ящей рядом телевизионной камеры. - А это самое  главное, что нужно людям,
- жить без страха.
     Снова загремел судейский  молоток, и в зале поднялся страшный шум - это
их шишки  обрушили на меня свой  гнев. Телевизионщики отвернули от меня свои
камеры,  а зал очистили от публики - остались только самые главные  тузы.  Я
понял, что сказал что-то очень важное.
     Когда  наконец  установилась относительная  тишина, судья объявил,  что
процесс окончен, мы с Мадж признаны виновными в дезертирстве. Терять нам все
равно было нечего, и я решил высказаться.
     - Теперь я понял вас, несчастных, -  начал я. - Без страха вы ничего не
можете  добиться.  Единственное искусство,  которым  вы владеете,  -  это  с
помощью страха заставить себя и других совершать те или иные поступки. Вот и
вся  ваша радость в жизни - смотреть, как  люди трясутся от  страха. Еще бы,
чуть что  не так - и вы сразу накажете  их тела, сразу что-нибудь отберете у
их бедных тел.
     - У вас только один способ  добиться чего-нибудь  от людей,  - вставила
свое слово Мадж, - запугать их.
     - Оскорбление суда! - закричал судья.
     - У вас только один способ запугать людей,  - подхватил я, - заставлять
их находиться в теле.
     Солдаты сграбастали Мадж и меня и поволокли к выходу.
     - Учтите, вы начинаете войну! - что было сил завопил я.
     Все замерли на месте, и воцарилась гробовая тишина.
     - Мы и так воюем, - с трудом произнес генерал.
     - Зато мы не воюем,  -  ответил я. -  Но  мы будем воевать, если  вы не
развяжете меня  и Мадж сию же секунду, - в  фельдмаршальском  теле мои слова
звучали грозно и убедительно.
     - Но вы же не можете воевать, - сказал судья. - Ведь у вас  нет оружия,
и вне тел вы - ничто.
     - Если вы нас не развяжете, пока  я досчитаю до десяти, - сказал я ему,
- мы,  амфибии,  занимаем тела каждого из  вашей шайки-лейки, доводим вас до
первого утеса и сбрасываем вниз. Здание окружено.
     Это,  конечно,  была  самая  настоящая  покупка. Два человека не  могут
одновременно занимать одно тело, но противник не был в этом уверен.
     - Раз! Два! Три!
     Побледневший генерал глотнул слюну и неопределенно махнул рукой.
     -  Развяжите их, -  сказал  он слабым  голосом.  Солдаты,  тоже изрядно
струхнувшие, с радостью выполнили  этот приказ.  Мадж  и я были свободны.  Я
сделал несколько шагов, направил свой разум в противоположном направлении, и
прекрасный   фельдмаршал,  забренчав  всеми  своими   регалиями,  рухнул  со
ступенек, словно мешок с опилками. Я почувствовал, что Мадж со мной не было.
Она не могла так  просто уйти из тела с медным цветом кожи и  с зеленоватыми
волосами и ногтями.
     -  Кроме того, - услышал я ее голос, - в уплату за нанесенный нам ущерб
это тело  должно  быть переслано мне в Нью-Йорк  не  позднее  понедельника -
причем в хорошем состоянии.
     -  Хорошо,  мадам, - только и сказал судья.  Когда мы  вернулись домой,
парад  Пионеров  как  раз  закончился,  и  все  крутились  около  хранилища.
Командующий только что  освободился  от  своего  тела и сразу  же принес мне
извинения за свое поведение во время парада.
     - Пустяки,  Херб, - успокоил я его, - не надо извиняться. Я же понимаю,
что ты не был самим собой - ты ведь щеголял в теле.