ольно.
   Пасуорти. Но я хочу сперва поговорить об этом! Я хочу поговорить. Зачем
вы объявили так поспешно? Во всяком случае, времени поговорить достаточно!
   Пауза. Вопрошающие взгляды скользят по лицам. Кэтрин  и  Морис  смотрят
друг на друга, затем на родителей.
   Морис. Времени не так уж много, отец.
   Кэтрин как будто хочет что-то сказать, но воздерживается.
   Пасуорти. Я думаю, до этого остается еще несколько месяцев.
   Кэтрин. Остался ровно один месяц и три дня. И сейчас уже все готово.
   Морис. Мы могли бы полететь хоть  сегодня.  Луна  уже  почти  дошла  до
самого удобного для нас  положения.  Но  решили  выждать  еще  месяц.  Для
большей верности.
   Пасуорти. Вы летите через четыре недели! Четыре недели! Я запрещаю это!
   Кэбэл. Я думал...
   Морис. Нет, уже все условлено.
   Пасуорти.  Теотокопулос  прав.   Этому   не   бывать.   Это   -   сущее
жертвоприношение. Морис, сын мой!
   Кэбэл берет его под руку.
   Кэбэл. У нас впереди еще месяц, даже больше того!  Поговорим  спокойно,
Пасуорти. Остался еще месяц. Это удар для вас. Это был удар  и  для  меня.
Но, может быть, это менее страшно и более  грандиозно,  чем  вам  кажется.
Подумайте день-другой. Давайте  пообедаем  все  вместе  -  через  три  дня
встретимся и расскажем друг другу откровенно, что у каждого на уме!
   Кэбэл (крупным планом с Пасуорти). Я не вернусь в город вместе с  вами.
Есть еще человек, с которым я должен поговорить. Это необходимо.
   Пасуорти. Никто в этом так жизненно не заинтересован, как мы с вами.
   Кэбэл. Не знаю. У нее свои права. Многие скажут, что ее  право  так  же
несомненно, как наше.
   Пасуорти. Кто же это?
   Кэбэл. Мать Кэтрин. Женщина, которая была моей  женою...  Разве  вы  не
знали, что у меня была жена? Или вы думаете, что  Кэтрин  вышла  вдруг  из
моей головы? Как Афина Паллада? У меня была жена,  и  она  была  в  высшей
степени женщина, и мы разошлись много лет назад.
   Начинает  темнеть;  на  небе  рдеет  послезакатное   зарево.   Терраса,
обсаженная тиссами (новый вид тисса) и с видом на широкий ландшафт,  вдали
море. На фоне моря  выступает  огромное  сооружение,  похожее  на  тяжелую
мортиру. Это межпланетное орудие. Это  первый  показ  его.  Оно  чудовищем
присело на  земле,  и  все  другие  детали  ландшафта  кажутся  перед  ним
крохотными. Легкая дымка тумана еще увеличивает его зловещие размеры.
   Снижающийся самолет бросает тень на террасу.
   Мельком показан Кэбэл, сходящий с  самолета,  на  котором  он  прилетел
сюда. Потом аппарат возвращается к террасе и ждет его.
   Кэбэл входит и медленно направляется к перилам  террасы.  Он  задумчиво
смотрит на Межпланетное орудие,  заложив  руки  за  спину.  Так  он  стоит
несколько мгновений.
   Он  оборачивается,  услышав  шаги;  входит  Роуэна.  Роуэна  -  потомок
Роксаны, фаворитки Босса Эвритауна в 1970 году, так же, как Освальд  Кэбэл
- потомок Джона Кэбэла. Она физически похожа на свой прототип -  эту  роль
играет та же актриса; но в ней нет ни капли задорного нахрапа ее прабабки.
Она лучше воспитана. Она одета гораздо изящнее, в ней нет дешевой пышности
Роксаны, жестикуляция ее скромна.
   Роуэна. Итак, мне наконец позволено увидеть вас снова!
   Кэбэл. Вы быстро узнали новость, Роуэна!
   Роуэна. Она разнеслась по всему миру.
   Кэбэл. Уже?
   Роуэна. Она носится в воздухе. Весь мир ни о чем другом и  не  говорит.
Зачем вы нанесли мне такой удар? Наша дочь!..
   Кэбэл. Я не виноват. Она сама решила лететь. Чего вы от меня хотите?
   Роуэна. Вы чудовище! Вы и вам подобные - чудовища! Ваша  наука  и  ваши
новые порядки отняли у вас душу и на ее место поставили машины  и  теории.
Хорошо, что я ушла от вас в свое время.
   Кэбэл. И вы явились сюда - вы настаивали на  свидании  со  мною  только
затем, чтобы сказать мне это теперь?
   Роуэна. Не только это. Я запрещаю вам посылать нашу дочь в эту безумную
экспедицию!
   Кэбэл. Нашу дочь? Мою дочь! Вы оставили ее мне, когда ушли от  меня.  И
она летит по своей воле.
   Роуэна. Потому что вы отравили ее ум. Она, очевидно, из  разряда  новых
женщин, как вы - из разряда новых мужчин. Вы думаете, я не люблю ее только
потому, что вы никогда не позволяете мне ее видеть?
   Кэбэл. Обычно вы живете  на  другой  стороне  земного  шара.  Охота  за
любовью...
   Роуэна. Вы меня упрекаете! И все же  я  люблю  ее.  Кто  заставил  меня
охотиться за любовью?.. Кэбэл, неужели в вас нет жалости?  Неужели  у  вас
нет воображения? Если  я  не  могу  запретить,  что  ж,  тогда  я  умоляю.
Представьте только себе ее тело - тело почти  что  ребенка  -  изломанным,
раздавленным, замерзшим!
   Кэбэл. И не подумаю! Не всегда хорошо  слишком  много  думать  о  теле,
Роуэна.
   Роуэна. Вы жестокий, страшный человек. Что вы делаете с жизнью, Кэбэл?
   Кэбэл. Вы мягкий, чувственный человек. Что вы делаете с жизнью?
   Роуэна. Вы превращаете ее в сталь!
   Кэбэл. Вы растранжириваете ее.
   Роуэна. Кто заставил меня ее растранжиривать?  Я  уже  много  лет  хочу
встретиться с вами лицом к лицу и высказать вам это. Я не  хотела  уходить
от вас. Но вы сделали жизнь слишком возвышенной и жесткой для меня!
   Кэбэл. Я  не  хотел,  чтобы  вы  ушли.  Но  вы  сделали  жизнь  слишком
рассеянной и неудобной для меня. Я любил вас,  но  любить  вас  -  значило
отдавать этому все время. У меня был труд.
   Роуэна. Какой труд?
   Кэбэл.  Вечный  труд  борьбы  с  опасностями,  смертью  и   вырождением
человечества!
   Роуэна. Фанатик! Где теперь опасность и смерть?
   Кэбэл. В засаде повсюду.
   Роуэна. Вы сами идете им навстречу!
   Кэбэл. Я предпочитаю роль охотника роли дичи.
   Роуэна. Но, если вы все время будете охотиться за опасностью и смертью,
что останется для жизни?
   Кэбэл. Мужество, приключения, труд - и все больше силы и величия.
   Роуэна. По-моему, нужнее любовь.
   Кэбэл. За этим вы и ушли от  меня.  Бедная  охотница  за  любовью!  Моя
любовь  была  недостаточно  хороша,  недостаточно   лестна,   недостаточно
прилежна. Нашли ли вы хоть раз эту любовь ваших грез? Был ли  у  вас  хоть
один любовник,  заставивший  вас  чувствовать  себя  так  дивно,  как  вам
хотелось? И мог  ли  это  сделать  хоть  один  любовник?  Где  бы  вам  ни
попадалась любовь, вы хватали ее, как ребенок срывает  цветок,  и  убивали
ее!
   Роуэна. Разве не все себя так ведут?
   Кэбэл. Нет.
   Роуэна. Я любила, как свойственно моей натуре. Пусть даже мне предстоит
в конце концов состариться и умереть.
   Кэбэл. Так дайте же и мне жить согласно моей натуре! Вам,  может  быть,
нужна любовь, а мне нужны звезды.
   Роуэна. Но и любовь!  Когда-то  вам  нужна  была  человеческая  любовь,
Кэбэл.
   Кэбэл. Но мне больше нужна была моя работа.
   Роуэна. Но разве наша девочка - не человек? Как я? Не имеет  она  разве
права на свежесть жизни - на новизну жизни? Неужели ей  надо  начать  там,
где вы кончите? Предположим, в конце концов придет конец  и  любви  -  она
будет разоблачена... Почему бы ей не испытать  нескольких  лет  иллюзий  и
волнения?
   Кэбэл. И кончить ничем? Отстать по милости  вашей  "любви"?  Краситься?
Имитировать молодость? Цепляться за страсть?
   Роуэна. О, вы умеете жалить! Неизвестно еще, в чем пустота. Подчиняться
импульсам или отрицать их? Эта девушка, говорю я  вам,  человек  и  должна
прожить по-человечески. Она женщина!
   Кэбэл. Но не прежней породы, Роуэна! Не вашей породы. Не думаете ли вы,
что все в человеческой жизни меняется - масштабы, сила и скорость, а  люди
остаются такими, какими они были всегда? Мы живем теперь в новом мире.  Он
увлекает нас к новым великим задачам. А с этой невеселой  старой  любовной
сказкой, которую так часто рассказывали и разыгрывали,  словно  это  самое
главное в жизни, почти совсем покончено.
   Роуэна. И вы думаете, что и она с ней покончила?
   Кэбэл. Что вы знаете  о  нашей  дочери?  Что  знаете  вы,  охотница  за
любовью, о творческом порыве, который может захватить женщину в  такой  же
мере, как и мужчину? Она любила и любит, она нашла себе  товарища,  и  они
стремятся вперед вдвоем. Плечом к плечу. Почти  забывая  друг  о  друге  в
своем счастливом единстве. Она живет для бесконечного дерзания, как и  он.
И это умножение человеческих знаний и силы - вовеки...
   Роуэна. Кэбэл, все мужчины - дураки, когда дело идет  о  женщинах.  Все
решительно. Вот ваша девочка. И ваше бесконечное дерзание! Вы думаете, что
она новая женщина. Новых  женщин  не  существует.  Она  улетает  со  своим
возлюбленным. Ну, какая бы женщина не полетела - будь  она  старой  породы
или новой? Что может быть чудеснее!
   Кэбэл. Так или иначе, она полетит!
   Роуэна. Новый вид мужчины весьма напоминает мне старый  вид  осла.  Но,
скажите же, скажите мне, если мужчины посвятят себя этому  вашему  вечному
дерзанию, что станется с женщинами?
   Кэбэл. В такого рода дерзании пол ни при чем. Оно доступно вам так  же,
как и нам. Бросьте эту старинную половую романтику! Идите работать с нами.
   Роуэна. Работать с вами?
   Кэбэл. Почему Же нет? У вас есть голова и руки.
   Роуэна. Вы хотите сказать, милый мой, работать на  вас!  Вот  в  вас  и
заговорил старой породы мужчина,  предлагающий  женщине  быть  его  рабой.
Когда дело касается женщин,  чем  этот  новый  вид  мужчин  отличается  от
старого?
   Кэбэл. Почему на нас, а не вместе с нами?
   Роуэна. Потому что у вас, мужчин, манера брать на  себя  руководство  и
все держать в своих руках.
   Кэбэл. Отлично! Пусть будет на нас. И  почему  бы  нет?  Выбирать  себе
мужчину за то дело, которое он делает, и за его способности? Следовать  за
ним и быть его женщиной?
   Роуэна.  Нам,  женщинам,  помогать,  утешать  и  лелеять,  играть  роль
подручных до бесконечности?
   Кэбэл. Раз вы так созданы, а как будто именно так вы и созданы,  почему
бы и нет?
   Роуэна. Мы вовсе не так созданы!
   Кэбэл. Если вы не созданы для знаний и власти, как мужчины, если вы  не
созданы и для того, чтобы служить знанию и власти,  так  для  чего  же  вы
наконец созданы? Если вы больше, чем охотница за любовью, за чем же вы, по
вашему мнению, охотитесь?
   Роуэна. О, об этом мы спорили пятнадцать лет назад.
   Кэбэл. Пятнадцать лет! Этот спор начался еще до каменного века.
   Роуэна. А окончится он... Когда он окончится?
   Кэбэл. Для нас, Роуэна, никогда. Никогда еще для многих  поколений.  Вы
идите своим путем, а я пойду своим.
   Роуэна. И это ваше последнее  слово  мне,  перед  которой  вы  когда-то
преклоняли колени?
   Кэбэл охвачен воспоминаниями прошлого,  забытые  чувства  нахлынули  на
него. Он поворачивается к ней. Кажется, что он не в силах  выразить  того,
что переживает; и он ничего не говорит.
   Постепенно бледнеет кадр. Мужчина и женщина стоят друг против  друга  в
сумеречной мгле; они утратили все иллюзии,  которые  когда-либо  питали  в
отношении друг друга, и все же смущены.
   Снова Кэбэл в своем ярко освещенном кабинете.  На  нем  все  еще  плащ,
который он надевал из-за плохой погоды; он садится у своего стола,  вид  у
него усталый. Он поворачивается к аппарату, стоящему на столе.
   - А теперь послушаем, что хочет сказать господин Теотокопулос по поводу
всего этого. Время для него как раз подходящее!
   Он нажимает кнопку.
   - Я хочу видеть и слышать Теотокопулоса! Он теперь,  наверное,  говорит
повсюду в зеркалах.
   Сцена меняется: огромное  открытое  пространство,  на  котором  большая
толпа собралась перед исполинским экраном на верху лестницы.
   Теотокопулос в группе друзей. Он уже не в  комбинезоне  скульптора.  Он
одет в нарядный, расшитый, яркий атласный  костюм,  поверх  него  наброшен
плащ, которым он драматически размахивает. Он поднимается сбоку  огромного
экрана, перед которым фигуры его и его друзей кажутся  совсем  крохотными.
Они посматривают на толпу, и их голоса тонут в общем говоре. Они  проходят
за исполинское зеркало, и в зеркале вдруг появляется Теотокопулос,  сильно
увеличенный, и голос его покрывает все другие звуки.
   В толпе мелких фигурок возбужденное движение: он готовится заговорить.
   Затем мы снова видим Кэбэла - он сидит в своем кабинете и  приготовился
слушать речь Теотокопулоса.  В  комнате  царит  тишина.  Но  вот  слышится
смутный шум, похожий на шум толпы, и диск телевизора затуманивается. Кэбэл
регулирует аппарат, звук и картина становятся отчетливыми.
   Диск телевизора подвигается вперед, так, что занимает почти весь экран.
Снизу он обрамлен головой и плечами Кэбэла.
   "Что это за Прогресс? Что толку в этом Прогрессе? Вперед и  вперед.  Мы
требуем остановки, мы требуем отдыха! Цель жизни - спокойное житье..."
   Кэбэл. Можно подумать, что цель жизни - бесконечно повторяться.
   "Мы не хотим, чтобы жизнь приносилась в жертву  эксперименту.  Прогресс
не жизнь: он должен быть только подготовкой к жизни".
   Кэбэл встает, отходит на несколько шагов от  диска  и  возвращается  на
место.
   "Будем справедливы к людям, управляющим нами.  Не  будем  неблагодарны.
Они почистили мир. Они чудесно навели в нем чистоту. Достигнуты порядок  и
великолепие, знания растут. О боже, как растут!" (Смех.)
   Кэбэл (мрачно). Они, значит, смеются над этим.
   "Но спешка и нажим продолжаются. Они для всех находят дело. Мы  думали,
что это будет Век Досуга. А что оказалось? Мы должны измерять и вычислять,
мы должны собирать, сортировать  и  пересчитывать.  Мы  должны  жертвовать
собой. Мы должны жить для - как это называется? - для человеческого  рода.
Мы  должны  каждый  день  и  весь  день  приносить  себя  в  жертву  этому
неустанному распространению знаний и порядка. Мы завоевываем весь мир -  и
какой ценой? Больших и все больших жертв. И в конце концов они  ведут  нас
назад, к последней жертве - к принесению в жертву человеческой жизни.  Они
вновь инсценируют древнегреческую трагедию, и отец приносит  свою  дочь  в
жертву богам мрака".
   Кэбэл нетерпеливым движением гасит телевизор.
   - И этот голос раздается по всему миру. Любопытно, как мир поймет это!
   Он озирается по сторонам.
   - Можно бы прекратить это. Нет. Пусть они выслушают его и  поймут,  как
сумеют. Но хотел бы я сейчас находиться  в  каждой  точке  земли,  слушать
вместе с каждым слушателем. Как они его поймут?



13. МИРОВАЯ АУДИТОРИЯ

   Дальше следует ряд сцен и мимолетных  кадров,  обрисовывающих  огромный
размах и одновременность мысли и споров в Новом Мире.  Речь  Теотокопулоса
звучит почти без перерыва, если не считать случайных криков  и  возгласов,
пока он наконец не умолкает.  Он  появляется  в  различных  зеркалах  и  в
различных  обрамлениях,  временами  его  слышно,  но  не  видно.  Но  ясно
показано, что один человек имеет возможность  говорить  всему  миру,  если
только мир интересуется им и хочет слушать,  и  что  на  его  слова  могут
быстро и  одновременно  реагировать  во  всех  частях  земного  шара,  где
найдутся слушатели.
   Прежде всего мы видим спины множества людей, обедающих вместе. Это дает
нам мимолетное представление  о  модах  2055  года  и  характере  столовой
посуды. Они поглядывают на огромную раму, в которой говорит  Теотокопулос,
- его видно и слышно. Слушают внимательно, но мало реагируют на его  речь.
Потом аппарат снимает край бассейна для  плавания  или  край  лужайки,  на
которой несколько молодых людей в спортивных  костюмах  аплодируют  борцу,
только что положившему противника на обе лопатки. Встает какой-то мужчина,
включает телевизор,  и  все  слушают.  Некоторые  вполголоса  обмениваются
мнениями, которые явно разделились.  Затем  мы  видим  нескольких  научных
работников в какой-то  лаборатории.  В  телевизоре  Теотокопулос,  он  все
говорит. Один из слушающих произносит  раздраженно:  "Ах,  прекратите  эту
дребедень!" Теотокопулоса выключают. Затем восточная  молодая  женщина,  с
веером, лениво растянувшись на тахте под окном, за которым  видны  пальмы,
степенно слушает овальный телевизор, на  котором  Теотокопулос  продолжает
свою речь. Затем показан домик в  горах,  через  застекленное  окно  видна
сильная снежная метель. В домике двое рабочих в  полярных  костюмах;  один
лежит на койке, другой сидит у стола и слушает голос. Они  выключают  его:
"Городским эта чушь, наверно, по вкусу. Что они знают о настоящем труде?"
   Группа скульпторов в студии. Студия велика, но мало чем  отличается  от
современной. В пластических искусствах больших перемен  не  произошло.  На
заднем плане телевизор. Один из скульпторов настраивает его, и опять виден
и слышен Теотокопулос...
   Первый скульптор. Слушайте! Слушайте!
   Второй.  Нет!  Нет!  (Он  выключает  телевизор.)  Человек  имеет  право
поступать с собой, как ему угодно!
   Первый. Никогда! Это Межпланетное орудие надо уничтожить. И немедленно.
   Третий. Эту музыку надо прекратить! Смотрите!
   Он поднимает модель.
   Все. Лестно для Теотокопулоса.
   Четвертый. А это?
   Поднимает уродливую карикатуру на Кэбэла. (Смех).
   Вот речь Теотокопулоса, которую по кускам слушают в предыдущих сценах:
   "Эти люди, столь любезно управляющие за нас миром,  заявляют,  что  они
дают нам волю поступать, как нам угодно; они  утверждают,  когда  нужно  и
когда не нужно, что никогда еще не было такой свободы, как у нас сейчас. И
в уплату за безграничную свободу, которой мы пользуемся,  они  просят  нас
игнорировать жесткую и страшную настойчивость их бесчеловечных  изысканий.
Но в самом ли деле мы обладаем такой  свободой?  Разве  свободен  человек,
который не вправе возмущаться тем, что он видит и слышит? Мы  хотим  права
остановить все это. Мы хотим права предотвратить все это. Кто позволил  им
использовать ресурсы нашего мира для  того,  чтобы  терзать  нас  зрелищем
своих жестоких и безумных авантюр? Кто позволил  им  нарушать  даже  покой
наших звездных высей человеческими жертвоприношениями? В старину, как всем
нам известно, счастье людей омрачено было густой черной тенью, и тень  эта
называлась религией. Вы слышали об этом. Пуританство и умерщвление  плоти,
бритые головы и искалеченный дух. Заповеди "делай то-то, не делай того-то"
угнетали свободные сердца людей. Вы читали в истории об этой тирании духа.
Эти старые религии с их  жертвоприношениями  и  обетами  -  с  их  ужасным
безбрачием, мрачными песнопениями, преследованиями и инквизициями  -  были
достаточно плохи. Мы думали, что  навсегда  освободились  от  религий.  Но
действительно ли они исчезли или только приняли новые  названия  и  надели
новые маски? Я говорю вам, что эти их изыскания  и  наука  не  больше,  не
меньше, как дух самозаклания, вернувшийся на  землю  в  новом  образе.  Не
больше и не меньше. Это  старый  черный  дух  человеческой  подчиненности,
Юпитер, безжалостное чудовище, вернувшееся теперь, когда у нас  свобода  и
изобилие, - древняя мрачная серьезность - суровое, ненужное служение.  Что
вернуло его? Зачем внушать молодежи  чувство  долга  и  требовать  от  нее
жертв, дисциплины, самообуздания и труда? К чему все это теперь?  Что  это
значит? Что это предвещает? Не заблуждайтесь! Рабство, которое они сегодня
налагают на самих себя, они завтра наложат на весь  мир.  Неужели  человек
никогда не отдохнет, никогда не будет свободен? Наступит время,  когда  им
опять понадобится пушечное мясо для их Межпланетных орудий, когда  вас,  в
свой черед, заставят лететь на чуждые планеты и в страшные, гнусные  места
далеко за приветными  звездами!  Говорю  вам:  мы  должны  остановить  эту
бессмысленную тягу к немыслимым, бесчеловечным экспериментам, и остановить
сейчас. Я говорю: конец этому Прогрессу! Положите конец такому  Прогрессу!
Мы довольны простой, чувственной, ограниченной, милой человеческой  жизнью
и другой не хотим. Между мрачным прошлым истории и  неисповедимым  будущим
урвем нынешний день для жизни. Что для нас будущее? Дайте земле мир  и  не
мешайте нам спокойно существовать!"
   Фосфоресцирующая друза-пустота глубоко в земле. Друзовидная  пустота  -
это  пещера  в  камне,  в   которой   с   незапамятных