Генри Джеймс.
   Связка писем


     (текст приводится по изданию: Вестник Европы, 1882. Т.8)
     Компьютерный набор - Сергей Петров



I

     Мисс Миранда Хоуп, из Парижа, к мистрис Абрагам Хоуп, Бангор, Мэн.
     5 сентября 1879

     Дорогая мама,
     Я делилась с тобой моими похождениями вплоть  до  вторника  на  прошлой
неделе, и хотя мое письмо еще не дошло до тебя, я начинаю другое, боясь, как
бы у меня не накопилось  слишком  много  впечатлений.  Очень  рада,  что  ты
читаешь мои письма всем членам семьи; мне  приятно  думать,  что  они  будут
знать, как я поживаю, а писать всем я не могу, хотя  стараюсь  удовлетворить
всем благоразумным требованиям. Но и неблагоразумных очень много, как  тебе,
вероятно, известно; я не о  твоих  говорю,  дорогая  мама,  так  как  должна
признать, что ты никогда не требовала от меня  больше,  чем  следовало.  Как
видишь, ты пожинаешь плоды: я пишу к тебе прежде всех. Надеюсь,  что  ты  не
показываешь моих писем Вильяму Плату. Если он желает читать мои  письма,  он
знает, как этого добиться. Ни за что в мире не хотела бы я, чтоб  он  увидал
одно из этих писем, писанных для обращения в  кругу  семьи.  Если  он  хочет
получить особое письмо, он должен написать мне первый. Пусть напишет,  тогда
я подумаю, отвечать ли ему или нет. Можешь показать ему это, если хочешь; но
если ты этим не ограничишься, я никогда более к тебе не напишу. Я  описывала
тебе, в моем последнем письме, мое прощание с  Англией,  мой  переезд  через
канал, мои первые парижские впечатления. Я много думала о прекрасной  Англии
с тех пор, как рассталась с нею, а также обо  всех  знаменитых  исторических
местностях, какие мне удалось посетить,  но  пришла  к  заключению,  что  не
желала бы жить в этой стране. Положение женщины в ней вовсе не  кажется  мне
удовлетворительным, а ты знаешь, что к этому вопросу я  отношусь  отнюдь  не
равнодушно. Мне кажется, что в  Англии  они  играют  чрезвычайно  бесцветную
роль; у тех, с кем я разговаривала, был какой-то  унылый  и  униженный  тон,
печальный и покорный взгляд, точно им  не  в  диковину  дурное  обращение  и
распеканья, и это вызывало во мне желание хорошенько встряхнуть их.  Многих,
да и многое в здешних местах, желала бы я подвергнуть этой операции. Приятно
было бы вытрясти крахмал из некоторых и пыль из остальных. Я знаю в  Бангоре
девушек пятьдесят, которые гораздо ближе подходят к  моему  представлению  о
положении, которое должна занимать истинно благородная женщина, чем все  эти
молодые английские "лэди". Но они прелестно говорят там, в Англии, и мужчины
замечательно красивы. (Можешь показать это Вильяму Плату, если пожелаешь.)
     Я поделилась с тобой моими первыми  парижскими  впечатлениями,  которые
совершенно соответствовали моим ожиданиям не смотря на  все,  что  случалось
слышать  и  читать  об  этом  городе.   Предметов,   возбуждающих   интерес,
чрезвычайное  множество,  климат  замечательно   приятный.   Солнце   светит
постоянно. Должна сказать, что положение  женщины  здесь  значительно  выше,
хотя  отнюдь  не  достигает  американского  образца.  Обращение  жителей,  в
некоторых отношениях, чрезвычайно своеобразно, и я, наконец, чувствую, что я
действительно  за  границей.  Тем  не  менее,  это  вполне  изящный   город,
несравненно выше Нью-Йорка, и я употребила много времени на осмотр различных
памятников  и  дворцов.  Не  буду  отдавать  тебе  отчета   во   всех   моих
странствованиях, хотя была неутомима, так как веду, как уже  говорила  тебе,
крайне  утомительный  журнал,  с  которым  позволю  тебе   ознакомиться   по
возвращении моем в Бангор. Поживаю я отлично, и должна сказать,  что  иногда
удивляюсь, как мне все удается. Это только показывает, чего можно достигнуть
с помощью некоторой энергии  и  здравого  смысла.  Мне  не  случилось  вовсе
испытать  на  себе  неудобств,  связанных  с  положением  молодой   девушки,
путешествующей по Европе без провожатого,  о  которых  так  много  толковали
перед моим отъездом, и не думаю, чтобы когда-нибудь пришлось их  испытывать,
так как, конечно, не намерена гоняться за ними. Я знаю,  чего  мне  надо,  и
всегда умудряюсь добыть это.
     Мне оказывали много любезности, иногда самой горячей, и я не испытывала
никаких неприятностей. Я сделала много приятных  знакомств  во  время  моего
путешествия, сходилась и с дамами, и с мужчинами, и  вела  множество  крайне
интересных разговоров. Я собрала пропасть сведений, за которыми отсылаю тебя
к моему журналу. Уверяю тебя, что мой журнал  будет  прелюбопытный.  Живу  я
совершенно так же, как и в Бангоре, и оказывается, что все идет  отлично;  а
если что и не так, - мне совершенно все равно. Я приехала  в  Европу  не  за
тем, чтобы стеснять себя условными  приличиями;  я  могла  это  делать  и  в
Бангоре. Ты знаешь, что я никогда не хотела  так  жить  в  Бангоре;  поэтому
трудно ожидать, чтобы я здесь себя мучила. Пока я буду достигать желаемого и
управляться со своими деньгами, я сочту свое предприятие удавшимся. Иногда я
чувствую себя  довольно  одинокой,  особенно  вечером,  но  обыкновенно  мне
удается заняться кем-нибудь или чем-нибудь. Вечером я по большей части читаю
описания достопримечательностей, которые осматривала в течение дня, или пишу
свой журнал. Иногда хожу в театр или играю на фортепьяно в  общей  гостиной.
Общая гостиная в нашем отеле ничем особенно не замечательна,  но  фортепьяно
лучше,  чем  старое  страшилище  в  SebagoHouse.  Иногда  я  схожу  вниз   и
разговариваю  с  дамой,  которая  ведет   книги   -   замечательно   учтивой
француженкой.  Она  очень  хорошенькая,  постоянно  носит   черное   платье,
безукоризненно сшитое, говорит немного по-английски; она сказала мне, что ей
пришлось научиться этому языку, чтобы разговаривать с американцами,  которые
в огромном количестве стекаются в этот отель. Она сообщила мне  очень  много
сведений  о  положении  женщины  во  Франции;  в  словах  ее   очень   много
ободряющего. Но вместе с тем она  сообщила  мне  кое-что,  чего  бы  мне  не
хотелось писать тебе, я еще даже не решилась занести это  в  свой  журнал  -
особенно, если мои письма будут передаваться из рук в руки в  семье.  Уверяю
тебя, что они здесь толкуют о вещах, о  которых  мы  в  Бангоре  никогда  не
только не упоминали, но и не думали. Она,  кажется,  воображает,  что  может
говорить мне все, потому что я сказала ей,  что  путешествую  с  культурными
целями. Что ж, я желаю знать так много, что иногда мне представляется, будто
я желаю знать все; а между тем есть вещи, которых, мне кажется, я  знать  не
желаю. Но, говоря вообще, все крайне интересно; я под этим не понимаю только
то, что говорит мне эта француженка, но все, что я сама вижу  и  слышу.  Мне
право кажется, что я должна добиться всего, к чему стремлюсь.
     Я встречаюсь  со  многими  американцами,  которые,  должна  признаться,
говоря вообще, не так вежливы со мною, как местные жители. Местные жители, в
особенности мужчины, гораздо, если можно так  выразиться,  внимательнее.  Не
знаю, может быть, американцы более искренни; на этот счет я еще не пришла ни
к какому заключению. Единственная неприятность, которую я испытываю,  это  -
когда американцы иногда выражают удивление, что я путешествую одна;
     как видишь, замечания эти идут не от жителей Старого Света.  Ответ  мой
всегда готов: "для культурных целей, чтобы ознакомиться с языками  и  видеть
Европу своими глазами", - по-видимому, это вообще удовлетворяет их.  Дорогая
мама, с деньгами я управляюсь отлично.


II

     Та же к той же.
     16 сентября

     Со времени моего последнего письма я  оставила  отель  и  поселилась  в
одном французском семействе. Это нечто вроде пансиона в соединении с  чем-то
вроде школы, только  это  не  похоже  ни  на  американский  пансион,  ни  на
американскую школу. Здесь человека четыре-пять поселились  с  целью  изучить
язык - не брать уроки, но найти случай разговаривать. Я  очень  обрадовалась
возможности поселиться в таком месте, потому что начинала сознавать, что  не
делаю особенных успехов во французском языке. Мне казалось,  что  мне  будет
совестно провести два месяца в Париже и не ознакомиться ближе  с  языком.  Я
всегда так много слышала о французском разговоре, а между  тем  оказывалось,
что здесь я  имела  столько  же  случаев  упражняться  в  нем,  как  если  б
оставалась в Бангоре. Говоря по правде, я гораздо более слышала  французских
разговоров в Бангоре от тех французов из Канады, что приезжали к нам  рубить
лед, чем могла надеяться когда-нибудь услышать в этом отеле.  Дама,  которая
вела книги, казалось, так сильно желала разговаривать со мной по-английски -
вероятно, также для практики - что я никак не могла решиться дать ей понять,
что мне это неприятно. Горничная была ирландка, все лакеи - немцы, так что я
никогда не слышала ни одного французского слова. Вероятно, в магазинах можно
было бы найти хорошую практику, но, так как я ничего не покупаю, предпочитая
тратить свои деньги для культурных целей, - то лишена этого удобства.
     Подумывала я взять учителя, но я и так уже хорошо  знаю  грамматику,  а
учителя вечно засадят вас за глаголы. Я находилась в порядочном затруднении,
так как чувствовала, что мне не хотелось уехать, не  приобретя,  по  меньшей
мере, общего понятия о французском разговоре. Театр много помогает и, как  я
уже писала тебе в моем последнем  письме,  я  часто  посещаю  увеселительные
места. Я не встречаю никаких затруднений, посещая подобные  места  одна,  со
мной всегда обращаются с той вежливостью, которую, как я уже писала тебе,  я
встречаю повсюду. Я вижу множество дам без провожатых  -  по  большей  части
француженок - и им, по-видимому, так же весело,  как  и  мне.  Но  в  театре
говорят  так  скоро,  что  я  едва  могу  понимать  разговор;  кроме   того,
встречается  множество  вульгарных   выражений,   знакомиться   с   которыми
бесполезно. Тем не менее, театр навел меня на мысль. На другой  же  день  по
отсылке последнего моего письма к тебе, я отправилась в  Palais-Royal,  один
из главных парижских театров. Он очень невелик, но очень известен, и в  моем
путеводителе отмечен  двумя  звездочками,  что  служит  признаком  значения,
придаваемого только первоклассным достопримечательностям. Но, просидев там с
полчаса, я убедилась, что  не  понимаю  ни  единого  слова  пьесы,  так  они
трещали, употребляли  странные  выражения.  Я  была  сильно  разочарована  и
смущена, боясь, что не добьюсь всего, зачем приехала. Но пока  я  размышляла
об этом - соображая, что мне делать - я услыхала разговор двух  джентльменов
за моей спиной. Был антракт, я невольно прислушивалась к их  разговору.  Они
говорили по-английски, но я узнала в них американцев.
     - Что ж, - говорил один из  них,  -  все  зависит  от  того,  зачем  вы
гонитесь. Я гонюсь за французским языком.
     - Ну, - сказал другой, - а я за искусством.
     - Да,  -  сказал  первый,  -  я  также  за  искусством;  но  больше  за
французским языком.
     Тут, дорогая мама, с сожалением должна сознаться, что второй  употребил
неприличное выражение. Он сказал: "О, к черту французский язык!"
     - Нет, я не пошлю его к черту, - сказал его приятель, - я изучу  его  -
вот что я сделаю. Я поселюсь в семействе.
     - В каком семействе?
     - В каком-нибудь французском семействе.  Это  единственное  средство  -
поселиться где-нибудь, где вы можете  разговаривать.  Если  вы  гонитесь  за
искусством, вы, пожалуй, выходить не будете из галерей, пройдете весь  Лувр,
комнату за комнатой, - по комнате в день или что-нибудь в этом роде. Но если
вы желаете познакомиться с французским языком,  нужно  приискать  семейство.
Здесь множество французских семейств, которые примут вас на полный пансион и
дадут вам уроки. Моя кузина - та  самая  молодая  особа,  о  которой  я  вам
говорил, - поселилась в таком семействе, и они ее в  три  месяца  вышколили.
Они просто приняли ее и разговаривали  с  нею.  Это  их  всегдашняя  метода:
посадят вас перед собой и трещат вам в уши. Вам приходится понимать их,  как
бы невольно. Семейство, в котором жила моя кузина, куда-то переехало,  иначе
я бы постарался поладить с ними. Семейство это принадлежало к очень хорошему
кругу; по отъезду, кузина моя переписывалась  с  ними  по-французски.  Но  я
намерен разыскать другую, какого бы труда это мне ни стоило!
     Я все это слушала с большим любопытством; когда он  заговорил  о  своей
кузине,  я  уже  готова  была  повернуться,  чтобы  спросить  у  него  адрес
семейства, в котором она жила, но вслед за тем он сказал, что они переехали,
а потому я не повернула головы.  Другой  джентльмен,  однако,  казалось,  не
испытывал того же, что испытывала я.
     - Что ж, - сказал он, - можно держаться этого, если хотите;  я  намерен
держаться картин. Не думаю, чтобы в Соединенных Штатах  когда-нибудь  явился
значительный спрос на французский язык; но даю  вам  слово,  что  лет  через
десять будет большой спрос на искусство! Да и не временный, вдобавок.
     Замечание это, может, было и справедливо, но мне нет никакого  дела  до
спроса; я хочу знать французский язык из любви к искусству. Мне не  хотелось
бы думать, что я за все это время не  приобрела  основательных  познаний  по
этой части. На другой же день я спросила  у  дамы,  которая  ведет  книги  в
отеле, не знает ли  она  какого-нибудь  семейства,  которое  согласилось  бы
принять меня к себе пансионеркой и позволить мне пользоваться их разговором.
Она всплеснула руками с многочисленными резкими возгласами - на  французский
лад - и объявила мне, что ее самая близкая  приятельница  содержит  подобное
заведение. Знай она, что я ищу чего-нибудь в этом роде, она  бы  прежде  мне
сказала, а сама не заговаривала об этом, так как не желала причинить  убыток
отелю, сделавшись причиной моего отъезда. Она сказала мне, что это  премилое
семейство, которое часто принимало к себе американок, а также и  дам  других
национальностей, желавших изучить язык, и что она уверена, что я буду от них
в восторге. Она дала мне их адрес и предложила отправиться  со  мной,  чтобы
представить меня им. Но я так торопилась, что отправилась одна и  без  труда
разыскала этих добрых людей. Они были очень рады принять меня, и мне они, на
первый взгляд, очень понравились. Они, по-видимому, очень  разговорчивы,  на
этот счет можно быть покойной.
     Я поселилась здесь дня три тому назад,  и  за  это  время  очень  часто
видалась с ними. Плата за содержание показалась мне довольно высокой; но  не
следует забывать, что сюда не включается множество разговоров. У меня  очень
хорошенькая комнатка - без ковра, но с семью зеркалами, двумя часами и пятью
занавесками. Я испытала некоторое  разочарование,  узнав  по  переезду,  что
здесь живет еще несколько американцев с тою же целью, что  и  я.  Собственно
говоря, здесь трое американцев и двое англичан, и еще немец. Боюсь,  как  бы
разговор наш не был довольно смешанный, но  еще  не  имела  времени  судить.
Стараюсь разговаривать с madame de Maison-Rouge сколько могу -  она  хозяйка
дома, и настоящее семейство состоит только из нее и ее двух дочерей. Они все
- чрезвычайно элегантные, привлекательные особы, я  уверена,  что  мы  очень
сойдемся. Напишу тебе о них подробнее  в  следующем  письме.  Скажи  Вильяму
Плату, что я нисколько не интересуюсь тем, как он поживает.


III

     Мисс Виолетта Рэй, из Парижа, к мисс Агнес Рич, Нью-Йорк.
     21 сентября

     Едва  мы  добрались  сюда,  как  отец  получил  телеграмму,  немедленно
призывавшую его обратно в Нью-Йорк. Причиной этому были какие-то  его  дела,
что именно, не знаю, - ты знаешь, что я никогда не понимала этих вещей, да и
не желаю понимать. Мы только что устроились в отеле, в прекрасных  комнатах,
и  мы  с  мама,  как  ты  легко  можешь  себе   представить,   были   сильно
раздосадованы. Он объявил, что ни за что не оставит нас в Париже одних,  что
мы должны возвратиться и опять вернуться сюда. Не знаю, что, по его  мнению,
могло с нами  приключиться;  вероятно,  он  воображал,  что  мы  замотаемся.
Любимая теория отца - что у нас вечно накапливаются и  накапливаются  счета,
тогда как некоторая наблюдательность доказала бы ему, что мы носим одно и то
же старье по целым месяцам. Но у отца нет  наблюдательности,  ничего,  кроме
теорий. Мы с мамой,  однако,  по  счастью  сильно  напрактиковались,  и  нам
удалось заставить его понять, что мы ни за что не тронемся из Парижа, и  что
скорей позволим  разрубить  себя  на  мелкие  куски,  чем  согласимся  снова
переплыть этот ужасный океан. А потому отец, наконец, решил, что поедет один
и оставит нас здесь на три месяца. Но суди сама, какая он суета: отказал нам
в позволении жить в  отеле  и  настаивал  на  том,  чтобы  мы  поселились  в
семействе. Не знаю, что внушило ему эту  мысль,  вернее  всего  какое-нибудь
объявление, которое он увидал в  одной  из  американских  газет,  издаваемых
здесь.  Здесь  есть  семейства,  которые  принимают  к  себе  на  жительство
американцев и англичан под предлогом  преподавания  им  французского  языка.
Можешь себе представить, что это  за  люди,  -  т.е.  эти  семейства.  Но  и
американцы, избирающие этот странный способ видеть Париж,  должно  быть,  не
лучше их. Мы с мамой пришли в ужас и объявили, что и силой нас не вывести из
отеля. Но у отца есть манера добиться своего  -  более  действительная,  чем
насилие. Он пристает и суетится, пилит, пилит, и когда мы с мамой истомимся,
торжество его бывает безупречно. Желала бы я, чтобы  ты  слышала,  как  отец
распространялся насчет своего "семейного" плана; он говорил о нем со  всеми,
с кем встречался; заходил к банкиру и толковал со служащими в  его  конторе,
со служащими в его конторе, со служащими на почте, пытался даже обмениваться
мыслями на этот  счет  с  лакеями  гостиницы.  Он  говорил,  что  так  будет
безопаснее, приличнее, экономнее,  что  я  усовершенствуюсь  во  французском
языке, что мама узнает, как ведется  французское  хозяйство,  что  он  будет
спокойнее, и не знаю - что еще. Из всех этих аргументов не  было  ни  одного
основательного, но это не имело значения. Все его толки об экономии - чистая
чепуха; теперь,  когда,  всякий  знает,  что  дела  в  Америке  окончательно
оживились, что застой совершенно миновал и что  там  составляются  громадные
состояния. Мы экономили в течение последних пяти лет, и я полагала,  что  мы
поехали за границу, чтобы пожать плоды этой экономии.
     Что же касается до моего французского языка, он настолько безукоризнен,
как я только могу желать. Уверяю тебя, что я часто сама удивляюсь  легкости,
с которой говорю, и когда я  приобрету  немного  более  навыка  относительно
родов имен существительных и идиом, я буду хоть куда по этой части.
     Итак, отец по обыкновению настоял на своем; мама неблагородно  изменила
мне в последнюю минуту, и я, продержавшись одна в течение трех дней, сказала
им, что они могут делать со мной, что хотят! Отец  пропустил  три  парохода,
один за другим, оставаясь в Париже, чтоб убеждать меня. Ты знаешь, он точь в
точь школьный  учитель  в  "Покинутой  деревне"  Гольдсмита  -  даже  будучи
побежденным,  он  продолжал  убеждать.  Они  с  мамой   объездили   семейств
семнадцать - они откуда-то добыли адреса - а я легла на диван  и  отказалась
от  всякого  участия  в  этом  деле.  Наконец,  они  договорились,  и   меня
препроводили в  учреждение,  из  которого  пишу  тебе.  Пишу  тебе  из  недр
парижского manage, из бездны второстепенного пансиона.
     Отец оставил Париж только когда, по  его  мнению,  удобно  устроил  нас
здесь, и объявил madame de Maison-Rouge - хозяйке дома, главе "семейства", -
что просит ее обратить особенное внимание на мое  французское  произношение.
Как нарочно, в произношении-то  я  всего  сильнее;  упомяни  он  о  родах  и
идиомах, замечание его имело бы какой-нибудь смысл. Но у бедного папа совсем