ты были уже заброшены, и друзья Шандора методично уничтожали за-
пасы текилы. В комнате на кушетке Кринкл тихо ворковал с одной из сту-
денток.
   - Нет,  - говорил Кринкл, - нет, Дэйву я не судья. И вообще я перед
ним преклоняюсь. Хотя бы из-за того несчастья, которое с ним приключи-
лось.
   Улыбка девушки увяла.
   - Какой ужас, - сказала она, - что за несчастье?
   - Ты разве не слышала?  - спросил Кринкл. - Когда Дэйв служил в ар-
мии - всего-то простым техником, - его послали в Оак Ридж со спецзада-
нием.  Что-то связанное с Манхэттенским проектом. Возился со всей этой
гадостью и в один прекрасный день хватанул рентгенов.  Так что  теперь
не снимает свинцовых перчаток.
   Девушка сочувственно покачала головой.
   - Какой это, наверное, кошмар для пианиста.
   Митболл оставил Саула в обществе бутыли текилы и уже собирался отп-
равиться спать в сортир,  когда дверь распахнулась и в квартиру ввали-
лись пятеро недавно завербованных моряков,  каждый из которых был отв-
ратителен по-своему.
   - Вот это хаза! - возвестил толстый, сальный матрос, уже потерявший
свой берет. -Тот самый бардак, о котором нам говорил кэп.
   Жилистый боцман  третьего  класса оттолкнул его и ввалился в гости-
ную.
   - Ты прав, Слэб, - сказал он, - но даже для здешнего мелководья тут
не так чтобы клево. В Неаполе я видел куда более классных телок.
   - Эй, что здесь почем? - просипел сквозь свои аденоиды огромный мо-
ряк, сжимавший в руке стеклянную банку с контрабандным бухлом.
   - О Боже, - простонал Митболл.
   Температура за окном не менялась.  В теплице Обад рассеянно ласкала
ветки молодой мимозы,  прислушиваясь к напеву соков,  поднимающихся по
стеблю,  черновой и неозвученной теме этих хрупких розоватых  цветков,
предвещающих,  согласно примете,  урожайный год.  Музыка плела сложный
узор:  в этой фуге упорядоченный орнамент состязался с импровизирован-
ным  диссонансом вечеринки,  временами прорезавшейся пиками и взлетами
шумов. Постоянно меняющееся соотношение "сигнал - шум" отбирало у Обад
последние  калории,  и равновесие никак не могло установиться в ее ма-
ленькой головке,  пока она смотрела на  Каллисто,  баюкающего  птичку.
Сейчас,  прижимая  к себе маленький пушистый комок,  Каллисто старался
прогнать саму мысль о тепловой смерти.  Он искал соответствий. Де Сад,
конечно.  И Темпл Дрейк, изможденная и отчаявшаяся в маленьком парижс-
ком парке в финале "Святилища".  Конечное равновесие.  "Ночной лес". И
танго.  Любое танго, но, возможно, прежде всего тот тоскливый, печаль-
ный танец в "L'Histoire de Soldat" Стравинского. Его мысли снова обра-
тились к прошлому: чем было для них танго после войны, какой потаенный
смысл он потерял среди всех этих величавых танцующих манекенов  в  ca-
fes-dansan или метрономов, тикающих за шторками сетчаток его партнерш?
Даже чистые ветры Швейцарии не могли излечить grippe espagnole:  Стра-
винский переболел ею, все они переболели. А много ли музыкантов уцеле-
ло после Пашшендля,  после Марны? У Стравинского - только семь: скрип-
ка,  контрабас.  Кларнет, фагот. Корнет, тромбон. Литавры. Как если бы
маленькая труппа уличных музыкантов старалась передать ту же  информа-
цию, что и большой симфонический оркестр. Но и со скрипкой и литаврами
Стравинскому удалось привнести в это танго то же  изнеможение,  ту  же
безвоздушность,  которую он видел в прилизанных юнцах, пытавшихся под-
ражать Вернону Кастлу,  и в их возлюбленных,  которым вообще было  все
равно. Ma maitresse. Селеста. Вернувшись в Ниццу после второй мировой,
Каллисто нашел на месте того кафе парфюмерный магазин, рассчитанный на
американских туристов.  Ни булыжник мостовой,  ни пансион по соседству
не сохранили ее тайных следов;  и нет таких духов,  которые  могли  бы
сравниться с ее запахом, терпким запахом молодого испанского вина, ко-
торое она так любила.  Взамен он купил роман Генри Миллера и читал его
в поезде по дороге в Париж,  так что,  приехав, был уже отчасти подго-
товлен.  И увидел,  что и Селеста,  и все другие, и даже Темпл Дрейк -
еще далеко не все, что изменилось.
   - Обад, - позвал он, - у меня болит голова.
   Звуки его  голоса отозвались в девушке обрывком мелодии.  Ее путь -
кухня,  полотенце,  холодная вода,  провожающий ее взгляд - сложился в
причудливый и сложный канон; и когда она положила ему на лоб компресс,
вздох благодарности показался ей сигналом к новому сюжету, к новой се-
рии модуляций.
   - Нет,  - продолжал твердить Митболл,  - нет,  боюсь,  что нет. Это
вовсе не дом терпимости. К моему большому сожалению.
   Но Слэб был непреклонен.
   - Так ведь кэп сказал, - тупо повторял он.
   Моряк выразил готовность обменять свою сивуху  на  умелую  давалку.
Митболл в ярости огляделся вокруг,  будто ища подмоги. Посреди комнаты
квартет Дюка ди Анхелиса переживал исторический момент. Винсент сидел,
остальные  сгрудились вокруг:  судя по их движениям,  можно было поду-
мать,  что идет обычная репетиция - если бы не полное отсутствие  инс-
трументов.
   - Эй, - позвал Митболл.
   Дюк несколько раз мотнул головой, слабо улыбнулся, зажег папиросу и
только тогда поймал взгляд Митболла.
   - Тсс, старик, - прошептал он.
   Винсент начал выкидывать руки в стороны,  сжимая и разжимая кулаки;
потом  вдруг замер,  а потом повторил представление.  Так продолжалось
несколько минут,  и все это время Митболл мрачно потягивал свой  напи-
ток.  Морячки перебазировались на кухню. В конце концов, словно по не-
видимому сигналу, группа прекратила свои притоптывания, и Дюк, ухмыля-
ясь, сказал:
   - По крайней мере, мы вместе закончили.
   Митболл свирепо глянул на него.
   - Так я говорю... - начал он.
   - У меня родилась новая концепция, старик, - ответил Дюк. - Ты ведь
помнишь своего тезку. Ты помнишь Джерри.
   - Нет, - сказал Митболл, -"Я запомню апрель", если это чем-то помо-
жет.
   - На самом деле,  - продолжал Дюк,  - это была "Любовь на продажу".
Что свидетельствует об уровне твоих знаний.  Соль в том, что эти самые
Маллиган, Чэт Бейкер и вся их компания теперь могут отвалить, отчалить
насовсем. Ты въезжаешь?
   - Сакс-баритон, - предположил Митболл, - что-то с сакс-баритоном?
   - Но без пианино,  старик. Без гитары. И без аккордеона. Ты понима-
ешь, что это значит?
   - Не совсем, - сознался Митболл.
   - Нет,  ты дай мне сказать, я, понимаешь, не Мингус, не Джон Льюис.
Я в теориях никогда не был силен. Я имею в виду, что всякое там чтение
с листа для меня было всегда немного сложновато и...
   - Я  знаю,  -  язвительно сказал Маллиган,  - тебя вышибли из Кива-
нис-клуба, потому что ты перепутал тональность в "Happy Birthday!".
   - Из Ротари-клуба,  - огрызнулся Дюк.  - Но на меня иногда  находит
такая вспышка прозрения,  вот, например, если в первом квартете Малли-
гана нет пианино, то это может значить только одно.
   - Что нет аккордов, - сказал Пако, басист с детским личиком.
   - Он хочет сказать,  - пояснил Дюк,  - что нет базовых аккордов. Не
на что опираться,  пока ведешь горизонтальную линию. В этом случае ос-
тается одно - просто домысливать эти базовые.
   На Митболла снизошло ужасное прозрение.
   - И следующий логический шаг... - сказал он.
   - ...  это домыслить все, - с простодушной гордостью объявил Дюк, -
базу, линию, все!
   Митболл с трепетом воззрился на Дюка.
   - Но... - прошептал он.
   - Конечно, - скромно сказал Дюк, - кой-чего надо доработать...
   - Но... - повторил Митболл.
   - Просто вслушайся, - призвал Дюк, - и ты врубишься.
   И они снова вышли на орбиту, предположительно где-то в районе пояса
астероидов.  Чуть погодя Кринкл изобразил мундштук  и  начал  шевелить
пальцами, а Дюк -прихлопывать себя ладонью по лбу.
   - Оау!  - рычал он. - У нас новый зачин, помнишь, который я написал
вчера ночью?
   - А как же, - ответил Кринкл, - новый зачин. А я вступаю на перехо-
де. На твоих зачинах я всегда там вступаю.
   - Правильно, - откликнулся Дюк, - так почему...
   - Потому,  - сказал Кринкл. - Шестнадцать тактов я жду, потом всту-
паю.
   - Шестнадцать?  - переспросил Дюк. - Нет, нет. Восемь - вот сколько
ты ждешь. Хочешь, спою? "На фильтре сигареты губной помады след, в за-
манчивые дали авиабилет".
   Кринкл почесал в затылке:
   - Ты имеешь в виду "Эти глупости"?
   - Да, - воскликнул Дюк, - да, Кринкл, браво!
   - А вовсе не "Я запомню апрель"?
   - Минге морте, - ответил Дюк.
   - Мне кажется, мы играем слишком медленно, - заметил Кринкл.
   Митболл усмехнулся.
   - Назад к старой чертежной доске? - спросил он.
   - Нет, старик, - ответил Дюк, - назад к безвоздушной пустоте!
   И они попробовали еще раз,  хотя Пако тут же взял соль-диез,  в  то
время как остальные - ми-бемоль, так что пришлось начать все сначала.
   На кухне  моряки и двое девушек из Джорджа Вашингтона горланили "На
"Форрестол" положим дружно".  У холодильника кипела двуручная и  двуя-
зычная игра в морру.  Саул, наполнив несколько бумажных пакетов водой,
стоял на пожарной лестнице и меланхолически ронял их на редких  прохо-
жих. Обкурившаяся толстушка в беннингтоновской майке, недавно обручен-
ная с приписанным к "Форрестолу" лейтенантом, влетела на кухню, въехав
головой в живот Слэбу.  Его дружки расценили это как вполне подходящий
повод для драки.  Игроки в морру размахивали друг у друга перед  носом
руками,  выкрикивая "trois" или "cette" во всю мощь своих легких.  Де-
вушка,  оставленная Митболлом в ванной,  благим матом призывала на по-
мощь, объявляя, что тонет. Похоже, она села прямо на слив, и вода была
ей уже по шейку. Шум в квартире Митболла достиг невыносимого и безбож-
ного крещендо.
   Митболл наблюдал  за этим,  лениво почесывая живот.  По его мнению,
было всего два возможных выхода из сложившейся ситуации: а) запереться
в сортире и ждать, пока в конце концов все сами выкатятся вон; б) пос-
тараться утихомирить их поодиночке. Первый путь был безусловно привле-
кательнее.  Но  потом он подумал о сортире.  Там будет темно и душно и
вдобавок одиноко.  А он не привык к одиночеству.  И потом, эти славные
морские волки с "Летучего голодранца" - или как его там?  - еще,  чего
доброго,  вынесут к чертовой матери дверь сортира.  Тогда он окажется,
мягко говоря,  в затруднительном положении. Другой способ казался куда
как хлопотнее,  но представлялся более эффективным- по крайней мере, в
отдаленной перспективе.
   Так что  он  решил  рискнуть  и удержать свою безумную вечеринку от
сползания из сумбура в полный хаос: выдал вина морякам и шуганул игро-
ков  в  морру;  познакомил толстушку с Шандором Рохасом,  который ее в
обиду не даст;  помог утопленнице вылезти из душа, вытер ее и отправил
в  постель;  еще раз поговорил с Саулом;  позвонил в мастерскую насчет
холодильника, который, как кто-то заметил, потек. Вот то, что он успел
сделать до наступления ночи,  когда большинство гуляк отправились вос-
вояси и пьянка, дребезжа, замерла на пороге третьего дня.
   Наверху Каллисто,  заблудившийся в собственном прошлом,  не почувс-
твовал,  что  едва слышное биение птичьего сердца стало угасать.  Обад
стояла у окна, глядя на прах своего чудесного мира; температура не ме-
нялась,  небо давно приобрело однородный серый оттенок. Потом какой-то
звук снизу - женский визг,  опрокинутое кресло, разбившийся стакан, он
так  и  не понял что - прорезался сквозь временной провал и вывел Кал-
листо из оцепенения;  он почувствовал еле заметные судороги  и  слабое
подрагивание птичьей головки,  а его собственный пульс - словно взамен
- стал сильнее.
   - Обад, - едва слышно позвал он, - она умирает.
   Девушка, будто зачарованная,  пересекла теплицу и взглянула на руки
Каллисто. Оба застыли в шатком равновесии, пока слабый стук нисходил в
изящном диминуэндо до полной тишины. Каллисто медленно поднял голову.
   - Я же держал ее,  - произнес он в беспомощном изумлении,  -  чтобы
отдать ей тепло моего тела.  Как если бы я пересылал ей жизнь, чувство
жизни. Что же случилось? Разве тепло уже не передается? Неужели больше
нет... - он не окончил.
   - Я только что была у окна, - сказала она.
   Он откинулся назад, потрясенный. Мгновение она стояла в нерешитель-
ности;  она уже давно поняла его навязчивую  идею,  но  только  сейчас
осознала,  что неизменные 37 градусов - главное.  Внезапно,  как будто
найдя единственное и неизбежное решение,  она бросилась к окну  и,  не
успел Каллисто хоть что-то сказать, сорвала занавески и выбила стекло;
тонкие руки окрасились кровью и засверкали осколками;  она обернулась,
чтобы  видеть  лежащего на кровати мужчину и вместе с ним ждать,  пока
установится равновесие,  пока 37 градусов по Фаренгейту не возобладают
и снаружи, и внутри, и на веки вечные и пока странная колеблющаяся до-
минанта их разделенных жизней не разрешится в тонику тьмы и в  финаль-
ное исчезновение всякого движения.

   1960

Перевод с английского С.КУЗНЕЦОВА