кая пантера, по  берегу,  а  когда  вы  рядом,  смотрит  на  вас  с  таким
беспокойством, будто даже солнечный луч грозит вам опасностью. Подумайте  об
этом. - Направленный на Валентину указательный  палец  подчеркивал  значение
слов Хетти. - Я сейчас вернусь.
   Когда  она   удалилась,   чтобы   наконец   ответить   на   неумолкающую,
требовательную  трель  телефона,  Валентина  снова  откинулась  на  подушки.
Разомлевшая от солнечного света и  утренних  ароматов,  она  позволила  себе
помечтать о человеке, прочно поселившемся в ее сердце и помыслах.
   Рейф.
   Красивый, стройный, сильный варвар. Действительно,  как  верно  подметила
Хетти, удивительно напоминающий пантеру; лихой Креол, как  еще  она  назвала
его. Спокойный, преданный, но  смелый  и  решительный  в  минуту  опасности.
Удивительный и таинственный. В  нем  есть  все,  что  так  манило  Валентину
О'Хара. Все, что так ее пугало.
   Рейф, стремительно ворвавшийся в ее жизнь, как умел только  он.  Сильный,
яркий, не  останавливающийся  ни  перед  чем.  Его  не  интересовали  ни  ее
профессионализм, ни то, что именно на нее пал выбор  Саймона,  -  только  ее
способность чувствовать и сострадать. И там, в горах, несмотря на  сомнение,
иногда мелькавшее в его блестящих зеленых  глазах,  он  следовал  ее  резким
указаниям, баюкал ее сон, охраняя от ночных кошмаров, все время был рядом. В
конце концов он сумел понять ее. Когда он оставил ее  на  мрачной  пустынной
вершине, на его лице было написано обещание.
   Сдержав невысказанное обещание, он нашел ее, чувствуя ее  состояние,  как
могли чувствовать только Саймон и ее семья, и  все  время  находился  рядом,
вслушиваясь в каждое движение ее измученной души и помогая ей выжить. Потом,
чтобы показать ей, какой может быть жизнь, он привез ее к Джебу с Николь.  И
в конце концов - сюда, в Эдем, место, о каком она могла только мечтать.
   С первых же их шагов на острове, еще только увидев ожидающую на берегу  с
сухими полотенцами и горячим питьем Хетти, Валентина поняла,  что  попала  в
сказку. Это первое впечатление не  оставляло  ее  и  сейчас,  а  молчаливое,
ласковое присутствие Хетти,  готовой  радостно  исполнять  все  ее  прихоти,
только усиливало его.
   - Я соскучилась без тебя, Рейф Кортни, - сказала  она  вслух,  неожиданно
радостно осознав эту простую истину. Сон  как  рукой  сняло.  Она  не  могла
больше оставаться без движения, появилась страстная  потребность  немедленно
разыскать его и поделиться с ним своим открытием.
   Откинув простыни, Валентина соскочила с  кровати  и  побежала  в  ванную,
скидывая на ходу ночную сорочку. Буквально через минуту  она  уже  выскочила
оттуда и, переступив через валяющуюся на  полу  прозрачную  сорочку,  надела
рубашку из более плотной ткани, но не менее соблазнительную,  особенно  если
учесть отсутствие лифчика. Поспешно натянув выцветшие шорты и завязав  концы
рубашки на животе, она надела сандалии и принялась быстро  расчесывать  свои
густые тяжелые волосы. Через секунду она была уже готова.
   Мысленно  попросив  у  Хетти  прощения  за  нетронутую   еду,   Валентина
направилась к двери.
   - Что такое? - Задумавшись, она чуть не столкнулась с Хетти, ввозившей  в
комнату столик с подносом. - Куда это вы так бежите? Надеюсь, не собираетесь
проигнорировать мои лепешки?
   - Конечно, нет, Хетти, - затараторила Валентина,  попятившись.  -  Первый
раз в жизни я ни от чего не убегаю. Спасибо Джебу, теперь я  могу  видеть  и
светлые стороны жизни.
   На лице Хетти был явно написан вопрос, который она никогда  не  позволила
бы себе задать вслух. Взяв ее за обе руки, Валентина объяснила:
   - Когда-то в моей жизни был другой мужчина.  Его  звали  Дэвид,  я  очень
любила  его.  Когда  он  умер,  когда  его  жизнь  остановилась,  моя  жизнь
остановилась тоже. По причинам, о которых я не буду говорить, чтобы наказать
себя  и  не  забыть  его,  я  запрещала  себе  радоваться  жизни.  Для  меня
существовали только работа и родные, и я уверяла себя, что так будет  всегда
и мне этого вполне достаточно. - Переведя дух, она решительно продолжила:
   - Теперь я знаю, что это не так. Джеб заставил  меня  понять,  что  Дэвид
вовсе не хотел бы для меня такой жизни, но до  этого  момента  я  не  хотела
взглянуть правде в лицо. Я была не готова к тому, что Дэвид станет для  меня
просто воспоминанием. Я не думала, что когда-нибудь смогу... - Она  говорила
быстро, не разрешая себе остановиться, боясь, что не сможет  продолжать.  Но
сейчас главное было уже сказано, и ей стало легче. - Потом был этот  ужасный
шторм, и Рейфа ранило... - Валентина в волнении сжала  руку  Хетти.  -  Будь
удар хоть чуть-чуть сильнее, я могла бы потерять его... Может быть, мне  еще
суждено потерять его. Может, уже слишком  поздно,  но  я  все  равно  должна
попробовать, должна сказать ему. Но сначала...
   - Сначала? -  ухитрилась  прервать  ее  бессвязную  речь  Хетти,  которая
прекрасно все поняла. - Что может быть важнее, чем просто сказать  ему,  что
вы его любите? - озабоченно нахмурившись, спросила она.
   Валентина вздрогнула и пристально посмотрела на нее.
   - Вы знаете?
   - Конечно, знаю. Любой, кто посмотрел бы на вас  двоих  рядом,  понял  бы
это. Господи помилуй, даже слепой или полный  идиот  увидел  бы.  Так  разве
может существовать что-нибудь более срочное и важное, чем желание  разделить
этот известный всему миру секрет с тем единственным, кого он касается?
   - Доказать ему, а не просто сказать, - уточнила Валентина.
   - Вам незачем ничего доказывать.  Сейчас  ему  нужнее  и  желаннее  всего
именно ваши слова.
   - Я должна ему гораздо больше, чем простые слова. Я должна доказать,  что
полностью доверяю ему, рассказав ему о своей роли в смерти Дэвида.  А  потом
мне останется только надеяться, что он мне поверит.
   - Валентина, не надо так все усложнять. -  Интуиция  подсказывала  Хетти,
что нужно быть очень осторожной с ее новой  гостьей.  Одно  неверное  слово,
одно упоминание о телефонном звонке - и та снова спрячется в своей раковине.
- Если бы Рейф хотел знать, он прекрасно мог бы выяснить все и сам.
   - В том-то и дело, Хетти. Конечно, мог, но не стал. Он уважает мое  право
иметь от него тайны. В благодарность я должна  рассказать  ему  всю  правду.
Конечно, он уже сто раз мог бы все выяснить. Одного телефонного звонка  было
бы достаточно. Но он не сделал его.  Он  сказал,  что  все,  что,  по  моему
мнению, ему нужно знать, он должен услышать от меня самой.
   - Просто он  считает,  что  это  необходимо  для  вас  -  самой  все  ему
рассказать, а вовсе не потому, что ему этого хочется. Вы вот все говорите  о
доверии и честности, а на самом-то деле вам самой нужно поверить,  что  Рейф
вам доверяет, что он принимает вас целиком - с вашим  прошлым,  настоящим  и
будущим.
   Валентина вытянула руку и нежно погладила коричневую щеку.
   - Я это знаю. Вам не понять.., но не  надо  беспокоиться.  Все,  что  мне
нужно, - это время. Оно все поставит на свои места.
   Хетти прикусила язык, чуть не сказав, что именно времени-то у Валентины и
нет, что это роскошь, которую она просто не может себе позволить.
   - Время и Эдем, - повторила Валентина и, улыбнувшись, поспешила на берег.
Вслед ей встревоженно глядели печальные глаза старой женщины.
   - Подождите! - крикнула  Хетти,  увидев,  что  Валентина  направляется  к
лестнице, ведущей на пляж.
   Валентина обернулась, удивленно подняв бровь.
   - Вы  пошли  не  в  ту  сторону,  -  решив  не  вдаваться  в  пространные
объяснения, просто сказала Хетти. - Он в библиотеке.
   - В библиотеке?
   - Телефон, - только и смогла выговорить Хетти. - Звонили Рейфу.
   - Патрик?
   Хетти покачала головой.
   Рука  Валентины  судорожно  сжала  перила.  Она  смертельно   побледнела.
Ярко-синие глаза стали темными и тусклыми, как каменный уголь. Вмиг высохшие
губы с трудом проговорили:
   - Саймон?
   Тело Хетти обмякло и ссутулилось. Чуть не плача, она отвела взгляд и тихо
подтвердила:
   - Да, звонил Саймон.
   Рука Валентины безжизненно упала с  перил.  Она  медленно  повернулась  и
тяжелыми шагами пошла к библиотеке.
   - Жаль, ей бы еще хоть чуть-чуть времени...  -  прошептала  Хетти,  кляня
судьбу за такой поворот дела. Но ничто уже  не  могло  изменить  и  отменить
срочность вызова, насущную  потребность  в  Валентине.  -  Реальный  мир?  -
бормотала огорченная женщина. -  Если  этот  реальный  мир  такое  творит  с
лучшими из людей, то будь он проклят, этот реальный мир.
   В библиотеке никого не  было.  Валентина  обнаружила  Рейфа  в  гостиной,
огромной светлой комнате с колоннами и арками вместо стен. Убранство комнаты
производило впечатление странного смешения простоты и роскоши. Уже с  порога
бросалось в глаза смелое сочетание изящной мебели  из  самых  дорогих  пород
светлого и красного дерева с плетеной. Полосатые и в цветочек ситцевые чехлы
мирно соседствовали с шелком и даже парчой. Все это смешение стилей и жанров
создавало необычайно привлекательный облик загородного дома, точнее, дома на
острове. Таким он и должен был быть - роскошным и простым, функциональным  и
красивым... Дом, с любовью и заботой построенный  для  женщины,  которая  не
могла ничего этого видеть.
   Тихая гавань для Джорданы. Дар благоговения и любви Патрика.
   Глядя на висевший напротив двери  огромный  портрет  Джорданы,  Валентина
сказала в задумчивости глядевшему в окно Рейфу:
   - Мне бы хотелось познакомиться с ней.
   Его спина моментально напряглась, и он медленно обернулся к ней.
   - Валентина.. Я не слышал, как ты вошла.
   - Готова поставить доллар, что догадываюсь, о чем ты думаешь, даже боюсь,
что продешевлю.
   Он печально мотнул головой и, встретившись с ней глазами, сделал какой-то
неопределенный жест рукой.
   - Не знаю...
   Оба  чувствовали  неловкость.  Никто  первым  не  решался  заговорить   о
телефонном звонке, хотя оба прекрасно  понимали,  что  этого  все  равно  не
избежать.  Но   какой   вред   может   принести   одна-единственная   минута
промедления?
   Валентина подошла поближе к портрету.
   - Расскажи мне о Джордане.
   Рейф пристально посмотрел на нее, недоумевая: почему вдруг такой  вопрос?
Почему именно  сейчас?  После  минутного  молчания,  во  время  которого  он
ожесточенно мял записку, находившуюся у него в руке, он спросил:
   - Что ты хотела бы знать, О'Хара?
   - О... - голос плохо ее слушался, выдавая волнение, - какая она?  Как  ей
удается справляться с таким трудным и взрывным человеком, как Патрик? -  Она
остановилась, будто подбирая слова, потом продолжила:
   - А больше всего мне бы хотелось понять значение этого портрета.
   - Ты полагаешь, в нем есть какое-то особое значение?
   - Конечно. Его настроение, манера, в какой он написан, да просто то,  что
он висит в комнате человека, который не может  видеть.  Такой  прелестный  и
удивительный, как напоминание о некоем восхитительном, но прошедшем  моменте
тому, кто может видеть.
   В который раз Рейф был потрясен тем, насколько  верно  она  почувствовала
дух, настроение и характер дома, да и всего острова. Даже Патрика,  которого
она никогда не встречала.
   - Ты все правильно понимаешь. - Рейф Подошел поближе, и теперь они стояли
совсем рядом, так что его голая рука - рукава рубашки были закатаны -  почти
касалась ее плеча. Желание, сдерживаемое все  эти  дни,  захлестнуло  его  с
новой силой. Казалось, в тишине комнаты слышно, как бьется его сердце.
   Когда он наконец заговорил, голос у него был низким и хриплым  и  смотрел
он на нее, а не на картину.
   - В этом портрете есть нечто большее, чем простое сходство. Большее,  чем
мечтательный  полет  художественной  фантазии.  Это  и  есть  Джордана.  Тут
схвачена самая ее сущность.  Если  ты  внимательно  вглядишься  в  него,  ты
поймешь, что она не просто очень красива. Она добра, и благородна, и  нежна;
это портрет человека, который отдал свое сердце целиком и только один раз  в
жизни. Патрику. Когда он становится невыносимым и трудным, она просто  любит
его. И она знает, что ее любят.
   Оторвав взгляд от Валентины, он снова взглянул на  портрет.  На  Джордану
Маккаллум, всю  белую  и  золотую  в  колеблющемся  свете  солнечного  луча.
"Солнечная девушка" - воплощение мечты о лете.
   Она позировала  для  этого  портрета  как  раз  в  то  время,  когда  они
встретились с Патриком. Он впервые увидел ее в одном из ресторанов Атланты и
понял, что не может потерять эту девушку. Но прошли недели упорных  поисков,
прежде чем ему удалось найти неуловимую и непостижимую Джордану  Даниэль.  В
тот день, когда он наконец нашел ее, на ней было именно это платье и смешная
шляпка, украшенная розами. В тот день он  обнаружил,  что  эти  удивительные
аметистовые глаза никогда не смогут увидеть его. И в тот же день  он  понял,
что безумно влюблен.
   Но упрямому, своенравному Шотландцу понадобилось  какое-то  время,  чтобы
признать это, и еще больше времени, чтобы завоевать леди. Но никто из них  с
тех пор об этом не пожалел. Патрик,  если  бы  мог,  сделал  бы  все,  чтобы
вернуть Джордане зрение, но только ради нее, а не ради себя. Что же касается
Джорданы, она не любила бы Патрика так сильно,  если  бы  он  не  был  таким
трудным и упрямым большим медведем.
   - "Солнечная девушка", - задумчиво  прошептала  Валентина.  -  Портрет  -
история любви.
   Рейф утвердительно кивнул, еще раз поразившись, насколько верно  и  тонко
она все чувствует.
   - История любви.., пожалуй что так. Все годы, что я их знаю, они ни  разу
не изменили этому чувству. Готов поставить  свою  жизнь,  что  и  в  будущем
никогда не изменят.
   Задумавшись, он умолк, ибо можно было бесконечно продолжать эту повесть о
любви и чести, но и сказанных слов было достаточно.
   В глазах Валентины читалась печаль, но в сердце  она  чувствовала  только
радость за женщину, которая смогла отдать свое сердце раз и навсегда. Любовь
которой была счастливой и вечной, какой у нее никогда не было. И никогда уже
не будет.
   - Ты прав, я вижу, что ее сердце так же прекрасно, как и ее  лицо.  Никто
не заслуживает счастья больше, чем Джордана.
   - Никто?
   - Ужасно жаль, но мне это не дано, - отстранившись  от  него,  прошептала
Валентина, прежде чем он успел обнять и утешить ее.
   Рейф шагнул к ней, но не дотронулся до нее.
   - Чего тебе не дано, любимая?
   - Мне не дано любить вечной любовью, как  любит  Джордана.  Она  достойна
своего счастья.
   - Достойна? - Он нахмурился, удивленно приподняв бровь. -  Разве  не  все
достойны счастья?
   - Полагаю, что нет.
   - Значит, ты полагаешь, что недостойна того, что  ты  чувствуешь?  -  Она
ничего не ответила, и он продолжал:
   - Разве это не любовь? - Видя, как она вздрогнула, он придвинулся  к  ней
вплотную, взгляд его пылал. - Или ты хочешь сказать, что не любишь меня?
   Валентина отступила. За ее  нарочито  легким  тоном  явственно  слышалась
душевная боль:
   - Я никогда не говорила, что люблю тебя.
   - Но я же не идиот. Ты не того сорта женщина, чтобы  спать  с  человеком,
которого не любишь. -  На  губах  его  появилась  легкая  улыбка,  но  глаза
оставались серьезными. - Это любовь, любимая. Настоящая и навсегда.
   - Нет! - Она отступила еще на шаг. Он снова придвинулся. Как никогда,  он
походил сейчас на крадущуюся в джунглях пантеру.
   - Нет? - Подняв руку, он коснулся ее щеки, но тут же снова опустил ее,  и
та непроизвольно сжалась в кулак. - И ты будешь лгать мне и говорить, что  я
ошибаюсь?
   - Дело не в том, что я чувствую или чувствовала. Дело в том, кто  я.  Кем
буду всегда. - Валентина подняла его руку и, разжав стиснутый кулак,  вынула
скомканную записку. Даже не взглянув  на  нее,  словно  ей  было  доподлинно
известно, что там написано, она медленно заговорила:
   - Вот содержание моей жизни. Если я осмелюсь  это  забыть,  что  почти  и
произошло со  мной  сегодня,  телефон  всегда  зазвонит,  принося  весть  от
Саймона. И я пойду туда, куда он приказывает. Потому, что так нужно. Потому,
что я должна.
   - Будь я проклят, если ты это  сделаешь!  Валентина  даже  не  стала  ему
возражать.
   - Сегодня утром, когда я проснулась, все казалось так чудесно. Так  легко
было следовать советам Джеба и оставить прошлое в прошлом. Но  тут  раздался
этот звонок...
   - И вот так легко ты готова забыть все, что произошло между нами? Ты что,
собираешься всю оставшуюся жизнь искупать одному Богу ведомо какие грехи?
   - Совсем не легко. Никогда не было легко. А теперь, когда ты вошел в  мою
жизнь...
   - И все-таки ты идешь.
   - ..будет только тяжелее, - продолжала она, как будто не слыша его.
   - Но ты все-таки идешь. - Рейф тоже не собирался отступать.
   - У меня нет выбора.
   Запустив руку в волосы, он пристально  посмотрел  на  нее,  словно  желая
проникнуть в самую глубину ее души.
   - Тогда, - мрачно проговорил он, - может быть,  пришло  время  рассказать
мне, что за смертный грех ты совершила, за  что  должна  расплачиваться  всю
оставшуюся жизнь?
   - Наверное, пришло.
   Взмахнув рукой, но не решившись  дотронуться  до  него,  она  указала  на
кресла возле маленького столика.  Они  сели,  в  воздухе  повисла  тягостная
тишина. Валентина чувствовала, что не может заставить себя посмотреть ему  в
лицо Слишком страшно было прочесть осуждение в глазах, в которых только  что
светилась любовь. Нервно теребя грубую ткань шорт, она попыталась улыбнуться
и начала быстро и сбивчиво говорить:
   - Забавно, но я уже давно знала, что этот день когда-нибудь придет. Много
раз я в уме повторяла и повторяла то, что  должна  сказать,  пока  точно  не
решила, как все будет. А сейчас даже не представляю себе, с чего начать.
   - Начни с Дэвида. С него все началось, и в нем все и дело - разве нет?
   - Конечно. Ты прав...
   - Дэвид и ты.
   - Да. Дэвид и я, и знойный день в середине августа.  -  При  этих  словах
страшное воспоминание всплыло у нее в голове, поглотив ее целиком. - Мы были
командой, лучшей в подразделении. Дэвид,  как  правило,  был  ведущим,  а  я
прикрывала его. - Улыбка, которую она пыталась из себя выжать, была холодной
и жесткой. - Можно сказать и точнее: он был приманкой, а я - охотником.
   - Лучший снайпер.
   - К моему великому сожалению.
   - Ты хочешь, чтобы и я пожалел об этом, Валентина? - Пододвинувшись к ней
ближе, Рейф обнял ее, не обращая внимания  на  ее  попытку  отстраниться.  -
Неужели ты хочешь, чтобы твоя феноменальная способность, можно сказать,  дар
Божий, разбила и мою жизнь? И все только потому, что что-то случилось не так
в один знойный августовский день много-много лет назад? - Заметив потрясение
на ее лице оттого, что он именно сейчас произнес эти слова, он  добавил  уже
более спокойно:
   - Не гляди на меня с таким удивлением. Я люблю тебя. Я выразил  это  тебе
уже всеми возможными способами, только что на колени не вставал.  Я  называл
тебя "любимая", потому что это правда. Думаю, я влюбился еще в  тот  момент,
когда увидел, как ты обращаешься с диким огромным жеребцом,  усмиряешь  его,
успокаиваешь, требуешь  и  добиваешься  от  него  и  от  себя  невозможного.
Добравшись до голой горной вершины, я обнаружил, что ты нужна мне.  Что  эта
необходимость перерастает в  любовь.  Что  это  и  есть  любовь.  Я  полюбил
женщину, для которой честь и достоинство значат все.  Удивительную  женщину,
которая скачет словно ветер на коне и умеет разговаривать с лошадьми. Ни то,
что ты когда-то сделала, ни то, что ты можешь рассказать мне, уже не  смогут
изменить это. Ничто не изменит. Ирландка.
   Сердце бешено колотилось у нее в горле, голос  дрожал,  слова  не  хотели
выговариваться, но она все-таки заставила себя спросить. В голосе у нее были
горечь и боль.
   - Ничто? Даже то, что я убила человека, которого любила до тебя?
   Ни один мускул не дрогнул на его лице.
   - Даже это.
   - Я не выстрелила! - Она все еще хотела  заставить  его  осознать,  какую
фатальную ошибку ког