ерьез интересовались  виноделием  -
официанта они  просто  запытали  узкоспециальными  вопросами.  Тот  вскоре
прослезился и довольно дешево выкатил пыльную бутылку "Алеатико  Партенит"
тридцать какого-то года из личных запасов.
     - Запомните, господа, это вино не делают уже полвека...
     Ольша по очереди танцевала со всеми; наконец она поняла, почему  Енот
не снимает темных очков - у него  были  совершенно  нечеловеческие  глаза.
Темно-пурпурного  цвета,  больше,  чем  у  землян  и  вдобавок  необычного
разреза. Щелевидные, как у кошки,  зрачки,  но  не  вертикальные,  а  чуть
наклонные, как буква V. Увидев это Ольша вздрогнула,  и  снова  надела  на
Енота его зеркалки. Как она осмелилась их снять, и сама не поняла.  Танец,
наверное,  сблизил.  Енот  не  противился,   только   поправил   прическу,
скрывающую уши.
     Без очков он выглядел  чужим,  но  не  отталкивающим,  в  облике  его
чувствовалась своя неповторимая гармония.
     Танцевал он лучше всех - спустя полчаса Ольша и  Енот  сбацали  такой
рок-н-ролл, что за остальными столиками дружно зааплодировали, подвыпившая
парочка в углу зала  все  хваталась  за  видеокамеру,  хотя  что  они  там
наснимали в полумраке Ольша не понимала, а  кто-то  даже  прислал  бутылку
новосветовского брюта.
     К полуночи все заметно захмелели - дегустация выдалась обильная, да и
реликтовое вино оказалось на редкость  коварным.  Ольша  смутно  запомнила
обратную дорогу. За руль сел, кажется,  Римас,  но  сразу  же,  вроде  бы,
задремал, сунув руки в карманы.
     Утром ее разбудил Сеня.
     - Едем на пляж, - сообщил он. - Не забудь купальник.
     Ольша заметила, что голова, несмотря на вчерашнее, удивительно ясная.
     На  кухне  шкворчала   исполинская   яишница   -   ребята-хирурги   с
удивительным  спокойствием  меняли  изысканность  ресторанов  на  домашнюю
холостяцкую неприхотливость. Ольшу к стряпне они не привлекали, видимо  из
принципа. А может, и еще почему-то.
     Людные городские пляжи  их  не  интересовали.  Сеня  гнал  "Оксо"  на
юго-запад,  вдоль  побережья.  Дорога  петляла,  как  напуганный  муравей.
Зелень, скалы, море - все это сменялось  с  калейдоскопической  быстротой.
Ухоженные ряды виноградников, свечки кипарисов, серые башенки Ласточкиного
Гнезда... Ливадия, Гаспра, Мисхор, Алупка, Симеиз...
     Сеня притормозил, когда взгляду открылась  совершенно  необычная  для
южного Крыма картина: прямая береговая  линия.  Желтоватый  песок  устилал
длинный, добрых два километра, пляж. Горы величаво  застыли  в  отдалении.
Несмотря  на  достаточно  спокойное  море  на  берег  обрушивались  крутые
метровые волны; темная синь воды  цвела  белопенными  барашками.  И  стоял
нескончаемый гул - это пело море, как пело оно уже  миллионы  лет.  Каждая
волна имела свой голос, вела свою партию в извечном концерте природы.
     Машину они оставили прямо на обочине. Ольша справедливо  решила,  что
украсть ее, скорее всего, непросто. И свинтить что-нибудь типа зеркальца -
тоже. Гвардия Сени, во всяком случае,  нимало  не  беспокоилась,  оставляя
"Оксо" у трассы.
     На бесконечной ленте пляжа группками загорали люди. Свободного  места
хватило бы, чтобы разместить еще не одну сотню курортников. Наверное, сюда
могли добраться лишь те, кто имел собственные колеса. И деньги на  бензин.
Или друзей с колесами и деньгами на бензин. Вдоль пляжа  тянулась  пыльная
дорога, там и сям торчали, как  грибы-дождевики,  зачехленные  автомобили.
Ольша знала, что на Южный берег частный транспорт из-за пределов Крыма  не
пускали уже лет восемь. Сеня  объяснил,  когда  менял  номерные  знаки  на
"Оксо".
     Почти никто не купался, зато  на  гребне  волны  скользили  несколько
серферов, окутанные радужным ореолом брызг  и  клочьями  пены.  Зеваки  на
берегу подбадривали их нестройными  криками  и  разбойничьим  свистом,  но
вероятно - зря, потому что море шумело громче.
     Едва они ступили на желтый, как масло,  явно  привозной  песок,  Сеню
окликнул стройный мускулистый парень в пестрых  плавках  и  темных  очках.
Казалось, он только-только слез с доски и сияющие в  лучах  солнца  брызги
так и остались у него на плавках.
     "Их человек", - немедленно решила Ольша  и  не  ошиблась.  Звали  его
Кейси.
     Не прошло и пяти минут  как  Ольша,  Сеня,  Римас,  Енот  и  Кейси  в
компании десятка серферов  и  их  подружек  -  просоленных,  загорелых  до
синеватого  блеска  парней  и  девушек  -  уже  хохотали,  общались,  пили
коблевский мускат и пиво, которого  Енот  принес  целую  сумку,  купались,
играли в волейбол, обсуждали какие-то внутренние, малопонятные посторонним
серферовские проблемы - одним  словом,  вели  себя  как  любая  нормальная
молодежная компания на пляже. Ольша плюнула на все  земные  и  космические
неприятности и откровенно развлекалась, тем более, что за  ней  немедленно
стали  ухаживать  сразу  трое  аборигенов.  Постепенно  тусовка  росла   и
ширилась, подходили новые  люди,  все  больше  с  портвейном;  то  и  дело
кто-нибудь хватал ярко раскрашенную пластиковую  доску,  бежал  к  морю  и
скользил на виду у всех вдоль пляжа.  Асы  демонстрировали  прыжки.  Народ
радовался с  берега.  Ольшу  пытались  научить  держаться  на  доске  -  в
результате  она  раз  пятнадцать  сверзилась  в  воду  и  нахохоталась  на
несколько  лет  вперед.   Потом   их   вызвали   на   состязание   соседи,
расположившиеся в  полумиле  левее.  На  макушке  волны  состоялось  такое
представление, что Ольша на час с небольшим забыла кто она и  где  она.  К
этому времени ветер с моря окреп и волны  выросли  еще  на  полметра,  что
серфером весьма обрадовало. Проигравших выявить не  удалось,  посему  дело
спрыснули очередной дозой пива.
     Приближался вечер, когда Кейси и  Римас  обратили  внимание  Сени  на
светловолосого парня с доской в руках. Он шел, увязая в песке, со  стороны
Фороса.
     - Это дружок Сергея Затоки, - шепнул Римас.
     Сеня неторопливо и словно бы даже нехотя обернулся.  Ольша,  сидевшая
так близко, что расслышала слова Римаса, тоже.
     Енот встал и вразвалку пошел навстречу. Смуглая кожа, драные  джинсы,
усохшие от долгой и тяжелой жизни до шорт с  бахромой  внизу,  и  длинная,
скрывающая уши шевелюра делали его похожим на завсегдатая дикого пляжа.
     Увидев его незнакомец с доской замер.
     - Эй, Куня! - крикнул кто-то. - Где тебя носило весь  день?  Мы  чуть
понизовским не продули!
     Тот, кого назвали Куней, настороженно попятился,  потом  стал  бочком
отступать к морю. Сеня вскочил, Енот прибавил шагу, а справа,  от  дороги,
появился Паха, успешно скрывавшийся с самого утра.
     Куня со всех ног кинулся к прибою, плашмя рухнул на доску и что  есть
духу погреб от берега. Енот, затормозивший у самой кромки  мокрого  песка,
обернулся к Пахе.
     - Корса-а отра-а! - крикнул он протяжно.
     Беглец отгреб уже метров на сорок.
     Паха метнул Еноту что-то вроде короткой трости.
     - Быстрее! - тихо процедил Сеня, косясь то на Енота, то на Куню.  Тот
уже успел встать на доску и невероятно быстро заскользил прочь, в  сторону
Симеиза и Ялты.
     "Трость" в руках Енота раскрылась на  манер  веера,  превратившись  в
незамкнутый диск-полубублик. Не хватало  сектора  градусов  в  сорок-сорок
пять. Енот швырнул его плашмя под ноги; раскрытый  веер  странным  образом
завис в двадцати сантиметрах над мокрым песком. Под весом Енота он  просел
еще сантиметров на пять.
     Серферы со всего пляжа давно уже стояли  на  ногах,  превратившись  в
зрителей. Встала и Ольша. Римас и Кейси, ни во что не вмешиваясь,  застыли
поодаль.
     Енот, являя собой нечто среднее между серфером и скейтбордером, несся
над волнами. Пенный макушки хлестали веер, рассыпаясь  светлыми  брызгами,
отчего он плясал под ступнями Енота, словно норовистый конь.
     - Ч-черт! - тихо ругнулся Римас. Ольша перехватила его взгляд - вдали
стоял человек с видеокамерой и снимал погоню на пленку. Наверняка с самого
ее начала. Секундой позже его заметил и Сеня, и пронзительно свистнул.
     Человек с камерой прекратил съемку и кинулся  наутек.  Сеня,  Паха  и
Енот,  заскользивший  наперерез  к  берегу  (видимо,  камера  была  важнее
сбежавшего Куни) попытались  догнать  его,  но  тщетно:  невдалеке  стояла
зеленая "Полоса", машина, как известно, мощная и быстроходная.  Человек  с
камерой молниеносно прыгнул за руль и был  таков.  Благополучно  удравшего
Куню вместе с доской он подобрал спустя пару минут у всех на виду.
     Лица у Сени и Енота  стали  непроницаемыми  (у  Пахи  оно  другим  не
бывало). Компания серферов  как-то  вдруг  сразу  вытянулась  полукольцом,
медленно надвигаясь.
     - Что вы с ними не поделили, ребята? - не без угрозы прозвучал первый
вопрос.
     Первый  и  последний.  Других  не  возникло  -  Паха  мрачно   достал
винчестер. Хруст затвора имел свойство мгновенно отрезвлять.
     Сеня взял Ольшу за руку, Енот подхватил одежду и опустевшие сумки. Ни
на Римаса, ни на Кейси никто  даже  не  глянул,  видимо  им  незачем  было
раскрываться.
     Ольша обернулась и беспомощно глянула на загорелую пеструю толпу. Так
и не удалось стать частью ее. А хотелось.
     Еще издали стало заметно, что "Оксо"  изуродован  до  неузнаваемости.
Стекла и фары, правда, лишь покрылись мелкой  сетью  трещин,  но  уцелели,
зато по корпусу словно кувалдами молотили. И шины изрезали в клочья.
     - Так! Замечательно... - процедил  Сеня.  -  Минут  на  двадцать,  не
меньше. Теперь их точно не догнать.
     Спешить хирурги сразу перестали. Вообще, даже совершив ошибку Сеня  с
Енотом  никогда  не  злились  и  не  сетовали.  Старались   исправить   по
возможности быстрее и прилагали к этому все силы.
     Увечную  дверцу  совместными  усилиями  удалось  немного  приоткрыть,
вернее приподнять. Внутрь просочился Паха, сделавшись плоским, как  доска.
Он тронул что-то на пульте и поспешно покинул машину.
     Раненая "Оксо" ожила. Мутными пленками "потекли" стекла,  с  покрышек
лохмотьями   начала   отваливаться   поврежденная    резина,    захрустел,
выпрямляясь, металл. Вмятины  пропадали.  Автомобиль  восстанавливался  на
глазах.
     - Что это Паха там сотворил? - буднично спросила Ольша. Удивление  на
этот раз не пришло.
     Сеня пояснил:
     - Задействовал программу машинной регенерации...
     Вот так. Машинная регенерация. Будто у ящерицы: оттоптали хвост, да и
хрен с ним. Новый вырастет.
     Ольша вздохнула. Ведь на самом  деле  перед  ней  стояла  воплощенная
смерть всех станций техобслуживания. В виде кнопки на панели управления  и
какой-нибудь крохотной коробочки в недрах инопланетного автомобиля.
     Сеня не ошибся со временем: спустя двадцать две минуты  "Оксо"  вновь
стал как новенький.
     - Поехали...
     Невзирая на кажущееся  спокойствие  и  невозмутимость,  настроение  у
хирургов было на редкость отвратительное.
     - Скажи, Сеня, - спросила Ольша, глядя прямо  в  бисмарковы  очки,  -
почему из "ореха" машина вырастает целиком за десять минут, а регенерирует
вдвое медленнее?
     Сеня помолчал, потом буркнул:
     - Это к Еноту. Он спец...
     - Программы разные, - вздохнул Енот. Наверное,  он  не  мог  взять  в
толк, как можно не знать таких простых вещей. - Разный уровень  сложности:
или расти по готовой программе с форсажерами, или отслеживать  повреждения
и заново создавать программу. Да и  энергии  на  регенерацию  раз  в  семь
больше уходит...
     Ольша вздохнула. Эмбриомеханика... Слово какое-то неживое.
     Зеленую "Полосу" по дороге они так и не нагнали.  Что,  собственно  и
ожидалось.
     В Ялту въехали уже затемно. Ночное небо атаковали  мириады  огней  по
всему побережью, тьма висела только сверху, над горами, а в городе  потоки
электрического света захлестывали каждую улицу.
     - К "Ореанде"? - спросил Енот. Сеня кивнул.
     "Оксо" свернул на улицу Гоголя и  покатил  вдоль  канала,  куда  люди
упрятали шуструю горную речушку Учансу.
     Они припарковались  на  стоянке  между  "Фордом-Венера"  и  низенькой
пальмой у тротуара. Пальма очень походила на детскую игрушку.
     - Толстый! Проверь номер и ресторан. Потом возвращайся.
     Ольше Сенин приказ напомнил  школьные  задачки  по  программированию.
"Взять шар из полосатой урны..."
     Паха безмолвно ушел к шикарному порталу,  по  пути  "переодевшись"  в
денди-стилягу, вплоть до хризантемы в петлице. Швейцар в дверях поклонился
ему словно арабскому шейху, набитому нефтедолларами. Ольша хихикнула: если
Паха сотворил кредитку из собственной ткани, швейцар останется в  дураках,
ибо Паха тканями не разбрасывался, даже гильзы  после  пальбы  втягивал  в
себя.
     Вернулся он очень быстро. Покачал головой - мол, нет нигде.
     Енот тронул машину. Эмоции они с Сеней сдерживали.
     Площадку перед  домом  на  Манагарова  освещал  старинный  фонарь  на
металлическом столбе а-ля Лондон, девятнадцатый век. Только не газовый,  а
электрический. И яркий, словно галогенная фара.
     Едва они покинули "Оксо", не успев даже опустить двери, сбоку,  из-за
деревьев, кто-то прокричал:
     - Руки! Вы окружены. Стреляем без...
     - Фонарь! - шепнул Сеня. Паха мрачно достал винчестер.  Тихое  "Пок!"
вместо обычного "Ду-дут!" утонуло в грохоте трех выстрелов из огнестрелки.
Фонарь брызнул осколками матового стекла и сразу навалилась полутьма, едва
рассеиваемая светом в нескольких окнах.
     Ольшу мгновенно и  бережно  уложили  на  асфальт.  "Не  шевелись",  -
прошептала ей на ухо смутная  тень  голосом  Сени  и  исчезла.  Словно  по
волшебству. Только что была рядом, а в следующую  секунду  уже  никого  не
осталось.
     "Пок, пок", - раздалось справа. Потом глухо и очень громко заговорили
земные пистолеты. Шум драки, ругательства (тоже земные), и вдруг - тишина.
Долго-долго. Еще шум драки, и снова тишина. На этот раз насовсем.
     Голову от асфальта Ольша еще долго  не  решалась  оторвать.  Наконец,
осмелилась, подняла и увидела торопливо идущих  от  соседней  девятиэтажки
Сеню и Енота. С другой стороны приближался Паха.
     Сеня поставил ее на ноги,  словно  весила  она  не  больше  плюшевого
медведя.  Потянулся  к  своим  очкам,  поправил.  Два  зеркальца  отражали
испуганную Ольшу.
     - Кто это был?
     Сеня вздохнул:
     - Поехали... Не бойся, все уже в порядке.
     "Оксо" так и стоял с  поднятыми  дверьми  и  сейчас  очень  напоминал
птицу, воздевшую на взлете крылья.
     Ольша подумала, что дела у хирургов  неожиданно  усложнились.  Наркоз
перестал действовать и пациент опасно зашевелился.
     Ночевали они в гостинице "Южная" напротив морвокзала.



                                    6

     Утром  Сеня  с  Енотом  получили  по  связи   взбучку   и   выглядели
соответственно.  Заказали  завтрак  прямо  в  номер  (Ольше,   живущей   в
одноместном  за  стеной  -  тоже)  и  безрадостно  поглощали   "Пино   Гри
Ай-Даниль", купленный в вестибюле.
     Часам к десяти явился Хасан. Если он и сообщил нечто новое, он прибег
к чему-то иному, нежели речь. Сеня с Енотом сразу оживились, допили  "Пино
Гри" и велели Ольше собираться "гулять на набережной".
     Паха с Хасаном тут же удалились. Минут через пять  спустились  и  они
втроем. На этот раз Сеня решил пешком, да и ходьбы-то до  набережной  было
всего около минуты.
     Едва они показались из вестибюля, невесть откуда появился полицейский
из отдела регулировки движения. Пришлось задержаться. Ольша заметила,  что
Енот втихомолку взялся за парализатор. Вряд  ли  это  предвещало  что-либо
хорошее.
     - Простите, господа, не вам ли принадлежит во-он та машина,  хэтчбек,
темно-серого цвета?
     Сеня, сохраняя каменное лицо, согласился:
     - Да, это моя машина.
     - Прекрасная модель! Как,  кстати,  называется?  Что-то  не  припомню
такой, хотя регулярно просматриваю европейские,  американские  и  японские
каталоги.
     - "Кондор Кордильера", - без запинки ответил Сеня. - Мне  тоже  очень
нравится.
     Ольша еле сдержала  улыбку.  Ведь  "Оксо"  действительно  был  птицей
"вроде орла".
     - Первый раз слышу! Чья сборка?
     - Южноамериканская. Перу. Дочернее  предприятие  австралийской  фирмы
"Бас-роллс". Экзотика, знаете ли... А что не так, офицер? Страховка...
     -  Видите  ли,  -  перебил  полис,  -  вчера   эту   машину,   сильно
поврежденную, видели недалеко от Фороса...
     Сеня очень натурально рассмеялся:
     - Что вы! Моя в полном порядке, можете взглянуть,  -  он  приглашающе
повел рукой.
     Енот предупредительно придержал Ольшу за локоть.
     - Стой на месте... он сам разберется.
     "Не сомневаюсь", - мысленно фыркнула Ольша.
     Полицейский некоторое время бродил подле "Оксо", взирая на нее  то  с
одно стороны, то с другой, потом долго пялился в бумаги, слушая объяснения
Сени, и, козырнув напоследок, величаво удалился.
     - Болван, - констатировал  Сеня,  вернувшись.  -  Однако,  оперативно
работают,  этого  не  отнимешь.  Хорошо,  что  вчера  номера  сменить   не
поленились...
     Ольша покачала головой,  глядя  на  Сеню:  "не  поленились"!  Да  там
всего-то и делов, что нажать кнопку на пульте. Точнее, несколько:  набрать
на компе команду и ввести данные. Вот шланги!
     Енот вздохнул:
     - Ладно, потопали...
     Свернули направо. Сеня мельком глянул  на  вывеску  с  многообещающей
надписью "Таверна" и твердо направился мимо.  На  набережную  они  попали,
миновав гостиницу "Крым", дом моряка и крохотный чуть  выгнутый  мостик  с
ажурными зелеными перилами. Перед памятником Ленину трюкачила  пацанва  на
скейтах. Позади Ленина синел щедро сдобренный  медным  купоросом  бассейн;
казалось, что вождь большевиков только что вынырнул и взошел на  гранитный
пьедестал, потому что сам памятник весь был  покрыт  зеленоватым  налетом.
Время никого не щадило. Убирать его, похоже, никто не хотел.
     "И правильно, - решила Ольша. - Пусть себе стоит. Мешает он, что  ли?
В конце концов он тоже история. Я  вот  даже  не  помню  имени  последнего
русского царя. Не то Николай, не то Александр, не то второй, не то  третий
- вовек не вспомнить. Может, и знала бы, не смети  мятежный  октябрь  всех
героев прошлого с постаментов.
     Море синело слева  неподдельной  (некупоросной)  краской.  Набережная
кишела гуляющими, торговцами,  фотографами,  попрошайками,  лотошниками...
Глаз ловил беспрерывное движение.  Пальмы,  ели  и  кипарисы  шелестели  о
чем-то своем, растительном. Надувные куклы и  звери  фотографов  ярчайшими
кляксами  пестрели  на  фоне  серого  асфальта,  размягченного   неистовым
ялтинским солнцем.  Громадный,  сверкающий  белизной  лайнер  являл  взору
необъятный, в оспинах иллюминаторов, бок.
     Чуть дальше расположились художники, оккупировав все лавочки. Похоже,
проходила какая-то выставка. Вдалеке кто-то гнусно орал под гитару, зеваки
ошибочно принимали эти немилосердные вопли за пение. Поглазеть на выставку
решили попозже и свернули в  "Штурман".  Там  подавали  двенадцать  сортов
мороженного. Ольша наугад заказала три. Енот не сводил глаз (точнее очков)
со входа. Удивительно, но Сеня с Енотом не стали пить - обыкновенно они не
упускали случая попробовать что-нибудь им еще незнакомое.
     - Помнится, за "русалкой"  пивная  была,  "Парус",  -  вздохнул  Сеня
мечтательно. - Бармен сидел еще  такой  пузатый...  не  помню  как  звали.
Жонглер, ей богу, бокалы так и него и порхали... В девяностом, кажется...
     Ольша в девяностом еще в школу бегала. Бантики, фартушек белый.  И  -
уже сережки, предмет особой гордости.
     После "Штурмана"  спустились  в  подвальчик,  похожий  на  подземелья
рыцарского замка. Внутри прятались  два  крохотных  зала.  Енот  с  порога
вслушался в музыку.
     - Здорово, - прошептал он. - Что это?
     - Пинк Флойд, - Ольша села за столик. - Семьдесят  пятый  год.  "Wish
you were here", самое начало.
     Енот завороженно  внимая  магическому  действу  английской  четверки,
скорбящ