с  грехом  пополам,  закончил литинститут...Я была первым его
редактором, а он хоть бы раз упомянул меня на последней обложке,  маленькими
буковками...Сколько я за  него перепечатывала...О,  наверное, тысячи страниц
на  ломаной  старой  машинке  "Москва",  которую  он  купил на  первый  свой
гонорар...У меня из-за этого развился артроз конечностей... Смотри, Людочка,
пальцы до сих пор не сгибаются... И за все такая черная неблагодарность...
     Людмила.  Успокойтесь, Софочка, мужики все  одинаковы  и все, как один,
кобели. Мой тоже когда-то закончил институт, защитился и убежал к белобрысой
пигалице, которая  работала  курьером в деканате...Потом, конечно,  она  ему
наставила рога с его же ассистентом, причем прямо в аудитории, на  столе, не
снимая трусиков...
     Софья  Петровна.  У  нас  другое,  у нас  была  духовная  близость,  но
сегодняшняя его выходка меня потрясла до глубины души...Я чуть не утонула. Я
сама  не  знала,  что  делаю...Я  не  могла  коляску остановить, тормоза  не
работают (всхлипывает).
     Игрунов. Прошу прощения, может, это не мое дело, но иногда мужчине, тем
более творческому человеку,  просто необходимо разгрузиться. Свобода превыше
всего! Нет, я отнюдь не оправдываю Светлану, но как художник знаю:  все дело
в разнообразии, контрастности и новизне. Ничего другого человечество пока не
придумало.
     Боголь. Браво, Пикассо! Попадание в самую точку...
     Софья  Петровна. Видишь, Люся,  эти субъекты спелись... Я очень  хочу в
туалет,  у  меня  в  животе  от   угощений  Светланы   начинается  настоящий
цунами...Не удивлюсь, если в еду был подсыпан крысид, чтобы я быстрее умерла
им на радость...
     Борис Наумович. Шашлык,  по-моему,  сделан из бродячих кошек, а вино из
мочи  Тарзана...  Но  дареному  коню в зубы не  глядят  (зевает)...  Как  бы
хотелось сейчас растянуться на  своем диване, а не лежать  на  этой  дырявой
кошелке (направляется к гамаку)...
     Софья Петровна. (Боголю) Пожалуйста, помоги  мне встать... Василек, мне
нужно на горшок.
     Боголь.  Сейчас...У нас  кончился шампунь,  но я помою "утку"  в ручье,
который так  бесподобно  изображен  на  картинах Романа Ивановича  (трусит в
сторону палатки).
     Софья Петровна. У нас жизнь кончилась. Я хочу  кофе и хоть  малюсенькое
пирожное...У меня износился лифчик, и я не могу своему мужу на день рождения
подарить  словарь Ожегова  (плачет).  Я хочу назад, в развитой социализм.  Я
хочу советскую  пенсию и в санаторий в Цхалтубо,  где почти бесплатно лечили
артрозы  (плачет  навзрыд)... В  конце  концов,  я хочу  на свою  этническую
родину...
     Борис Наумович. И напрасно, там во всю бесчинствуют олигархи ...
     Софья Петровна. Я люблю олигархов, я хочу к ним...
     Борис Наумович. Там не выплачивают пенсии и...
     Софья Петровна.  Я  перейду на подножный  корм. Я даже готова  лечь под
громилу Ельцина...только он со мной, уродиной, не захочет...
     Борис Наумович. А как насчет ГУЛАГА или 37-го года?
     Софья Петровна. Это было давно и неправда, зато здесь 1999-й, который я
не переживу...
     Борис  Наумович.  (Разводит  руками)  Ну,  если  мы будем  про  прошлое
говорить, что это было давно и неправда, то пришедшие нам на смену поколения
так же скажут про наше время...Вы этого хотите?
     Софья Петровна. Я хочу вытащить  зуб, который у  меня  болит с прошлого
года (плачет)....
     Людмила.  Софочка,  ради  Бога,  не  нервничайте! Все  уладится,  скоро
устроюсь на работу и с первой же  получки куплю  вам нижнее белье и все, что
положено -- простыни и пододеяльник...
     Софья Петровна. У вас нет аплицибы*, кто вас без нее возьмет на работу?
     Людмила. Аплицибу  я куплю на толкучке. Это пустая формальность и мы ее
обойдем. (Людмила коляску с Софьей Петровной увозит в сторону палаток).
     Игрунов.  Мы  все  сейчас попали  в  теневую полосу. В  некотором роде,
небеса  от  нас отвернулись,  и я,  право, не  вижу  другой  возможности для
спасения,  кроме  творчества...Жаль,  уже  темнеет,  а  так  бы  я сейчас  с
удовольствием сел за мольберт...Впрочем,  Куинджи и ночью работал и создавал
шедевры. Каковы  у него  эффекты  освещения, звучность колорита, с ума можно
сойти...
     Борис  Наумович. (Зевает) А  я бы  сейчас  с  удовольствием чего-нибудь
перекусил... Раньше,  в том самом развитом социализме, о котором только  что
говорила Софья Петровна, я вечерами сидел на  кухоньке  и время  от  времени
заглядывал  в холодильник...Сидел, попивал  пивко, тонкими-тонкими ломтиками
нарезал дефицитной  сырокопченой колбаски, укладывал ее  на  хлеб с  маслом,
брал  луковицу и  еще более тонкими  кружочками разрезал  ее и сверху...  на
колбаску. Но этого  мало:  на лучок, я  трусил  красного молотого  перчика и
немного  соли...А пиво я пил исключительно из керамической кружки, по ободку
которой тоже  посыпал солью... Одновременно с  этим я  включал радиоприемник
"ВЭФ-12" и  настраивался на волну  вражеских радиоголосов... Думал,  что они
умнее меня и хотят сделать  меня  свободным...Потом я  выходил  на  балкон и
выкуривал подряд  две сигареты --  дымил и  смотрел на огни города...Затем я
звонил по одному  номеру,  вел совершенно бесплатный треп  с весьма приятной
особой,  у которой голос уже был сонный, но участливый и дружеский...Я знал,
что назавтра  я попью кофе, почищу зубы зубной пастой, побреюсь и отправлюсь
на троллейбус, который,  невзирая ни на что, довезет меня до ОВД, где у меня
было столько разных уголовных дел...Но я ждал этого и радовался, что я такой
незаменимый человек...(Пауза) Сейчас мне даже не верится, что совсем недавно
заядлые уркаганы  величали  меня  Гражданином.  О,  великое  слово!  Мы  так
легкомысленно тогда к этому относились...
     Игрунов. Это не то слово...Кто мы  сейчас? Инопланетяне, вот кто. То ли
четвертинка,  то  ли  одна  шестая часть гражданина. Одним словом, мигранты,
бескрылые МИГи, летучие голландцы, песок на ветру...
     Подошедший  Боголь,  пытается раскурить  сигарету.  Он  никак не  может
зажечь спичку, спички ломаются.
     Боголь. Зато, если завтра начнется война, нас не возьмут на фронт. И не
надо  ходить  на  выборы, а потом мучиться, что вместо порядочного  человека
выбрали отпетого мерзавца...
     Игрунов. Если  не  ошибаюсь, вы, Василий  Савельевич,  одним из  первых
деятелей  искусства  подписали  манифест  об  отделении  от Империи... Очень
спешили, словно у вас в одном месте горела мякина...Наверное, надеялись, что
сразу станете счастливым и богатым...
     Боголь. (Тушуется)  Ничего  такого  я, конечно,  не думал...Просто  мне
казалось, что в  карликовой стране,  находящейся  в прихожей  Европы,  проще
создать  карманный  рай.  А  насчет  "гражданина"... (Оживляясь)  Вы,  Борис
Наумович,  употребили  только  первую  часть  фразы...Ведь  применительно  к
ментам, правильнее  было  бы говорить  --  "гражданин  начальник". И,  между
прочим,  Робеспьер своих  парижан тоже  называл гражданами, что, впрочем, не
мешало ему тысячами отсекать им на гильотине головы...
     Игрунов. Рай  это хорошо... Но смотря  чей  рай и во имя чего. Если  со
звездой,  то  какого  цвета  --  красного  или  желтого...По-моему,  Василий
Савельевич, завтра ваша очередь собирать стеклотару...
     Боголь. Как это моя? Я только позавчера собирал бутылки...Вы мне мстите
за мои политические взгляды...
     Игрунов.  Еще чего! Просто  в прошлый  раз вы не справились  с планом и
вместо  20 единиц  принесли  лишь  девять...Буханка  хлеба и один шоколадный
сырок...В каком-то смысле вы обедняете наш рацион ...
     Боголь. (С обидой) Это  вы говорите мне, заслуженному деятелю искусств?
Смешно, это слышать (продолжает изводить спички)...
     Игрунов.  Уточняю: бывшему деятелю. Между прочим,  я  тоже  заслуженный
художник, а  Борис Наумович  --  заслуженный юрист...Или  я ошибаюсь,  Борис
Наумович?
     Борис Наумович.  Я  еще  и бывший  ударник коммунистического  труда,  и
бывший  заслуженный мастер  спорта по самбо...  Хотите,  покажу  прием,  как
защищаться от внезапного нападения преступника, вооруженного ножом?..
     Боголь. Хочу, я  чувствую, что скоро мне такая  самооборона  пригодится
(собравшись, но нетвердо стоя на ногах, занимает позицию  напротив гамака, в
котором лежит Рубин). Минуточку, только изготовлюсь...
     Борис Наумович. (Приемом "ножницы", цепляет Боголя за ногу и укладывает
на землю...). Это проще, чем вы думаете.
     Боголь. (Горячась) Это нечестно, вы застали меня врасплох. Повторим...
     Подходит Людмила.
     Людмила. (Обращаясь к Боголю, все еще лежащему на земле) Софья Петровна
хочет вас видеть...Ей очень плохо, возможно, даже сердечный приступ...
     Боголь. Бедняга, я даже не могу купить ей корвалола...Придется  продать
пишущую машинку, но, боюсь, такой хлам никому больше не нужен (поднимается с
земли, отряхивается, уходит)...
     Борис  Наумович. Давайте, Пикассо, выгребайте  все,  что у  вас есть  в
карманах -- наш долг помочь товарищу, попавшему в беду...
     Игрунов.  Нет вопросов, правда, у меня  у самого  только  на  проездной
билет...Я хочу завтра еще раз смотаться в галерею, может, уговорю оценщика.
     Борис Наумович. Даст Бог день, даст Бог и пищу.
     Игрунов. Держите, это все, что у меня имеется в наличности.
     Борис Наумович. (Смеясь) А все остальное, конечно, на банковском счету?
     Игрунов. В моих полотнах.  Их у меня  на данный  момент больше трехсот,
только  одной  краски  я израсходовал...страшно подумать!  А кисти, особенно
колонковые...А холст, а грунтовка, я  уж не говорю об этих издержках (кладет
руку на сердце)...И каждый вертит перед картинами мордой, напускает  на чело
хмурость, изображая главного  искусствоведа Вселенной... Верите  ли,  иногда
хочется взять в руки потяжелее раму и обрушить ее на бестолковую голову...
     Борис Наумович.  (Вдохновенно) Художники пишут глазами любви, и  только
глазам любви следует судить их...
     Игрунов. Во-во! Экзистенция...
     Борис Наумович. Со мной тоже такое бывало.  Однажды я допрашивал одного
злостного хулигана, который на пляже измывался над целой семьей...Избил отца
семейства,  его жену, когда  та  стала за него заступаться,  ударил  ногой в
живот, а малолетнюю дочку, схватив за косы, уткнул лицом в песок и поволок к
воде... Наглая  рожа, смеется в глаза, дерзит, намекает на расплату,  если я
его  засажу... Но когда этот подлец тронул мою национальность, тут  я уже не
стерпел  и ка-а-а-ак  вмажу...  Было такое  ощущение,  будто  я сделал самое
благое   в   жизни   дело.  Конечно,   после  этого  проводилось   служебное
расследование, я лишился одной  звездочки и на три  месяца был отстранен  от
следственной работы...
     Игрунов. (Мечтательно) Зато какой получили кайф!
     Борис Наумович. Да-аа, это был момент истины. Озарение! Такое состояние
особенно   важно  для   творческих   личностей,  происходит   энергетическая
перезарядка. Ух, сладостный миг!
     Игрунов. За такие мгновения можно лечь на амбразуру...
     К ним подходит Светлана.
     Светлана. У  Софьи  Петровны, по-видимому, болевой  шок, а мы не  можем
позвонить  в неотложку...  Хоть бы  один  мобильный  телефон  на  всех...Эх,
мужики, мужики грош вам цена...
     Игрунов. Пошлите Людмилу к магазину, там есть телефоны-автоматы...
     Светлана. Автоматы-то есть, да нет у нас телефонных карточек.
     Борис Наумович.  Но насколько мне известно,  Софья Петровна  пользуется
обезболивающими наркотиками...
     Светлана. Кончились... Эта дуреха ими ревность заглушала...
     Игрунов.  Прекрати  злобствовать,  тебе  это не  к  лицу.  Чтобы купить
наркотики, нужны деньги...
     Светлана.   Если  она   окочурится,   Василию   Савельевичу  не  видать
двухкомнатной квартиры, как своих ушей...
     Игрунов. Ох, Светка, не верю, что такие бесстыдные слова ты говоришь...
     Борис  Наумович. Может, нам пойти  туда, помочь ее переложить с коляски
на матрас.
     Светлана. Это уже  сделал  Василий  Савельевич...  Он от страха  за  ее
драгоценное здоровье перенес ее один из  коляски на  тюфяк...Сам как  тюфяк,
нюни распустил.
     Игрунов. Перестань, он ее жалеет, как малого ребенка. У них детей  нет,
а человек  остается человеком, и  не забывай о возрасте...Ты еще молода и, к
сожалению, скользишь  по жизни. У тебя  лишь  определенные мышцы в  ходу, но
отнюдь не душевные порывы.
     Светлана. (Запальчиво) Вы со своими душевными порывами совсем завшивели
и захирели. Превратились в нищих стариков, хотя никто из вас еще не вышел на
пенсию.
     Борис Наумович.  (Озадаченно) Торнадо принимает угрожающие  масштабы...
Идемте,  Роман  Иванович,  к  страждущей,  чтобы  потом  не  было стыдно  за
бесчувственное отношение к чужому горю...
     Художник  и Рубин уходят  в сторону палаток, Светлана садится  в гамак,
начинает  петь  какой-то  старинный  романс.  Возможно,  это песня на  слова
Лермонтова "Ночь светла..."  Слышатся звуки  подъехавшего автомобиля. Сзади,
из сумерек, показывается мужской силуэт -- это Боголь.
     Светлана. (Не оборачиваясь) Ну, как откачал свою незаменимую Софочку?
     Боголь.  Слава Богу, уснула. Спасибо Борису  Наумовичу  и  Пикассо, они
организовали "неотложку".  Людмила  сходила  в дежурную  аптеку  и  принесла
ампулы "Анальгина"... Мир,  Светик, не  без добрых людей, и это я  всю жизнь
проповедовал в  своих произведениях. Вот  и в  последнем романе  "Прощальный
взгляд"...
     Светлана. Вы все очень  большие теоретики, а собственную жизнь устроить
не в состоянии. Из-за вашего растяпства страдают другие, вы как камни на шее
тянете вниз,  в пучину, где  даже рыбе душно...Угости  лучше сигаретой, а то
комарье не дает покоя...
     Боголь.  (Бьет себя по  карманам) Извини, кончились... Может,  займемся
чем-нибудь другим, пока здесь никого нет?
     Светлана. Я  не думаю, что в таких  условиях может  возникнуть здоровый
секс.  И вообще, я  хочу от тебя  взять  тайм-аут. Мне надо  осмыслить  наши
затянувшиеся отношения...
     Боголь. И с кем ты будешь их осмысливать... то бишь интегрироваться  --
опять  с  Пупкинсом или с этим...ну,  на  букву  Г...Гунаром,  черт  бы  его
побрал!?
     Светлана.  А  это уже  мое личное дело  и застарелых  женатиков оно  не
касается. Если вчера ты  еще мог отделаться лодочками, то сегодня без машины
ко мне  лучше не приближайся... Хватит быть бессребреницей,  процесс слишком
затянулся...
     Боголь. Я понимаю: ничто так женщину не тяготит, как преданность.
     Светлана.  Потому  что  влюбленный  женатик представляет из себя жалкое
зрелище.
     Боголь.  Ты  лучше  посмотри  на  небо,  видишь,  сколько  там неземной
красоты...Тебя  не будет, меня  не будет, твоего Пикассо не будет -- никого,
ни одного  живого  существа  на  земле не будет, а  небо  по-прежнему  будет
излучать этот божественный  свет.  Вот и  подумай,  что значит наша жизнь по
сравнению с этим, а? А ты ведешь речь о каких-то лодочках, машинах...
     Светлана. Скажи еще, что в  августе наступит конец света, о чем  сейчас
трещат все  газеты.  Скажи, а я  в эту чушь поверю и тогда ты  вообще будешь
свободен от всех обязательств. Никому ничего  не будешь должен. Мне скучно с
тобой и я хочу остаться одна...Не сердись, твои разговоры о вечности наводят
меня на очень грустные мысли...
     Боголь. (Оживляясь и с деланным сочувствием) Например, на какие?
     Светлана.  Ты,  действительно,  слепой  и  не  видишь,  сколько  лишних
морщинок появилось на  моем,  некогда красивом и холеном лице...А что  будет
еще  через  пять  или  десять лет?  Я  буду  Софьей номер два -- руинами,  у
которых, возможно, не  будет даже такого смотрителя, как ты... Сколько  тебе
стукнет?
     Боголь. Ну что ты пытаешь у слепого дорогу!? Ты  же прекрасно знаешь --
мне  будет  55.  Мужчина  в  расцвете  лет,  без  излишеств,  с   интересной
биографией, написавший два десятка книг, ни  разу...подчеркиваю --  ни разу,
не подхватывающий ни одной венерической бяки...
     Светлана. Ну это никогда не поздно...  Нагнись  ко  мне,  пощупаю  твой
глупый лоб (он подчиняется). Ну да, я так и знала: совсем горячий, и под ним
страшный хаос из тщеславия и спеси...
     Боголь.  Черт  возьми,  не  к  ночи сказано, где ты так умно  научилась
говорить?
     Светлана.  Где?  У тебя, конечно! Ты же меня все эти годы натаскивал на
разные  умности,  как  охотник  натаскивает  свою  собаку...А  насчет  твоей
интересной биографии могу сказать одно...Чтобы только тебя не обидеть...
     Боголь. Чего уж там, не церемонься, говори. От тебя я разное слышал...
     Светлана. (Воодушевленно)  В  твоей биографии самое интересное  и самое
значительное  -- это  я.  Твоя  любовница,  которую  ты воспитал  и  которую
таскаешь  за нос,  как  когда-то мальчишки таскали  меня за  косы...Двадцать
книг...Ну  что они для меня значат? Да  и для тебя  самого  они уже потеряли
цену. Под разными обложками всего лишь несколько тысяч строк, упорядоченных,
облеченных в какие-то слова,  которые в свою очередь организованы в какие-то
не  очень новые и  не очень свежие мысли... Но ты  не  думай, что  я  их  не
читала, любя тебя, я любила все, что связано с тобой.  Я  готова была лизать
твои  заскорузлые  пятки,  стирать  твои  носки  и...  Ох,  какая  я   дура,
необразованная (замолкает, кажется,  плачет, но быстро берет себя в руки  и,
откинув с лица волосы, начинает декламировать). ...Когда  из-за туч внезапно
вышла обрубленная луна, он почувствовал себя совершенно незащищенным. К луне
присоединились звезды, и вскоре на  его глазах  от туч расчистилось полнеба.
Вдали, над туманом, плыли серебристые верхушки елей...
     Пауза.
     Это из твоей последней  книжки. Кажется, обыкновенные слова, тысячу раз
слышанные, но для  меня они значат очень много...Но ты и твои книги непохожи
друг на друга...Когда я их читаю, я представляю совершенно другого человека.
     Боголь.  А я,  слушая тебя, не  могу поверить, что  ты могла с каким-то
Пупкинсом...
     Светлана. Помолчи, пожалуйста, кажется, сюда кто-то идет.
     Боголь. Пусть себе идет, мы с тобой невинны как дети в пасхальный день.
Спой лучше, а я тебе тихонечко подпою...(после паузы, они начинают петь один
из романсов Строка)...

     Действие третье.

     Утро.  У  рукомойника,  прибитого  к  дереву, в  одних  трусах,  делает
гимнастику  Роман  Иванович.  Приседает,  разводит  руки  в  сторону,  потом
пытается отжаться на руках, но с кряхтением поднимается и подсовывает голову
под рукомойник. Умывается по пояс...
     Игрунов. Ух,  ты, ах ты, все мы  космонавты  (громко  фыркает, начинает
растираться полотенцем). Сейчас бы чашечку крепкого кофе и хотя бы крошечный
ломтик ветчины с серым  хлебом...  Люся, ты где прячешься? Отчего я не  вижу
нашего традиционного чайника и бутерброда с ливерной колбасой?
     Слева,  из-за  палаток  появляется Людмила,  в  руках  литровая  банка,
наполненная молоком.
     Людмила. Ну что вы кричите, Роман Иванович,  будто вас укусил тарантул?
Вы  же  знаете, Софье  Петровне  вчера  было плохо, пусть  сегодня  подольше
поспит...
     Игрунов. А где наш Хемингуэй? Тоже еще отдыхает?
     Людмила. Василий  Савельевич, наверное  уже на  пляже  --  сегодня  его
очередь собирать стеклотару...И вообще, я хочу  поставить вас в известность,
что все  финансы у нас окончательно исчерпаны. Я уже об этом говорила Борису
Наумовичу,  но  вы  же  знаете  этого  оптимиста,  он  еще  верит,   что  не
сегодня-завтра получит гонорар...Я вчера на последние деньги купила картошки
и  немного салаки и полбатона...Позавтракаем,  а  за  обед  --  извините, не
ручаюсь.  (Подняв голову, смотрит на  облака). Если только какое-нибудь чудо
не свалится с неба и в кошельке не заведется случайная копейка...
     Игрунов.  Надо собирать собрание  и  ставить вопрос ребром...Организуем
мозговую атаку, что-нибудь придумаем...
     Людмила. Ну  хорошо, вы  поставите вопрос ребром,  а что, извините,  из
этого ребра можно приготовить?  Я из  него  не  с