Это, разумеется, всего лишь  плагиат,  я за вами раньше
такого глубокомыслия не замечала. Тем более, в первой половине дня.
     Боголь.  Только рука друга может  вырвать шипы из  сердца...В  живописи
явный переизбыток. Как, впрочем, и в литературе  -- все полки заняты, кругом
словесный хлам и духовные миазмы...
     Игрунов. Да,  человечество  понемногу сходит с  ума.  Миром  повелевает
"черный квадрат",  в  котором  кто-то  увидел  божественное явление,  шедевр
мирового искусства...Жалкая мистификация!  Авангардизм,  модернизм --  опиум
для снобов. Тьфу! Кривые рожи Пикассо почему-то предпочтительнее  настоящего
искусства... Эх, черт возьми, как я понимаю Ван Гога, тут не то что ухо, тут
можно покуситься на самое святое, что  есть у мужчины... (бросает картины на
землю).
     Боголь. А вот этого  не следует делать (подходит к рамам  и начинает их
распаковывать. Расставляет картины лицом к  зрителям). Вы только не умаляйте
своего  таланта. Я уверен, был бы сейчас здесь  Левитан, он бы разрыдался от
восторга. Такой  тонкой и божественно вдохновенной кисти, как у вас, давно в
искусстве не было. И долго еще не будет...
     Игрунов. К сожалению, оценщики думают по-другому.
     Боголь. Тоже мне авторитеты! Все они выходцы из баров и из-за прилавков
--  официанты, швейцары,  шеф-повара... Раньше  они  занимались недоливами и
недовлажениями,  промышляли поборами... А сейчас вся эта шушера заимела свои
художественные салоны, эстрадные площадки,  издательства. Знаешь, кем раньше
был мой издатель? Он работал кладовщиком на мебельной фабрике, и когда  мы с
ним  заговорили  на литературную  тему...  Догадайся, кто,  по  его  мнению,
написал "Анну Каренину"?
     Игрунов. (Жмет плечами) Мне сейчас это как-то все равно...
     Боголь. Понимаю.
     Софья Петровна.  Василек,  мне скучно. Отвези  меня в  лес,  там сейчас
полно фитонцидов...
     Боголь. Там сейчас полно клещей, а денег у нас с тобой на прививку нет.
     Из-за деревьев появляется Людмила с двумя большими  корзинками в руках.
Она ставит их на землю и вытирает лицо платком.
     Людмила. Несчастная  женская  доля  --  есть провиант,  нет дров,  есть
дрова, нет провианта... Сейчас есть провиант, есть дрова с таганком, так нет
желания на этих лоботрясов  работать. Роман Иванович, сходите за водой,  я и
так все руки оттянула...
     Софья Петровна. У художника стресс. Его картины забраковали.
     Игрунов. Не забраковали, а недооценили. Это две большие разницы.
     Людмила.  Как  хотите  это называйте,  но  учтите,  через  три дня  мне
перестанут отпускать в магазине в кредит...
     Боголь.  Людочка,  не будь настолько меркантильной,  в конце концов, не
хлебом единым жив человек.
     Людмила. Конечно, не хлебом единым, надо еще мясца, зелени, приправы...
А вот сегодня вы будете есть без аджики, черемши и чесночного соуса. Кетчупа
и того осталось на донышке...
     Боголь. Ничего страшного, даст  Бог, Борис Наумович принесет что-нибудь
в клювике... А там, смотришь, и я получу какой-нибудь гонорар...
     Людмила. Скорее гонорею получите, чем свой гонорар. Сейчас никто ничего
не читает и не покупает,  сейчас все только  умничают  и  говорят,  говорят,
говорят...Тьфу, бестолковая какая-то жизнь. (Берет ведра и идет за водой).
     Игрунов.  (Строго)  Людмила, оставь ведра  в покое,  я сейчас сбегаю за
водой...  Мне  надо  двигаться,  чтобы  на  почве  нервотрепки  не  случился
тромб...(устремляется вслед за Людмилой).
     Софья  Петровна.  Какой ужас кругом! И  почему мы  с тобой  не уехали в
Израиль?
     Боголь.  Борис Наумович и  тот  не рискнул  туда отправиться. Там вечно
идет  война,  там  зной круглосуточный и мне там было бы... (Пауза) Было  бы
очень скучно...
     Софья Петровна. А тут весело?
     Боголь.  Ну,  как тебе  сказать, временами  не  скучно... Вот опубликую
роман, съездим в Париж, я тебе  покажу  бульвар  Капуцинов и кафе, в котором
Хемингуэй написал свой первый рассказ...
     Софья  Петровна. Я это слышу уже сто лет. Скорее  Борис Наумович станет
Плевакой, чем ты Хемингуэем.
     Боголь. Еще не вечер, дорогая, нужда иногда заставляет человека творить
чудеса. Во мне уже бродит другая  тема, семя брошено  и надо  ждать всходов.
Попомни мои слова,  Софочка, мы с тобой еще покуролесим не только по Парижу,
но  и по Америке. Съездим в Голливуд, куда  непременно отошлю свой сценарий,
и, возможно, будем даже присутствовать на съемках фильма, а там, кто  знает,
может, и на Оскара сподобимся.
     Софья  Петровна.  Тебе  случайно  не знаком  один  деятель  по  фамилии
Манилов?
     Боголь.  Ради Бога, перестань говорить  банальщину, ты мне  напоминаешь
мою редакторшу: у той тоже -- что  ни слово,  то  махровая банальщина...  Ей
видишь ли не нравится соцреализм, который, по ее мнению,  буквально выпирает
из каждой  строки  моих  произведений. Да,  я  не  Пруст  и не  Джойс,  чем,
собственно,  и  горжусь,  и  пишу в традиционной манере, в какой  писали Лев
Николаевич  и Антон  Павлович...Их  все читают и зачитываются  до сих пор, а
того  же  Джойса надо постигать с дюжиной армейских дешифровщиков да и то не
выяснишь, что же, в конце концов, он хотел сказать...
     Софья  Петровна.  А, может,  он ничего  не хотел сказать,  полагая, что
литература -- это не инструкция по вылавливанию блох у домашних животных...
     Боголь. Была ты корректоршей ею и осталась.
     Софья Петровна. А ты жалкий графоман...
     Боголь. А  ты, а ты...(нервно закуривает) Когда-то  ты восхищалась моим
стилем и говорила, что он напоминает стиль Маркеса...
     Софья Петровна. Чего только влюбленная корректорша не наговорит. Я была
слепа  да  и   ты  тогда  писал  по-другому  --  свежо,  легко,  а   главное
прочувствованно. Ты  был искренен и твои  герои ходили не  на ходулях,  а на
своих ногах,  они  были динамичны,  умны и  весомы... А  сейчас  --  отзвуки
прошлого...
     Боголь. (Зажимает ладонями уши). Я  не желаю эту абракадабру слушать. В
тебе  говорит  болезненное  самолюбие,  ты  озлобилась на  весь  мир  и  это
нехорошо.
     Софья Петровна. А  хорошо ночью уходить от жены к другой и притом чужой
женщине? Ты думаешь я этой ночью спала...Просто ты укатил на моей  коляске и
я не могла вас со  Светкой разоблачить  (плачет). Твое  счастье, что у  меня
нарушен опорно-двигательный аппарат...
     Появившейся из кустов Рубин.
     Борис Наумович.  Что  за  шум, а  драки  нет?  Если хотите, можете меня
поздравить с премьерой в окружном суде.
     Боголь. Поздравляем.
     Софья Павловна. От души поздравляем.
     Борис Наумович. Впрочем, пока особенно не с чем.
     Боголь. Как это не с чем?
     Борис Наумович. Прения сторон еще  впереди и я к  этому времени  напишу
прекрасную защитительную речь.  Она должна  стать  не хуже речи  Руденко  на
Нюрнбергском процессе...Но пока у меня перекос...
     Боголь.(Иронично) Слева направо или справа налево?
     Борис Наумович. Когда моего подзащитного, кстати,  отпетого маньяка,  о
чем  я вам уже говорил, обвинитель спросил --  зачем, мол, ты, парень, перед
тем   как  насиловать  свои   жертвы,  снимал  с  них   колготки,  то   я...
Представляете, я,  его  защитник,  вместо  того,  чтобы  опротестовать  этот
вопрос, так глупо ляпнул: "Да для того он их снимал, что у него такое хобби,
снимать колготки, трахать свои жертвы, чтобы потом эти  самые колготки им на
шею..."
     Софья  Петровна. У  вас, наверное, произошло внезапное  помешательство.
Такое в психиатрии бывает -- словно  короткое замыкание в  мозгах...Я где-то
читала, как  одна любовница,  в тот  самый момент, когда плейбой был на ней,
откусила ему нос...Мгновенное помутнение и дело сделано...
     Борис Наумович. Хорошо, что только нос...
     Боголь. (Удивленно открыв рот, уставился на жену). Вот это сюжет! Где ж
ты,  Софочка,  раньше-то  была,  это  же...это  же  из   области   глубокого
психоанализа.  Литературное произведение с  таким  ходом может  потянуть  на
Нобеля.  Так  что  же,   Борис  Наумович,  у  вас   было   дальше?  Выходит,
опростоволосились...
     Борис Наумович.  Да уж, дальше  некуда. Когда председатель суда услышал
мою  блистательную реплику,  он едва не упал  с кресла.  Злую  шутку со мной
сыграл...рефлекс  розыскника.  Я  же,  как  вы  уже,  наверное,  знаете,  до
недавнего  времени...пока нас (подчеркнуто,  растягивая) ино-го-во-ря-щих не
поперли  из  славных  рядов  полиции,  был на  оперативной работе.  Я  таких
субчиков (сжав кулаки), как мой  подзащитный, пачками сажал на нары и  они у
меня пикнуть не смели...
     Софья Петровна. (С деланным восхищением)  Какой же вы лихой мент, Борис
Наумович! С вашими способностями только в Интерполе работать...
     Боголь. Да при чем тут Интерпол?! Такая, с позволения  сказать, защита,
сделает вам печальную  славу  и все ваши надежды на гонорар могут  растаять,
как летошний снег...
     Борис Наумович.  Понимаю, но, к сожалению,  мой подзащитный  напоминает
мне  эсэсовца из  концлагеря  Дахау...И вот эту прыщавую  уголовную  харю  я
должен  выводить  из-под суда, бороться  за его жалкую жизнь...Хотя понимаю,
деньги  не  пахнут  и  чтобы  быть  "золотым  адвокатом",  необходимо  раз и
навсегда...конечно,  раз  и навсегда  откреститься  от совести и позабыть об
элементарной  порядочности.  (Пауза).  Но  я  постараюсь. Я,  честное слово,
возьму себя в руки...
     Слышится  звук  сирены,  шум  автомобильного  движка.  Из-за   деревьев
показывается фургон, из которого выходят люди и начинают разматывать  кабель
и  устанавливать  круглую  телевизионную  антенну-тарелку.  Из кабины машины
соскакивает неподражаемая, на шпильках и в мини-юбке Светлана, к  ней спешит
лейтенант и целует руку...Женщина подходит к своим соседям.
     Светлана.  Господа  оккупанты, можете расслабиться, у  нас теперь будет
свое кабельное телевидение  Но это не предел,  за мной еще интернет, мировая
паутина,  куда мы  обязательно  прорвемся!  И  напомним  миру о  заброшенном
племени... (машет рукой лейтенанту) Гунар, я сейчас...
     Боголь.  (Надвигая панамку  на глаза) О, господи, неужели опять зиппер?
Интернет, подумать только...
     Светлана. (Заливаясь смехом)  Чем,  собственно, вы, Василий Савельевич,
недовольны? У  нас теперь есть телевидение, будем  смотреть ночную эротику и
все  сериалы. Софья  Петровна, как  вы  думаете,  чем  закончится  237 серия
"Эйфории"?
     Софья  Петровна. На мой взгляд, полным конфузом.  Жена  главного  героя
(явно  намекая  на себя)  в один  прекрасный  момент  прибьет свою соперницу
тефлоновой  сковородой или задушит  ее собственными колготками (выразительно
смотрит на Фраерзона).
     Боголь. Только  телевидения нам тут  и не хватало! Как будто у нас мало
своих проблем, теперь будем решать чужие.
     Борис Наумович. По крайней  мере, увидите меня на суде. И скоро большой
футбол.
     Светлана.  А  я так  старалась,  думала скажете  спасибо. Неблагодарные
люди.
     Боголь.  Лично  я счастлив.  Я так счастлив, что не  могу  это передать
простыми словами. (Обращаясь к жене) Софочка, ты случайно не  помнишь, где у
нас словарь Ожегова? Ах да, я совсем забыл, он ведь сгорел, обуглился...
     Софья Петровна. А какое слово ты хочешь посмотреть?
     Боголь.   На   букву  "з"...Зи...(спохватывается)  Хочу   узнать,   что
обозначает слово "зипун"...
     Софья Петровна. Какая-то одежда, что-то старорусское. В общем лапсердак
...
     Борис  Наумович.  Лапсердак  прошу  не  трогать. А  вот идут Людмила  с
художником.  Роман Иванович  все знает,  он у  нас  шибко эрудированный...(К
Игрунову) Ответьте, Пикассо, что такое зипун?
     Игрунов.  (Трет  себе лоб) Дайте  вспомнить...  Зипун -- это,  кажется,
русский  кафтан,  шабур, чапан, сермяга, заям...В  художественном училище  я
таких  зипунов  нарисовал  углем и  акварелью  столько,  что  иногда они мне
снятся... Светлана, что это за десант? На кой черт нам сдалось это кабельное
телевидение, если все наши телевизоры сгорели?
     Светлана. Я прорываю информационную блокаду и вместо того, чтобы родной
муж за это поощрил, он еще ругается...
     Боголь.  Телевизоры  мы  найдем  на  свалке,  только,  чур,  корейского
производства не брать, у них не та развертка.
     Борис Наумович. И индонезийские ни-ни, слишком блеклые цвета...
     Людмила.  Конечно,   исключительно   японские   и   обязательно   фирмы
"Самсунг"...Черти  полосатые, заелись!  Практически живем в  пещере,  кругом
родовой строй, а они спорят, какие им подать телевизоры. А не хотите сегодня
похлебать супчика из свежей крапивы?
     Софья Петровна. (Оживленно) Крапива омолаживает, лично я не против...
     Светлана. А кто-то  обещал нас сегодня побаловать гонораром (смотрит на
Фраерзона).
     Игрунов. У нас сегодня с Борисом Наумовичем облом. Хотя мы с ним шли по
разным дорожкам, а упали в одну лужу...
     Борис  Наумович. Я  ни  о чем  не  жалею, если  бы та  ситуация в  суде
повторилась,  я  сказал  бы то же самое,  ибо только вовремя сказанное слово
оправдывает наше существование на земле...
     Софья Петровна. Наше жалкое существование, Борис Наумович.  Все мы  уже
целый   месяц  не  умывались   горячей  водой.  От  меня,  наверное,  пахнет
богадельней, я забыла как выглядит унитаз...
     Игрунов.  Фиаско  --  естественное   состояние   животного,  зовущегося
человеком. (Смотрит на свои картины). Вот из-за этих цветных прямоугольников
у  меня   на  сердце  сегодня  образовался  внеочередной  рубец.  Выпить  бы
чего-нибудь...  (вопросительно смотрит  на  Фраерзона). Как, Борис Наумович,
насчет вполне алкогольного пива или бутылочки портвеша?
     Борис  Наумович. (Озабоченно,  но с готовностью) Этот  вопрос адресуйте
Людмиле, только  она может нам помочь с очередным траншем. Как, Люсь, у тебя
по-прежнему горячая любовь к новому магазину?
     Боголь. Боюсь, нам скоро там объявят дефолт...
     Людмила. У Светы в этом  магазине железный блат,  так что обращайтесь к
ней...
     Боголь. О, зеброид, небось опять этот...зи...зипун, черт бы его побрал!
     Светлана. (Качаясь в гамаке, с одной ноги скинут туфель). Я вас сегодня
угощаю. Посидим в кафе "Изумруд", заодно прогуляемся по берегу моря...
     Игрунов. Интересно, в честь чего нам такие радости?
     Светлана. В честь магнитной бури и третьего типа погоды.
     Борис Наумович. (Напевает) И он магнитной просит бури, как будто в буре
есть покой...
     Светлана.  Идите, а я  вас догоню. Роман, возьми деньги (она достает из
сумочки кошелек и передает Роману Ивановичу).
     Царит легкий переполох. Все собираются идти. Коляску с Софьей Петровной
толкает Людмила. К Светлане, продолжающей лежать в гамаке, подходит Боголь.
     Боголь. (Видимо, хочет  что-то сказать, но  у него  от волнения  заняло
дух). Как ты можешь?! Как ты можешь так  бессердечно  со мной поступать? Все
это (он  явно имеет  в виду телевизионную аппаратуру)  небось  по  той же...
зипперной цене?
     Светлана.  (Невозмутимо)  Успокойся, папочка, сервис и интеграция стоят
того...Я не могу позволить, чтобы мои соседи, с которыми я выросла и которых
безумно люблю,  жили подобно неандертальцам или синантропам... Вам  сюда еще
пару мамонтов и трут -- чистое племя первобытных людей.
     Боголь.  (Взвинчено)  Но  это же явно  небескорыстно!  За  это  же надо
платить.  А чем,  я  тебя спрашиваю ты можешь заплатить вот этому оболтусу в
униформе, который сидит на подножке фургона? И чего он, собственно, ждет?
     Светлана. Того же, что и ты и чего ждут  все мужланы, у которых  вместо
мозгов в активном режиме функционируют одни только половые железы...Любви  и
ласки  он ждет...  Словом, им  движет основной  инстинкт,  как,  впрочем,  и
тобой...
     Подкатывает коляска с Софьей Петровной.
     Людмила.   Ну,  мы  с  Софочкой  поехали  в  сторону  моря,  а  вы  нас
догоняйте...
     Софья Петровна. Василек, у тебя,  наверное, давление поднялось, ты весь
красный...
     Светлана. Это у него творческий экстаз бурлит в крови.
     Игрунов. (Кричит от палатки) Светик, где мои плавки?
     Светлана. В шкафу, который сгорел месяц назад вместе с домом.  (Боголю)
А вы,  Василий  Савельевич, тоже  будете  купаться  или  у  вас  проблемы  с
простатитом?
     Боголь. Как тебе не  стыдно!  Ты же знаешь,  что  у меня кроме инфаркта
ничего больше нет... (уходит).
     На  сцене  остается одна Светлана. Какое-то время  она  лежит в гамаке.
Затем вскакивает и подходит к  фургону,  на подножке которого сидит  молодой
лейтенант.  Он  распахивает  дверь  фургона  и  галантно  помогает  Светлане
подняться по ступенькам. Дверь закрывается и через какие-то мгновения фургон
начинает  приходить  в движение. Он  раскачивается, подпрыгивает и  все  это
происходит в нарастающем темпе. Наконец, рессоры его не выдерживают и фургон
начинает  оседать, звучно лопаются шины, отваливается дверь,  затем отпадает
один борт, другой, раздается резкий звук  сигнализации, которая с завыванием
и  переливами  продолжала  гудеть,  а  на  ее  фоне звучит  музыка,  которую
исполняет мальчик-пианист... Из почти что развалившегося фургона выпархивает
Светлана, на ходу одергивая юбку,  которая  у  нее задрана  почти  до  самой
груди... Она спешит, с ноги слетает туфель, она спотыкается...Следом за ней,
на   корячках,  выползает   лейтенант.  Он  без   френча,   с   болтающимися
подтяжками...
     Светлана.  (В  сердцах)  Сумасшедший какой-то абориген,  словно впервые
увидел женщину. И  это  называется пригласить  на чашечку кофе  с  коньяком!
Думает,  что из-за какой-то  теле-тарелки  он  может  заниматься  бесплатным
сексом. (Передразнивает) Es tevi milu,  es tevi milu (по-латышски --  я тебя
люблю).  Тоже  мне любитель-халявщик...  Впрочем,  секс  вне политики и  вне
национальных предрассудков...Ох, опаздываю,  опять Василий Савельевич  будет
дуть губы (приводит себя в порядок, подкрашивает губы, убегает).
     Вечереет,  на  небе  появляется  луна, туман. Фургона не  видно. Где-то
поблизости раздаются голоса.  Слышится  песня,  в два голоса  -- женского  и
мужского...Справа появляются Светлана и Рубин. Идут в обнимку, у Рубина на в
руках бутылка вина, которую он  передает Светлане, та пьет из горлышка. Поют
что-то типа "Первый тайм мы уже отыграли..."
     Борис Наумович. Черт  возьми, я такого вечера  не помню с самой юности.
Эх, юность, юность! Как бы хотелось пройти ее второй урок.
     Светлана.  Хотите быть  второгодником? А мне хорошо сейчас,  в юности у
меня вся физиономия была в прыщах и мальчишки звали меня сифонщицей.
     Борис Наумович. Авитаминоз...
     Светлана. Отнюдь,  просто то было раннее  половое созревание.  Мне  все
время хотелось...
     Борис Наумович. Ну это в наше время не проблема...
     Светлана.  Я  бы не  сказала, что  так  было всегда. Ведь  я  училась в
простой советской  школе, когда еще не было ни  видиков, ни порнофильмов, до
всего приходилось доходить методом тыка...
     Борис Наумович. И кому  принадлежит честь (с ударением)  первого  тыка?
Какому-нибудь тоже прыщавому  однокашнику  на пикнике, на опушке леса  или в
туристической палатке...Как например,  сегодня... после чего Софья  Петровна
едва не свалилась с коляской в море...
     Светлана.  У  нее отказали тормоза. Она сама не живет и другим не дает.
Подумаешь, мы немного  с Василием Савельевичем уединились, а  ей почудилось,
что мы  в кустах чуть ли не сексом занимаемся. Если  хотите знать, у Василия
Савельевича на  полшестого...Видимо, недавно  он  перенес какой-то моральный
удар...Надеюсь, его последствия скоро пройдут...
     Слышатся  плачь и стоны Софьи  Петровны, причитания Людмилы. Появляется
коляска,  которую   толкают  Людмила  и   Роман  Иванович,  позади  плетется
пьяненький Боголь...
     Софья  Петровна. (Всхлипывая) Двадцать лет коту под  хвост...Он же даже
не  знает  как  правильно  пишется  слово "литература" --  "лЕтература"  или
"лИтература"... Слесарь-электрик  третьего  разряда... Только благодаря моей
настойчивости,