удивился
Летягин.
     - Уже. И так будет всегда, пока блеять не перестанешь  и  не  начнешь
рыкать в ночи. А теперь  пошли  к  следующей  двери  и  полюбуемся  Петром
Петровичем.
     - И он тоже? - Летягин был просто растерян.
     - И он, и он. От природы силен в  нашем  деле,  но  силен  варварски.
Дилетант одним словом.
     Трофим приоткрыл дверь начальника отдела и вежливо пропустил Летягина
поближе к щели.
     Петр Петрович немало говорил о Летяговщине и феномен Летягина  отнюдь
не ставил в вину Николаю Евсеевичу, но постоянный рефрен: "Вам  не  стоило
полагаться на собственные силы. Ведь и у вас они не безграничны" отражался
на лице начальника сектора  тенью  беспомощности  и  покорности.  Потом  у
Николая Евсеевича голова стала никнуть, а нос у Петра Петровича удлиняться
и утончаться. Когда  процесс  увенчался  созданием  хоботка,  на  виске  у
младшего  начальника  расцвел  и,  тихо  побулькивая,  раскрылся   красный
тюльпан. Как большой шмель, немного даже жужжа, старший начальник  опустил
хоботок в чашечку и втянул  столько  крови,  что  стал  шире  в  плечах  и
расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака. Несколько капель,  правда,  упало
на пол, но Петр Петрович тут же растер их подметкой.
     - Плохой солдат, а хорошо стреляет, -  восхищенно  шепнул  Трофим,  -
имеются, однако, у него навыки, которые можно развивать.
     Начальник отдела тем временем опустился  в  свое  кресло,  а  Николай
Евсеевич очнулся, окрашенный в цвета свежего трупа, и выслушал от старшего
начальника  интересные  мысли  по  коренному  изменению  работы   сектора,
которые, как давно знал Летягин, принадлежали именно младшему начальнику.
     Глядя на то, как шатающийся от усталости Николай Евсеевич  бредет  по
коридору, Трофим добавил:
     - Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Он - в загон,  на  твое
место, что в социальном плане означает понижение по службе, а ты  как  раз
переместишься на его освободившийся стул.
     - Я же не заслужил, - смутился Летягин, -  мой  объем  знаний,  мягко
говоря...
     - Чего стесняться? Если выберешься из загона, то вполне сгодишься. Не
все же этим упырям-самоучкам пустошить тебя, Георгий. Лукреции бегать в 55
годков, как девочке, за счет твоей энергии, а Галине  тыкать  тебе  в  нос
твоими же идеями. Она же сперла у тебя концепций на целую  диссертацию!  У
кого дыра энергетическая, тот со  всем  своим  добром  распрощается.  Что,
между прочим, совершенно справедливо.
     - Но разве я,  став  полноценным  вампиром,  обрету  независимость  и
защиту? Коли Лукреция Андреевна, Галина, Николай Евсеевич, Петр Петрович -
кровопийцы, то почему они тянут валорис друг у друга? И есть ли смысл  при
таком раскладе становиться в ваши ряды?
     - Смысл есть, - принялся  терпеливо  объяснять  Трофим,  -  названные
тобой личности  -  несознательные  и  неорганизованные  упыри,  у  которых
существует известная тебе из учебника пищевая  пирамида.  Да,  да,  нижняя
ступень служит провизией для верхней и так далее. Будь уверен,  что  Петра
Петровича скоро вызовут на коврик и там отведают... Слышь, уже звонят...
     И, в самом деле,  Летягин  услышал  карканье  телефона  и  торопливый
поджавшийся  голос  начальника  отдела:   "Автандил   Зурабович,   но   на
зарплату-то  нам  хватает...  не  пускаю  я  пузыри   в   лужу,   Автандил
Зурабович... хорошо, сейчас еду..."
     - Георгий, никто не  просит  тебя  подключаться  к  этому  упырьскому
бардаку,  хоть  на   нем   держится   все   общество.   Мы,   сознательные
вампиры-профессионалы,  создали  необходимые  условия,  чтобы   ты   вошел
полноправным  членом  в  наш  вампирский   круг,   где   валорис   каждого
неприкосновенен и дозволен только один вид работы - с донорами,  нечленами
круга. Кстати, Петр Петрович не очень-то нам и годится - утробный  эгоист.
Ты другой... А теперь пошли добивать раненного орла Николая Евсеевича,  он
и так огорошен собственной никудышностью, обрабатывать долго не надо, -  и
Трофим потянул Летягина за собой.
     Начальник сектора метался в  курительной  комнате  возле  туалета,  и
встреча с Летягиным его обременила настолько, что он решил  отделаться  от
вредного сотрудника навсегда.
     - Летягин, я понимаю, вы, конечно, человек не бесталанный, вдумчивый,
не то что всякие Галины и  Лукреции.  Вам  интересен  поиск  какой-то  там
истины. Но у нас в секторе все направлено на то, чтобы  получить  быстрое,
пусть даже поверхностное, далеко не оптимальное,  зато  устраивающее  всех
решение...
     - Извините, товарищ, - проходящий Трофим больно  наступил  кирзой  на
летягинскую ногу и пробубнил краем рта, - начальничек хочет тебя сбагрить,
потому что уже боится.
     - Вы  что-то  сказали?  -  обратился  к  бубнящему  человеку  Николай
Евсеевич.
     - Слушай, ученый, тебе налево, а мне направо, - огрызнулся Трофим  и,
закурив, пристроился неподалеку, - или моя личность тебя не удовлетворяет?
     - Товарищ, я ничего не имею против вас лично,  хотя  бы  потому,  что
вижу в первый раз, - расстроенным голосом заметил Николай Евсеевич.
     - Ты хочешь сказать, что даже одного раза  для  тебя  много,  и  тебе
непонятно, как ты, такой образованный профессор,  должен  стоять  рядом  с
простым работягой, - "обиженный" Трофим набряк кулаками.
     - С чего вы взяли... извините, у меня болит голова. Пойдемте  отсюда,
Летягин.
     - А, значит, у таких, как  я,  и  голова  болеть  не  может?  Что  же
получается, гражданин ученый, у вас там мозги,  а  у  меня  кость  одна  и
пустое место, - Трофим выразительно постучал по  лбу  и  загородил  выход.
Николай Евсеевич понял, что покинуть помещение так просто не  получится  -
можно задеть разгневанного гегемона.
     - У вас какие-то возражения, Летягин? -  якобы  непринужденно  сказал
начальник, но было видно, что мозговое вещество у него занято другим.
     И Летягин неожиданно для себя заговорил. Растерялся,  задергался,  но
быстро сообразил,  что  его  языком  молотит  Резон.  Сопротивляться  было
бесполезно, Резон подчинялся только Трофиму.
     - У меня предложения, Николай Евсеевич. Я  сейчас  готовлю  докладную
записку от вашего имени заместителю директора по науке. В ней говорится  о
том, что начальник отдела систематически третирует наше подразделение,  не
дает ему творческой  и  прочей  свободы,  подавляет  инициативу  в  поиске
деловых партнеров, наши концептуальные идеи передает  другим  секторам.  Я
составил список зарубленных хоздоговоров. Вы понимаете, куда я клоню?
     - Понимаю. Куда? - никак не мог собраться с мыслями Николай Евсеевич.
     - Петр Петрович держит нас за дураков, крепостные мы у него. Но  это,
так сказать, критическая  часть  записки,  -  голос  Резона-Летягина  взял
паузу, -  позитивная  часть  содержит  предположение  о  выделении  нашего
сектора и создании на его  основе  отдела  перспективных  исследований  со
свободной договорной тематикой. Как вы думаете, кто может возглавить  этот
отдел?
     Летягин заметил, что лицевые мускулы Николая Евсеевича выражают  одну
лишь уверенность без примеси осторожности. А затем голова начальника стала
клониться.
     - Купился, обалдел, вот что зов-то делает,  -  шепнул  Трофим,  а  из
долгой отлучки появился Красноглаз:  "Здравствуйте,  дядя  Жора.  Целую  в
лоб".
     - Мы будем заключать договора, Николай Евсеевич. Ряд западных  вполне
надежных фирм уже проявил интерес к нашему ноу-хау.  Возможно,  в  октябре
придет приглашение от "Монт-эдисон" на симпозиум. Бабье лето на  Лозанском
озере - это, ах, это.. Фонд Сороса тоже от нас  в  стороне  не  останется.
Вдвоем напишем обоснование на получение грантов... Ведь может  собственных
Невтонов и быстрых разумом Платонов земля российская рождать... И один  из
них вы, Николай Евсеевич.
     - Кажется, перегнул, увлекся, - стал закругляться Трофим, - и так уже
хорош твой пахан.
     Действительно,  Николай   Евсеевич   замер   в   полном   оцепенении.
Курительная  комната  рассыпалась,  обозначилась  воронка  во  всем  своем
великолепии, начсектора превратился в сочащуюся кровью сетку.
     - Ну все, Летягин, пришел твой час, -  сказал  Трофим,  -  теперь  не
отвертишься. Тебе его нисколько не жалко, факт. Вдобавок ты  голоден,  как
стая летучих кровососов после зимней спячки.
     И Летягин понял, что нет у  него  ни  сил,  ни  умения  противостоять
словам Трофима, хотелось только отомстить за свою обрыдлую жизнь.  Подошла
волна, Красноглаз завладел глоткой Летягина, но от первой же порции  крови
его затошнило. Георгий повернулся к Трофиму и сделал знак руками, мол,  не
могу.
     - Это сейчас пройдет, - бодро прикрикнул Трофим, - где ж  твоя  воля,
спортивный характер? Ты же болеешь за "Докера".
     Но вампир-новичок с радостью отдался конвульсиям. А Николай  Евсеевич
открыл глаза, увидел потусторонний провал вместо лица Летягина, еще ничего
не понял, но уже испугался, затряс нижней челюстью.
     - Что будет? - схватился за голову Трофим. - Сейчас  он  опомнится  и
взовьется, как ракета.
     Так и  случилось.  Николай  Евсеевич  глубоко  вздохнул,  взгляд  его
очистился от пелены, после чего рот заорал: "Убивают!", а тело бросилось к
выходу. Трофим сделал подкат, начальник не только рухнул сам, но и повалил
атакующего. Опытный вампир успел перехватить донора за штанину, но тут  же
со стоном отпустил его, хватаясь за глаз - Николай Евсеевич не зря засучил
ногами.
     - Держи "корову", или ты уже, считай, на нарах, - рявкнул Трофим.
     До поры до времени безучастный свидетель  Летягин  после  таких  слов
автоматически все сообразил, прыгнул вслед  за  убегающим  начальником  и,
ухватив за шиворот, попытался удержать на месте.  Николай  Евсеевич  хотел
снова крикнуть, что его убивают, но еще больше хотел бежать, поэтому тащил
за собой подчиненного, хрипя передавленным горлом. Затем что-то сообразил,
ловко вывернулся из пиджака и стал вылезать из  рубашки.  Летягин  уже  не
знал, как скрутить злополучного донора, но тут подоспевший Трофим  схватил
беглеца  за  физиономию  и  швырнул  на  замызганный  пол  курилки.  Затем
внимательно оглядел коридор и спокойно затворил дверь курилки  со  словами
"процедура   продолжается".   Вампир-новичок   инстинктивно   вздохнул   с
облегчением. Николай Евсеевич понял, что спасения нет, и  приник  щекой  к
половице, кося страдальческий глаз на мучителей.
     - Прямо умирающий лебедь, - справедливо подметил Трофим  и,  отключив
начальника сектора ударом  ладони  по  основанию  черепа,  стал  торопливо
ловить сгустки крови, вылетающие из лопнувшего  запястья  донора.  Наскоро
закончив это дело, опытный вампир  мотнул  головой.  -  Эй,  производитель
хлопот, ну-ка подсоби.
     Вдвоем  они  посадили  сверхтяжелого  от   бесчувственности   Николая
Евсеевича на стул, после чего Трофим  несколько  раз  произнес  начальнику
сектора в ухо:
     - Мы - твои друзья. Летягин - сама  надежда,  держись  его,  он  свой
человек. Вперед вместе с  ним.  Вас  ждет  блестящая  будущность.  И  еще.
Откроешь глаза, только когда встанешь на ноги.
     Трофим скрылся в туалете, а  Николай  Евсеевич  закряхтел,  поднялся,
потер лицо, как после сна, и членораздельно сказал:
     - Спасибо, Георгий Тимофеевич, за проделанную  работу.  Давайте  вашу
записку, я подпишу. И отправляйте  ее  прямиком  к  замдиректора.  Текущий
проект - итти его налево - закончит одна Галина, пора ей исправляться. А у
нас впереди  большие  дела,  с  "Монт-эдисоном"  общаться  -  это  вам  не
программы щелкать.
     Летягин вспотел внутри и снаружи - ведь никакой  записки  у  него  не
было. Однако из двери туалетной кабинки показалась рука Трофима  с  чистым
листом.
     - Пусть здесь подпись оставит. А текст мы вечерком сочиним.
     Николаю Евсеевичу было не по себе, расписался он не глядя  и  положил
ладонь на сердце.
     - У вас валидола нет, Георгий Тимофеевич?
     Летягин выскочил в  коридор  и  устремился  в  обиталище  сектора  за
помощью дам.
     - Браток Жора, возьми на прицеп. - Трофим взял Георгия под руку. - Да
пошли отсюда. Хрен с ним.
     Летягин угрюмо вырвался.
     - Ну ладно, ладно, Жорик, не кипятись. С нами хрен.  Отправим  сейчас
Лукрецию, пусть пощекочет Евсеича, вызовем скорую. И  вообще  меня  самого
чуть Кондрат не хватил. А ты хитрец. Проверить меня,  небось,  хотел.  Или
взаправду тебе дурно стало?  Эх,  сам  себя  садируешь.  Нехорошо  -  ведь
самовнушением занимаешься.
     - Вас проверять не надо. Вы гад запатентованный, - процедил  Георгий.
- А я сейчас с вами человека до инфаркта  довел.  Не  желаю  больше  людей
мучить.
     - Ну, что такой неласковый. И я тоже не желал, а пришлось, - не меняя
благожелательного тона, сказал  Трофим  и,  заглянув  в  комнату  сектора,
добавил. - Эй, Лукреция, сползай в курилку, там  твой  друг  Евсеич  концы
отдает. Хотел перед нами гимнастическим упражнением похвастать, а  года-то
не те, сальто на тот свет намечается. Ик, пык, и обвис,  сердечный...  Так
вот, Летягин, когда ты, наконец, окончательно перекуешь дурь на думу? Ведь
у тебя инфаркт или рачок может случиться в расцвете лет,  если  не  будешь
мучить разных евсеичей. И вообще  мне  этот  глагол  не  нравится,  он  не
точный. Лучше скажем - опережать. Сегодня ты  опередил  Евсеича,  с  моей,
правда, помощью, и сделал  брешь  в  загоне,  завтра  опередишь  Батищева,
только уже сам, - Трофим посторонился, пропуская Лукрецию и Галину, - ишь,
раскудахтались... Опередишь Батищева, но перед этим обработаешь  Екатерину
Марковну, обеспечишь, так сказать, тылы. Ведь она, голубка, и прокурора, и
каких угодно следователей может закурлыкать. А  живет,  кстати,  на  твоей
улице, только в тридцатом доме. Глядишь, и не  страшно  тебе  станет.  Как
окажется валориса в избытке, тогда и заживешь по-человечески, не будет  от
тебя несущая энергия уплывать - она и есть главный сохранитель  порядка  в
веществах.  Прекратит  твое  родовое  гнездышко,  дом  номер   пятнадцать,
разваливаться, и сам холеным, сытым сделаешься. Тогда и жениться  можно  -
предложишь руку и херц, как выражаются наши немецкие друзья.  Да  по-моему
ты все уже давно понял и просто дразнишь меня.
     Раздался крик отчаявшейся летягинской души:
     - Но есть же варианты, может же быть иначе!
     - Есть только вампирские варианты. Иначе яма, дно воронки, окно в мир
забвения. Туда загнанные падают. Привлечет тебя Батищев по делу  Потыкина.
А в СИЗО придумают инструмент, которым ты Василия откупорил. Тут  и  спирт
всплывет,  и  флоппи,  и  халатность  на  работе.  Николай  Евсеевич  тоже
подлечится и начнет запихивать тебя руками и ногами в любую дыру.
     - Вы - ожившие мои страхи, - вдруг вывел помудревший Летягин.
     - Мы - твой оживший разум, - отбился Трофим.




                            ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЯМА


                                    1

     Около двери с надписью  на  табличке  "Екатерина  Марковна  Ивушкина"
издергавшийся Летягин заплакал. Правда, шутник  Красноглаз  заставлял  его
иногда хохотать.
     Из-за двери послышался осторожный голос:
     - Кто здесь плачет и смеется?
     - Летягин, -  сказал  Летягин.  -  Вы  меня  еще  помните,  Екатерина
Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.
     - Такое даже при большом  желании  не  забыть.  А  взятку  давать  не
станете?
     Летягин машинально пошарил в карманах.
     - Вам рад бы, да нечем. Я иссяк в смысле денег.
     - Верю, - отозвалась женщина.
     Дверь отворилась. Она стояла в простом ситцевом халатике,  на  шее  и
руках проглядывались заповедные жилки.
     "Открыла  дверь,  хотя  живет  одна   -   значит,   зов   по-прежнему
инициализирует валентность", - прикинул Резон.
     "Это вам не прокуратура, где плотность населения - один мент на  один
метр", - заболтал Красноглаз.
     - Взятку,  похоже,  вам  действительно  уже  не  собрать,  -  оглядев
печальный вид Летягина, сказала Екатерина Марковна, -  почему  бы  нам  не
попить чая, - и, пропуская визитера вперед, добавила: - Я знаю, Летягин, у
вас есть агрессивные комплексы. Но они не ваши, не врожденные.
     "Унизить хочет", - оскорбился Красноглаз.
     - Откуда вы знаете? - спросил Летягин.
     - У вас бывает выражение лица словно от какого-то  другого  человека,
но глаза прямо кричат: "Я не тот".
     Трогая физиономию, Летягин последовал за беспечно лепечущей  женщиной
своей новой бесшумной походкой.
     - А я, кстати, и без  звонка  почувствовала,  что  кто-то  за  дверью
стоит. Я всегда это чувствую. Бывает даже, маются за дверью и  не  звонят.
Страшновато немножко. Однажды я не выдержала, открыла  -  а  там  огромная
псина.
     - Екатерина Марковна, вы ее в следующий раз  шваброй  или  ведром.  А
лучше  даже  не  подходите  к  двери,  просто  повесьте  снаружи  табличку
"Трибунал. Предлагаем всем желающим высшую меру наказания".
     Летягин мысленно добавил: "И  мне-то  пуще  всего  открывать  нельзя,
стрелять надо было с порога".
     - Екатерина Марковна,  я  очень  благодарен,  что  вы  меня  прямо  в
прокуратуре ментам не сдали, учли мой "человеческий фактор".
     Женщина усадила Летягина за стол, а затем отчитала, как ребенка:
     - Это не менты, а такие же люди, как вы,  только  при  исполнении.  А
если вы  совершите  преступное  деяние,  то  я  вас  обязательно,  как  вы
выражаетесь, "сдам".
     И она принялась разливать чай.
     "Ну и подружку ты себе подобрал,  нарочно  не  придумаешь...  Зря  ты
перед ней какой-то "фактор" из себя корчил - ей менты всего дороже. Да  не
теряй ты времени даром на  эту  мурку,  столько  зажигалок  кругом  ходит.
Выбирай угол атаки", - рявкнул нетерпеливый Красноглаз.
     - Но ведь правосудие, все государство - это просто машина, хорошо или
плохо отлаженная, -  сказал  Летягин,  глядя  на  прокуроршины  совсем  не
карательные руки, намазывающие джем на хлеб.
     - Но с этой машиной работают нормальные люди.
     - Не с ней, а на нее, - с ведомой только ему тоской добавил  Летягин,
- она же оставляет человека один на один со злой силой, и некуда податься.
Это в лучшем случае. В худшем - злая сила  садится  за  рычаги  управления
самой машины.
     "Разве  когда  ухаживают,  так  говорят  с  женщиной?  Приручай   ее,
сальные-сусальные словечки подпускай, обещай жениться да большую  зарплату
носить - ей только того и надо. Как дозреет, подходи вплотную", -  пытался
дирижировать Красноглаз.
     - Екатерина Марковна, самое мое большое  желание,  чтобы  потребовали
для меня вышки именно вы, а не кто другой, если я кого-нибудь выпью до дна
или ударю насмерть десятидневным сырком.
     - Не рисуйтесь, Летягин, на самом деле вы - типичная жертва.  Поэтому
я и впустила вас в дом, - женщина встала из-за стола, -  но  если  с  вами
что-нибудь случится... я буду мстить вот этими руками, - она  протянула  к
гостю свои узкие ладошки.
     - Разрешите поблагодарить, - Летягин взял  эти  ладошки,  похожие  на
лодочки, своими,  как  выражалась  Нина,  "граблями"  и  прижал  к  груди.
Екатерина Марковна закрыла глаза.
     "Удачно отработали, Летягин, хотя и в странной манере. У нее  женское
начало пробудилось, я бы сказал, оттаяло, - тоном знатока заметил Резон, -
сейчас ответственный  момент,  используйте  образовавшуюся  доминанту  для
раскрытия донора. Организм к развертке почти готов".
     "Противно, конечно, что обозвала "жертвой", но сейчас  цепенеет,  это
факт. Дядя Жора, прессинг по всему полю, блокируй пути отхода,  зажимай  в
эмоциональный угол", - наяривал Красноглаз.
     - Екатерина Марковна, как вы отнесетесь к тому, что я  могу  внезапно
измениться? - неожиданно поинтересовался Летягин.
     "Неуместно", - предупредил Резон.
     - Хорошо. То есть плохо, - с  закрытыми  глазами  прошептала  она.  -
Вообще-то вам лучше быть самим собой...
     - Довольным, - подхватил Летягин. - И какой я  сам  собой?  Тот,  что
снует с жалким видом между дядей Васей, бабой Машой и Николаем Евсееви