Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
Иоганн Вольфганг Гете.
Избирательное Сродство
---------------------------------------------------------------
Johann Wolfgang Goethe "Die Wahlverwandtschaften" 1809
Перевод А. Федорова
Гете Иоганн Вольфганг. Собрание сочинений в 10-ти томах. Т.6. Романы и
повести.
Под общ.ред.А.Аникста и Н.Вильмонта М., "Худож.лит.", 1978.
OCR & Spellcheck - Ostashko
_______________________________
" * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ * "
"ГЛАВА ПЕРВАЯ"
Эдуард,- так мы будем звать богатого барона в полном расцвете сил,-
Эдуард чудесным апрельским вечером целый час провел в своем питомнике,
прививая молодым дичкам свежие черенки. Он только что покончил с этим
занятием и как раз складывал инструменты в футляр, с удовлетворением глядя
на сделанное, когда подошел садовник и остановился полюбоваться на труд и
усердие своего господина.
- Не видал ли ты мою жену? - спросил Эдуард собираясь уходить.
- Госпожа там, в новой части парка,- отвечал садовник.- Сегодня
заканчивают дерновую хижину на скале, что против замка. Все вышло очень
хорошо и, наверно, понравится вашей милости. Прекрасный оттуда вид: внизу
деревня, немного правее - церковь, так что глядишь чуть ли не поверх шпиля,
а напротив - замок и сады.
- И в самом деле,- ответил Эдуард,- когда я шел сюда, я же видел, как
там работали.
- Дальше, направо,- все рассказывал садовник,- видна долина, а за
перелесками даль, такая светлая. Ступеньки в скале высечены нельзя лучше.
Наша госпожа знает толк в этих делах, для нее трудишься с радостью.
- Пойди к ней,- сказал Эдуард,- и попроси подождать меня. Скажи ей, что
я хочу видеть ее новое творение и полюбоваться им.
Садовник тотчас же ушел, а вскоре за ним последовал и Эдуард...
Он спустился по террасам парка, мимоходом оглядел оранжерею и парники,
дошел до ручья и, миновав мостик, добрался до того места, где дорожка к
новой части парка разбегалась двумя тропинками. Пошел он не по той, что вела
к скале прямо через кладбище, а выбрал другую, что вилась вверх несколько
левее, скрытая живописными кустами; там, где тропинки вновь соединялись, он
присел на минутку на скамью, весьма кстати поставленную в этом месте, а
затем стал подыматься по ступеням, выбитым в скале; эта узкая дорожка, то
крутая, то более отлогая, через ряд лестниц и уступов привела его наконец к
дерновой хижине.
В ее дверях Шарлотта встретила своего супруга и усадила так, чтобы он
сразу, сквозь окна и дверь, мог охватить одним взглядом окрестности -
разнообразный ряд картин, словно вставленных в рамы. Он с радостью думал о
том, что весна сделает все вокруг еще более пышным.
- Только одно могу заметить,- сказал он: - в хижине, мне кажется,
слишком тесно.
- Для нас двоих в ней все же достаточно просторно,- возразила Шарлотта.
- Да здесь,- сказал Эдуард,- и для третьего найдется место.
- Разумеется,- заметила Шарлотта.- И для четвертого тоже. А общество
более многолюдное мы примем где-нибудь в другом месте.
- Раз уж мы здесь одни,- сказал Эдуард,- и никто нам не помешает, и мы
оба к тому же в спокойном и веселом расположении духа, я должен сделать тебе
признание: уже с некоторых пор мое сердце тяготит одно обстоятельство, о
котором мне надо и хотелось бы тебе сказать, и все же я никак не могу
собраться это сделать.
- Я это видела по тебе,- ответила Шарлотта.
- Признаться,- продолжал Эдуард,- что если бы не надо было торопиться
из-за почты,- а она отправляется завтра,- если бы не требовалось принять
решение еще сегодня, я, пожалуй, молчал бы и дольше.
- Что же это такое? - с ободряющей улыбкой спросила Шарлотта.
- Дело касается нашего друга, капитана,- ответил Эдуард.- Тебе ведь
известно то печальное положение, в котором он, как иногда случается,
оказался не по своей вине. Как тяжело должно быть человеку с его познаниями,
его талантом и способностями остаться без всякого дела, и... не буду больше
таить то, что я желал бы для него сделать: мне хочется пригласить его на
некоторое время к нам.
- Это надо обдумать и взвесить с разных сторон,- ответила Шарлотта.
- Я хочу сказать тебе мое мнение,- продолжал Эдуард.- В последнем его
письме чувствуется молчаливое, но глубокое недовольство. Не то чтобы он в
чем-нибудь терпел нужду: ведь он, как никто, умеет ограничивать себя, а о
самом необходимом я позаботился; принять что-либо от меня тоже не тягостно
для него, ибо мы в течение жизни столько рад бывали в долгу друг у друга,
что не можем и подсчитать, каков наш дебет и кредит... Он ничем не занят,
вот что, собственно, мучит его. Ежедневно, ежечасно обращать на пользу
другим все те разносторонние знания, которые ему удалось приобрести,- в этом
единственное его удовольствие, вернее даже - страсть. И вот сидеть сложа
руки или же снова учиться и развивать в себе новые способности, в то время
как он не в силах применить и то, чем уже владеет в полной мере,- словом,
милое мое дитя, это горькая участь, и всю ее мучительность он в своем
одиночестве ощущает вдвойне, а то и втройне.
- А я думала,- сказала Шарлотта,- что ему уже сделаны разные
предложения. Я и сама писала о нем кое-кому из моих друзей и подруг, готовых
помочь, и, сколько я знаю, Это не осталось без последствий.
- Все это так,- отвечал Эдуард,- но представившиеся случаи, сделанные
ему предложения, явились для него лишь источником новых мучений, нового
беспокойства,- ни одно из них не удовлетворяет его. Он должен
бездействовать, он должен принести в жертву себя, свое время, свои взгляды,
свои привычки, а это для него нестерпимо. Чем больше я обо всем этом думаю,
чем живее это чувствую, тем сильнее во мне желание увидеть его у нас.
- Очень хорошо и мило,- возразила Шарлотта,- что ты с таким участием
печешься о положении друга, но все же позволь мне просить тебя, чтобы ты
подумал и о себе самом и о нас.
- Я подумал,- ответил Эдуард.- От общения с ним мы можем ждать только
пользы и удовольствия. Об издержках не стоит и говорить: ведь они все равно
не будут для меня значительными, если он к нам переедет, а присутствие его
нас нисколько не стеснит. Жить он может в правом флигеле Замка, все
остальное устроится само собой. Как много это будет для него значить, а
сколько приятного, сколько полезного принесет нам жизнь в его обществе! Мне
давно хотелось произвести обмер поместья и всей местности; он возьмется за
это дело и доведет его до конца. Ты собираешься, как только истекут сроки
контрактов с арендаторами, сама управлять имениями. Это очень серьезный шаг!
А сколько сведений, необходимых для этого, нам может сообщить капитан! Я
слишком ясно чувствую, что мне недостает именно такого человека. Крестьяне
знают все, что нужно, но когда рассказывают, то путаются и хитрят. Люди
ученые из городов и академий,- конечно, толковые и порядочные, но им не
хватает настоящего понимания дела. На друга же я могу рассчитывать и в том и
в другом отношении; кроме того, тут возникает еще и множество других
обстоятельств, о которых я думаю с большим удовольствием; они касаются и
тебя, и я жду от них немало хорошего. Позволь поблагодарить тебя за то, что
ты так терпеливо выслушала меня, а теперь говори ты так же откровенно и
подробно и скажи все, что хочешь сказать, я не буду перебивать тебя.
- Хорошо,- сказала Шарлотта,- только я начну с одного общего замечания.
Мужчины больше думают о частностях, о настоящем, и это вполне понятно, ибо
они призваны творить, действовать; женщины же, напротив, больше думают о
том, что связывает различные стороны жизни, и они тоже правы, ибо их судьба,
судьба их семей зависит от этих связей, участия в которых как раз и требуют
от женщины. Если мы бросим взгляд на нашу нынешнюю и на нашу прошлую жизнь,
то тебе придется признать, что мысль пригласить капитана не вполне отвечает
нашим намерениям, нашим планам, нашему укладу.
А как мне приятно вспоминать о наших прежних отношениях с тобой! Мы
смолоду всем сердцем полюбили друг друга, нас разлучили: твой отец,
ненасытный в своей жажде накопления, соединил тебя с богатой, уже немолодой
женщиной; мне же, не имевшей никаких надежд на лучшее будущее, пришлось
отдать руку человеку состоятельному, не любимому, но вполне достойному. Мы
вновь стали свободны, ты - раньше, получив в наследство от твоей старушки
крупное состояние, я - позже, как раз в то время, когда ты возвратился из
путешествия. Так мы встретились вновь. Мы радовались воспоминаниям,
наслаждались ими, и никто не мешал нам быть вместе. Ты убеждал меня
соединиться с тобой; я не сразу согласилась; ведь мы почти одного возраста,
и я, женщина, конечно, состарилась больше, чем ты. В конце концов я все же
не захотела отказать тебе в том, что ты почитал за единственное свое
счастье. Подле меня и вместе со мной ты хотел, отдохнув от всех треволнений,
какие испытал при дворе, на военной службе, в путешествиях, отвлечься,
насладиться жизнью, но спать-таки только наедине со мной. Мою единственную
дочь я поместила в пансион, где она, конечно, получает образование более
разностороннее, чем то было бы возможно в сельском уединении; и не только
ее, но и Оттилию я отправила туда, мою милую племянницу, которая под моим
надзором, может быть, стала бы мне самой лучшей помощницей в домашних делах.
Все это было сделано с твоего согласия - и только затем, чтобы мы спокойно
могли жить для самих себя, чтобы мы могли насладиться счастьем, которого
некогда так страстно желали, но так поздно достигли. С этого началась наша
сельская жизнь. Я взялась устроить ее внутреннюю сторону, ты же внешнюю и
все в целом. Я попыталась во всем пойти тебе навстречу, жить только ради
тебя; так давай же испробуем хотя бы в течение малого срока, сумеем ли мы
прожить в общении только друг с другом.
- Поскольку,- возразил Эдуард,- жизненные связи, как ты выразилась,
составляют собственно вашу стихию, нам не к чему выслушивать от вас такие
связные речи или уж надо решаться признать вашу правоту, да ты и была права
вплоть до нынешнего дня. Основа, на которой мы доселе строили нашу жизнь,
хороша, но неужели мы больше ничего не воздвигнем на ней и больше ничего из
нее не разовьется? То, что я делаю в саду, а ты - в парке, неужели
предназначено для отшельников?
- Прекрасно,- возразила Шарлотта.- Превосходно! Но только бы не внести
сюда чего-нибудь постороннего, чужого... Подумай, ведь и в том, что касается
времяпрепровождения, мы рассчитывали главным образом на жизнь вдвоем. Ты
хотел для начала ознакомить меня с дневниками твоих путешествий во всей их
последовательности, а для этого привести в порядок часть бумаг, относящуюся
к ним, и при моем участия, при моей помощи составить из этих бесценных, но
перепутанных тетрадей и беспорядочных записей нечто целое, занимательное для
вас и для других. Я обещала помочь тебе при переписывании, и мы представляли
себе, как хорошо, как мило, уютно и отрадно нам будет мысленно странствовать
по свету, который нам не было суждено увидеть вместе. Да начало уже и
положено. По вечерам ты теперь снова берешься за флейту, аккомпанируешь мне
на фортепиано; к тому же нередко мы ездим в гости к соседям и соседи к вам.
Из всего этого, по крайней мере для меня, складывались планы на лето,
которое я впервые в жизни собиралась провести по-настоящему весело.
- Если бы только,- ответил Эдуард и потер рукою лоб,- если бы только,
слушая все, о чем ты так мило и разумно мне напоминаешь, я не думал в то же
время, что присутствие капитана ничему не помешает, а, напротив, все ускорит
и оживит. И он одно время путешествовал со мной, и он многое запомнил,
притом по-иному, чем я; всем этим мы воспользовались бы сообща, и создалось
бы прекрасное целое.
- Так позволь же мне откровенно признаться тебе,- с некоторым
нетерпением промолвила Шарлотта,- что твоему намерению противится мое
сердце, что предчувствие не сулит мне ничего хорошего.
- Вот потому-то вы, женщины, и непобедимы,- ответил Эдуард,- сперва вы
благоразумны - так, что невозможно вам противоречить; милы - так, что вам
охотно подчиняешься; чувствительны - так, что боишься вас обидеть; наконец,
полны предчувствий - так, что становится страшно.
- Я не суеверна,- возразила Шарлотта,- и не придаю значения этим
порывам души, если только за ними не кроется ничего иного; но по большей
части это неосознанные воспоминания о пережитых нами счастливых или
несчастных последствиях своих или чужих поступков. В любых обстоятельствах
прибытие третьего знаменательно. Я видела друзей, братьев и сестер,
влюбленных, супругов, отношения которых совершенно менялись, и в жизни
происходил полный переворот после нечаянного появления или заранее
обдуманного приглашения нового лица.
- Это, - отвечал Эдуард,- вполне может случиться с людьми, которые
живут, ни в чем не отдавая себе отчета, но не с теми, кто научен опытом и
руководствуется сознанием.
- Сознание, мой милый,- возразила Шарлотта,- оружие непригодное, порою
даже опасное для того, кто им владеет, и из всего этого вытекает по меньшей
мере, что нам не следует слишком спешить. Дай мне еще несколько дней сроку,
не принимай решения!
- В таком случае,- ответил Эдуард,- мы и через несколько дней рискуем
поторопиться. Доводы "за" и "против" привел каждый из нас, остается только
решить, и, право, здесь было бы лучше всего бросить жребий.
- Я знаю,- возразила Шарлотта,- что ты в сомнительных случаях любишь
биться об заклад или бросать кости, но я в таком важном деле сочла бы это
святотатством.
- Но что же мне написать капитану? - воскликнул Эдуард.- Ведь я же
сейчас должен сесть за письмо.
- Напиши спокойное, благоразумное, утешительное письмо,- сказала
Шарлотта.
- Это все равно, что ничего не написать,- возразил Эдуард.
- И все же в иных случаях,- заметила Шарлотта,- необходимость и долг
дружбы скорее велят написать какой-нибудь пустяк, чем не написать ничего.
"ГЛАВА ВТОРАЯ"
Эдуард уединился у себя в комнате и был в глубине своего
чувствительного сердца приятно взволнован словами Шарлотты, которая
заставила его вновь пережить пройденный путь, осознать сложившиеся между
ними отношения и их дальнейшие планы. В ее присутствии, в ее обществе он
чувствовал себя столь счастливым, что уже обдумывал приветливое, участливое,
но спокойное и ни к чему не обязывающее письмо капитану. Но когда он подошел
к письменному столу и взял письмо друга, чтобы еще раз перечитать его, ему
тотчас живо представилось печальное состояние этого превосходного человека;
все чувства, томившие его в последние дни, снова воскресли в нем, и ему
показалось невозможным оставить друга в столь тягостном положении.
Отказывать себе в чем-либо Эдуард не привык. Единственный балованный
сын богатых родителей, склонивших его на несколько необычный, но в высшей
степени выгодный брак с женщиной уже пожилой, которая всячески потакала ему
и старалась величайшей щедростью отплатить ему за доброе отношение к ней,
он, став после ее смерти полным хозяином своих поступков, привыкнув в
путешествиях к независимости, допускавшей любое развлечение, любую перемену,
не требуя от жизни ничего чрезмерного, но многого и разного,- прямой,
отзывчивый, порядочный, где нужно - даже смелый,- в чем мог он встретить
помехи своим желаниям?
До сих пор все шло в согласии с его желаниями, он добился наконец и
руки Шарлотты благодаря настойчивой, почти романтической верности, и вот он
впервые чувствовал, что ему перечат, что ему мешают, и как раз тогда, когда
он собрался привлечь к себе друга своей молодости, когда всему складу своей
жизни он собирался придать некую завершенность. Он был раздосадован,
раздражен, несколько раз брался за перо и снова его откладывал, ибо так и нe
решил, что же ему писать. Против желаний своей жены он не хотел идти, а
исполнить их не мог; полный такого беспокойства, он должен был написать
спокойное письмо, что было совершенно невозможно. Естественно, что он дал
себе отсрочку. Он в немногих словах просил друга извинить его, что не писал
эти дни, что и сегодня не пишет подробно, и обещал в ближайшем будущем
письмо более содержательное и успокоительное.
На следующий день, во время прогулки к тому же самому месту, Шарлотта
воспользовалась случаем и возобновила вчерашний разговор, держась, вероятно,
того мнения, что самый надежный способ притупить чужое намерение - это часто
его обсуждать...
Эдуард сам желал к нему вернуться. Говорил он, по обыкновению,
дружелюбно и мило: если благодаря своей впечатлительности он легко
воспламенялся, если, живо к чему-либо стремясь, он проявлял настойчивость,
если его упрямство могло вызвать досаду в другом, то все его доводы
настолько смягчала совершенная деликатность в отношении собеседника, что,
несмотря на такую настойчивость, его всегда находили любезным.
Так ему в это утро удалось сперва привести Шарлотту в веселое
расположение духа, а потом, искусно меняя течение разговора, настолько
задеть ее за живое, что под конец она воскликнула:
- Ты, наверно, хочешь, чтобы возлюбленному я уступила в том, в чем я
отказала мужу. Но тебе, дорогой мой,- продолжала она,- пусть хоть будет
известно, что твои желания и та милая живость, с которой ты их выражаешь, не
оставили меня равнодушной или бесчувственной. Они побуждают меня сделать
признание. Я тоже кое-что от тебя скрывала. Я нахожусь в таком же положении,
как и ты, и уже сделала над собой усилие, которого жду теперь от тебя.
- Это мне отрадно слышать,- сказал Эдуард.- Я замечаю, что в
супружеской жизни порой полезны разногласия, ибо благодаря им узнаешь друг о
друге кое-что новое.
- Итак, да будет тебе известно,- сказала Шарлотта,- что у меня с
Оттилией дело обстоит так же, как у тебя с капитаном. Мне очень жаль, что
это милое дитя находится в пансионе, где ей, конечно, тяжело. Если Люциана,
моя дочь, рожденная для жизни в свете, и воспитывается там для света, если
иностранные языки, история и прочие сведения из наук, преподаваемые ей,
даются ей так же легко, как гамма и вариации, схватываемые ею с листа, если
при живости своею характера и отличной памяти она, можно сказать, все
забывает и сразу же все вспоминает, если она непринужденностью в обращении,
грацией в танцах, уверенной легкостью в разговоре первенствует над всеми и,
самой природой предназначенная властвовать, царит в своем тесном кружке;
если начальница этого пансиона видит в ней маленькое божество, которое, лишь
попав в ее руки, по-настоящему расцвело и которое принесет ей честь, завоюет
ей доверие и привлечет целый поток других юных девиц; если первые листки ее
писем и ежемесячных отчетов содержат сплошные гимны бесценным свойствам
этого ребенка - гимны, которые я вынуждена, переводить на свою прозу,- то,
напротив, все ее последующие упоминания об Оттилии не что иное, как
извинение за извинением по поводу того, что такая, во всем остальном
превосходная, девушка не развивается и не выказывает ни способностей, ни
талантов. То немногое, что она сверх этого добавляет, тоже не загадка для
меня, ибо в этом милом ребенке я всецело узнаю характер ее матери,