делаем одни и те же глупости, но это, быть может, и есть счастье. Придется мне освоиться с этой мыслью. Полюбить мое несчастье, потому что оно щедро на рецидивы.
     Вот вам сон. Я толкаю свой камень по бульвару Сен-Жермен. Останавливаюсь во втором ряду. Полицейский требует: ?Проезжайте!? - и грозит оштрафовать меня за парковку камня в неположенном месте. Мне приходится сдвигать его, и вдруг он выскальзывает у меня из рук и катится вниз по улице Сен-Бенуа все быстрее и быстрее. Мне его уже не остановить: надо сказать, эта гранитная глыба весит как-никак шесть тонн. Выкатившись на угол улицы Жакоб, он врезается в маленькую спортивную машину. Капот, дверца и красавчик за рулем - всмятку. Мне нужно подписать протокол на пару с сексапильной и заплаканной молодой вдовой. Я покусываю ее плечико. В графе ?номерной знак? пишу: ?С.И.З. И.Ф.? (подержанная модель). И толкаю камень дальше, вверх по улице Бонапарта, выбиваясь из сил, сантиметр за сантиметром, пока не закатываю его на автостоянку Сен-Жермен-де-Пре. Завтра все начнется сызнова. А вы представляйте меня счастливым.

XXXV

Ночь нежна

     С тех пор как я решил покончить с ночной жизнью, каждый вечер куда-нибудь иду: надо же попрощаться. Шила в мешке не утаишь: все уже знают, что я один. Найти холостяка-всесексуала моих лет в Париже в 1995 году так же трудно, как бомжа в гштаадтском ?Палас-отеле?. Людям невдомек, что я умираю от горя: я всегда был худым, даже когда жил счастливо. Я шляюсь повсюду со своим отчаянием напоказ. Сегодня Алиса в очередной раз заявила мне, что не может больше лгать мужу и мы должны расстаться. Она обычно бросает меня в пятницу вечером, чтобы не мучиться совестью в выходные, а потом объявляется в понедельник после обеда. Так что я позвонил Жан-Жоржу и спросил, не принести ли вина к ужину или что-нибудь на десерт.
     Я решил изменить Алисе с ее лучшей подругой. Жюли не пришлось долго упрашивать пойти со мной на этот ужин: я сказал ей, что мне очень плохо, а я давно заметил, что ни одна женщина не может устоять, когда ухажер ее лучшей подруги говорит, что ему очень плохо. Должно быть, это пробуждает в них чувство долга: самоотверженная сестра милосердия дремлет в каждой.
     Жюли очень сексапильна, и в этом ее главная проблема. Она вечно сетует, что парни в нее не влюбляются. Действительно, прослеживается досадная тенденция: всем хочется перво-наперво завалить ее где попало, чтобы произвести пальпацию молочных желез, зачастую переходящую ниже. С ней особо не церемонятся, но это и ее вина: никакой закон не обязывает ее носить футболочки размера лет на восемь, заканчивающиеся повыше пупка, в который продето золотое колечко.
     - Знаешь, если бы ты не давала сразу, они бы влюблялись. Мужчины - как рагу, их надо хорошенько потомить.
     - То есть ты советуешь мне делать с мужчинами то же, что делает с тобой Алиса?
     Не такая уж она дурочка, эта Жюли.
     - Э-э... Вообще-то нет. Будь мила с парнями, их скорее пожалеть надо, это такие хрупкие создания.
     Жан-Жорж все отлично устроил. У него умиротворенные души беседуют в добром согласии. Агрессивности нет места в его доме, хотя он всегда полон знаменитых артистов. Актеры, режиссеры, кутюрье, художники и даже артисты, пока не нашедшие себя. Я заметил: чем одареннее люди, тем они симпатичнее. Это правило без исключений. Мы с Жюли уселись на софу и принялись за канапе.
     - Ты давно его знаешь, этого Жан-Жоржа? - спросила она.
     - Всю жизнь. Не суди по первому впечатлению: сегодня он может ни разу со мной не заговорить, но это мой самый лучший друг, ну в общем, один из немногих представителей моего пола, чье общество я могу выносить. Мы как пара педиков, только что не спим вместе.
     - Ну что, - нежно шелестит она, выпрямляясь, так что два тугих шара плоти оказываются прямо перед моим носом, - скажешь мне, что с тобой стряслось?
     - Алиса меня бросила, жена тоже, и у меня умерла бабушка. Я не знал, что можно быть таким одиноким.
     Я жалуюсь, а сам под шумок продвигаюсь по софе все ближе к ней. Кадрить на вечеринках несложно: главное - сокращать расстояние. Надо уметь завоевывать позиции, сантиметр за сантиметром, так, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Если вы положили глаз на девушку, подойдите к ней (дистанция 2 метра). Если она все еще нравится вам на этом расстоянии, заговорите с ней (дистанция 1 метр). Если она улыбается вздору, который вы несете, пригласите ее потанцевать или предложите выпить (дистанция 50 сантиметров). После этого сядьте рядом (дистанция 30 сантиметров). Как только у нее заблестят глаза, аккуратно заправьте ее прядь волос за ушко (дистанция 15 сантиметров). Если она позволяет поправлять ей прическу, говорите, наклонившись еще ближе (дистанция 8 сантиметров). Если дыхание ее учащается, прижимайтесь губами к ее губам (дистанция 0 сантиметров). Вся эта стратегия, разумеется, преследует цель достичь отрицательной дистанции вследствие проникновения инородного тела внутрь данной особы (приблизительно на 12 сантиметров, если брать среднестатистическую величину по стране).
     - Я сир, как камень, - продолжаю, стало быть, я, сокращая зазор, отделяющий меня от непоправимого. - Нет, я несчастнее камня, от камней ведь никто не уходит и камни не умирают.
     - Угум-м, круто... Киснешь, ясно.
     Я начинаю недоумевать, что находит Алиса в этой очаровательной идиотке. Наверно, мне выдали дезу. Не может это быть ее лучшей подругой. Тем не менее я продолжаю свой номер.
     - В общем-то... Счастливых писателей не бывает... Я имею то, что заслужил.
     - Да ну? Почему? Разве ты пишешь книжки? А я думала, ты устраиваешь праздники?
     - Э-э... Да, верно, но я как-никак опубликовал там-сям, с грехом пополам, худо-бедно, несколько текстиков, - говорю я, глядя на свои ногти. - ?Путешествие на край чего-то там?, может, слышала?
     - Э-э...
     - Так это мое. Еще я написал ?Невыносимую бесполезность бытия?, а сейчас заканчиваю ?Страдания молодого Марронье?...
     - А когда твой следующий праздник? Пришлешь мне приглашение?
     Есть девушки с такими коровьими глазами, что вы вдруг чувствуете себя пригородной электричкой. Но я должен сделать над собой усилие: если я с ней снюхаюсь, Алиса этого не переживет, держись, старик, надо.
     - Знаешь, Жюли, в чем главное преимущество развода? Можно мыть руки, и мыло не остается на пальце...
     - Да? А почему?
     - Ну как же, из-за обручального кольца.
     - А-а... понятно... С тобой обхохочешься.
     - А у тебя сейчас кто-то есть?
     - Нет. То есть да, несколько. Но никого всерьез.
     - Как у меня.
     - Нет, ты же влюблен в Алису.
     - Ну да, ну да, но здесь все не так просто. Думаю, моя проблема в том, что влюбляться я влюбляюсь, а навсегда никак не получается.
     В эту самую минуту я занимаю позицию на расстоянии миллиметра от ее ?красиво очерченного? ротика. Кажется, в верхней губе есть немного коллагена. Я уже у цели, но тут она отворачивает лицо и подставляет мне щеку. Облом.
     Ну все. Хватит валять дурака. Я встаю, оставив ее на софе в одиночестве. Бедняжка, я понимаю, почему мужчины обращаются с ней как с одноразовой бритвой. Да и вообще, даже трахни я эту штучку на твоих глазах, Алиса, тебе было бы глубоко плевать (скорее наоборот: тебя бы это возбудило). Я люблю тебя одну, и тебе придется с этим примириться, даже если ты не собираешься ничего менять в своей жизни. В твоем городе живет человек, который любит тебя и страдает, хочешь ты этого или нет. Лучше я буду повторять тебе это, чтобы рано или поздно ты уступила. Я останусь для тебя многотерпеливым влюбленным, тихой пыткой, непоколебимым искушением. Зови меня Танталом.
     Несколько часов спустя, когда я, сидя на полу в кухне, листал ?Ночь нежна? в старом карманном издании, Жюли охмуряла какого-то папашку и его сына, что кончилось классной семейной драчкой. В эти выходные я опять набрался до чертиков. Мы не выходили от Жан-Жоржа три дня. Есть было нечего, кроме чипсов и виски ?Four roses?. Мы слушали только одну пластинку: ?Rubber Soul? ?Битлз?. Кажется, в какой-то момент Жюльен наиграл мелодию на пианино. Лично я поднимался каждые три часа только для того, чтобы налить себе выпить, ведь что ни говори, а лучший способ не жалеть о чем-то - постараться это забыть.

XXXVI

Free-Lance

     Я привыкаю к ожиданию. Даже хорошо: успокаивает. Заполняю свою пустыню Тартари чем придется. Вот, например, перепало: требуется ?сигнатура? для раскрутки женских духов ?Гипноз Дэвида Копперфильда?, Лас-Вегас. Платят пятьдесят тысяч новых франков (половину, если идея не продается). Нужна короткая, задорная, хлесткая фразочка, которая вместила бы выгоды потребителя и одновременно выразила в позитивной манере ?reason why?. To есть внушить, что эти духи дадут возможность женщинам (цель) пленять мужчин (цель цели), причем не на одну ночь - на страсть вечную и прочную, что есть исключительно заслуга производителя. Я размышляю неделю и прихожу со следующим списком:
     Не выходите замуж, лучше пользуйтесь ?Гипнозом Копперфильда?.
     ?Гипноз Копперфильда?. Это не духи, а фокус.
     ?Гипноз Копперфильда?. Духи на сегодняшний вечер, и на завтрашний вечер, и на все остальные вечера.
     ?Гипноз Копперфильда?. Флакон с двойным дном, в котором скрыта история любви.
     Пользуйтесь ?Гипнозом? - действие гарантировано на всю жизнь.
     ?Гипноз Копперфильда?- не просто духи.
     Пузырек ?Гипноза?отшибает память.
     ?Гипноз Копперфильда?. Когда все произойдет, притворитесь, будто ничего не помните.
     Совещание проходит скверно. Все недовольны, и я в том числе. Выслушав их, я в тот же день уезжаю из Парижа в Вербье (Швейцария), на горнолыжный курорт Вале. Оттуда, после трех недель работы, я посылаю факсом слоган, который вы уже знаете и благодаря которому этот товар на целый год стал мировым лидером среди ароматов:
     БЕЗ ?ГИПНОЗА КОППЕРФИЛЬДА? ЛЮБОВЬ ЖИВЕТ ТРИ ГОДА.

XXXVII

Сентиментальный циник

     Я сижу, как и каждый вечер, в уголке все того же кафе, в поисках выхода. Сколько я ни повторяю ?я умер, я умер?, а все равно живу. Я много раз мог умереть: под колесами машины (но вовремя отскочил), выпав из окна (но уцепился за дерево), заразившись вирусом (но надел презерватив). Как жаль. Умереть - меня бы это устроило. До сошествия в ад я боялся смерти. Сегодня она была бы освобождением. Я даже не могу понять, почему люди так убиваются, умирая. У смерти припасено для нас больше сюрпризов, чем у жизни. Я теперь жду дня моей смерти с нетерпением. Я буду счастлив покинуть этот мир и узнать наконец, что же потом. Те, кто боится смерти, нелюбопытны. Моя проблема в том, что ты - ее решение. Сильнее всех влюбляются самые отъявленные циники и пессимисты: это им на пользу. Мой цинизм только и ждал, чтобы жизнь его опровергла. Отрицают любовь как раз те, кто больше всех в ней нуждается: в каждом Вальмоне скрыт неисправимый романтик, которого хлебом не корми, дай забренчать на мандолине.
     Ну вот, готово дело, опять начинается, западня захлопнулась, адский механизм сработал. Я опять мечтаю о большом доме с садом, залитым солнцем, или о стуке дождевых капель по крыше, мечтаю собрать букет фиалок, уединиться с ней подальше от города, чтобы любить друг друга снова и снова, пока не лопнем от счастья, пока не заплачем от блаженства и будем утешать друг друга ласками, что же делать, если нам так хорошо вместе, и дыня со льда и пармская ветчина, где Парма, там и Флоренция, Милан, если останется время...

XXXVIII

Переписка (III)

     Третье письмо к Алисе:
     "Милый страус!
     Я думаю о тебе все время. Думаю о тебе утром, идя по холодку. Нарочно шагаю помедленнее, чтобы думать о тебе подольше. Думаю о тебе вечером, когда мне одиноко без тебя на вечеринках, где я напиваюсь, чтобы думать о чем-нибудь другом, но добиваюсь обратного эффекта. Я думаю о тебе, когда тебя вижу, и когда не вижу, думаю тоже. Мне так хотелось бы найти другое занятие, но я не могу. Если ты знаешь, как можно исхитриться тебя забыть, научи меня.
     Я провел худший уик-энд в моей жизни. Никогда и ни по кому я так не скучал. Без тебя моя жизнь - зал ожидания. Что может быть хуже, чем зал ожидания в больнице, с неоновым освещением и линолеумом на полу? Человечно ли подвергать меня этому? Вдобавок я в моем зале ожидания один, здесь нет ни других страждущих, чьи кровоточащие раны успокоили бы меня, ни иллюстрированных журналов на низком столике, которые бы меня отвлекли, ни автомата, выплевывающего талончики с номерами, которые дали бы мне надежду, что ожиданию придет конец. Ужасно болит живот, и некому меня полечить. Это и есть состояние влюбленности: боль в животе, единственное лекарство от которой - ты.
     Алиса. Кто бы мог подумать, что это имя займет такое место в моей жизни. Я слыхал о несчастье, но не знал, что оно зовется Алисой. Алиса, я люблю тебя. Эти слова неразделимы. Тебя зовут не Алиса, а ?Алиса-я-люб-лю-тебя?.
     Твой убитый горем Марк ".
     Как и следовало ожидать, Алиса позвонила мне в понедельник. Она призналась, что сходит по мне с ума, и обещала, что больше мы никогда не расстанемся. Я медленно и нежно раздел ее в квартире, которую предоставил мне один друг. Сказать, что встреча была радостной, - значит ничего не сказать.
     Эти полдня блаженства могли бы стать метрическим эталоном в Севре  по разделу ?высшее сексуальное наслаждение у двух человеческих существ взаимодополняющих полов?. После этого, вопреки своему обещанию, она покинула меня около девяти вечера, еле живая, и я опять остался встречать наступающие часы в одиночестве.

XXXIX

Неуклонно вниз

     Лучше предупредить вас сразу: не гарантирую, что эта история завершится ?хэппи эн-дом?. Последние недели входят в число самых печальных и чудесных воспоминаний моей жизни, и у меня нет оснований думать, что такая ситуация не продлится еще долго. Не получается у меня переломить судьбу, не из того она теста, которое легко лепить.
     Конец света наступил на прошлой неделе. Алиса позвонила мне и сообщила новость: она уезжает отдыхать с Антуаном, чтобы попытаться склеить разбитую чашку. На этот раз все действительно кончено. Она повесила трубку, я тоже, мы даже не попрощались. Моя любовь - Хиросима. Видите, до чего страсть может довести человека: я почти цитирую Маргерит Дюрас .
     Я смотрю, как муха бьется в окно моей комнаты, и думаю, что она совсем как я: между ней и действительностью - стекло.
     Двойная жизнь - роскошь для шизиков. Алиса ухитряется и рыбку съесть, и на кол не сесть: запретная страсть со мной, уютное гнездышко с мужем. Зачем иметь только одну жизнь, когда можно - несколько? Она меняет мужчин, как каналы по ящику (надеюсь хоть, что я - ?Евроспорт?).
     Все кончено. В.С.Е. К.О.Н.Ч.Е.Н.О. С ума сойти: я так легко написал эти десять букв, а принять их смысл не в состоянии. У меня иногда случаются приступы мегаломании: раз я ей не нужен, уговариваю я себя, так я ее больше не люблю! Она не стоит Меня! И тем хуже для этой дуры! Но гордость взыг-рывает во мне ненадолго - инстинкт самосохранения недостаточно развит.
     Я прошу меня извинить, писатели - люди нудные, надеюсь, я вас не слишком достал своими страданиями. Писать - значит жаловаться. Нет большой разницы между романом и рекламацией в Министерство связи.
     Если бы я мог иначе, то не сидел бы в четырех стенах, стуча на машинке. Но у меня нет выбора: все равно я никогда не смогу говорить ни о чем другом.
     Посмотрите, в кого я превратился... Я пишу такую же книгу, как все... Любовная чехарда... Мужчина бросает женщину ради другой, которая бросает его... Да что же это со мной? Где мои декадентские вечера? Я погряз в душещипательных историях, имеющих местом действия квартал Сен-Жермен-де-Пре... Какое-то новое французское кино... Расскажем о проблемах людей, у которых нет проблем... Но я впервые ощущаю такую физическую потребность писать... Раньше, когда мне говорили об этой самой ?необходимости?, я делал вид, будто понимаю, но даже не представлял, что это такое... Даже в этом самобичевании я далеко не первопроходец (спасибо, Дрие, спасибо, Нурисье... )- Мне не о чем больше рассказать... Рано или поздно это должно было из меня попереть... Пока ты не написал роман о своем разводе, считай, что ничего не написал... А может, не так уж и глупо считать свой случай закономерностью... Если я банален, значит, всечеловечен... Надо бежать от оригинальности, держаться вечных сюжетов... Осточертели интерпретации... Учусь искренности... Я чувствую: в недрах моего горя словно течет река, и, если бы мне удалось пробиться и дать выход ее водам, я оказал бы услугу ?отдельным счастливцам?, стоящим на краю аналогичной пропасти. Я бы их предупредил, объяснил бы им все, чтобы их не постиг такой же удар. Я возьму на себя эту миссию и благодаря ей сам смогу лучше во всем разобраться. Но не исключено, что река так и останется подземной...

XL

Разговор в пятизвезднике

     Жан-Жорж никогда не видел меня таким. Он отчаянно пытается оживить беседу, словно протягивает руку помощи утопающему. Мы сидим в баре роскошного отеля, уже не помню какого - мы посидели во всех. Я спрашиваю его:
     - Скажи, ты веришь, что любовь живет три года?
     Он смотрит на меня с жалостью.
     - Три года? Ну ты и хватил! Какой ужас! Трех дней больше чем достаточно! Откуда ты взял эту чушь, стригунок?
     - Кажется, это гормональное или биохимическое, что ли... Через три года все кончается, и ничего не попишешь. Печально, ты не находишь?
     - Нет, пупсик. Любовь живет столько, сколько ей положено, мне это безразлично.
     Но если ты хочешь, чтобы она прожила подольше, думаю, тебе надо научиться как следует скучать. Надо найти человека, с которым хотелось бы подыхать от скуки. Поскольку вечной страсти не бывает, пусть хоть скучается с удовольствием.
     - Да, возможно, ты прав... Как ты думаешь, у меня когда-нибудь это пройдет, я перестану гоняться за химерами?
     - Да, цыпленок. Ты подходишь к проблеме не с того конца. Чем больше жаждешь увлечься, тем сильнее разочарование, когда все кончается. Нет, надо стремиться скучать, тогда будешь приятно удивлен, если вдруг окажется, что еще не обрыдло. Страсть не может быть ?институционной?, нормой должна быть скука, а страсть - вишенкой в пироге. Знаешь, кто боится скуки...
     - ...Тот не в ладу с собой. Знаю, ты мне сто раз повторял... Пфф... Как посмотрю на друзей с женами, которые ненавидят друг друга, скучают, гуляют на сторону, лаются и не расстаются только ради сохранения семьи, - не жалею, что развелся... У меня, по крайней мере, остались прекрасные воспоминания о моем браке.
     - Нет, шалунишка, я не Анну имею в виду, а Алису. Ты нафантазировал о ней с три короба, а ведь совсем ее не знаешь. Вот она, твоя болезнь: ты любишь сам не знаешь кого. Думаешь, ты бы выдержал, если бы тебе пришлось с ней жить? Вряд ли: вас ведь то и возбуждает, что вы не можете быть вместе. Лично я на твоем месте позвонил бы Анне.
     - Жан-Жорж?
     - Что, пупсенок?
     - Не мели ерунды. Еще по стаканчику?
     - О'кей, если платишь ты.
     - Жан-Жорж, можно, я задам тебе один вопрос?
     - Валяй.
     - Ты когда-нибудь страдал от любви?
     - Нет, ты же знаешь. Я никогда не влюблялся. Это мое самое большое несчастье.
     - Иногда я тебе завидую. Я вот никогда не влюблялся НАВСЕГДА, это хуже.
     Он молчит, и я начинаю жалеть, что задал этот вопрос. Его глядящие в сторону глаза подергиваются пеленой. Голос звучит на октаву ниже:
     - Прекрати путать роли, охламон. Это я тебе завидую, и ты это прекрасно знаешь. Я-то страдаю с рождения. А ты сейчас впервые узнал боль, которую хотелось бы испытать мне. Давай сменим тему, пожалуйста.
     Ну вот, мое несчастье к тому же заразно. Теперь мы оба в миноре, с чем нас и поздравляю.
     - Ты думаешь, я негодяй?
     - Да нет же, нет. Ты еще только учишься, ты всего лишь любитель, мой сладкий. У тебя еще все впереди. А вот...
     - Что - вот?
     - А вот на самом деле ты - блудливый гомик, и я тебе сейчас в эту дырку засажу!
     С этими словами он, шельмец, хватает меня в