Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
на полную
мощность какая-то оперная дива. Эффект сказывался незамедлительно: через
несколько минут мы уже снова слышали море и цикад. Таким образом на
условиях, вполне понятных каждому, хоть и не сформулированных в параграфы,
был заключен с лимитрофами мирный договор.
В эту последнюю субботу мая, едва только мы все трое очутились в
сарайчике и поспешили распахнуть створки двери на небо и огненное море, как
оба мои мальчика, словно по команде, сбросили с себя одежду. Пейроль в
мгновение ока был в полном купальном облачении: под брюками оказались
плавки, и поэтому для переодевания ему не пришлось отходить в сторону. Я
никак не ожидала такой быстрой метаморфозы, совершившейся буквально в двух
шагах от меня, все трое мы толклись в сарайчике, и из-за лодки я не могла
отстраниться. Я не смотрела в его сторону и все-таки успела его разглядеть.
Никогда бы я не поверила, что юноша, фактически семнадцатилетний мальчик,
может выглядеть таким мужественным. Тело его было словно изваяно и, если
только можно так сказать, не имело юношеского выражения, и мне пришло в
голову, что в их поселке Пейроль уже "просветился". Я принадлежу к тому
поколению, для которого нагота не есть нечто нейтральное и невинное по
последствиям, а наоборот, весьма красноречивая штука. Я отвернулась. И что
же я увидела? Моего Рено, бродившего нагишом по сарайчику, перешагивающего
через лодку: он искал свои плавки, которые забыл здесь прошлый раз. И я,
женщина крупного, тяжеловатого сложения, одетая с головы до ног, вдруг
ощутила всю странность этой сцены, очутившись между двух этих близнецов
цвета амбры и слоновой кости, толкавших меня в потемках.
- Пожалуйста, не стесняйся, будь как дома. Людей, правда, кругом нет,
но зато мы здесь.
Рено удивленно оглянулся, и я подумала: тонковат он или длинноват, ему
следовало бы набраться мускулов. Он ничего не ответил, спокойно посмотрел
на меня, даже не сделал попытки прикрыть свою наготу, и это спокойное
бесстыдство, это молчание ещё усилило мое смущение. Слишком часто за
последнее время у меня возникало чувство, будто я совершаю в отношении сына
какую-то бестактность; но такой неловкости, как сейчас, я ещё никогда не
ощущала, и она нарушила гармонию нашего общения. Как? Не будет же ни с того
ни с сего Рено разыгрывать перед родной матерью стыдливую Диану лишь
потому, что здесь находится его приятель, с которым они вместе ходят в душ.
Внимательно следя за моим сыном, да и за мной, возможно, тоже, Пейроль
стоял неподвижно, и я сочла уместным сказать ему:
- Не удивляйтесь, на нашем острове он все детство бегал нагишом.
И юный лигуриец, воспользовавшись случаем, одарил меня своей улыбкой и
бросил в ответ:
- Не бойтесь! Я в таком костюме щеголять не собираюсь, если вы этого
опасаетесь.
Я не знала, что сказать, я даже чуть задохнулась, а Рено невозмутимо
продолжал все в том же виде свои поиски и высокомерно бросил нам, что во
времена Перикла на палестре атлеты вообще ходили голые. Я видела, что
Пейроль ждет его, чтобы вместе идти в море. Мы с Пейролем стояли рядом и
оба молчали. Предзакатный свет, врывавшийся в двери сарайчика, золотил его
кожу в этом полумраке, к которому уже успели привыкнуть мои глаза. От его
тела веяло жаром.
Мне не терпелось прервать это молчание, я вышла на маленький причал и
поглядела на море.
- Не ждите его, - сказала я не оборачиваясь. - Солнце уже садится.
Не успела я дать этот назидательный совет взрослой дамы, как мимо меня
пронеслись мои мальчики - сначала один, за ним другой, оба во вполне
пристойном виде, и в десяти метрах передо мною от их двойного нырка взлетел
фонтан искр и воды.
В специальных термосах я привезла приготовленную Ирмой еду: ужин на
сегодня и завтрак на утро. Поэтому мне оставалось только накрыть на стол, и
я решила сделать это под навесом, который освещался фонарем "летучая мышь":
вечер выдался на редкость мягкий. Но после купания до ужина оставался ещё
целый час, и каждому надо было чем-то заняться. Рено возился с лодкой.
Сначала он окрестил её "Агнесса", но, когда я категорически запротестовала,
предложил назвать её "Морской орел", и из двух зол я выбрала меньшее.
- Помочь тебе? - предложил Пейроль.
- Спасибо, я уже привык.
Пейроль не настаивал, взял журнал и углубился в чтение. Я заметила,
что дружба между ними не клеится, и, хотя я старалась не вмешиваться в их
отношения, пришлось все-таки заговорить с ними о ночлеге.
- А ну, скажите, мальчики, как мы устроимся на ночь?
Рено, с ожесточением полировавший хромированные части лодки, казалось,
не расслышал вопроса, и тогда я пояснила:
- Потому что, Пейроль, у нас наверху, на антресолях, две комнаты, а в
комнате у Рено раскладная постель на двоих. Но можно также положить матрас
на дно лодки, постелить простыни - словом, все, что требуется: очень удобно
получается, я там несколько раз ночевала.
Так как теперь не ответила мне и другая заинтересованная сторона, я
взглянула на Пейроля, который, отложив журнал, поднял брови на манер двух
запятых, что стало у нас своего рода знаком понимания, и показал на своего
приятеля, как бы говоря: "Слово за ним!". Рено, вооружившись куском замши,
продолжал наводить красоту на свою лодку.
- Рено, - обратилась я к сыну, - а ты как считаешь? Мне-то совершенно
все равно, я просто хочу знать, кому где стелить.
- Как ему угодно, - не оборачиваясь, бросил Рено. - Только, Пейроль,
предупреждаю, спать на двуспальной кровати все равно что спать на одной. А
я ночью брыкаюсь. Так что ты рискуешь получить удар в бок.
- Если только в ударах дело, так я тебе их с лихвой возвращу, -
добродушно ответил Пейроль и тут же добавил: - Я отлично могу спать в
лодке, мадам.
- Чудесно.
После чего мы плотно поужинали и разошлись довольно рано. Застольной
беседы, как и в Фон-Верте, не получилось. Нет, Рено решительно не желал
поддерживать разговора, так что общество Пейроля пока не сулило никаких
надежд. Неужели я, как и десятки раз, слишком доверилась силе
обстоятельств? Лежа у себя на антресолях, прислушиваясь к близкому дыханию
моря, нагонявшему на меня смутные мечты, я не без скептицизма взирала на
завтрашний день.
А потом пришло обычное утреннее умиротворение. Прекрасная погода,
жара, наступившая до времени, на что, оказывается, я не зря рассчитывала,
многократное купание, наша лодка, бывшая "Агнесса", давшая все, что от неё
ждали, а главное, солнце, солнце довершило дело. Подобно тем закоренелым
горожанам, которые в деревне вдруг обнаруживают чудесную протяженность
каждого часа при неестественно быстро проходящем дне, я каждый раз получала
от солнечных ванн заряд спокойствия и здоровья и всякий раз не переставала
этому дивиться. Когда лежишь вот так, в темных очках, расслабленная и
подпекаемая солнцем, когда под веками мелькают фантастические образы, когда
замирает лукавое воображение, цепляются друг за друга минуты, и пустые и
полные, и нет нужды тогда подкреплять их словами. Я знала, что такое
оцепенение успокаивает беспокойных, что людям неустойчивым уже не нужна
тогда опора. Как-то раз незнакомая дама, лежавшая рядом со мной на пляже,
заявила: "А я вот должна все время непременно что-нибудь делать, иначе я с
ума сойду!" И в этой невысокой дамочке с быстрыми дробными движениями я
сразу распознала маньячку, одержимую жаждой деятельности; но тут на моих
глазах небесный огонь сразил её, и она часами валялась на своем лежаке в
состоянии безмятежного спокойствия... Нет, все-таки я хорошо сделала, что
привезла сюда Рено и Пейроля. Время продолжало свой бег, солнце - свой
путь, и если судить по мне, то и мальчишкам моим должно быть здесь хорошо.
Они не разговаривали, но это молчание уже не удручало. Я затеяла всю
поездку только для них, в интересах их дружбы, а я хотела этой дружбы,
потому что Пейроль был мне симпатичен. Я подступала к рубежам полного
блаженства. Оно рождалось само по себе из моего единения с водой, из моего
единения с солнцем. Меня несло, меня засасывало почти животное забвение,
оно возвращалось ко мне из глубин моей молодости, из глубин застарелого
моего одиночества.
Очевидно, уже после полудня я приподнялась, увидела рядом два юных
тела - каждый лежал на своем надувном матрасике, таком же, как у меня, и
терпеливо подставлял бока под солнечные лучи, и я снова улеглась. Все трое
мы были заключены уже не в Фон-Верт, а в оболочку расплавленного золота. К
чему же мне тревожиться? Наша совместная жизнь с Рено, вечно с глазу на
глаз, пожалуй, уже превосходила меру, и этот юный незнакомец явился очень
кстати, явился со своим внушавшим доверие лицом, со своей улыбкой, словом,
как третий персонаж пьесы, великолепный и желанный. Я была на двадцать лет
старше Рено; если приплюсовать к его годам года Пейроля, то разница в
возрасте более или менее уравновесится.
- До чего же хорошо! - вздохнула я под своей соломенной шляпой,
надвинутой на нос, и услышала, как два неразличимо схожих голоса,
обесцвеченных жарой, ответили хором где-то очень близко, где-то очень
далеко: "Да".
Я вытянулась, раскрыла ладони словно затем, чтобы поглубже впитать в
себя солнце, вобрать его целиком; лежа на своем тоненьком матрасике, я
попыталась добиться полной мускульной расслабленности, я распростерлась,
погружаясь в физическую инертность; мое сознание окутывала, все сильнее
окутывала золотая дымка, и, когда во мне на миг пробуждалась способность
думать, я чувствовала себя на той ступени блаженства и иллюзий, когда
женщины забывают о своей усталости, о своих годах. Я твердила про себя: "Ну
вот сейчас ты живешь той жизнью, какую сама себе выбрала, сама себе
создала; прежняя Агнесса с вечными своими тревогами, та Агнесса, которую
тянул назад мертвый груз детства и семьи, Агнесса, терпящая поражение за
поражением, преодолевавшая испытания, но не забывшая их, с приглушенными,
но ещё не умершими обидами, ты же сама видишь, та Агнесса бесконечно от
тебя далека; ты пустилась в открытое море, и родной берег уже скрылся".
- А как насчет завтрака?
- Что?
Я рывком поднялась, шляпа свалилась мне на грудь, и я вынырнула на
поверхность.
- Прости, мама. Ты спала?
- Почти.
Путь до поселка, куда мы отвезли Пейроля, занял больше времени, чем в
прошлый раз, хотя ехали мы по прямой дороге. Мои пассажиры не
разговаривали, что нередко бывает свидетельством и продолжением хорошо
проведенного дня. Подобно мне, мальчики зарядились изрядной порцией своего
привольного воздуха, своего привольного солнца, оно ещё и сейчас стучало у
нас в висках, но из-за вечерней прохлады пришлось поднять стекла, и наша
машина, став оттого ещё более гулкой, лишь одна жужжала в тишине, догоняя
сумрак. Рено сидел, привалившись к моему плечу, и по тому, как постепенно
мне становилось все тяжелее, я поняла, что он дремлет. Я бросила быстрый
взгляд на Пейроля и в отсветах распределительного щитка убедилась, что он
тоже заснул; в те минуты, когда давление на мое плечо ослабевало, я
догадывалась, что мальчики спят, прислонившись друг к другу. Это сонное
оцепенение передавалось и мне, подобно току, идущему от плеча к плечу;
пришлось включить приемник, но негромкое бормотание музыки не нарушило их
покоя. При виде этих юнцов, которые, набегавшись и наигравшись, как щенки,
совсем раскисли и поддались усталости, я умилилась и почувствовала
гордость, уравнявшую их в моем сердце.
Когда Пейроль вышел все на той же площади, Рено окончательно
проснулся. Но он молчал, пока перед нами не замелькали первые огни города,
который мы решили объехать. И там, на шоссе, когда пришлось сбавить
скорость, попав в поток машин, Рено вдруг ни с того ни с сего брякнул - эта
его способность предвосхищать мои мысли, будто на какой-то миг в нем
начинал работать внутренний слух, вечно ставила меня в тупик.
- Понимаешь, я никогда не бросаюсь на шею тому, с кем только недавно
познакомился!
Попалась! Я судорожно глотнула воздух и с безразличным видом ответила
сыну, что он совершенно прав.
А затем через два дня меня срочно вызвали на Корсику мои новые
клиенты. Когда я дала согласие, они сразу выехали на место и теперь ждали
меня там. Получив телеграмму, я в первую минуту огорчилась: я никак не
предполагала, что дело пойдет такими темпами, да к тому же не хотелось
расставаться с обоими моими мальчиками. Но уже давно моя профессия сбила с
меня спесь: я научилась поступаться своими личными интересами, иначе к чему
бы я пришла? Или, вернее, где бы застряла? И потом, я по опыту знала, что в
тех случаях, когда клиентам очень уж не терпится, мне легче провести в
жизнь то, что я задумала, да и они охотнее раскошеливаются. Мне стоило
немало труда стать настоящей деловой женщиной, а деловая женщина не имеет
права поступаться своим гонораром из-за личных желаний или нежеланий.
Заказав по телефону билет на самолет, я после ужина устроила под
нашими шелковицами небольшое совещание с Рено и Ирмой. Оставляла я их одних
не в первый раз, но теперь в нашу жизнь вошел новый элемент.
- Я хочу, чтобы все шло так, как будто я и не уезжала. Здесь ли - с
Ирмой, или в лицее - с Пейролем. Я рассчитываю вернуться примерно в
пятницу, но, если я задержусь и вам, мальчикам, захочется съездить к морю,
поезжайте без меня: я оставляю вам ключи от сарайчика. Я вовсе не намерена
лишать вас удовольствия поплавать только потому, что сама томлюсь на
Корсике.
- А машину ты нам оставишь?
- Конечно, не оставлю, на чем же я завтра поеду на аэродром?
- Не могу же я добираться до моря на мопеде, да ещё с Пейролем на
багажнике!
- А Ирма на что? А её малолитражка, на которой она ездит за покупками?
- Не люблю я водить малолитражку.
- А я и не хочу, чтобы ты её водил, особенно без меня. Тебе только
пятнадцать.
- Ты же сама говоришь, что я выгляжу старше своих лет.
- А если будут проверять документы? Нет-нет, вас довезет Ирма.
Согласна?
- С удовольствием. И сварю им там рыбацкую уху.
- А ты дразнить её не будешь?
Рено пожал плечами.
- Ты же сама знаешь, что не буду. Раз тебя нет, какой мне интерес её
дразнить?
- Чего ты надулся?
- Я тебе уже говорил: не люблю, когда ты уезжаешь.
- Почему?
- Здрасьте! - сказал он, подняв на меня глаза, удивленный тем, как это
можно не понимать таких простых вещей. - Я все время думаю, а вдруг с тобой
что-нибудь случится.
- Да что случится? Слава богу, я уже десятки раз летала. И мы с тобой
тоже летали.
- Так то вместе, а когда мы вместе, ничего с тобой случиться не
может... Даже не так, просто я об этом не думаю, раз я тоже лечу.
Он знал такие слова, которые обладали тайным даром и пронзать меня, и
давать пищу моему уму. Бывало, я порой думала, уж не лукавит ли Рено, уж не
разыгрываем ли мы с ним некую условную комедию, где ему отведена роль
сына-обольстителя. Но нет. Рено действовал, только подчиняясь своим
инстинктам, и его отличала от ровесников редкая черта - что у другого могло
показаться нарочитым, у него как раз шло от неумения рассчитывать, от
отсутствия сдерживающего начала, а подчас и от отсутствия стыдливости.
Конечно, он был неглуп, но интуиция во многом превосходила ум. Как
мать, я отдавала себе в этом отчет. И тревожилась.
Так я и прожила последние сутки под обаянием этих слов. Вплоть до
отъезда и даже после отъезда. Все время перелета я думала только о Рено,
ведь мы так редко расставались. Высоко, высоко над пламенеющим морем я не
видела ничего, кроме своего сына: вот он раскинулся в плетеном кресле,
вытянул длинные голые ноги, на ступни его из глубины листвы падает
электрический свет, а неподалеку, в дверях кухни, стоит наша Ирма,
внимательно следит за нами и слушает, о чем мы говорим.
За те несколько дней, что я провела вне дома, так как пришлось на
месте все решать, все уточнять, сделать чертежи и только после этого дать
зеленый свет, я исстрадалась в разлуке с сыном. При любой передышке в
работе я уносилась мыслью к нему. Во время поездок, когда меня возили по
острову, я или погружалась в созерцание пейзажа, или, сделав вид, что
устала, сидела с закрытыми глазами, лишь бы ни с кем не разговаривать и
видеть его. Я представляла себе Рено, мечтала о нем. То он виделся мне с
Пейролем в пустом классе, таившийся от других, как таился от меня, ибо,
храня верность своему слову, я никогда не вмешивалась в их занятия. То
видела, как они катят на Ирминой малолитражке к морю, как по очереди ныряют
с моста, как уплетают наперегонки рыбацкую уху. Короче, мне их недоставало.
Только одна тень омрачала эти картины: неприятие моим сыном своего
товарища, его отказ завязать дружбу. И до того сильно омрачала, что в
следующую субботу я решила ускорить свой отъезд, тем более что на совещании
с моими клиентами все нерешенные вопросы наконец благополучно разрешились,
и я, не связавшись даже предварительно с континентом по телефону, что
отняло бы много времени, вечерним самолетом вылетела домой к своим
мальчикам.
В ночной тишине наш темный, запертый на замок Фон-Верт жил своей
тайной жизнью. Я плохо выспалась и волновалась, как школьница накануне
первого дня каникул. Да ещё мне не терпелось увидеть своих мальчиков,
неожиданно появившись в нашем сарайчике.
Ночи стали короче. Я выехала рано на рассвете, ещё в темноте, чтобы
избежать воскресного затора на шоссе, ведущем к морю, и легко добралась до
цели. Наш сарайчик ещё спал, я осторожно открыла дверь и с первого взгляда
убедилась, что в лодке на ночлег устроилась Ирма. Я решила, что Рено спит в
моей комнате, а Пейроль в соседней; оказалось, нет - моя каютка была пуста,
её оставили мне, а оба мальчика спали на раздвижной постели. Я смотрела,
как они просыпаются, как радостно здороваются со мной, и по их
восклицаниям, которые подкреплялись тумаками, по тому, как они толкались,
торопясь в одних трусиках быстрее попасть под душ, устроенный на свежем
воздухе, по тому, как спорили, как побежали на мостки, как щупали ступней
воду, я поняла, что Рубикон перейден: Рено сдался, дружба началась.
- Жюстен! - крикнул мой сын, и так я узнала, что Пейроля зовут
Жюстеном.
- Да, Рено? - отозвался Пейроль, он из вежливости решил остаться со
мной.
- Поплывем наперегонки. До бакена и обратно. Даю тебе двадцать метров
фору.
- Хитренький ты! Ты же знаешь, что выиграешь, я ведь только брассом
плаваю.
- А я тоже брассом поплыву.
- Идите, идите, Пейроль, - сказала я. - Да идите же.
Кончилось тем, что, толкаясь, пихаясь, оба плюхнулись в море и
вдосталь нахлебались воды, выкрикивая что-то непонятное. Солнце уже встало.
"Что ж, прекрасно! - думала я, сидя на берегу. - Лед все-таки тронулся,
значит, я вовремя испарилась".
Все утро я бродила вялая, сказались десять дней, посвященных
строительным работам, и нынешняя бессонная ночь. Купаться совсем не
хотелось. После завтрака я решила прилечь и благословляла сосны,