видела как возникла Она, черная и страшная, круша Мир на своем пути, но
бесстрастно сидела, лишь опустив крылья. Стало горячо и больно, а молнии
все зажигались.

И...

                                   * * *

...Хлоп! Раздался сухой щелчок резины о стол.

- Еще одна есть!- проговорил поручик Орлов, разглядывая на столе
неподвижную черную точку.- Слышь, Михайло! Уже шестьдесят седьмая за день,
а ты говоришь под Оренбургом больше было,- он поправил пустую портупею и
посмотрел на сослуживца.

- Брось, Алешка!

- Ну-дак, ведь заедают же...- осторожно проговорил он, медленно поднимая
руку с хлопушкой, и... бац!.. Шестьдесят восьмая!

В конце избы скрипнула дверь и вбежал разгоряченный посыльный.

- Господин поручик! Повстанцы атакуют!- пролаял он, едва дыша.

- Всех в ружье!- вскакивая, крикнул Орлов.

Посыльный выскочил, тяжело хлопнув дверью. Посыпалась штукатурка с потолка.
Звякнул палаш. По скрипящим доскам пола протопали еще две пары сапог. Еще
раз громыхнула дверь и снова посыпалась штукатурка. За окном раздавались
крики, проскакали гигикающие драгуны, захлопали отдаленные выстрелы и
жахнула пушка.

В раскрытую ставню врывались жаркие желтые лучи, а на столе, в их свету
остались лежать: горстка овсяной каши и несколько темных застывших мушек.


                              Евгений Торопов

                                 Киберужас

                        (футуристическая зарисовка)



Когда Петр засыпал, ему снились чудовищные сны о беспробудно диком прошлом
его родины.

Во снах Петр представал то как полунищий гражданин страны, с которого милое
государство сдирает непомерно высокие налоги; то на родненьком заводе до
полугода не выдают зарплату; а то вдруг представлялось, попал он в "горячую
точку" планеты - в неизвестную доселе страну защищать никому неизвестное
правительство против жестокой оппозиции под грифом: "пушечное мясо". Во сне
он подрывался на минах и прах тысяч кусочков его тела горько оплакивали
многочисленные родственники и мал мала меньше горемычные дети.

Просыпался Петр в холодном поту от тиканья будильника, словно от бомбы с
заведенным часовым механизмом и, обессиленный, выкуривал не одну сигарету,
пока не подходило время идти на работу.

- Настаиваю проветрить помещение! - с металлическим контральто заезжал в
комнату домашний робот и Петр вздрагивал.

Он обреченно шел к кондиционеру, занимавшему почти все окно и слышал:

- Вставьте в прорезь Вашу кредитную карту...

Потом Петр шел чистить зубы и под краном поблескивали кнопки с надписями:
струйки в 1, 3 и 5 копеек в минуту.

Во время заказанного завтрака он даже и не смотрел на счет, ибо уже около
десяти лет заказывал по утрам одно и то же: высококалорийную
консервированную похлебку от "ЛУКойла" из продуктов нефтепереработки.

Петр выглядывал в окно: на горизонте курились трубы его Завода. По улицам
ползали едва видимые глазу с этой высоты роботы-уборщики. Жарило солнце.

И вот наступала пора идти.

Он поднимался на крышу небоскреба и за 5 рублей заказывал поездку на
аэролайнере. Но уже к середине пути он так издыхал от жары, что
останавливался на одной из висячих площадок и у хорошо знакомого лавочника
почти все карманные деньги отдавал за банку охлажденной колы. У Петра было
заведено так: если удавалось обойтись без колы утром и обойтись без колы
вечером, то эти деньги он тратил на пузырь кислорода для единственной
дочки.

Итак, жизнь у Петра более или менее сложилась удачно, а распорядок дня
четко и навсегда организован. И можно было спокойно утверждать, что Петр
счастлив, если бы не постигшее его именно сегодня несчастье. Петр, как и
всегда, вовремя приехал на рабочее место, но на этот раз мастер цеха
встретил его крепкими объятиями, что было подозрительно.

- Петр, - сказал мастер цеха, - ты уволен. Мы подыскали тебе более дешевую
замену.

... Ах, если бы не эта заминка, мы могли уверенно заявить: Петр более
счастлив наяву, чем во сне.


                              Евгений Торопов

                              Жертвоприношение

                                 (рассказ)



Вечер торопливо сгущался. Жирные тучи жались острыми контурами друг к другу
и, словно жмурясь, заслоняли диск луны. Время от времени мрачный глаз
небесного киклопа приоткрывался и тогда развалины старого завода заливало
неземным светом. Лужи на асфальте, эти подрагивающие зеркала, становились
кроваво-черными и пугающе бездонными.

Они сидели на пригорке, грязные, худые, обросшие, с отчаянием глядя на
прибывающую ночь и на шаманиху, на которую надеялись только потому, что
больше не на кого было надеяться. Шаманиха была сегодня совсем плоха.
Косматая и угрюмая, она зло поглядывала на Анну, вождиху племени и каждый
раз взгляд натыкался на проклятый амулет на ее шее, отбрасывающий блестки
неверного лунного света и каждый раз прокалывало сердце, а в душе вскипала
темная злоба. "Ах ты чудовище!" - думала она и вспоминала тот памятный,
последний удачный поход.

Во-первых, они приволокли тогда три огромных корзины болотных орехов. Ах,
какие это были орешки - отборные, сочные. В сладостной истоме воспоминания
она даже закрыла глаза и непроизвольно принюхалась. Но в ноздри как обычно
полез наглый дух прелого мира.

Кто-то чихнул. Шаманиха быстро посмотрела на возмутителя тишины. Этот
старый пердун Рэм был давней обузой племени. С каждым чихом из него выходил
последний ум и если бы не покровительство вождихи Анны, быть бы ему давно
кормом для болотных червей. Анна же как-то проговорилась, что он был ее
отцом.

- И когда ты станешь готова,- вдруг неслыханно громко спросил этот старик
Рэм.- Есть же охота.

Шаманиха быстро вынула из-за пояса плеть и хлестко ударила старика по
голове, отчего тот охнул и повалился набок, зажимая кулачком окровавленное
ухо.

- Не гневи богов, падаль!

Люди племени опасливо покосились на нее и так замерли, теснее прижавшись
друг к другу. Стало вдруг как-то холоднее. Грязные и голодные ребятишки,
сидевшие вместе со всеми, беззвучно зашвыркали носами и стали утирать сами
собой скатывающиеся слезы.

Шаманиха взглянула на хищное небо и вновь закрыла глаза, погружаясь в
воспоминания. В тот поход воительницы принесли богатую добычу. Платья,
посуда, несколько обуток и даже два ножа. Захваченный, среди прочего,
амулет при любом раскладе должен был достаться ей. Ибо кто общался с
богами, выклянчивая удачу, кто усладил их вкусным дымом? Шаманиха
старательно попыталась вспомнить момент, когда Анна отказалась отдавать
амулет. На всей ее памяти это был сильнейший случай неповиновения.

Она открыла глаза и придирчиво оглядела грозный вал туч, подминавший
хозяйку ночных небес. За несколько дней чувство голода у шаманихи
притупилось, зато обострилось и быстро набирало силу чувство обнаженности
перед космосом. Она полностью доверилась этим ощущениям и сейчас же впала в
легкое полузабытье.

                                   * * *

...Они шли гурьбой, вооруженные ржавыми штырями и напряженно всматривались
в смутные очертания предметов. Под ногами хлюпало. Ночь в кварталах была
совсем иной, чем ночь на старом заводе. Здесь было как-то больше жизни. Под
кустами копошились узелки длинных белесых червей. В воде, особенно что была
не над рыхлым асфальтом, нога раздвигала мягкие косы водорослей и пугливые
стайки маленьких змей бросались врассыпную, изредка попадаясь между
пальцами ног. С кем это происходило, причмокивал от удовольствия, откусывал
головку змейки и, крепче удерживая в руках слюнявую кожицу, выдавливал из
нее чуть солоноватую кашицу мякоти. Проходя под деревьями, чухоны всегда
вздрагивали, когда разбуженная птица вдруг начинала громко и задиристо
хлопать крыльями, издавая при этом рассерженные визги. Здесь, в кварталах
города, где вода не была покрыта масляной пленкой, где не было этих жутких
шлаковых куч, палящих лучами радиации, здесь жизнь кишела, сталкиваясь друг
с другом в смертельной схватке выживания.

Настороженно обойдя по периметру открытое пространство перекрестка, отряд
углубился во дворы домов, где начиналась чужая территория. Здесь жило
странное племя карлыков, коренастых людей, обитавших на первых этажах
домов. Возле подъездов они рыли грядки и растили на них такие вкусные
болотные орехи. Правда, их еще надо было отвоевать.

В сумерках раздался тонкий пересвист и чухоны замедлили шаг, сильнее сжав в
длинных руках острую арматуру. У некогда распределительной подстанции,
заросшей болотным бурьяном, возникло неясное движение и навстречу им
неровным строем выкатились молчаливые карлыки. В их глазах ужас мирился с
решимостью...

                                   * * *

Шаманиха внезапно вынырнула из зыбкого сна и отпрянула: на нее в упор
смотрела Луна. Ее всю затрясло крупной дрожью. Шаманиха повалилась на
землю, краем глаза замечая как люди расширили круг, завороженно глядя на ее
страдания. Как ей сейчас было одиноко! Сколько она себя помнила, ей всегда
было жутко одиноко.

Правое плечо свело ударом судороги. Неведомая силища схватила ее и ударила
оземь. Тело совсем не чувствовалось. В глазах стоял только яркий, мечущийся
круг луны. Потом исчезло все, а Вселенная нежно прижала ее к себе,
приласкала как пугливого ребенка и начала говорить. Мягко, терпеливо.

                                   * * *

...в их глазах ужас мирился с решимостью. Они размахивали сучковатыми
дубинками и время от времени подбадривали себя осторожными выкриками:

- Эй! Ну идите сюда, чего встали как столбы! Угостим подарочками, мало не
покажется...

Анна внимательно приглядывалась к противнику. По одному, по два человека их
ряды пополнялись заспанными воинами, но даже несмотря на это их по-прежнему
оставалось меньше. Не было ли где засады? Впрочем, лица карлыков выглядели
растерянно. Среди них выделялась рослая женщина-вожак, которая-то и кричала
больше других.

Анна выждала паузу, чтобы выглядело эффектнее и закричала своим высоким,
чуть хрипловатым голосом:

- А ну-ка, заткнитесь, пещерные крысы! Лучше добровольно отдавайте что вы
тут нажирковали. А не отдадите добром, мы вас хорошенько отдубасим и в иле
изваляем...

Анне не позволил договорить увесистый ком грязи, прилетевший с вражеского
фланга точно в лоб. Анна быстро протерла от грязи глаза и завизжала:

- Бей крыс! Бей! Бей! Бей!

И сама ринулась на рослую женщину, еще издалека занося для удара надежный
прут. Они звонко схлестнулись. Анна была безумно яростна, потому что была
голодна. Прут со свистом рассекал влажный воздух и обрушивался в обход
дубины на плечо врага. Драка двух племен сопровождалась частой передробью,
сдерживаемыми вскриками и победными возгласами. После нескольких минут
ожесточенной молотьбы под твердой рукой Анны рослая женщина выронила дубину
и рухнула в грязь. Она с безнадежной мольбой смотрела в глаза
победительницы и, выставив вперед ладони, защищала свое лицо.

Анна прокричала победоносный клич чухонов и сдернула с поверженной амулет.

После этого она перевела дух. Подкрепление к карлыкам запаздывало. А может
быть его вообще не было, мелькнула счастливая мысль. Может быть
обескураженный внезапным нападением противник не успел предупредить
союзников? По той или иной причине, но чухонам выпал редкий фарт.

Довольно скоро битва завершилась полной победой нападавших. Анна
скомандовала отряду разбиться на тройки и обшаривать квартиры в поисках
контрибуции. Несколько уставших бойцов остались поднимать своих раненых
товарищей. Анна оглядела останки вражеской армии, что корчились и истекали
на земле кровью, и заметила в их горящих глазах ужас. Решимость в них тоже
была, но уже в малом количестве. Один ужас.

Занималась заря. Из бьющихся окон доносился испуганный детский плач...

                                   * * *

Шаманихе стало совсем холодно и от этого холода она очнулась. Люди, как
пламя, колыхнулись к ней и вновь замерли. Она зачерпнула ладонью воды из
лужи и поднесла к своим пересохшим губам. Шумно отпив, она обессиленно
приподнялась на одно колено и вознесла руки к небу.

- Трудно будет,- шепотом сказала она.- Нужна жертва!

Люди недоуменно и зло переглянулись. Последнюю дикую собаку они отловили и
съели еще на прошлой неделе.

- Того требуют боги!- уже громче повторила шаманиха...- Нужна человеческая
жертва!

Сначала люди подумали что ослышались. Они стали переглядываться, когда
вдруг раздался нечеловеческий исступленный крик. Это кричала мать, пожалуй,
самого хилого и самого тихого мальчика в племени. Она с однозначностью
решила, что угроза предназначена ей.

- Не-е-ет!- кричала она, прижав головку сына к своему животу.- Не-е-ет! В
чем он провинился перед вами? В чем!- она смотрела в глаза соплеменников и
вдруг не увидела даже жалости. И тогда крик захлебнулся ручьем горьких
слез.

В глазах людей действительно было трудно разглядеть жалость. Произнесенные
слова шаманихи не подлежали обсуждению, превратились в необходимость и так
как не несли большинству непосредственной боли, потому что по законам
племени жертвой мог быть только ребенок мужского пола, то и не вызывали
активного противодействия. Тем более имя жертвы еще не было названо. Все с
интересом, даже с некоторым азартом (насколько это слово может подойти к
осунувшимся, изголодавшимся, грязным людям), поглядывали на шаманиху,
пытаясь прочитать в ее глазах имя. Но в ее глазах имени еще не было.

Вождиха Анна с неудовольствием поглядела на шаманиху. Ей сразу не
понравилась эта затея. Может быть потому что и ее ребенок был мальчиком и
она не чувствовала за ним совершенно