л проекционный фонарь и диапозитивы  -
к нашему докладу...
     Вольф. Очень интересно!
     Давид (с надеждой). Может, хотите поглядеть?
     Вольф  (помолчав,  со  странной  улыбкой).  А  почтовые  открытки   ты,
случайно, не собираешь?
     Давид (удивленно). Нет, а что?
     Вольф. Ничего, ничего... Ты просто так спросил  -  таким  голосом  и  с
такой интонацией, что я невольно вспомнил... Ну,  Не  важно!  (Оглянулся  на
Чернышева.) Мы с Иваном Кузьмичом с  большим  удовольствием  послушаем  твой
доклад! Правда, Иван Кузьмич?
     Чернышев. Разумеется.
     Давид (засуетился). Тогда так... Тогда вы, Мейер Миронович, садитесь  к
дяде Ване на диван, а я... Минутку!

     Вольф садится рядом с Чернышевым на диване. Давид  ставит  проекционный
фонарь на круглый столик, принимается ввинчивать лампочку.

     Чернышев (подождав). Ну как? Будет кино или кина не будет?
     Давид. Сейчас, сейчас! (Ввернув лампочку, щелкнул крышкой фонаря.) Так!
Ну, я могу начинать!
     Чернышев. Внимание! Внимание!

     Давид включает проекционный фонарь. На  противоположной  дивану  стене,
возле двери в соседнюю комнату, появляется желтый прямоугольник  света  и  в
нем надпись: "ЗЕМЛЯ - КОЛЫБЕЛЬ РАЗУМА, НО НЕЛЬЗЯ ВЕЧНО ЖИТЬ В КОЛЫБЕЛИ".

     Вольф. Совсем неглупо сказано, между прочим.
     Давид (тоном лектора). Эти слова принадлежат великому русскому ученому,
отцу звездоплавания Константину Эдуардовичу Циолковскому.
     Чернышев. Прекрасные слова!

     Надпись на стене исчезает, и вместо нее появляется изображение  планеты
Марс.

     Давид. Перед вами - планета Марс. Эти длинные тонкие полосы, которые вы
видите  на  рисунке,  итальянский  астроном   Скиапарелли   условно   назвал
"каналами"... Уже много  лет  ученые  всего  мира  спорят  по  поводу  того,
являются ли эти "каналы" естественными или это искусственные сооружения.  Мы
с  товарищем  Сидельниковым  предлагаем  собственную  гипотезу...   Гипотезу
"Сидельникова - Шварца"... По-нашему...
     Чернышев (перебил). Не знаю, как по-вашему, а по-моему, они нахалы!
     Давид. Кто?
     Чернышев. Авторы новой гипотезы, товарищи Сидельников и Шварц!
     Давид. Ну, дядя Ваня!..
     Чернышев (засмеялся). Молчу, молчу.

     Снова меняется изображение на  стене.  Теперь  это  чертеж.  За  спиной
Давида неслышно отворяется дверь, ведущая в прихожую. На  пороге  -  Таня  с
пакетами, Старуха  Гуревич  и  какой-то  худенький  мальчик  лет  десяти,  с
тоненькой девичьей шейкой и большими бархатными глазами.  Чернышев  и  Вольф
делают движение встать, но Таня предостерегающе прикладывает палец к губам.

     Давид (увлеченно, ничего не замечая).  Сейчас  вы  видите  чертеж-схему
распределения  теплового  баланса.  Это  очень  важный  для  нашей  гипотезы
вопрос...  В  северном  полушарии,  например,  весна  и  лето  длинные,   но
холодные...
     Старуха Гуревич. Боже мой, это где же такое? В Москве? Или  на  Дальнем
Востоке?
     Таня. На Марсе.
     Старуха  Гуревич.  Ах,  на  Марсе?!  (Со  смешком.)  Ну,  на  Марсе   -
пожалуйста! На Марсе у меня пока еще нет родственников!
     Давид (упавшим голосом). Ну -  все!  (Выключает  проекционный  аппарат,
обернулся к Тане.) Мама, познакомься, пожалуйста - это товарищ  Вольф  Мейер
Миронович...
     Старуха Гуревич (шагнула вперед). Мейер Вольф?! (Всплеснула руками.)  Я
это предчувствовала!
     Вольф (тихо). Здравствуйте, Роза!  (Поклонился  Тане.)  Здравствуйте...
Извините... Я, как говорится, без приглашения...
     Таня. Я очень рада, Мейер Миронович...
     Старуха  Гуревич  (перебила).   Подождите   радоваться.   И   подождите
здороваться. Слушайте сначала, что  скажу  я!  (Вышла  вперед,  на  середину
комнаты, уничтожающе посмотрела на Вольфа.) Когда  вы  прилетели  в  Москву,
Мейер Вольф?
     Вольф. Вчера.
     Старуха Гуревич. Во Внуково?
     Вольф. Во Внуково.
     Старуха Гуревич. Вы меня видели?
     Вольф (засмеялся). Ну... видел...
     Старуха Гуревич. Вы мне не "нукайте"! Почему же вы ко мне не подошли?
     Вольф. Мне показалось...
     Старуха Гуревич. Ему показалось! (Вздохнула.) Да-а, вы  умный  человек,
Мейер Вольф, но вы очень большой дурак!
     Вольф (с непонятной радостью). Ну что вы, Роза!
     Старуха Гуревич. Можете мне поверить. В чем,  в  чем,  а  в  дураках  я
разбираюсь неплохо! (Обращаясь ко всем.) Понимаете, дети мои, вчера я ездила
на аэродром во Внуково: встречать одного  гражданина  из  Владивостока...  Я
стою, мой самолет опаздывает, я волнуюсь - все хорошо! В это время прилетает
другой самолет, не из Владивостока... Я стою, мимо проходят  люди,  проходит
вот  он  и  смотрит  на  меня  так,  как  будто  он  очень  хочет  со   мной
познакомиться! (Усмехнулась.) А как-то так случилось, надо вам сказать,  что
с прошлой недели я перестала интересоваться мужчинами... Он на меня смотрит,
а я отворачиваюсь - он мне не нужен, ко мне летит совсем  другой  кавалер...
Так  как  поступает  умный  человек?  Умный  человек  подходит  и   говорит:
"Здравствуйте, Роза, я ваш старый друг, Мейер Вольф, можно я вас поцелую?"
     Вольф (улыбаясь). Можно я вас поцелую. Роза?
     Старуха Гуревич. Нет, теперь вы меня еще об ЭТОМ хорошенько  попросите!
(Неожиданно всхлипнула, сама обняла Вольфа,  расцеловала.)  Как  же  вам  не
совестно, Мейер?! (Снова, ко всем.) Он, видите ли, прошел мимо.  Он  гордый.
Он граф Люксембургский... Ему показалось, что я не  хочу  его  узнать  из-за
того, что... Ну, все понятно.  (Перевела  дыхание.)  А  я  действительно  не
узнала вас, Мейер! Просто не узнала. И потом, я волновалась  -  я  встречала
внучка, который - один! - летел из Владивостока. Где ты там,  Мишенька?  Иди
сюда! Смотрите, Мейер, это мой внучек, сын Ханы... Поздоровайся, золотко,  с
дядей Мейером!
     Мальчик. Здравствуйте!
     Старуха Гуревич (Чернышеву). Ванечка, я, во-первых,  поздравляю  вас  с
праздником, а во-вторых, смотрите - это  сын  Ханы!  (Давиду.)  Познакомься,
Додик... Это твой дружок. Будете с ним дружиться... Ну!
     Давид (не выказывая особенной радости). Привет. Меня зовут Давид.
     Мальчик (робко). Миша.
     Старуха Гуревич.  Внучек,  а?  Мишенька!  К  бабушке  прилетел!  Михаил
Константинович Скоробогатенко! Как вам нравится? Я даже не знала,  что  есть
такие фамилии!
     Таня. Он очень похож на Хану, очень.
     Старуха Гуревич. Глаза мамины, фамилия папина, а жить будет у бабушки с
дедушкой... Будет учиться на скрипке. Или на рояле. Чтобы весь день играл, а
бабушка  с  дедушкой  слушали  и   радовались!   (Махнула   рукой.)   Ладно!
Расскажите-ка нам, Мейер... Или нет! Лучше сделаем так - взрослые  пойдут  в
соседнюю комнату, а мальчики полчаса поиграют  здесь...  И  если  они  будут
умными мальчиками, так через полчаса их позовут  пить  чай  и  дадут  им  но
хорошему куску мороженого торта! (Наклонилась, что-то  шепнула  мальчику  на
ухо.) Не надо?
     Мальчик (энергично замотал головой). Нет, нет, нет!
     Старуха Гуревич. Ну гляди! Бабушку не конфузь!..

     Смеркается. В доме напротив зажгли свет.  Крикнула  женщина,  весело  и
протяжно: "Катюша-а-а!.."

     Вольф (негромко). И это не наваждение, вздор! Дворы  есть  дворы,  дети
есть дети! Все продолжается - и это прекрасно! (Притянул к  себе  Давида  за
плечи.) Мне очень понравился твой доклад... Мне  очень  понравилось,  что  у
тебя такая большая земля, маленький Давид!
     Старуха Гуревич. Пошли, пошли! Танечка,  детка,  ты  не  беспокойся,  я
помогу тебе по хозяйству... Давид... не обижай тут Мишеньку! Пошли!

     Старуха Гуревич,  Таня,  Мейер  Вольф  и  Чернышев  уходят  в  соседнюю
комнату. Мальчики остаются одни. Давид принимается укладывать диапозитивы  в
жестяную коробку, громко и фальшиво поет:

                         По разным странам я ходил,
                         И мой сурок со мною,
                         И весел я, и счастлив был,
                         И мой сурок со мною...

     Таня (из соседней комнаты). Врешь, врешь! Немыслимо врешь, перестань!
     Давид (обиженно). А я развиваю слух. Это что - тоже нельзя?
     Таня. Можно. Развивай. Но только в те часы, когда никого нет дома!..

     Молчание.

     Давид. Слушай-ка... Скоробогатенко твоя фамилия?
     Мальчик. Скоробогатенко.
     Давид. Это верно, что ты вчера прилетел из Владивостока?
     Мальчик. Верно.
     Давид. Один?
     Мальчик. Один.
     Давид (со смешком). Представляю! Всю дорогу, небось, дрожал!..
     Мальчик (спокойно). Нет, я не очень боялся. Я уже  летал  с  мамой.  Но
одному, конечно, страшнее.
     Давид. Еще бы! А здесь ты у бабушки с дедушкой будешь жить?
     Mальчик. Да. На улице  Матросская  тишина!  (Неожиданно  оживился.)  Ты
знаешь, мы с папой никак не могли понять, что это такое - Матросская тишина!
А мама смеялась  над  нами  и  говорила,  что  это  такая  гавань,  кладбище
кораблей...
     Давид. Ну, правильно!
     Мальчик. Как же правильно, когда  Матросская  тишина...  улица?!  Самая
обыкновенная улица. Бабушка говорит, что ее так назвали потому, что в старые
времена там была больница для моряков...
     Давид (презрительно). Бабушка говорит,  дедушка  говорит...  Много  они
понимают! Есть Матросская тишина - улица. А есть другая - гавань, где  стоят
каравеллы, шхуны и парусники, а в маленьких домиках на берегу  живут  старые
моряки со всего света...
     Mальчик. А где она?
     Давид. Так тебе и скажи! Сам должен найти!
     Mальчик. А ты нашел?
     Давид (явно уклоняясь от ответа). Слушай-ка, Скоробогатенко, а чего  ты
вообще приехал сюда? Чего ты во Владивостоке не остался?
     Мальчик. Мне нельзя.
     Давид. Почему?
     Мальчик (гордо). Потому что у меня слабые легкие. Меня из-за них папа в
этом году даже в кругосветку не взял. Обещал и не взял. Врачи не разрешили.
     Давид. В какую кругосветку?
     Мальчик. В кругосветное плавание. Через Индийский океан, через  Суэцкий
канал... В общем, вокруг всего шарика!
     Давид (сурово). Знаешь, Скоробогатенко, легкие у тебя, может, и слабые,
но уж зато врать - ты здоров! (После паузы.) У тебя кто отец?
     Мальчик. Капитан дальнего плавания. Он на лайнере ходит. Он уже  четыре
раза в кругосветку ходил!..

     Давид молчит. Отворяется дверь, ведущая в  прихожую,  и  быстро  входит
Людмила.

     Людмила. Привет, лопушок. Вы чего тут без света? А где все? Там?

     Давид молча  кивает.  Людмила  проходит  в  соседнюю  комнату,  где  ее
появление встречается громкими возгласами и смехом.

     Давид (пожевал губами). Вот что, Скоробогатенко... А ты, между  прочим,
слышал, как мой папа играет?
     Мальчик. Слышал. У нас пластинка есть. На  одной  стороне  -  "Грустная
песенка" Калинникова, а на другой - Сарасате, "Цыганский танец"...
     Давид. А мазурку Венявского слушал? Нет? Ничего ты, выходит, не слушал.
Хочешь, поставлю?
     Mальчик. А можно?
     Давид. Если я говорю -  значит,  можно!  (Размахивая  руками.)  Ты  мой
гость, я тебя развлекать обязан! Сейчас, погоди...

     Давид соскакивает с подоконника, в темноте на ощупь находит  пластинку,
придерживает пальцами диск, ставит пластинку и возвращается  на  подоконник.
Мальчик садится с ним рядом. Сумерки. И как только  раздаются  первые  такты
печальной и церемонной мазурки Венявского - и здесь, и  в  соседней  комнате
наступает удивительная  тишина.  Звучит  мазурка  Венявского.  В  освещенном
проеме двери появляется Таня. Она  останавливается  на  пороге,  как  бы  на
границе между светом и тенью, и, прислонившись головой  к  дверному  косяку,
слушает, а затем коротко всхлипывает, как всхлипывают дети  после  плача.  И
тогда  Давид  подбегает  к  Тане,  обеими  руками  крепко,  точно  оберегая,
обхватывает ее руку.

     Таня (шепотом). Что, милый?

     В темное вечернее небо взлетают  разноцветные  гирлянды  торжественного
салюта.

     Давид. Салют.
     Таня. Да. День Победы.
     Давид. Знаешь, мама... Ты не сердись...
     Таня. Что, милый?
     Давид (после долгой паузы). Знаешь, мама... Ты не будешь смеяться?
     Таня. Нет, милый. Что?
     Давид (серьезно). Знаешь, мама... Мне почему-то кажется, что я  никогда
не умру! Ни-ког-да!..

     Звучит  мазурка  Венявского.   Взлетают   в   небо   и   гаснут   залпы
торжественного салюта. Далеко гудит поезд. Женщина  зовет  дочку  со  двора:
"Катюша-а-а!.."

                                  Занавес