Слюсарь Виталий
		Рассказы

 Автобиография
 ОКЕАН
 КИСКА
 СЫН ДОЖДЯ
 РЕАЛЬНОСТЬ
 СЕРЕЖА
 СТЕНЫ
 СВОЙ МИР



 Слюсарь Виталий Федорович
 Родился 9 мая 1971 года
 Живет в г.Запорожье (Украина)
 До 1996 года писал под псевдонимом "Вистар"

 Виталий любезно согласился ответить на вопросы "Руматы":

   1. Когда и при каких обстоятельствах Вы начали писать?  Каковы основ-
ные периоды Вашего творчества?
     Писать всерьез я начал с  1989-90  гг.  Собственно  говоря,
сочинительством я  баловался  еще  с младших классов,  но то все
было наивно и  несерьезно.  Припоминается  что-то  про  разумные
кристаллы и  синих  пришельцев-захватчиков.  К  сожалению,   эти
рассказики давно  где-то  затерялись,  а  жаль.  Было бы забавно
сейчас почитать...
     Выделить в  своем творчестве какие-либо периоды мне сложно.
Стараюсь не зацикливаться на определенных темах.

2. Каким образом в ваших произведениях преломляются  Ваш  личный
опыт и события общественной жизни?
     Личный опыт  помогает более реалистично обосновать мотивы и
поступки персонажей  в   различных   ситуациях.   Что   касается
общественной жизни, то она, увы, служит образчиком того, "как не
должно быть"...  Поэтому мне куда интереснее  присматриваться  к
людям, находить  среди  них  незаурядные характеры.  Я полностью
согласен с  позицией  Стругацких,  что  даже  в   фантастических
произведениях должны  действовать  реальные  люди.  Ведь еще Лев
Толстой сказал,  что выдумать  можно  все,  кроме  психологии...
Многие мои герои имеют прототипы в жизни.

3. Творчество каких писателей Вам нравится больше всего? Кого Вы
можете назвать своими учителями?
     Учителями своими считаю писателей,  книги которых произвели
на меня глубокое впечатление,  заставили и научили думать.  Могу
назвать Аркадия и  Бориса  Стругацких,  Станислава  Лема,  Ивана
Ф.М.Достоевского, Толкина,   Джека  Лондона...  Этот  ряд  можно
продолжать и продолжать.

4. Как и при каких обстоятельствах  Вы  узнали  о  существовании
"Руматы" и решили вступить в Ассоциацию?
     В 1991  году  я  случайно  увидел в "Комсомолке" объявление
Алексея Лебедева.  Он  просил  откликнуться  молодых  начинающих
писателей-фантастов. Я решил написать ему.  Вот так и завязалась
наша переписка, которая продолжается и по сей день.

5. Пытались ли Вы опубликоваться где-то кроме сборников "Руматы"
и насколько успешно?
     Легче сказать,  где я не пытался опубликоваться... Рассылал
свои произведения практически во все более или  менее  известные
журналы. Иногда  получал  стандартные  ответы-отписки (их у меня
набралось изрядное количество),  но чаще - ничего.  Это  здорово
напоминает попытки  установить  контакт  с братьями по разуму по
по программе SETI. С тем же результатом.
     Правда, однажды  мне  удалось  пробиться.  В  1994 году мой
рассказ "Встреча" победил на  конкурсе  нашего  республиканского
радио и прозвучал в передаче для любителей фантастики.

6. Как Вы относитесь к творчеству других руматовцев?
     С большим интересом. Дабы не обидеть одних авторов, выделяя
других, скажу, что каждый автор интересен по-своему.

7. Расскажите о своей жизни, работе и увлечениях.
     По профессии я переводчик. Постоянной работы, увы, не имею,
время от времени подрабатываю репетиторством и переводами. Такой
образ жизни не приносит  больших  денег,  зато  оставляет  массу
времени на творчество и книги.
     Помимо литературы в круг моих интересов входят  живопись  и
музыка. Глубоко уважаю творчество таких мастеров,  как Сальвадор
Дали, К.Малевич,  В.Кандинский,  Пауль  Клее.   Иногда   пытаюсь
изображать что-то сам, предпочитая графику.
     В музыке я практически всеяден.  По настроению могу слушать
почти все, однако не выношу откровенной примитивщины и того, что
называют "отечественной эстрадой". Предпочитаю старый добрый рок
и современную электронную музыку.

8. Что бы Вы могли посоветовать начинающим писателям?
     Советовать что-либо можно лишь с высоты достигнутого.  Я же
пока заметных вершин  не  достиг,  но  пытаюсь.  Чтобы  добиться
успеха,    надо    обладать   трудолюбием,   достойным   Сизифа,
маниакальным упорством и терпением,  умением критически смотреть
на плоды   своего   творчества.   Не   бойтесь   переписывать  и
переделывать снова и снова,  выбрасывать  и  начинать  заново...
Главное - не терять уверенность в себе, не опускать руки, упорно
работать, и тогда, как говорится, все у нас получится!

9. Что бы Вы хотели передать Вашим читателям?
     Читателям, которые,  надеюсь,  у  меня  есть,  я  хотел  бы
сказать  "спасибо"  за внимание к моим опусам,  а также заверить
их,  что я и в будущем постараюсь оправдать  их  доверие.  Ждите
новых  моих  произведений и,  я надеюсь,  не только на страницах
сборников "Руматы".

     апрель 1997


                             Вистар
                             ОКЕАН

     Маяк появился  неожиданно,   будто   вынырнул   из   глубин
вздымавшегося мрачными серыми волнами моря. Хлопотливо стрекотал
мотор, катер  проворно  приближался  к   островку.   Небо   было
пасмурным, под  порывами  ветра  клубились  темные осенние тучи.
Приближалась непогода - ветер становился резче,  срывая  с  волн
клочья пены,  неся  по воздуху мельчайшую водяную пыль;  темнела
вода...
     Соколов чувствовал себя неуютно, его тошнило от вездесущего
запаха йода. Он посмотрел на красное обветренное лицо деда Ивана
и отчетливо осознавал свою здесь неуместность.  В старом бушлате
и потертой фуражке с якорем, сдвинутой на бок, дед Иван выглядел
как настоящий морской волк.  Правда,  вместо трубки в углу рта у
него дымилась "беломорина".  Он  щурился  от  ветра,  насмешливо
поглядывая на пассажира, но молчал.
     Катер подошел к  небольшому  бетонному  причалу.  Дед  Иван
заглушил мотор,  прошел на нос катера так,  словно для него и не
существовало качки, и прокричал стоящему  на  причале мужчине  в
черной ветровке:
     - Эй, Сашко! А ну, лови...
     Он бросил  трос.  Через  пару  минут  Соколов  уже стоял на
твердой земле.  Дед Иван и смотритель маяка выгружали из  катера
какие-то ящики. Когда они подошли поближе, Соколов услышал слова
"морского волка":
     - А это,  Сашко, стало быть, гость к тебе, товарищ Соколов,
писатель из столицы.
     Смотритель маяка  протянул  руку,  но  взгляд его оставался
твердым и холодным.
     - Здравствуйте,  -  проговорил  он  сквозь  зубы не слишком
радушным тоном. - Ивченко, Александр.
     - Очень приятно...  Евгений. - Соколов почувствовал крепкое
рукопожатие.
     - Товарищ  писатель  хочет пожить у тебя несколько дней,  -
пояснил дед Иван.
     - Да,   знаете   ли...   -   улыбнулся   Соколов,  чувствуя
неловкость. - С детства мечтал побывать на необитаемом  острове.
Вы не возражаете?
     Ивченко ничего не ответил.
     - Ну,  ладно,  мне  возвращаться  пора,  - сказал дед Иван,
поправляя фуражку. - Ветер с севера, завтра шторм придет - спину
на него, будь он неладен, с утра ломит...
     Старик закурил  новую  сигарету   и   спрыгнул   в   катер.
Затарахтел мотор, катерок быстро поплыл прочь, оставляя за собой
белый пенный след.
     Смотритель маяка   взял  два  ящика  и  быстро  зашагал  по
тропинке, ведущей к маяку,  не  оглядываясь.  Соколов  прихватил
свой чемодан и оставшуюся коробку и последовал за ним.
     Маяк стоял посреди  острова,  возвышаясь  над  ним  подобно
древнему рыцарскому замку. Остров был скалист и невелик, над ним
в тревожной предштормовой суете с  криками  носились  чайки.  От
горизонта до  горизонта  простирался океан,  его волны двигались
ровными рядами, и в этой стройной системе вместе с громом прибоя
чувствовалось нечто почти живое...
     Ивченко толкнул дверь и пропустил гостя в темное помещение.
Щелкнул выключатель, загорелась тусклая лампочка. Голые каменные
стены были увешаны множеством разных вещей,  из которых Соколову
были понятны только мотки веревок и керосиновый фонарь.  Ивченко
поставил ящики в чулан,  стянул мокрую куртку.  Соколов  повесил
свой   отяжелевший  от  сырости  плащ  на  гвоздь  рядом.  Потом
смотритель жестом  пригласил гостя подняться по  узкой  винтовой
лестнице.   На   втором   этаже   начиналось   собственно  жилье
смотрителя.  Обстановка была более чем  скромной,  но  здесь  по
крайней мере  было тепло,  сухо и даже уютно.  Ивченко бросил на
диван пачку газет - почту, привезенную катером, - и сказал:
     - Располагайтесь. Я пойду приготовлю что-нибудь на ужин.
     Соколов сел на диван,  развернул первую попавшуюся  газету.
Ему   в   глаза  бросились  несколько  заголовков:  "Торнадо  на
восточном  побережье  США",  "Цунами  обрушивается  на  Японию",
"Шторм  у берегов Франции".  "Здесь тоже шторм разыграется не на
шутку", - подумал он, прислушиваясь к реву ветра за окном.
     За ужином  Ивченко  не  расспрашивал гостя - кто он,  зачем
приехал. Соколов понял,  что он не привык много разговаривать, и
решил начать  разговор  первым  -  угрюмая  молчаливость хозяина
начала действовать ему на нервы.
     - Ну и шторм! Ничего подобного в жизни не видел.
     - Это еще  не  шторм.  Шторм  придет  к  утру...  -  сказал
Ивченко, помолчал и добавил: - Вы и в самом деле писатель?
     - Надеюсь,  что так,  - пожал плечами Соколов. - По крайней
мере, некоторые  мои  книги имели успех:  "Ночное солнце",  "Это
случилось завтра"...
     - Послушайте,  а зачем вы сюда приехали?  - спросил Ивченко
напрямик.
     - Я  родился  и  вырос  в городе.  Море видел раза два,  не
больше, - ответил Соколов.  - Но если я причинил вам неудобства,
то...
     - Катер придет только через неделю. Ну, и как вам океан?
     - Есть   в  нем  какая-то  первобытная,  дикая  сила!  Его,
по-моему, очень трудно описать так, чтобы вышло по-настоящему.
     - Знаете,  почему?  Океан живет своей, непостижимой для нас
жизнью. Он слишком велик для человека,  и  потому  непонятен.  А
великим и непонятным можно либо восхищаться, либо бояться его.
     Эти слова удивили Соколова:  он никак  не  ожидал  услышать
нечто подобное  от  мрачного смотрителя маяка.  В первую ночь он
долго не мог уснуть.  Свистел ветер, грохотал прибой, раздавался
басовый рев маяка,  перекрывавший все остальные звуки, яркий луч
света пронзал мрак, выхватывая из темноты огромные волны, словно
рвущиеся к клубящемуся тучами небу...
     К утру  шторм  стал  еще   сильнее.   Соколов   вместе   со
смотрителем  поднялись  на  самую  вершину  маяка.  На небольшой
площадке было тесно  из-за  механизма,  приводящего  в  действие
прожектора,  но еще теснее и неуютнее было от ветра,  достигшего
ураганной силы.  Ивченко молча копался в  механизме,  а  Соколов
стоял,  вцепившись  руками  в ледяные металлические поручни и не
мог оторвать взгляда  от  раскинувшейся  внизу  устрашающей,  но
величественной, обладающей какой-то магической притягательностью
картины буйства стихии.  Океан сделался черным,  его волны стали
еще выше  и  быстрее,  они неслись к острову и всей своей массой
разбивались о камни.  Вверх,  к затянутому низкими серыми тучами
небу взметались   облака   водяных   брызг   и   пены...  Прибой
превратился в непрерывный грохочущий  гром.  Соколову  казалось,
что он слышит, как остров содрогается от ударов волн, словно это
не океан внизу,  а какое-то огромное существо бросается на берег
с каждой новой волной и безуспешно откатывается назад...
     Соколов вспомнил  слова  Ивченко,  когда  сел   просмотреть
рукописи,   которые  захватил  с  собой,  намереваясь  закончить
кое-что здесь,  на острове.  Тогда,  всего несколько дней назад,
написанное  казалось  ему умным и уместным,  а сейчас,  странное
дело,  он листал страницу за  страницей  с  ощущением,  что  это
чьи-то  чужие  мысли.  Он попытался исправлять,  но выходило еще
хуже. Все было глупо и ненатурально. "Все не то, совсем не то, -
думал он. - Во всем виноват океан... Действительно, им можно или
восхищаться, или бояться его. Ивченко, похоже, восхищается, а я,
значит, - боюсь?"
     Повинуясь безотчетному импульсу,  он сгреб все  рукописи  и
спустился на  кухню.  Ивченко  был  там,  читал  газету,  широко
расставив локти на  столе.  Соколов  присел  на  корточки  возле
печки, развел огонь.  Несколько минут он бросал в огонь пачку за
пачкой и ворошил бумагу кочергой.  Пустые слова взлетали мелкими
чешуйками пепла  и  уносились  в  дымоход.  Когда  все догорело,
Соколов поднялся и подошел к окну.
     Ивченко молча смотрел на него.
     За окном ветер быстро гнал черные тучи,  меж ними  сверкали
молнии, и  с каждой минутой становилось темнее,  будто наступала
ночь.
     - Почему  вы  сожгли  свои  рукописи?  -  спросил  Ивченко,
складывая газету.
     - Океан  заставил  меня сделать это,  - сказал Соколов,  не
отворачиваясь от окна.  - Там было слишком много лжи.  Сегодня я
увидел океан и понял - все,  что я делал раньше,  гроша ломаного
не стоит.
     - А вы,  оказывается,  неплохой человек, - произнес Ивченко
слегка удивленно. - Вы читали "Солярис"?
     - Станислава Лема?
     - Да. Так вот: Лем не выдумал его.
     Очень яркая  молния  вспыхнула,  и  через  несколько секунд
раздался грозный  раскат   грома.   Соколов   повернул   голову,
вопросительно посмотрел на Ивченко.
     - Мы допускаем существование Океана где-то в Космосе, но не
видим, что  он  занимает три четверти поверхности нашей планеты.
Это наш океан, - пояснил смотритель маяка.
     - Так  вы думаете,  что он...  разумен?  - серьезно спросил
Соколов. В его голосе не было и тени удивления.
     - Не совсем...  Он возник тогда, когда на Земле не было еще
и речи о жизни.  Миллиарды лет  ничто  не  нарушало  его  покой,
поэтому у него не было стимулов к развитию,  он находился как бы
в младенческом состоянии.  Так продолжалось до тех пор,  пока не
появились мы,  люди. Мы сразу же начали взрывать в океане бомбы,
сливать туда ядовитые отходы, топить атомные подводные лодки. Мы
делали ему больно,  и с каждым годом все больнее и больнее...  -
Ивченко помолчал, был слышен только вой ветра и грохот прибоя. -
Вы заметили,  как  в  последнее  время меняется климат?  Во всем
винят парниковый эффект,  все такое прочее...  Я думаю,  дело  в
другом. Океан  получил  стимул  к  развитию.  Мы принудили его к
этому. В конце  концов,  даже  амеба  приучается  не  лезть  под
электрический ток.  Океан  стал  прогрессировать фантастическими
темпами, какие и  не  снились  его  лемовскому  собрату.  В  его
огромном теле  происходят неведомые нам изменения,  отражающиеся
на всей планете.  Над  океаном  зарождаются  ураганы  невиданной
силы, из его глубин поднимаются волны, сметающие целые города.
     Ивченко бросил на  стол  газету,  и  Соколов  снова  увидел
заголовок: "Цунами обрушиваются на Японию".
     - Каким-то образом океан понял - чтобы  выжить,  он  должен
уничтожить все,  что  вредит  ему.  И  не  надо  искать  в  этом
соотношения с нашими понятиями добра и зла.  Это просто защитная
реакция. В  сущности,  наш  океан еще только ребенок.  Его разум
только начинает пробуждаться.
     - Что же будет дальше? - спросил Соколов.
     - Океану достаточно всего нескольких ударов,  чтобы  снести
человечество с лица Земли.  А потом... потом воцарится покой, но
океан уже будет развиваться,  потому что мы дали  ему  стартовый
толчок. До каких вершин он поднимется - этого мы так и не узнаем.
     - Вы думаете,  я сумасшедший? - неожиданно спросил Ивченко,
поймав взгляд  Соколова.  На его губах появилась легкая усмешка.
Он пожал плечами:  - Можете мне не  верить,  дело  ваше,  только
очень скоро убедитесь - все это правда.  Прислушайтесь к шторму.
Уже играет прелюдия!  Я давно живу рядом с океаном  и,  кажется,
научился понимать его. Развязка близка, но я всего лишь человек,
мне страшно,  как   и   всем.   Я   давно   храню   пистолет   с
одним-единственным патроном.  А вы, наверное, неплохой писатель.
Жаль, никто не  сможет  прочесть  книгу,  которую  вы  могли  бы
написать ПОСЛЕ. Некому будет ни писать, ни читать. Извините, что
у меня нет второго патрона, для вас.
     Ивченко поднялся  и  ушел,  оставив  Соколова  одного.  Тот
слышал грохот океана,  рев маяка, видел вспышки молний за окном.
Он стер  со  лба  испарину.  "Нет,  этого  просто не может быть.
Все-таки он сумасшедший",  - повторял писатель про себя, пытаясь
убедить себя  в этом,  потому что иначе глубинный ужас готов был
захлестнуть его.
     Соколов сел  за  стол  и  несколько  минут  тупо смотрел на
чистый лист бумаги.  Руки его дрожали.  Потом он схватил ручку и
начал писать  - быстро,  не думая.  Это было как озарение свыше,
голова была какой-то опустошенной,  только кровь громко билась в
висках и слова,  казалось, ложились на бумагу сами собой.  Он не
слышал неистовства   стихии,    поднимавшегося    к    какому-то
немыслимому крещендо, он не замечал времени, ничего вокруг...
     Звук выстрела  вернул  его  к  реальности.  Он  взбежал  по
винтовой лестнице в комнату Ивченко и замер на месте.
     Смотритель маяка с лицом,  изуродованным выстрелом  в  рот,
лежал на   полу  в  расплывающейся  луже  крови.  Рядом  валялся
пистолет. Страшная кровавая лужа блестела,  и почему-то Соколову
трудно было отвести от нее глаза. Он подумал вяло и отстраненно,
будто это происходило не с ним: "Почему говорят, что кровь алая?
Темная она, почти черная..."
     Было тихо. Почему тихо?!
     На негнущихся ногах Соколов подошел к окну.  Он увидел, что
поверхность океана стала гладкой,  волн  почти  не  было.  Гроза
удалялась, молнии вспыхивали все слабее,  а грома вообще не было
слышно. Ужас  исказил  лицо  Соколова,  он  посмотрел  на   труп
смотрителя и бросился бежать.
     Он сбежал по винтовой лестнице  вниз,  натянул  свой  плащ,
распахнул дверь.  Холодный  ветер  ударил его по лицу.  Соколов,
шатаясь, побежал от маяка,  не зная,  куда  и  зачем  он  бежит,
остановился и  обернулся.  На  фоне покрытого тучами серого неба
маяк казался неестественно белым; он заревел, а когда рев умолк,
Соколов вдруг   услышал  в  зловещей  тишине  за  спиной  ровный
нарастающий гул.
     Повернувшись лицом к океану, он увидел, как навстречу ему с
огромной  скоростью  несется  чудовищная,  заслонившая  полнеба,
черная волна, вобравшая в себя всю мощь Океана.

     1993


                             Вистар
                             КИСКА

     В квартире было темно и тихо,  и это не  предвещало  ничего
хорошего.  Игорь понял это,  едва переступив порог, будто что-то
тягостное летало в воздухе.
     - Лариса, я дома!
     Ответила ему лишь тишина.
     Настроение сразу  упало,  появилось нехорошее предчувствие.
На плечи навалилась усталость.  Вздохнув,  он зажег  в  прихожей
свет и стал снимать плащ.  Уже закрывая дверцу шкафа, услышал за
спиной тихие и настороженные,  как ему показалось,  шаги.  Игорь
нарочито  неторопливо пригладил волосы перед зеркалом,  чувствуя
спиной неотрывный взгляд жены, и только после этого повернулся к
ней.
     Она вышла из гостиной и стояла,  напряженно глядя на  него.
Ее   губы  были  плотно  сжаты,  а  темно-зеленые  глаза  жестко
прищурены.  Она шагнула к нему  как-то  неуловимо  мягко,  почти
по-кошачьи.  В  ней  всегда  было что-то от кошки - из-за черных
волос и этих зеленых глаз,  может быть...  Игорь так и звал  ее:
Лариса-киса,  только  сейчас  в ней ничего не осталось от мирной
домашней кошечки,  сейчас она была похожа на  готовую  к  прыжку
пантеру.
     В ее  глазах  билось  нервное   напряжение   надвигающегося
скандала.  Игорь  попытался  отвести его.  Он наклонился,  чтобы
поцеловать жену,  как всегда после возвращения с работы,  но она
отстранилась.   Ее   ноздри   слегка  дрогнули,  словно  пытаясь
принюхаться,  уловить запах,  которого не было,  -  запах  чужих
духов.
    - В чем дело, Лариса? - спросил Игорь.
     - Ты где был?!  - Ее голос взвился до истерической ноты.  -
Ты должен был вернуться два часа назад!
     - Нем