- и выпил...
   Больше всего зацепил за живое Бугай-красавчик. (Кличка такой и  оказалась
- Бугай). Не тем, что сквозь зубы процедил, когда на  кухню  волочил.  (Я-то
трезвый, только усмехался про себя.) Казался  он  особенно  мерзким.  Именно
своей красотой, благополучностью. Те - хоть драные, убогие, а этот вроде как
маскируется. И явно презирает весь род людской, включая своих дружков.
   (Я бы тогда не имел к нему особенных претензий,  если  бы  знал,  что  до
этого, на зоне, он считался вполне умеренным жуликом и место свое знал.)
   Под утро компания разбрелась. Остались двое: Бугай  и  кривоногий.  И  их
девочки. Коротышка со своей завалились  в  Борькиной  комнате.  Красавчик  с
барышней почивали на моей кровати.
   Борька, как сомнамбула, слонялся по квартире. То на балконе постоит, то в
ванной обнаружится.
   Я заглянул в свою комнату, увидел  спящих  молодых  и  понял,  что  нужно
сделать. Знал, каким должно быть  продолжение,  чтобы  хоть  как-то  уцелеть
после этой ночи.
   Взглядом подозвал к себе Борьку. Всучил ему бутылку  из-под  шампанского.
Борька взирал на меня с удивлением и с ужасом. Он понял. Я на всякий  случай
пояснил:
   - Твой - Малый. Начнешь первым. Услышу - сделаю Бугая.
   - Ты что, - заканючил Борька. - А потом как?..
   - По макушке, - зачем-то сказал еще я, хотя понял уже:  духу  у  него  не
хватит.
   Ну нельзя, нельзя было из этой ночи  выходить  безмятежно!..  Все  сделаю
сам. Сначала - Бугай, потом - коротышка. Начхать на его пистолет. Не успеет.
   И тут запричитал Бориска:
   - Ты уйдешь, а я - как?.. Милиция.  И  от  блатных  куда  денешься?  Тебе
хорошо, ты в розыске...
   Слушал его и понимал, что он прав: мне легче.
   И я ушел от него. Тихо вышел из квартиры и спустился на лифте  в  режущее
глаза снежное утро.
   Впервые после этого я увидел Борьку через двенадцать лет.
   Но до этого... Много чего было до этого. В том числе имела продолжение  и
история после дня рождения.
   Я не уехал из города. Днем умудрился  снять  квартиру,  через  пару  дней
привел в нее хозяйку.
   События той ночи из памяти выветривались туго. В те времена я  был  менее
качественным христианином, чем сейчас. Жаждал мести. Как могло  быть  иначе?
Именно этому учили с детства литература, позже учителя,  позже  сама  жизнь,
особенно та ее часть, с которой приходилось иметь дело.
   Не знал, где их искать, не знал, что буду делать,  если  даже  найду,  но
точно знал, так оставлять нельзя.
   И плана-то никакого не было, но я, убогий романтик, этому несуществующему
плану даже название дал: план "Зорро".
   Случай все сделал за меня. Почти все.
   Как-то пересекаю на такси центральную площадь города. У  этой  площади  -
центральная интуристовская гостиница и ресторан. Гляжу скучающим взглядом  в
окно,  и  -  ни  тебе:  стоят  голубчики  в  полном  составе.  Четверо  моих
незабываемых и еще человек пять, все в кожаных куртках, опершись задницами о
перила-ограждения у дороги.
   Чуть проехали мы, прошу таксиста остановить. Жду. Чего жду, пока не знаю.
Дождался.
   Коротышка прощается - все при этом о  чем-то  гогочут,  -  ловит  машину.
Поймал, обогнал нас.
   Прошу таксиста ехать за ними. Таксисту - что, пообещал переплатить вдвое.
Конечно, лучше бы Бугай или на худой конец Хачик. Ну ничего, начнем с этого.
Оставшимся больше нервничать придется.
   Машина, за которой мы едем, въезжает в  спальный  район,  тормозит  возле
остановки транспорта.
   Мы проезжаем еще метров пятьдесят" я рассчитываюсь с таксистом.
   Кривоногий, выйдя  из  машины,  собирается  перейти  улицу,  но  тут  его
окликает крашеная (помешались они на этих крашеных) блондинка, и он радостно
возвращается на тротуар.
   Смотрю, куда он собирался  идти.  Напротив  -  только  дом  со  сквозными
подъездами. Напротив  того  места,  где  кривоногий  высадился,  -  как  раз
подъезд. Пересекаю улицу, прохожу через соседний во двор и со двора вхожу  в
нужный подъезд. Похоже, тот, в который он направлялся. Подъезд извилист,  не
просматривается на свет. Выглядываю на улицу. Вот - остановка напротив.
   Коротышка  уговаривает  крашенку.  Та,  кокетливо  смеясь,  отказывается,
разводит плечами, показывает на  часы.  Кривоногий  в  настроении,  хохочет,
игриво тянет к себе подружку, подружка игриво пытается высвободиться.
   Я понимаю, что с ней мне будет даже интересней. По их правилам  -  особый
позор, если тебе перепало при твоей женщине.
   Не уговорил-таки. Целует на прощание, что-то наказывает, грозя пальцем, и
быстро направляется прямо к подъезду, ко мне.
   Со света он не увидел меня, к тому же  я  стоял  в  глубине,  у  входа  в
зигзаг. Ткнувшись носом мне в живот, отпрянул:
   - Кто это?! - Голос испуган, еще как испуган.
   Он пятится, пытается перестроить глаза на темноту.
   - Догавкался, - говорю совсем не то, что собирался. В  тоне  моем  больше
ехидства, чем зла.
   Он узнает меня. Продолжает пятиться.
   - Будем говорить?.. - Испуг не проходит.
   - Ага, будем... - Два шага - и я возле  него.  Не  останавливаясь,  двумя
руками придерживаю его за макушку и со всей  дури  бью  коленом  в  лицо.  И
удивляюсь, что в теле его, коренастом широкоплечем теле,  не  обнаруживается
ни  капли  жесткости,  сопротивления.  Что-то  хрустит,  чавкает,  мнется...
Голосом он не издает ни звука. Тихо, как неодушевленный предмет, валится  на
бетонный пол. Я зачем-то придерживаю его при падении, словно боюсь,  что  он
ударится головой.
   И больше не хочется мстить. Странным,  чуждым  кажется  план  "Зорро".  И
становится все равно, будут ли  нервничать  оставшиеся.  И  ночь,  юбилейная
ночь, становится далекой, становится воспоминанием.
   Через две недели взяли всю банду Хачика.
   В местных газетах печаталась с продолжениями их эпопея, включая  процесс.
Участникам были присвоены сроки от девяти до четырнадцати лет.
   Тихо греет надежда, может быть, и напрасная, что к развязке и я  приложил
руку. Из тех же газет  узнал,  что  первым  взяли  Серого  (коротышку).  Он,
оказывается, был во всесоюзном розыске (совершил побег,  нахалюга,  хоть  бы
оглядывался: не следят ли), и когда его взяли, начал сдавать всех. И еще,  в
том самом доме с проходными подъездами расположен опорный пункт милиции...
   Вот и вся надежда.
   И напоследок - о Борьке.
   Он объявился неожиданно двенадцать лет спустя. Если скажу,  что  появился
на днях - тоже будет правдой. Я как раз работал над записками, причем именно
над ситуацией, связанной с ним. Позвонил в дверь моей квартиры и на  вопрос:
"Кто?" скромно ответил: "Бориска".
   Я очень обрадовался ему. Потому что давно уже признался себе: скучаю. Да,
он - балбес, да, непутевый. Но все, что натворил он в своей жизни,  натворил
от души. Немногих сумею вспомнить, позволивших себе ни разу в жизни не пойти
против души. Гораздо меньше, чем толковых и путевых.
   Последние шесть лет Борька жил на нелегальном положении в Москве.
   В родном городе, теперь уже в другой стране, он числился  в  розыске.  За
экономическое преступление. Дело заурядное: Борьку взяли в дело, оформили на
него в банке приличный кредит и сообщили, что дело не  выгорело.  Компаньона
Борькиного я знал, когдато обыгрывал и его. В М-ске - навряд ли  кто-то  еще
рискнул бы иметь с ним дело. Борькины неприятности не удивили.
   Поразило другое: Борька завязал. С того момента он  не  сыграл  ни  одной
игры. Правильнее сказать, карточной игры. Потому как выяснилось, Борька идет
в ногу со временем - заработки проигрывает в компьютерные игры.
   Кстати, с тем  долгом  в  семь  тысяч  (хлопцы  хоть  и  сели,  претензии
предъявить  нашлось  кому)  разобрались  Борькины  родители.  Большую  часть
выплатили. Но квартиру и все прочее Борька все же  потерял  благодаря  своим
экономическим импровизациям.
   У меня Бориска объявился на предмет полулегального  пересечения  границы.
Родители его жили уже в  Израиле.  Борька  хотел  к  ним.  По  сомнительному
российскому паспорту с некоторыми проблемами ему удалось-таки улететь.
   Я провожал его в аэропорту.
   Перед тем, как сгинуть в накопителе, он  отдал  мне  тяжеленный  потертый
кожаный плащ.
   Я смотрел на  него,  никчемного,  совсем  лысого  сорокалетнего  ребенка,
понимал, что теперь уже наверняка не  увижу  его,  и  чувствовал  тесноту  в
горле. Это была потеря: терял еще одного доброго человека.
   Борька никогда не держал меня за  сентиментального.  И  сейчас  он  мелко
суетился, осторожно поглядывал на меня,  переживая  из-за  того,  что  своим
отъездом он причиняет кучу хлопот. Похоже, то, что он теряет  все,  казалось
ему сущим пустяком в сравнении с тем, что мне пришлось встать в  пять  утра,
чтобы проводить его.
   Последнее, что он сказал, было:
   - Там у тебя написано, что я проиграл фату через два месяца...  Не  через
два, а через четыре. И еще. Я тогда не хотел тебя  подставить...  Ну,  когда
сказал этим про день рождения... Хотел как лучше...
   - Не нуди...
   Я  подтолкнул  его  в  спину.  Борька   никогда   не   держал   меня   за
сентиментального.
 
 
   Глава 7
   ОБ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ
 
   Эту тему в отдельную главу можно было и не  выделять.  И  так  все  ясно.
Решил  выделить  как  предостережение   тем,   кто   вздумает   попробовать,
прельщенный именно образом жизни. Подвижным и нескучным.
   Впрочем, навряд ли проба только из  этих  соображений  может  привести  к
успеху.
   Ну да, внешне жизнь шулера - образец здорового,  даже  спортивного  стиля
жизни. Жизни, насыщенной впечатлениями, встречами с необычными,  интересными
людьми. Еще бы!.. Постоянные перемещения, участия в соревнованиях, каждое из
которых - с призовым фондом, радость побед, горечь поражений... Бред.
   Приверженцы этого "здорового" образа жизни,  как  правило,  имеют  данные
лица (что, впрочем, интригует окружающих), до времени подорванное здоровье и
нервы - ни к черту.
   Ведь вся эта жизнь - не ради себя самой, ради единой  маниакальной  цели.
Найти фраера. Обыграть. Получить выигрыш. Все,  что  сопутствует  достижению
этой цели... Впрочем, это действительно не скучно...
   ...Ботик с Коровой выловили на пляже фраера. В  декабре.  Из  тех  самых,
состоятельных. Фраер оказался большим чином из УВД, но и не скрывал этого. В
Одессу приехал в командировку. Вышел к морю воздухом подышать;  наши  его  и
хапнули. То да се... Зовет к  себе  в  номер  играть.  В  гостиницу.  Кто  ж
пойдет?.. Если уже признался, что чин. И к себе  вести  боязно  -  "светить"
точку.
   Командировочный к переживаниям с пониманием  отнесся,  согласился  играть
прямо тут, на пляже. У костров. Симпатичная ситуация: как минимум  полковник
управления играет в карты на пляже. Хоть и солнечным, но морозным днем.
   К вечеру день перестал быть  солнечным.  Скаткостер  помаленьку  выгорел,
другой запалить - руки не доходят.  Только-только  игра  настоящая,  стоящая
заладилась.
   Приезжий  -  клиент  из  приятных,  в  игре  не  искушенный.  С  деньгами
расстается безмятежно, с достоинством. И к тому же явно - не крыса  штабная,
мороз стойко переносит. Корова с Ботиком весьма довольны. Такой фраер...  на
пляже... зимой?.. Большая удача.
   Нагрузить-то они его нагрузили. И получили  все...  Но  руки  отморозили.
Оба. Непонятно,  как  ими,  отмороженными,  доигрывали.  Вот  оно,  здоровое
общение на свежем воздухе с интересными людьми...
   А командировочному - хоть  бы  что...  Действительно  не  штабная  крыса.
Предлагал на следующий день встретиться. Они-то согласились, конечно, да  не
пришли.
   В поликлинике выяснилось, что пострадали серьезно. Позже по  инвалидности
получили. Так и считают себя инвалидами труда...
   Аркаша был шулером-везунчиком. За клиентами ему бегать не  приходилось  -
сами приходили. Вернее, их приводили. Фраеров поставляли сообщники. У Аркаши
и играли.
   Хозяин  имел  имидж  добропорядочного  семьянина.  Семья,  правда,   была
неполной: он да жена, но какое это  имеет  значение,  если  все  -  солидно,
прилично, под уютным абажуром. Ему громко разговаривать нежелательно, потому
как жене-бухгалтеру с утра на работу, отдыхает уже. Да и самому вставать  ни
свет ни заря, на производстве план  горит,  а  с  него,  начальника  сектора
отгрузки, спрос особый. Все на нем, бедном.
   Не был Аркадий начальником сектора, и жена его не была  бухгалтером.  Она
была нормальной, неброской, меланхоличной  женщиной,  домохозяйкой,  которой
эта "добропорядочная" жизнь осточертела.
   Когда-то она вышла замуж за  моряка-рыбака,  но  моряк  вскоре  незаметно
сошел на берег (все не было и не было рейса, потом оказалось, что  он  и  не
предвидится) и занялся  другим,  как  он  утверждал,  не  менее  романтичным
промыслом.
   Романтика ее  не  захватила.  Ежедневно,  еженощно  приходили  и  уходили
разные,  часто  неприятные  люди,  временами  вспыхивали  ссоры.  Случалось,
приходилось прятаться, по нескольку дней никому не  открывать  дверь,  вести
себя тихо, даже ходить -  и  то  на  цыпочках.  Дружки  мужа  были  вежливы,
обходительны, но какие-то... неискренние.
   Еще до загса планировалось, что она, дочь сельских учителей, работать  не
будет, плакировалась судьба  тихой,  верной  морячки.  Воспитывающей  детей,
ожидающей мужа. Это ее устраивало, за этим она и пошла. Так все и  осталось,
за исключением некоторого изменения. Стала тихой верной женой  шулера.  И  с
детьми все откладывалось, все переносилось на потом. Какие  уж  тут  дети?..
Ребенку не прикажешь молчать,  когда  в  очередной  раз  придется,  прячась,
ходить на цыпочках...
   И однажды под утро обыгранный клиент, отлучившись в  туалет,  нарвался  в
ванной на жену-бухгалтершу. Которой утром - на работу.  Она  повесилась  еще
вечером,  когда  муж  призывал"  гостей  к  тишине.  Боясь  нарушить   покой
супруги...
   Такая романтика...
   А гастроли Левы Штейна...
   Разжился он молодыми ребятами студенческого вида.  Обыграл  немного,  но,
главное, выяснил, что родители  их  -  люди  состоятельные,  в  министерстве
работают. В Москве. И очень преферанс жалуют. У себя дома клуб  организовали
из своих же сослуживцев.
   Не  стал  Лева,  седовласый,  похожий,  кстати,  на  Эйнштейна,  мужчина,
обыгрывать юнцов. Процацкался с ними недели две, пока  те  отдыхали.  Одессу
показывал, преферансными задачами изумлял. На дачу возил,  медом  угощал.  С
отцом,  профессором  (настоящим),  за  пасекой  наблюдающим,  познакомил.  И
конечно, получил приглашение в Москву. Ну и что, что от детей?  Сам  слышал,
как о нем по телефону родителям рассказывали,  и  понимал,  что  приглашение
родичами завизировано.
   Завидовали  мы  Штейну.  Партнеры  его,   дружки,   в   долю   просились.
Уговаривали, чтобы взял с собой. Не взял. Сослался на  то,  что  общество  -
слишком изысканное. Что следует быть особо осторожным.
   Изысканное общество... И осторожность - особая...
   Тело Штейна  родственникам  выдали  в  закрытом  гробу.  Посоветовали  не
задавать  вопросов.  Это  все  -  в  милиции.  Единственное,  что  сообщили:
разбился, выпав из окна высотного здания...
   Вот такая, связанная с путешествиями жизнь...
   Но можно отбросить эти страсти. Жизнь шулера полна  и  мягких,  не  таких
ужасающих оттенков...
   Если вспомнить свою - понятно, разное было. Было то изо дня  в  день.  Но
слова "образ жизни" навевают совершенно разные картинки...
   Одна - квартира,  в  которой  пришлось  обитать  больше  года.  Будучи  в
розыске. Занятно, что располагалась она в центре Одессы. Комната с фанерными
стенами размером шесть квадратных метров. Окна - нет, отопления - тоже.  Нет
и  туалета.  Ближайший  -  на  расстоянии   одной   остановки   троллейбуса.
(Радовался, если угадывал с транспортом.) И самое  экзотичное  -  в  комнате
росло дерево. Из стены выступал широченный забеленный ствол огромного клена.
По всем признакам - бесхозное убежище бомжей. Как бы не так... За эти хоромы
приходилось платить приличные по тем временам деньги. Что оставалось делать?
Тех, кто в розыске, квартиросдатчики не слишком жалуют...
   Шик свободной жизни "каталы"...
   Иная картинка...
   Та, давняя, самая первая студенческая история, в которой Гришка подставил
и Юрка спас, оказалась с продолжением.
   Проходит шесть лет. Я уже не подарок. Живу с игры. Все  знаю.  Не  все  -
многое. Удивляюсь своей тогдашней наивности.
   Встречаю  однажды  Седого.  Вернее,   он   меня   на   улице   остановил.
Разговариваем ни о чем: о жизни молодого специалиста, и ловлю себя  на  том,
что отношусь к нему снисходительно, что такие, как  он,  нынче  для  меня  -
клиенты.
   Но он-то всего не знает и вдруг  предлагает  игру.  Крупную,  с  теми  же
партнерами, на другой, правда, хате.
   Интересно становится, соглашаюсь, конечно. Не только из интереса, а  и  с
вполне конкретной целью: нажить. Договариваемся.
   На следующий день встречаемся и едем на хату. На поселок.
   Там складывается не очень симпатичная ситуация.
   Квартира обшарпанная с засаленными обоями, с линолеумом на полу,  который
местами отсутствует.
   Хозяйка квартиры - сухая, нестарая еще женщина, задуманная как красавица,
но  весьма  потасканная  и  какая-то  опустошенная.  Пристально  и  печально
посмотрела на меня, открыв дверь. Взгляд без искры, хотя  и  почувствовалось
сразу: воздержание - стиль "в ее жизни.
   Партнеры - не совсем те.
   Один - из бывшей троицы, тот, который ни  рыба  ни  мясо.  Встретил  меня
равнодушно. Как будто я за сигаретами на десять минут  отлучился.  А  он  не
курит.
   Другой - сморщенный, маленький,  почти  старик,  в  очках  с  толстенными
линзами. Болезненный и хитрый.
   Обстановка, атмосфера очень неприятная,  нездоровая.  Из  такой  квартиры
хочется поскорее уйти. Но куда уж денешься. Да и привык  к  тому  времени  в
разных атмосферах осваиваться.
   Резину не тянем - знакомимся, садимся играть. И  сразу  же  начинает  эта
компания незатейливо, оскорбительно примитивно шельмовать.
   Ну, думаю, разочарую я вас, ребята. Занятно так стало радостно. Нравилось
всегда растерянные лица наблюдать.
   Рано обрадовался...
   С "маяками" проблем не было. Они пользовались той же  системой  сигналов,
которую  облюбовали  аркадийские  жулики  еще  лет  двадцать   назад   и   с
удовольствием применяют по сей день. "Маячит" троиц" друг другу. Помалкиваю,
пеленгую, расшифровываю информацию. Мне она даже нужнее.  До  них  долго  не
доходит, нервничают. Сыгранности у них не получается. Вернее,  выходит,  что
сыграны не только они между собой, но и я с ними.
   Седой первый сообразил, что я  читаю  их  "маяки",  прекратил  сигналить.
Очкарик с тихоней понять ничего не могут, сердятся на Седого  за  отсутствие
информации. Психовать начали, поругиваться.
   Дошло и до этих, когда я взялся за ними колоды  перетасовывать.  Поначалу
не мешал, но больно крупные игры начали заряжать, чувствую, не угонюсь.
   Когда первый раз за очкариком перетасовал, они поперхнулись,  замерли  от
неожиданности.  Понемногу  пришли  в  себя.  После  третьего   вмешательства
старикашка нервно заметил:
   - Вы, молодой человек, тасуйте, когда придет ваша очередь.
   - На фарт, - попытался не обострять я.
   - Правила нельзя нарушать, - наставительно сообщил очкарик.
   - Ну? - удивился  я.  Все  еще  добродушно,  не  ведая  всей  степени  их
наглости.
   Они уперлись: не имею права тасовать - и все тут. Совсем оборзели.
   Я добродушие сбросил, предложил:
   - Пойдем на люди?
   Они снова как споткнулись. Но поперли дальше:
   - А мы не люди?
   В общем, легкая перепалка. По их хамским правилам играть отказываюсь. Они
требуют  доиграть  "пулю".  Ожесточаюсь,  но  с   оглядкой:   понимаю,   что
перспективы у меня не радужные.
   - Играем, - вдруг уступает Седой. - Пусть тасует.
   Его сообщники недовольны, но послушны.
   Играем вяло. Понятно, что им эта игра уже не нужна. Нужна мне, потому что
знаю - теперь обыграю. Пусть ненамного. Но лишние деньги не  помешают.  Если
их заплатят.
   Хозя