сделать  что-нибудь
по-настоящему большое, что не влезет ни в одну  мусорную  корзину,  тогда,
конечно, придется повозиться, подыскивая для моего творения местечко прямо
на свалке.
     Но и это только самообольщение для поддержания самомнения и душевного
равновесия. Мол, силы некуда применить, а то бы я вам  показал,  как  надо
работать,  творить,  полностью  отдаваясь  и  так  далее.  Красивая   поза
незаслуженно  обиженного  человека,  этакого  героического  в  своем  роде
мученика (неужели пробьюсь!). Вот если бы, то тогда, конечно, я бы смог...
Примерно так я всем  и  говорю,  когда  спрашивают.  Жаль  только,  что  с
некоторых пор и сам-то в эту ахинею не верю.  Меня  перестали  подогревать
длинные периоды из цикла "я самый великий". Я - то, что я есть, ни на  что
большее не способен и не хочу быть способным...
     Из темноты вновь  появился  Федор.  Он  был  потный,  возбужденный  и
красивый.
     - Держи, - он протянул Полю бутылку. - Но  пока  не  открывай.  Здесь
одна девочка с трудом сдерживает в себе желание познакомиться с тобой... Я
сказал, что после Конгрива ты на втором месте. Это, по-моему,  ее  здорово
распалило, хотя сомневаюсь, что она знает, кто такой старина Билли.
     - Как, впрочем, и ты сам. За всю жизнь ты не прочитал ни одной пьесы.
     - Пускай так... Вот ты нам и расскажешь, чем же хорош старик  Уильям,
и почему ты его еще не сделал.
     - Не надо девочки. У нас есть более важная тема для разговора.
     - Мой долг, долг твоего товарища, доставить ее сюда.
     - Я сказал - нет.
     - Напрасно. Не одобряю... Спорить не буду - дело твое, но не одобряю.
Замечательная девочка, надо сказать, благовоспитанная, из  хорошей  семьи.
Ее папа на кондитерской фабрике  не  последний  человек,  скажу  больше  -
первый! Что с того, что она считает дружище  Конга  составителем  комиксов
для воскресного  приложения  к  "Спортивному  листку"?  Разве  у  нас  нет
недостатков? Посмотри на себя! Ну и рожа!
     - Иди к черту!
     - Ухожу, ухожу, - обиделся Федор, но за столиком  остался,  продолжая
что-то говорить про себя, обиженно размахивая длинными руками.
     В "Андромеде" было сумрачно и прохладно, как всегда, как  на  болоте.
Непонятно отчего хорошо думалось. Поль уже  и  забывать  стал,  когда  ему
хорошо думалось в последний раз. Давно, давно, давно, давно, давно...  Вот
и  получается,  что  болото  -  отличнейшая  вещь!  Как   жаль,   что   за
повседневными заботами  забываешь  о  совершенно  необходимых  вещах,  без
которых того и гляди - загнешься. Например, болото. Почему я издеваюсь над
собой, просиживая штаны вместе с этими идиотами на  вонючих  фешенебельных
курортах? Что там хорошего?  Вечно  пьяный,  потный,  по  горло  в  грязи!
Уверен, что на болоте все было бы по-другому. Например, я  где-то  слышал,
что болотный воздух полезен для здоровья,  подлечусь.  заберусь  в  глухую
лесную  сторожку.  Может  быть,  наконец-то,   удастся   пожить   в   свое
удовольствие. Бродить буду один, и чтобы вода была слышна при каждом шаге,
и чтобы почувствовать свои мускулы, и чтобы  землю  твердую  нащупывать  с
трудом и верить только в себя... А еще - тяжелый рюкзак за плечи, и каждые
два часа - глоток джина, как лекарство. Может быть и удастся избавиться от
проклятого тумана в башке.
     Значит, прав был таксист, жизнь действительно зародилась в болоте,  и
люди произошли вовсе не от обезьян, а от добрых зеленых лягушек. Жаль, что
они порастеряли  большинство  своих  достоинств,  доверчиво  связавшись  с
эволюцией. Ходят теперь на задних лапках. Перед кем, спрашивается?
     Только скучно там будет, на болоте, девочек  ведь  днем  с  огнем  не
найдешь.
     - Скучно, - сказал Федор и плеснул себе и  Полю  джина.  -  Проклятые
порошки! Это из-за них моя жизнь не удалась! Не для меня это,  вот  что  я
думаю. Чем больше стараюсь, тем хуже выходит, разве я виноват, что у  меня
их организм не держит! А шеф требует - никакого тебе, говорит, продвижения
по службе не будет, если отказываешься. Как будто я не понимаю! Только  не
могу я - не могу.
     Он замолчал, потом расплылся в улыбке и попросил:
     - Расскажи мне что-нибудь?
     - Что же мне тебе рассказать?
     - Что-нибудь. Чем ты сейчас занимаешься?
     - Пью с тобой в "Андромеде".
     - Нет.. Что ты сейчас пишешь?
     - Рекламы для телевидения.
     - Опять не так. Что ты пишешь серьезное?
     - Серьезное? Зачем?
     - Перестань крутить! Запираться бессмысленно, а  скрывать  что-нибудь
от друга грешно.
     - Ты веришь в бога?
     - Я? Нет, конечно, это я так, к слову пришлось. А бога нет.
     -  А  вот  это  ты   напрасно.   Наш   Создатель   проделал   большую
организационную работу, и недооценивать его просто глупо. Другое дело, что
его моральные критерии несколько отличаются от наших, так что  инакомыслие
ему, пожалуй, пришить можно,  но  разве  это  повод,  чтобы  отрицать  его
существование?
     - Ты что это? В бога, что ли, веришь?
     - Понимаешь, верить и не верить - вещи одного порядка.
     - Однако...
     - Верю я или не верю - дело моей  совести  и  касается  только  меня.
Пожалуй,  я  скоро  займусь  организацией  самой   реакционной   и   самой
консервативной  и  догматической  секты  в  истории  человечества,   если,
конечно, это не будет слишком скучно и утомительно.
     - Ты это серьезно?
     - Как никогда. Разве я  не  говорил,  что  у  меня  было  Видение,  и
Господин  Агнец  раскрыл  мне  планы  нашего   Вседержателя   относительно
человеков, а заодно и смысл его, Господа нашего, существования?
     - Так я тебе и поверил!
     - Создатель  наш  не  настолько  глуп,  чтобы  рассчитывать  на  веру
людишек,  поэтому  Агнец  привел   мне   соответствующие   доказательства,
удостоверяющие истинность Видения.
     - Вот как? Ну-ка, ну-ка!
     - А стоит ли? Ведь сказано: не мечите бисера  перед  свиньями,  чтобы
они не попрали его ногами и, обратившись, не растерзали вас.
     - А вот хамить бы не надо.
     - Ладно... Слушай дальше...
     - Иисус Христос, оказывается, писатель. Не знаю, прилетел ли он к нам
на тарелке и, увидев всеобщий развал, принялся собирать материал  о  самом
бестолковом мире во Вселенной, может быть, мы куклы, с помощью которых  он
моделирует интересующие его эпизоды, а может быть,  то,  что  мы  называем
жизнью, всего лишь более или менее  удачные  страницы  многотомной  эпопеи
убогого калеки и  наркомана,  реализованные  в  каком-нибудь  пространстве
литературного бытия.
     - Не получается у тебя сегодня, - перебил его Федор. - Скучно.
     -   Правильно.   Истина   всегда   скучна.   Нет   тайны,    нет    и
привлекательности. Аксиома.
     - Так уж сразу и истина! Почему?
     Поль на минуту задумался.
     - Во-первых, мне это нравится.  Во-вторых,  разве  это  не  разрешает
самый  мучительный  в  истории  человечества  вопрос  -  почему  Богу  так
откровенно наплевать на людей? Подумай сам, что делать писателю, если  все
его герои честны, добры, счастливы, обеспечены? В этом все дело.
     - Обидно как-то, ты не находишь?
     - Почитай библию, славно написано, надо  сказать.  Там  доказательств
навалом. Разве не сказал Иисус: "Не хлебом единым будет жить  человек,  но
всяким словом, исходящим из уст моих"?
     - Но почему писатель? - упорствовал Федор. - Человек пришел,  устроил
цирк, костюмированный утренник,  как  ты  любишь  говорить,  и  при  этом,
кстати, не написал ни единой  строчки.  С  тем  же  основанием  его  можно
считать рок-певцом!
     - "Потому говорю людям притчами, что они видя не видят,  и  слыша  не
слышат, и не разумеют..." Балда, разве не ему мы обязаны появлению библии,
величайшей в истории человечества книги!
     - Но не он же ее написал!
     - Идиот, что же по-твоему, если я  напечатаю  на  машинке  что-нибудь
антиконституционное - ее поволокут в каталажку?
     Поль раскраснелся, его голос, обычно  тихий,  набрал  силу  и  гремел
теперь на весь зал:
     - "За всякое слово, которое скажут люди, дадут они ответ в день суда:
ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься.."
     Федор засмеялся:
     - Это уже не писатель. Критик.
     - Не перебивай. "Если кто скажет  слово  на  Сына  Человеческого  (то
есть, писателя), простится  ему,  если  же  кто  скажет  на  Духа  Святого
(понимай, как творчество, вдохновение), не простится ему ни в семь  веков,
ни в будущем.
     - Ты что это - всерьез?
     - Простите, пожалуйста, - к столику подошел высокий парень в  джинсах
и грязном мятом свитере.  -  Я  совершенно  случайно  оказался  свидетелем
вашего разговора...
     - И что тебе надо? - резко спросил Федор.
     - Хотелось бы спросить у вас...
     - Кто ты такой?
     - Меня зовут Володя.
     - Что же вы хотели спросить?  -  поспешил  вмешаться  Поль,  которому
совсем не понравилось поведение Федора, было в нем что-то  от  городового.
Представьте себе - вы знакомы с человеком  лет  пятнадцать,  считаете  его
своим близким другом, и  вдруг  замечаете  в  нем  что-то  от  городового.
Неприятно.
     - Интересно вы придумали, - сказал Володя,  обращаясь  уже  только  к
Полю. - Иисус Христос писатель, это мне понравилось.  Очень  многое  стало
понятнее. - Володя засмеялся. - Я себе чуть голову не сломал  над  сходной
проблемой. И вдруг  оказывается,  что  все  так  просто  и  изящно.  Вы  и
представить себе не можете, как я вам благодарен!
     Поль обиделся. Я не способен даже на безответственный  треп,  подумал
он с огорчением. Какую бы ахинею я не нес, всегда найдется идиот,  который
поверит каждому слову. Впрочем, идиоты всегда были и всегда будут, к этому
следует просто привыкнуть.
     - Знаете, Володя. Никогда и никому не верьте на слово. Советую. Очень
помогает в жизни.
     - Согласен и с этим. Конечно, вера и неверие - вещи  одного  порядка,
но лично мне больше нравится верить, по-моему, это как-то человечнее.
     Володя огляделся по по сторонам и добавил шепотом:
     - Я провел ряд экспериментов. Получается, что Он есть с  вероятностью
73 процента.
     Поль не нашел,  что  сказать  на  такое  заявление,  только  подумал:
"Точно... псих!". Нужно было  найти  добрые  и  теплые  слова,  но  ничего
путного в голову не приходило. Помог Федор, притащивший  откуда-то  чистую
рюмку.
     - Давай выпьем, раз пришел, - сказал он, разливая.
     И в этот момент где-то совсем рядом раздалась автоматная очередь. Вот
и все, подумал Поль. Многоточие...
     - Стреляют, - сказал он. - Пойдем посмотрим?
     - Зачем это? - спросил Федор.
     - Просто так.
     - Без нас разберутся. Поль все-таки поднялся, его  отшатнуло,  но  он
собрался и, довольно твердо ступая, пошел к выходу.
     - Постой, - крикнул ему вслед Федор. - Не ходи!
     Конечно.. Стану я  тебя  слушать,  подумал  Поль.  Он  предчувствовал
веселое приключение и теперь не смог бы  повернуть  назад,  даже  если  бы
захотел. Ноги сами собой несли его вперед.
     - Сказано тебе - не ходи, значит - не ходи!
     - Почему? - поинтересовался Поль.
     - Почему-почему, сядь на место и не встревай.
     - Стану я тебя слушать, дожидайся!
     Вот паразит! - неприязненно подумал Поль. Ведет себя как городовой. И
где только обучился этой  премудрости,  всегда  такой  обходительный  был,
вежливый. И вдруг - выпытывает, одергивает. Надо бы ему объяснить, что это
нехорошо, если сам не понимает, да только неохота связываться.  Этого  еще
мне не хватало - жандармов манерам обучать! Обойдется, паразит!
     Впрочем, разбираться в психологической мотивировке поступков Полю  не
хотелось.  Где-то  рядом  бродили  настоящие  живые  террористы.   И   это
действовало на него, как валерьяновые капли на мартовского кота.
     Хорошо бы сейчас поговорить с Николенькой, подумал  он,  удивив  этим
самого себя. Эко хватил. Уж если отдел по борьбе с  терроризмом  сбился  с
ног, разыскивая его, то мне и подавно не найти. Но случаются  же  в  жизни
нашей  неожиданности!  Хорошо  бы  поговорить  с  ним,  не  обязательно  о
подполье. Не в подполье, в принципе, дело. Человек  знает,  ради  чего  он
живет на свете. Просто дух захватывает! Не хочется думать, что это  просто
очередной приступ фанатизма. Поговорить бы. Вдруг и я что-нибудь пойму.  И
Володю надо взять с собой. Вот кому полезно узнать, для чего люди живут на
свете. Сразу бы дурь из головы выскочила.
     Но Володя куда-то запропастился, струсил,  наверное.  Поль  плюнул  и
пошел один.


     Стреляли, видимо, в небольшом скверике напротив "Андромеды". Там  уже
собралась толпа. Нехорошая толпа, молчаливая  и  угрюмая.  Поль,  которого
охватило знакомое чувство нетерпения перед встречей с тайной,  врезался  в
нее,  пробился  вперед,  почти  не  встречая   сопротивления,   и   тотчас
почувствовал, что превращается в кусок  льда.  В  неподвижный  кусок  льда
номер 9, потому что прямо перед ним ничком лежала мертвая девушка.
     Просто еще одна смерть.
     Санитары в белых халатах.
     Выпученные и пустые глаза любопытных.
     Полицейские.
     Сведенные судорогой скулы.
     От этого не уйдешь.
     Перед смертью все равны.
     Кто-то потянул его за рукав.
     Он повернулся. Федор.
     - Ну, посмотрел? Пойдем.
     - Нет.
     - Почему?
     - Не скажу.
     Смотреть на девочку было страшно. А не смотреть на нее он не мог,  не
имел права. Поль почувствовал, что сейчас умрет.
     - Я тебя очень прошу, пойдем отсюда. Нам здесь нельзя.
     - Ты иди, а я еще побуду. До свиданья.
     - Я не могу тебя оставить.
     - Не оставляй.
     - У нас есть еще немного времени. Еще можно успеть.
     - Я остаюсь, - сказал Поль. Больше он Федора не слушал.
     Он смотрел, как ловко занимаются своим делом парни в светлых  плащах.
Осмотр трупа.  Осмотр  места  происшествия.  Опрос  свидетелей.  Привычная
работа, доведенная до совершенства, до автоматизма.
     Один из них достал рулетку и начал что-то измерять, переговариваясь с
напарником.
     - Три метра. Запиши.
     - От скамейки?
     - Да.
     - Никогда бы не поверил, что своими глазами увижу такую важную птицу!
     - Кинозвезда, что ли?
     - Сам ты - кинозвезда! Это же Патриция Парк, собственной персоной.
     - Что еще за Парк? Ты толком объясни.
     - Акцию на бульваре Храбрецов из 46-ой помнишь?
     - Террористка, что ли?
     - Точно.
     - Вот повезло!
     - Это как посмотреть. Хлопотное дело разбираться во всем этом дерьме.
Кто ее, за что, почему здесь. Придется повозиться.
     - За что - понятно. Провинилась. Там выговоры не объявляют.
     - Давай ее сюда, на носилки.
     - Красивая.
     - Матерая. Сам знаешь, у них у всех руки по локоть в крови.
     Значит, эта мертвая девочка террористка. Удивительно. Никогда  бы  не
подумал, что в подполье есть девочки.  Девочка  с  автоматом  наизготовку.
Девочка, вгоняющая в человека  кусочек  свинца.  Девочка,  валяющаяся  под
ногами полицейского. Удивительно.
     К Полю подошел полицейский.
     - Документы.
     - Одну минуточку, - вмешался Федор. - Я должен объяснить,  что  мы  с
приятелем абсолютно не в курсе дела, Просто прохожие.
     - Документы, - повторил полицейский.
     - Мы ничего не  видели,  -  сказал  Федор,  протягивая  ему  какой-то
листок.
     Поль предъявил удостоверение на право  ношения  значка  "Литератор  2
класса".
     Не обратив на слова Федора  никакого  внимания,  полицейский  записал
что-то в свою записную книжку и отошел в сторону.
     Глупо, как глупо, подумал Поль.
     - Ну что, ты  этого  хотел,  -  заходясь  в  страшных  ругательствах,
зарыдал Федор. - Теперь мы глотнем горяченького до слез.
     - Помолчал бы. Надоело.
     - Ах, тебе надоело... Посмотрим, что ты будешь говорить следователю!
     - Слушай, иди в задницу. Понял? Трус паршивый.


     Не только заснуть, но и просто забыться хотя бы на миг Поль так и  не
смог. Тело наказало его, подло подгадав тот самый момент, когда он  больше
всего нуждался в покое. Голова раскалывалась, горло  высохло  до  желудка,
проклятые  кости  ныли  с  безжалостным  остервенением,  будто  до   краев
наполнившись раскаленным свинцом.
     Наконец рассвело.
     Лежать дальше было глупо, и Поль заставил себя подняться. После рюмки
коньяка и чашки черного кофе его голова немного прояснилась,  и  он  сразу
вспомнил  мертвую  девочку,  лежащую  ничком  перед  полицейским.  К  нему
немедленно вернулся вчерашний животный страх.
     Как все просто, думал он, уставившись в пустую рюмку. Все дело в том,
что мы прокляты. Бежать, спасаться - глупо, разве можно уйти от проклятья.
Мы прокляты. Триста раз прокляты. Умные, честные,  подлые,  добрые,  какая
разница. Все прокляты. Одни больше, другие меньше, но прокляты все!
     Зачем она умерла? Кому, спрашивается, от этого стало лучше? И  ничего
не изменилось, только горя стало чуть-чуть больше. Пострадала  за  идеалы.
Что это такое? И-де-а-лы?


     Сумрак. В просторной пустой  избе  за  верстаком  сидят  два  мужика.
Колеблющееся пламя свечи освещает  их  помятые,  небритые  лица.  Грязь  и
запустение. То, что с первого взгляда  кажется  дорогим  пушистым  ковром,
оказывается обыкновенной зеленой травой - пола-то нет.  В  углах  газетные
обрывки и пустые водочные бутылки.
     Праздник какой-то, потому что  мужики  приоделись  -  строгие  темные
костюмы, белые накрахмаленные рубашки, модные галстуки. Немного портят вид
тяжелые кирзовые сапоги, но без них далеко  ли  уйдешь  по  распутице.  На
верстаке вышитая салфетка, на ней огурчики, грибочки,  селедочка,  баночка
красной икры.
     Пьют давно, это  сразу  видно.  Странно,  но  оба  кажутся  абсолютно
трезвыми. Мужик постарше протягивает руку с  тяжелым  золотым  перстнем  к
бутылке, разливает.
     - В чем отличие идеалов от убежденности? -  спрашивает  он  у  своего
молодого напарника. - На конкретных примерах, пожалуйста.


     Забавно. Но почему ее  убили?  Перестрелки  не  было.  Значит,  свои?
Почему? Нарушила какую-нибудь клятву или как там у них  это  называется  -
устав, положение, закон, правила? Нарушать правила нехорошо. Это мы знаем,
это нам объяснять лишний  раз  не  надо.  За  нарушение  -  смерть.  А  на
апелляцию не подашь. И никакие идеалы не помогут. Боевая организация -  не
игра в бирюльки.
     Поль представил  себе,  как  парень  готовится  привести  приговор  в
исполнение. Приседает, разминает ахиллесовы сухожилья,  вставляет  обойму,
прячет автомат под плащ, старательно улыбаясь при этом, потому  что  никто
кроме него самого не должен знать,  как  он  любит  эту  девочку,  которую
должен убить через полчаса...
     Как там...

              Убил я милую свою.
              В упор, из автомата.
              Семь пуль нашли свою тропу,
              Оставив мне лишь дрожь приклада.

              Лежала милая в грязи,
              Рукой семь точек закрывала.
              А у меня, в моей руке
              Сталь автомата остывала.

     Нормально. Поль стащил очки  и  вытер  глаза.  Нормально.  Черт  меня
подери, а ведь я их не люблю, этих террористов.
     В дверь позвонили. На пороге стоял высокий хиловатый парень в джинсах
и мятом грязном свитере. Увидев Поля, он улыбнулся.
     - Не узнаете? - спросил он, продолжая улыбаться.
     - Проходи, - хмуро сказал Поль. Этого парня он уже видел  где-то,  но
вспомнить где и при каких обстоятельствах, было выше его сил.
     - Я - Володя, - напомнил парень. - Вчера мы говорили о Боге.
     - Как ты меня нашел?
     - Кто же не знает Поля Кольцова?
     - Узнал, значит.
     - Узнал.
     - Молодец.
     Хорошо, что он пришел, подумал Поль с неожиданным энтузиазмом. Выпьем
кофейку,  поболтаем  о  чем-нибудь,  о  Боге,  например,  может   быть   и
рассосется...
     Он сварил для Володи кофе, стараясь изо всех сил, как умел,  пожалуй,
только он один, как варил для своих самых дорогих гостей.  И  кофе  Володе
понравился. Он допил его, вежливо поблагодарил