отмеченный неизгладимой печатью лени и
разгильдяйства. - То-то дядюшка вас ждал... Из города коньяк привезли,
стерлядь... Я, признаться, истомился в предвкушении...

- Вы, Петенька, неисправимы, - непринужденно сказал Багловский. - На вашем
месте я бы помог дяде составить расчеты...

- Виктор Викторович, но там же математика! - с неподдельным ужасом
воскликнул студент. - Меня она погружает в неизбывную тоску самим фактом
своего существования...

- Позвольте представить, - сказал Багловский. - Петруша Андрианов,
названный так, имею подозрения, в честь незабвенного Петруши Гринева...
Племянник Сергея Венедиктовича. Наши долгожданные аргентинские гости -
господин Кузьминкин, господин Мокин, его племянница, мадмуазель Юлия
Белевицкая...

- Поручик Ипполитов, - щелкнул каблуками бравый офицер. - Нижегородского
драгунского полка. Гощу в имении тетушки, куда, пользуясь случаем, имею
честь пригласить на обед в ближайшее, удобное для вас время. - Как и
студент, он смотрел главным образом на Юлю, выглядевшую в платье по здешней
моде прямо-таки Цирцеей.

Мокин незаметно подтолкнул Кузьминкина локтем в бок, и тот гладко ответил:

- Благодарю вас, постараемся непременно воспользоваться приглашением...

- Вы великолепно говорите по-русски, - вежливо сказал поручик. - Приятно
видеть, что родители и на другом конце света не забывали об исторических
корнях... Петруша, вы не подскажете ли темному бурбону, с какими державами
граничит Аргентина?

Видимо, это был намек на некий прошлый конфуз, так как студент тут же
нахохлился:

- Вы снова начинаете, поручик? Честное слово, я попросту запамятовал, что
Венесуэла не граничит с канадскими владениями британской короны... При чем
же здесь Аргентина? Аргентина граничит с Мексикой, уж такой пустяк я
помню...

- Вы себя полностью реабилитировали в моих глазах, Петруша, - с
преувеличенной серьезностью сказал поручик, незаметно для студента послав
Багловскому иронически-понимающую улыбку. - Господа, честь имею
откланяться. Тетушка ждет к ужину, а поскольку я ее единственный, но не
бесспорный наследник, приходится подчиняться установленному регламенту...

Он вновь четко поклонился, ловко вскочил в седло и отъехал.

- Восемь тысяч десятин в Орловской губернии, - сказал Петруша, усаживаясь
на козлы рядом с Филимоном. - Выигрышные билеты, изрядный капитал в
Русско-Азиатском банке. Будь это моя тђтушка, я бы тоже мчался к ужину, как
кентавр...

- Вы циник, Петруша, - сказал Багловский.

- Помилуйте, всего лишь привык докапываться до истины...

- Ого! Уж не с нигилистами ли связались за то время, что мы с вами не
виделись?

- Виктор Викторович! Уж такое совершенно не в моем характере! Любовь к
истине ничего общего с нигилистическими умствованиями не имеет. Вот,
например, мой дражайший дядюшка намеревается стать Наполеоном
железнодорожного строительства и с вашей помощью, господа, быть может, и
станет. Это бесспорная истина. Но столь же бесспорной истиной является и
то, что я ради всех грядущих прибылей не стал бы корпеть над бесконечными
бумагами, испещренными скучной цифирью... Мадемуазель Юлия, не сочтите мой
вопрос за нескромность... Надеюсь, вы не знаете математики?

- Представления о ней не имею, - безмятежно ответила Юля. - Она меня
ужасает.

- Вы меня окрыляете! Меж тем в нашем Московском университете это страшное
слово - математика - слышишь ежедневно. Декарт, Лобачевский, Бернулли...
Вам не доводилось бывать в Париже? Мне представляется, ваше платье сшито по
последней парижской моде...

- Бывала, - сказала Юля, послав ему ослепительную улыбку, от которой
сидящий вполоборота на козлах студент пришел в вовсе уж восторженное
состояние. - А вы?

- Увы, не доводилось. Дядюшка прижимист, антре нуа...[2]

- Красивый город, сплошные памятники искусства, - сказала Юля. - Нотр-Дам,
Эйфелева башня...

- Эйфелева? - удивился Петруша. - А что это за памятник искусства?

"Мать твою, - чертыхнулся про себя Кузьминкин. - Вот и первый прокол.
Эйфелевой башни в Париже пока что нет и в помине, ее начнут строить только
через десять лет..."

- Собственно, Эйфелева башня не в самом Париже, а скорее в Руасси, - сказал
он быстро. - Руасси - великолепное дачное местечко неподалеку от Парижа.
Монастырь был разрушен во времена революции, но башня сохранилась. Там
великолепный ресторан...

На лице студента не было и тени подозрительности. Он кивнул с понимающим
видом:

- Как я вам завидую, господа... Париж, Париж, ты стоишь мессы... Вы не
встречали там господина Тургенева?

- Не довелось, - столь же спокойно ответил Кузьминкин. - Мы вращались
главным образом в деловых сферах, едва урывая время на скудные развлечения
вроде поездки в Руасси.

- Вы, бога ради, не обижайтесь, - сказал Петруша, - но если бы меня
заставили стать финансистом или заводчиком, я бы поспешил незамедлительно
повеситься... Я несовместим с подобной стезей, простите великодушно,
господа. Это любезный дядюшка среди цифр и скучнейших расчетов чувствует
себя, как рыба в воде...

Дорога до имения прошла в столь же пустой болтовне. Оно появилось
неожиданно - коляска повернула, и посреди расступившегося леса возникла
сказка. Белый двухэтажный домик с колоннами, не особенно и большой, но
красивый, как свежевыпеченный торт. Сеть обсаженных аккуратно
подстриженными кустами дорожек, ажурная белая беседка над прудом,
белоснежные лодки с алой и желтой каймой, огромные кувшинки на прозрачной
воде...

- Версаль! - Мокин, не сдержавшись, громко причмокнул.

- Да полноте, - беззаботно улыбнулся Петруша. - Видели бы вы имение госпожи
Ипполитовой...

"Вот так прежде и выглядело, - со щемящей тоской подумал Кузьминкин. - Умом
понимаешь, что где-то вдали - убогие крестьянские хаты, а вот сердце
прямо-таки жаждет именно такого уютного уголка. До чего жаль, что не
получится, обидно-то как..."

Их прибытие произвело легкий переполох. Шляпы принимала, то и дело неумело
приседая в книксене, очаровательная особа в синем платье, которую Петруша
именовал Дуняшей и пытался демонстративно ущипнуть, а она со столь же
наигранньм испугом ловко отстранялась, потупив глазки и бормоча:

- Барин, вы меня конфузите...

Ей ассистировали два лакея, сытые, мордатые молодцы в ливреях и чуточку
криво надетых париках с буклями. Судя по их неуклюжей суете, гости тут были
редки - особенно аргентинские.

Все пятеро следом за бойкой Дуняшей направилась на второй этаж. Один из
лакеев, запыхавшись, обогнал, распахнул дверь и, притопнув ногой от
усердия, протараторил имена гостей столь пулеметной скороговоркой, что
понять что-либо было решительно невозможно.

Из-за стола поднялся и проворно направился им навстречу лысоватый пожилой
человек с роскошными бакенбардами, в черном сюртуке с орденом Станислава в
петлице, серо-черных полосатых брюках и коричневых штиблетах. Все верно.
Именно такое сочетание - добродушнейшее круглое лицо и пронзительные
быстрые глазки - было бы характерным для оборотистого чиновника, начавшего
служить, несомненно, еще при Николае Павловиче и выпутавшегося из
неприятного дельца о взятке без малейших последствий...

- Милости прошу, господа, - приговаривал он радушно. - Виктор Викторович
рассказывал, вы превосходно говорите по-нашему?

- Мудрено было бы иначе, - сказал Кузьминкин. - Родители озаботились
воспитать в любви к далекой родине...

- Крайне похвально! Знаете, у меня недавно гостил Петрушин однокашник по
Московскому университету, юноша из знатнейшей фамилии, скажу между нами -
князь, но говорил сей молодой человек на столь варварской смеси
французского с нижегородским, что господин Грибоедов украсил бы им свою
галерею типусов... Позвольте ручку, мадемуазель! Коньяк, господа?

Это был не шалопай Петруша... Дело завертелось столь быстро и хватко,
словно и не было меж хозяином и гостями ста двадцати лет. Юлю в два счета,
предельно тактично, выпроводили погулять с Петрушей над прудом, и
Андрианов-пер[3] вывалил на стол устрашающую кипу бумаг.

Кузьминкин оказался почти что и не у дел. Мокин с ходу взял все в свои
руки. Время от времени он поворачивался к спутнику с конкретными вопросами,
но главную партию вел сам. Очень быстро Кузьминкин понял, какая пропасть
лежит меж его книжными знаниями по экономике и финансам времен Александра
Второго, и серьезными деловыми переговорами. Это был потрясающий спектакль
для свежего зрителя, книжного червя конца двадцатого века - светский по
духу, но ожесточенный по сути торг насчет процентов, уставных долей и
маржи, облаченный в изящные иносказания диалог о будущих взятках и точном
списке тех, кто эти взятки будет принимать, неизбежные разъяснения, которые
"аргентинцу" были необходимы, - и реплики Мокина, без промаха бившего в
слабые места, в узлы нестыковок, в непроясненности... Понемногу Кузьминкин
начинал понимать, как становятся новыми русскими. И подсмеивался сам над
собой за прежние мысли о некоем потаенном секрете.

Не было секрета, магической формулы. Были великолепные мозги.

- Однако... - вздохнул отставной статский советник, когда в разговоре
наметился определенный перерыв. Откинулся на спинку кресла. - Слышал я,
господин Мокин, о заокеанских привычках ведения дел, но сам с ними
сталкиваюсь впервые. Уж примите комплиментик от поседевшего на финансовой
службе выжиги - в вас, искренне скажу, вулкан клокочет...

- Америка, - сказал польщенный Мокин. - Клокочет, знаете ли... Если все
наши планы, дай-то бог, начнут претворяться в жизнь, мы с вами и Америку на
уши поставим...

Кузьминкин охнул про себя, но Андрианов, полное впечатление, не увидел в
последних словах собеседника ничего шокирующего - должно быть, сочтя вполне
уместным, неизвестным ему американским жаргоном. В который раз наполнил
рюмки, пригласил:

- - Прошу, господа. Аркадий Сергеевич, вы, простите, сохраняете, в
некоторой степени, загадочность Каменного гостя... Не слышал от вас ни
одобрения, ни порицания.

Мокин моментально пришел на выручку:

- Аркадий Сергеевич, по чести признаться, выполняет скорее функции не
распорядителя, а пайщика. Капитал ему от родителей достался не менее
значительный, чем тот, которым я располагаю, но в конкретных делах он мне
предоставляет свободу рук...

- Весьма верная позиция, свидетельствующая о недюжинном уме, - кивнул
Андрианов. - Было бы не в пример хуже, если бы человек, не располагающий
должной деловой хваткой, тем не менее опрометчиво вмешивался бы в
подробности негоции... А все же, каково ваше впечатление?

- Я думаю, дело сладится, - сказал Кузьминкин.

- Рад слышать, рад... Разрешите взглянуть? - он взял у Мокина бриллиант,
осторожно держа подушечками пальцев, посмотрел на свет, поцокал языком. -
Боюсь, в драгоценных камнях я не так уж и хорошо разбираюсь, но в
Петербурге без труда сыщем знатоков. Есть один голландец, хитрейшая бестия,
но безукоризненно честен. Господин Мокин, неужели вы весь необходимый
капитал намерены привезти в Россию в виде брильянтов?

- Намерен, - кивнул Мокин. - Вы ожидаете трудностей?

- Помилуйте, никаких! Южная Африка... Кто бы мог подумать, что там таится
вторая Голконда. Под ногами у негров, испокон веков справлявших свои
дикарские пляски...

- Можно вас спросить? - вмешался Кузьминкин, усмотрев подходящую для себя
паузу в разговоре.

- Конечно...

- Вы православный, Сергей Бенедиктович?

- Разумеется, батенька, - колючие глазки на секунду прошили Кузьминкина
невидимым лазерным лучом. - Как деды, прадеды и пращуры, в исконной нашей
вере воспитан... А почему вас это интересует?

- Видите ли... - начал Кузьминкин, отчаянно ломая голову над подходящим
ответом. - Родитель мой был суров насчет некоторых предметов...

- Тс-с, ни слова более! - поднял палец Андрианов. - Я все себе уяснил,
дражайший Аркадий Сергеевич. Откровенно говоря, я и сам крайне отрицательно
отношусь к нашествию всевозможных иноверцев и инородцев на наши тучные
пажити, поэтому ваш порыв мне понятен. Надеюсь, поверите на слово,
церковные книги не заставите предъявлять в доказательство, хе-хе?
Православен, аки все пращуры... Вот только за долгие труды свои
недостаточно отмечен... - Он мимолетно погладил большим пальцем красный
эмалевый крестик с ажурными золотыми орлами и таким же орлом в центре. - Ну
да господь учил умерять суетные желания... Не пора ли позвонить, чтобы
накрывали?

Ужин оставил у Кузьминкина наиприятнейшее впечатление - стерляжья уха, о
которой он лишь читал и слышал, расстегаи с налимьей печенкой, невиданные
соусы, лакей, с незнакомой предупредительностью маячивший за спиной и
моментально наполнявший бокал...

Ночью, когда он уже задул свечу и вытянулся на спине под чистейшими
простынями, дверь тихонько приоткрылась и вошло, как в первый миг
показалось, белое привидение. Оказалось, шустрая Дуняша, с распущенными
волосами, в белом капоте. Бесшумно, целеустремленно проплыла к постели,
попав в полосу лунного света, скользнула под простыни.

Кузьминкин сначала в некотором испуге отодвинулся, но почти сразу же
отдался на волю событий и провел, честно признавшись потом самому себе,
восхитительную ночь. Ближе к утру, когда девчонка собралась уходить, пока
не проснулись домашние, он, пытаясь припомнить все, что читал о таких вот
ситуациях, и, так ничего подходившего бы в качестве руководства не
припомнив, достал все же из портмоне несколько тяжелых серебряных рублей.
Она взяла деньги, не чинясь, чмокнула в щечку, прошептала: "Благодарствую,
барин..." и бесшумным видением исчезла.

Оставшись в одиночестве, Кузьминкин прошлепал босыми ногами к окну и долго
курил, глядя на залитый лунным светом лес, ругаясь про себя последними
словами, - невероятно жаль было расставаться с прекрасной сказкой, с
волшебным царством, которому вскоре предстояло растаять, как мираж, вернув
к серым будням...

3. Время интеллигента

Кузьминкину удалось немного поспать, но проснулся он не сам - разбудило
весьма неделикатное потряхивание за плечо. Открыв глаза, он увидел бодрого
и веселого Мокина. Юля была здесь же, сидела в кресле, вопреки нравам
здешнего времени закинув ногу на ногу, и дымила длинной папиросой.

- Ну? - шепотом рявкнул Мокин. Все еще отмаргиваясь, протирая глаза,
Кузьминкин выбрался из постели и, конфузливо косясь на девушку, принялся
натягивать брюки.

- Кончай одеваться! - шепотом распорядился Мокин. - Успеешь! Ну?

Глядя ему в глаза, Кузьминкин медленно, размашисто покачал головой. На
пухлощеком лице шантарского Креза изобразилась прямо-таки детская обида,
разочарование, неподдельная грусть. Прекрасно его понимая, Кузьминкин уныло
пожал плечами.

- И никакой ошибки? - с надеждой поинтересовался наниматель.

- Увы... - сказал Кузьминкин кратко. Молчание длилось всего несколько
секунд.

- Что ж ты тогда сидишь? - тихо прикрикнул Мокин. - Натягивай в темпе
портки, и пошли устраивать панихиду с танцами... Юль!

Юля преспокойно достала из ридикюля небольшой черный пистолет и клацнула
затвором. Безмятежно усмехнулась:

- Слава богу, нарвались на джентльменов. Не стали лазить девушке под
платье, а хитрая девушка под платье плавки натянула и вместо прокладок
засунула нечто другое... Шеф, ножик не забыли?

- Специально со стола стащил, как просила... - Мокин подал ей серебряный
столовый нож.

Девушка, примерившись, не без труда распорола подол платья, нижние юбки,
передала нож Мокину:

- Мне самой сзади резать неудобно...

Мокин завозился, шепотом ругаясь под нос, полосуя туповатым ножом плотную
ткань. Когда Кузьминкин застегнул последние пуговицы на штиблетах. Юля уже
отбрасывала обрывки в угол, являя собою предосудительную картину: косо
откромсанный подол едва прикрывал бедра, открывая стройные ноги в высоких
женских ботинках так, что любого настоящего современника
государя-освободителя неминуемо хватил бы удар при виде этакого шокинга.

- Это зачем? - непонимающе уставился Кузьминкин.

- Затем, - исчерпывающе объяснил Мокин. - Да брось ты бабочку, без нее
обойдешься... Пошли!

Он первым выскочил в коридор. Сторожко прислушался, махнул остальным рукой.

Лакей вывернулся из-за угла неожиданно - увидел Юлю в новом обличье и
застыл, держа перед собой овальное блюдо с аппетитным жареным гусем.
Девушка метнулась мимо Кузьминкина, как молния, крутанувшись в каком-то
невероятном выпаде, выбросила ногу. Блюдо с гусем полетело в одну сторону,
детинушка, потеряв на лету парик, - в другую. Еще в полете Юля с тем же
проворством добавила ему носком ботинка под нижнюю челюсть.

Прежде чем ушибленный успел опомниться, Мокин сгреб его за шкирку и поволок
в только что покинутые ими апартаменты. Юля моментально подхватила парик,
гуся и блюдо - ага, чтобы не осталось никаких следов... В коридоре было
тихо - похоже, молниеносная операция захвата проведена без сучка без
задоринки...

Пленник застонал, зашевелился. Юля тут же уселась ему на грудь,
продемонстрировала пистолет и медленно прижала дуло к виску. Тихонько
посоветовала:

- Молчать, козел, мозги вышибу!

- Видал? - гордо сказал Мокин, подтолкнув Кузьминкина локтем. - Все думают,
что это молодая женушка или телка, хрен кто просечет, что это секьюрити...
- Он присел на корточки: - Ты, выползок! Сколько народу в доме?

- Ну, это... - пробормотал пленный, косясь в сторону упершегося в висок
дула. - Барий со студентом, Витька, напарник мой, Дуня... Филимон при
конюшне... В дом ему не положено...

- Никого больше?

- Бля буду...

- Оружие есть?

Пленник попытался мотнуть головой, но наткнулся виском на дуло, замер, и,
боясь лишний раз шевельнуться, прошептал:

- Да никакого...

- Ну смотри у меня... - сказал Мокин. - Если что, вернусь и кишки через рот
вытяну...

Лакея тщательно связали разодранными на полосы простынями, одну скомканную
полосу надежно вбили в рот и уложили хорошо упакованного пленника на
кровать. Мокин поднес ему к носу кулачище:

- Лежи смирнехонько, как невеста перед брачной ночью, сучий ты потрох...
Пошли!

Он забрал у Юли пистолет, сунул Кузьминкину ворох длинных лент - бренные
остатки накрахмаленных простыней - и первым ринулся в коридор. Лоб в лоб
столкнулся с Дуняшей - она успела по инерции пролепетать:

- Барин просят к завтраку пожаловать...

И буквально через минуту очутилась рядом с лакеем, столь же тщательно
спутанная, с кляпом во рту. Мокин похлопал лакея по лбу:

- Цени мою доброту, валет, - тут тебе и постелька, тут тебе и девочка,
отдыхай, как фонбарон...


...На цыпочках подойдя к двери столовой, Мокин заглянул в щелочку,
удовлетворенно хмыкнул, подал знак спутникам следовать за собой - и
ворвался внутрь с бесцеремонностью бульдозера, держа под прицелом сидящих
за столом, дружелюбно рявкнул:

- Здорово, аферисты! Сидеть и не дергаться! Господин статский советник в
отставке замер, не донеся до рта серебряную вилку с куском чего-то
вкусного. У "беспутного студента" отвисла челюсть. Багловский выглядел еще
ошеломленнее.

После секундной паузы второй лакей, выронив высокую бутылку без этикетки,
зачем-то пригибаясь, кинулся к боковой двери - и был молниеносно перехвачен
Юлей на полдороге, подшиблен ударом пятки под щиколотку, добит ребром
ладони по виску.

- Скрути-ка ему, Сергеич, резвы ноженьки, блудливы рученьки, - громко
распорядился Мокин, танцующим шагом приблизился к столу и, поведя стволом
для убедительности, прикрикнул: - Руки за голову, поганцы! Юль, обыщи...

- В фалдах посмотрите, - громко посоветовал Кузьминкин, сидя на корточках
над обеспамятевшим лакеем, старательно вывязывая узлы. - В фалдах должны
быть карманы...

- Что вы себе позволяете, любезный... - пролепетал хозяин имения. Судя по
тону, он еще отчаянно надеялся, что инцидент волшебным образом удастся
замять и все вернется на Круги своя. Мягким кошачьим движением оказавшись
рядом, Мокин лизнул средний палец левой руки и смачно закатил Андрианову в
лоб классический шелабан - даже звон пошел... Сидевший рядом Петруша,
старательно сцепив пальцы на затылке, вжал голову в плечи.

- Вяжи