ршенно  одинаковые,   непрерывными   рядами
располагаются между передним и задним хитиновыми щитками, закрывающими спину
и грудь. Только на некоторых верхних  лапках с двумя пальчиками  были острые
когти-ножи  и  когти,  напоминающие  пинцеты  или  миниатюрные  плоскогубцы.
Выпуклые  глаза  на самом деле оказались  похожими  на  какие-то  оптические
приборы. А может, это только казалось людям. По-видимому, жук был выполнен в
натуральную  величину, так как синий  лебедь, которого они хорошо знали, был
как  живой.  Натуральность   лебедя  подчеркивалась   очень  точной,  совсем
естественной  раскраской.  Похоже  было,  что  красный,  переливающийся  жук
довольно неплохо воспроизводил местное разумное  животное.  Двумя  десятками
лапок жук  как бы поддерживал клюв синего лебедя, из которого виднелся белый
шип.
  А то,  что  показалось  им  сначала  зонтиком,  имело большое отверстие
посередине. Но изнутри этот  полузонтик оказался  выложенным  металлическими
зеркалами. В них  можно  было увидеть  скульптурную группу со всех  сторон и
каждую мелочь отдельно, но все это одновременно.
  -- Я понял, -- улыбнулся Эррера. -- Я догадался.  У них глаза устроены,
как у некоторых насекомых -- каждая фасетка видит отдельно. Чтобы скульптуру
можно  было  увидеть  одновременно  со  всех  сторон,  они  делают  круговые
фасеточные зеркала!.. Но попробуем пройти дальше.
  Они  двинулись к  плоскому одноэтажному строению,  которое больше всего
напоминало холм,  изрытый входами и норами. Однако через двадцать метров они
уткнулись в такую  же упругую стену. Через это препятствие они пройти уже не
смогли. Ни  одна из их попыток не увенчалась успехом. Невидимое  препятствие
раз от  раза становилось  только горячее. К тому же Рэд бесновался  у первой
стены,  клянясь, что он покинет свой  пост,  придет и унесет  Мзию, а Эрреру
размажет по невидимой стене так,  что она сразу станет  видимой. Кроме того,
пошел дождь.
  Они  повернули обратно,  когда  Мзия  неожиданно  заметила,  что с  той
стороны,  где  постамент  гладко  отшлифован,  скала,   торчащая  из   земли
неподалеку от памятника, имеет правильную форму.
  -- Смотри, Эррера, это же сидячие места  для  синих лебедей,--  сказала
она.
  -- Ты права, Мзиюшка, -- сказал офицер, подходя к четырем рядам камней,
опускающимся  наподобие  амфитеатра.--  Кто  же  здесь  принимал  участие  в
торжественных церемониях, жуки или лебеди?
  -- Ой, -- сказала Мзия. -- Здесь что-то видно!
  И  правда,  на полированной поверхности  пьедестала  блуждали  какие-то
цветные сполохи. Они постояли немного, но ничего интересного не  обнаружили.
Наверное, это было простое украшение.
  -- Кинб нет! -- сказал Эррера. -- Давай выбираться отсюда.
  Вышли они неожиданно просто, хотя тоже точно через сено или вату. Чтобы
не  обижать  Рэда,  его тоже  пустили посмотреть местное творчество.  Они  с
удивлением наблюдали,  как капли дождя беспрепятственно падают  на  кусты  и
листья за стеной.
  "Домой"  они  прибыли  затемно.  Но  никто  не спал. Оказывается, стена
экранировала  электромагнитные волны,  н  все,  что  происходило  за стеной,
осталось тайной для их товарищей. Заснули где-то в пятом часу условной ночи.
  Наутро  следующего дня  после завтрака провели  экстренное совещание. В
связи  с  новыми   обстоятельствами  решено  было  трансформироваться.  Мзия
кропотливо исследовала психическое и нервное  состояние всех членов команды.
Потом Гаррисон  исследовал  ее.  Ребята  были в норме,  хотя и  волновались.
Причем  больше всего был взволнован остающийся  Том Гаррисон, да  еще Жаннет
Пуйярд,  всегда такая уравновешенная, если не флегматичная. Все  были годны,
хотя и неизвестно, какой  бы  кончилось  истерикой предложение одному из них
остаться.
  Эррера отозвал Ютту в сторону. Он был взволнован и не мог этого скрыть,
а может быть, не хотел.
  -- Ютта, я не отговариваю тебя от трансформации, хотя  был бы счастлив,
если бы ты оста...
  -- Нет, Эррера!
  --  Я знал.  Но  хочу  тебе сказать,  что мы можем не вернуться,  можем
вернуться с искривленной психикой, можем... я не знаю, что может произойти с
нами. И я хочу, чтобы  ты знала  --  я  люблю тебя. Не умею  выразить  этого
словами... часто хотел,  но  не мог выразительно сказать. А может, и не надо
было?
  -- Не  надо!  Я и так  чувствовала.  Иногда... Но  хорошо, что  ты  это
сказал! И  я тебе отвечу: ты настоящий мужчина, милый! И я с тобой  не боюсь
ничего!
  -- Я чувствую себя  высоким  блондином!  --  сказал насмешливо Эррера и
улыбнулся. Он знал о вкусах Ютты.
  Спокойно,   без  оживления  и   обычных   шуток   десантники  обступили
Биотрансформатор.  Машина  гудела,  подрагивала, как  будто  она  тоже  была
возбуждена предстоящим, представляла, что сейчас произойдет.
  -- Срок -- три дня, резерв -- еще два! -- металлическим, четким голосом
сказал Том. -- Время сбора -- солнце в зените!
  И все посмотрели на взошедшее солнце.
  --  А  теперь...  --  он  сделал  многозначительную  паузу.-*-Первый  в
Биотрасформатор! Кто первый?!
  Эррера выступил вперед,  обернулся, попрощался взглядом  с товарищами и
шагнул на площадку аппарата. Это был его долг командира. Десантники застыли,
только  на  лице Ютты,  сером  и  судорожно-неподвижном, дергалась невидимая
жилка под глазом.
  Эррера лежал на поддоне ничком, как предписывалось инструкцией, головой
влево. Он лежал не шевелясь и вытянув руки вперед. Прошло несколько минут, и
обнаженное тело  командира стало  распухать, удлиняться, терять человеческие
формы, цвет  и вдруг за  пять-шесть секунд быстрого,  почти  неуловимого для
глаз  превращения,  трансформировалось в  упругий  корпус  голубого  лебедя,
сверкающего вороненой синевой.
  Гидра  каркнула  и перетащила  свое  тело за  край  площадки,  а  затем
неуклюже  поползла  ближе к  лесу. Там  она распластала  крылья  по  земле и
затихла.
  Не глядя в сторону своего командира, один за другим ложились разведчики
на поддон. Наконец Гаррисон остался один.
  -- Старт! -- крикнул Том и махнул рукой.
  Синие лебеди сначала тяжело, потом  легче  и  легче  замахали  кожаными
крыльями и поднялись в воздух.  Два круга  над ракетой, и караван полетел на
восток,  ведомый неизвестным инстинктом, а может, и  неизвестным  разумом. С
этого  мгновения  о  их  судьбах можно  было  получить  известия  только  по
телевизорам.   Миниатюрные   камеры   были  повешены  десантникам   еще   до
трансформации.  Но  кто  мог  знать,  долго  ли  послужит  аппаратура, когда
оператор не имеет рук и не вполне владеет своим сознанием?
  Том долго глядел им вслед.

  Подробности их дальнейшей жизни известны со слов Эрреры.
  --  В  первый  момент  после превращения  состояние было,  как  всегда,
паршивое.  Я еле слез с платформы и добрался до края луга. Сознание было еще
человеческим, я понимал, что должен подождать остальных, но мною уже владело
предчувствие опасности. Я был готов к бою, я знал, неизвестно как,  но знал,
что  камеры в носу по обе стороны  боевого  шипа полны  яда.  Очень хотелось
есть.  Это  чувство  голода, как  я теперь  понимаю,  сильно  отличается  от
человеческого -- голодным было все тело.  Была  слабость,  и я сознавал, что
это  слабость  от голода. Раскинул  крылья  по  земле  и  почувствовал,  что
слабость понемногу проходит.  К этому времени  мои товарищи  гидры собрались
рядом со  мной,  они  тоже  были  слабы,  некоторые намного слабее  меня.  Я
чувствовал и воспринимал их мысли: "Опасность неизвестно откуда", "питаться,
питаться" и настойчивое "я человек".
  Довольно скоро  мы  во  всем  разобрались.  Усваивали пищу  крыльями  и
брюхом. Впитывать могли органику прямо из почвы, но она усваивается медленно
и условно невкусна. Самое вкусное трава, листья,  плоды. Плоды  можно есть и
ртом, при этом появляются приятные вкусовые ощущения.
  Отлетев  от  ракеты на такое расстояние,  что ощущение  опасности почти
полностью исчезло, мы сразу же сели кто на плодовые кусты,  кто на деревья и
начали их "усваивать". Переварили почти все, до самой земли. Кстати, быстрее
всего усваиваются  животные,  они  тоже  вкусны,  пожалуй,  вкуснее  плодов.
Однако, животных  надо предварительно убить. Как это делается, вы знаете. Мы
тоже знаем, но  иначе. Изнутри. Убивать приятно, "усваивать" теплое животное
вдвойне приятней. Вкусней,  что  ли. Мы знали вкус  убийства, если так можно
сказать.
  Подкрепившись, вот точное выражение, именно подкрепившись, мы лежали на
земле,  кто свернул крылья, кто продолжал подпитываться из почвы. Но теперь,
когда,  изнуряющий  голод  был   заглушен,  мы  смогли   разговаривать.  Да,
разговаривать. Карканье,  которое было нам  известно до  трансформации,  это
основная  несущая  звуковая  частота.  Она  может передавать  какую-то  долю
простейшей информации. Очень ограниченный  круг сигналов. Но на эту  частоту
накладываются  обертоны высоких и сверхвысоких частот.  Кроме того, звуковые
оберчастоты чередуются со звуками электростатических полей. Они перемежаются
на манер гласных и согласных в человеческом языке. С новым способом передачи
мысли освоились  как бы  автоматически  и  быстро  привыкли к "голосам" друг
друга.  "Голоса" окрашены так же индивидуально,  как  и  человеческие, и  мы
быстро привыкли.
  Что  меня больше всего поразило,  так  это возможность  передачи  наших
мыслей.  Сложные,  абстрактные  понятия передавались без  труда.  Значит, их
информационный аппарат был  подготовлен  к обмену сложной информацией.  Если
они могут  передавать  и  воспринимать  мысли,  --  значит,  они  сами могут
мыслить. Значит, они разумные? Неожиданное открытие!
  Мы были крупными экземплярами гидр. Все понимали, что  это хорошо. И мы
очень нравились друг другу.
  -- Я даже влюблена была в синего лебедя по имени Эррера! -- вмешалась в
рассказ Ютта, ехидно улыбаясь.
  --  ...Да.  Мы  поняли,  что  даже  человеческий  разум   лучше   всего
проявляется,  когда  мы  сыты, инстинкты,  так сказать,  не  глушат.  Однако
инстинкты нам помогали.  Например, мы "знали", куда  нам  лететь, где искать
укрытие  на ночь. Ночной  холод  и  возможный  дождь  были неприятны. Однако
человеческие ли побуждения двигали нами  или инстинкты, а может, мысли синих
лебедей, не берусь утверждать с точностью.
  Я скомандовал  лететь, и стая поднялась в воздух.  Видеть мы могли все,
что делается по бокам, и все, что впереди. Было очень красиво вокруг, пейзаж
напоминал заброшенный английский парк. У меня создалось впечатление, что все
это кем-то когда-то распланировано, больно уж пейзаж был  живописен. Я помню
свой восторг и удивление товарищей и еще тогда подумал, что гидры отличаются
от животных  восприятием эстетических категорий.  Еще одно подтверждение  их
мыслительной способности. Это меня поразило  вторично. Но совсем  мы ошалели
от удивления, когда долетели до гор.
  Горы  были  изъедены  водой  и ветром,  изрыты  пещерами.  На  каменных
карнизах около пещер  копошились синие лебеди. Их  было  не меньше  полутора
сотен, больших  и маленьких.  Они медленно переползали из пещер на карнизы и
обратно,  занятые  какими-то  делами.  Это напоминало  бы  птичий  базар  на
северных островах  если  бы... в пещерах не горели костры.  Они знали огонь,
точнее,  мы  знали огонь,  мы  его  не  боялись  и чувствовали уют  костра и
завидовали теплу в чьей-то пещере.
  Мы  нашли  себе пару пещер и позаимствовали у семейства гидр  огонь. За
него пришлось драться, они  не коллективисты. Потом натаскали сучьев и дров,
быстро пригрелись и уснули.
  Наутро  мы проснулись от  пения  местных кузнечиков. И  это  тоже  было
приятно,  несмотря на голод. Утром  произошло забавное  приключение. Одна из
гидр, самка, клюнула Мзию,  самую маленькую  из нас. Две женщины не поладили
друг  с другом, и у одной не выдержали нервы. Когда  мы выскочили из пещеры,
Крошка, всегда такой сдержанный и ленивый, когтем распорол ей кожу от шеи до
середины брюха.
  --  Ага,  --  сказал Том.  -- Теперь понятно.  А то  на  экране  что-то
моталось и крутилось, не мог понять, что именно!
  -- Рэд  озверел,  если  можно так сказать.  Мзие  было  больно, но живы
остались обе.  Заживает на них  моментально. Остальное стадо сделало выводы.
Больше нас не трогали.
  Дальше все  пошло  как  по маслу. Мы позавтракали  листьями  и плодами,
потом слушали кузнечиков и валялись в траве  па солнце. Летали в разведку по
окрестностям, нашли группу озер...
  -- Это было великолепно, записал все, что вы видели!
  --  Так  прошел  второй  день.  Нам  было хорошо  там.  Как в  отпуске,
где-нибудь  в  комфортабельно   оборудованных  джунглях,   когда  существует
опасность нападения, но ты хорошо вооружен.
  Но больше всего это нравилось Антуану. Он даже к  нам стал  относиться,
как к  родным, когда  мы потеряли человеческий облик.  Он цитировал  Библию.
"Страна,  текущая  молоком  и  медом!  --  разглагольствовал он.  --  Страна
обетованная.  Ты правильно  назвал  ее,  Эррера,  это  "Медовый  рай". "Этой
стране, -- заявил  он в другой раз, -- не  хватает только Его Величества  --
человеческого разума. Она должна быть одухотворена богочеловеческой мыслью".
  "Не хочешь ли ты сам одухотворить этот рай своей боговой мыслью?"
  "Не  "боговой", а божественной.  И эти убогие сейчас существа,-- Антуан
мотнул головой  на синих лебедей,  -- способны  развивать свои  мыслительные
способности!
  "Так ты метишь в "Отцы цивилизации"? -- спросил Рэд шутя.
  Нам  надоела  перепалка,  тем более все  были уверены, что  это шутка и
Антуан просто дразнит Крошку.
  Следующий  день  мы  опять провели  как все.  Купались  в теплом озере,
питались  зеленью,  спали  на  солнце  и  вдыхали ароматы  деревьев  и трав.
Удивительная это была жизнь -- сытая, с небольшим расходом сил. Забот у нас,
да и  у них, не  было,  изредка драки,  изредка любовь.  А мы к тому же были
сильнее всех в этой колонии. Даже гидры-предводители нас боялись. Верите или
не  верите, а нам даже начали нравиться некоторые из синих лебедей.  Честное
слово!
  В  середине  третьего  дня  семейство,  сидевшее  на соседнем фруктовом
дереве,   вдруг  поднялось  в  воздух   и  потянулось  к  востоку.  К   нему
присоединилось  еще одно семейство. Я скомандовал, и мы прибились к стае. На
нас не обратили внимания, точнее,  показали нам, что в  нашем присутствии не
нуждаются.  Нас стало  восемнадцать че...  особей. Летели часа два,  пока не
показалась  зона  и город, который мы  так  отважно  атаковали на вездеходе.
Самец первого  семейства  протрещал какой-то звук,  нам ничего не сказавший.
Похоже, что это был код или пароль, по которому отворялся сезам. После этого
мы  всей компанией спокойно  спланировали  на площадку рядом со скульптурной
группой.
  Тут  же  самцы забрались  на верхние места амфитеатра, самки сели рядом
ниже,  птенцы --  на  нижнем ряду.  Для  нас  демонстративно были  оставлены
соответствующие места. Вот тут-то и началось  "кино".  На полированной части
пьедестала,  там,   где   мы  наблюдали  какие-то   сполохи  красок,  теперь
показывалась история нынешних хозяев страны.
  -- Да. Я видел это, -- сказал Том. -- Я все записал, но не все понял...
  --  Естественно. Комментарий  шел.  Непрерывно.  Но  сейчас  вкратце мы
расскажем основное. Итак,  как мы поняли, исконными обитателями страны  были
те   самые   жуки.   Само  название  непереводимое.  Жуки  создали   высокую
цивилизацию,  мы видели удивительные  достижения в  области  биологии, когда
создавались  искусственные   составы,  более   вкусные  и  питательные,  чем
натуральные,  невероятные   находки  в  технике,  вы,  наверное,  видели  их
транспортные устройства,  в медицине... Особенно, пожалуй, в медицине. И вот
когда  они  достигли того,  что половина населения,  работая  десятую  часть
суток,  могла  прокормить  всех,  у  них  появилась  идея  -- изменить  свое
потомство так, чтобы  последующие поколения,  во-первых, могли  летать, сами
жуки были бескрылыми, а во-вторых, не думать  о пропитании,  одежде,  жилье.
Пусть,  мол, эти прозаические заботы  не отвлекают их от более высоких дел и
стремлений. Пусть занимаются "прогрессом".
  Поскольку  достижения  биологии и  медицины  были  огромны,  они  имели
возможность  приступить  к  практическому  изменению   внешнего  вида  своих
потомков.  Конечно,  этому  предшествовало  всепланетное  обсуждение  нового
облика жителей будущего. Устраивались конкурсы художников-фантастов. Наконец
был  выбран  образ  голубого лебедя.  Первое время  он  многим  не нравился,
сыпались жалобы, заявлялись протесты. Но довольно скоро привыкли.
  Когда  мнение  народа стабилизировалось,  начались работы  по выведению
нового разумного существа. Значительно более разумного и красивого. Недолгое
время  существовали  одновременно  две расы, потом  жуки вымерли, и остались
одни синие  лебеди. Да, они были более совершенными,  чем их  предки,  лучше
защищены, приспособлены для выживания. Но и выживать-то им было просто. Отцы
оставили  им Медовый рай, полный  вкусной еды, дружественных  или безвредных
зверей.   Оставили  им   города   с   жилищами,   самоработающими  заводами,
самовырастающими,     передвигающимися     клумбами,     самопоказывающимися
развлечениями  для получения всего  этого не нужно было прикладывать ни ума,
ни  рук. И  то, что синих  лебедей  научили  все  это  использовать  и  даже
совершенствовать, ни к чему в дальнейшем не привело. Почему-то все перестало
интересовать синих красавцев. Прекрасно оборудованные  лаборатории  опустели
первыми,--  так я себе это представляю, -- перебил сам себя Эррера.--  Потом
начали выходить из строя установки и приспособления. Отказали автоматические
средства и методы лечения. И синие лебеди начали дичать. Они переселились из
домов  в пещеры, и только огонь  в их  очагах да речь оставляли  их пока что
разумными  существами.  Сама  информационная  установка  показывала   только
достижения жуков.  Наверное, для того, чтобы пробудить у будущих наследников
гордость за  предков, чтобы побудить их  идти вперед. Но  они не оставили им
необходимость в  движении. Только одну  жажду развлечений.  И  синие  лебеди
летают  к этому  месту, показывают  своим детям,  чего добились  их  предки.
Может,  они  надеются,  что  какое-то  из  следующих поколений  проснется от
равнодушия и спячки и хоть что-нибудь сделает?
  И  тут  я обнаружил,  ребята, что  позабыл стихи. Стихи одного  старого
поэта. Я сказал  об  этом Рэду. "И на что  они тебе  сдались, стихи эти?" --
ответил он мне. Я не мог сразу  объяснить, что меня в этом факте тревожит, и
мне  пришлось  подумать.  "Мне кажется, -- сказал я ему, -- что со стихами я
потерял что-то  человеческое.  И  я  не  уверен, что  нечто человеческое  не
потеряли и вы все". Он ничего не ответил, но, кажется, согласился.
  Наутро  четвертого дня, после плотного завтрака (мы сожрали целый лес),
когда все решили поваляться, я скомандовал отлет.
  И тут Антуан Пуйярд сказал, что остается.  "Почему?" -- спросил я. "Мне
нравится эта жизнь! -- сказал  он. --  Это тот  самый рай, о котором мечтало
человечество  тысячи  лет. Что  я  потерял на грязной  Земле, этой  пустыне,
засиженной людьми, как мухами? А здесь рай. Ты сам назвал его  "медовым",  и
так  оно и есть!"  -- "Там  твоя  родина!"  -- я узнал голос Жаннет. "Родина
человека, --  он  поправился,  --  родина мыслящего  существа там,  где  ему
хорошо! Мне хорошо здесь!"
  Он  уже не  считал  себя  человеком. Мы уговаривали его все вместе.  Мы
убеждали его, хотя сами были растеряны. Хорошо сказала Ютта.
  "Теперь, -- сказала она, -- когда мы знаем, как выглядит рай, мы должны
воссоздать его  на  Земле.  Мы должны  рассказать  людям,  что должна  собой
представлять  наша планета. Мы сделаем  нашу  планету такой  же и еще лучше.
Потому  что  некому  принести нам все блага. Потому что  на Земле никому  не
придет в голову только жрать и валяться на солнце! Мы должны предостеречь от
этого". -- "Этой  планете  сейчас не х