очень переимчивые. Все эти выхлебывания и выжимания прямо  отштампуются  в
подкорке - где хранится список того, что можно с другим человеком  делать,
а что нельзя", - пытался объяснить свою особую позицию Летягин.
     "О нас, то есть о себе, ты подумал?! - взвился Красноглаз. - С  таким
дешевым пижонством тебя уже завтра в воронку затянет. А  с  гибелью  твоих
гнилых мозгов и мы с Резоном, так сказать, безвременно опочием. Сейчас  бы
на свою харю посмотрел - плюнуть и то противно, а еще рассуждает..."
     "Какое ханжество! Упражнение в  псевдоморали  на  краю  пропасти.  Не
завтра, но через неделю наступит полное истощение. Действительно, Летягин,
на людях вам уже сейчас появляться нельзя, никакой эстетики не  осталось",
- горя благородным негодованием, заявил Резон.
     "Дети  плакать  будут,  а  взрослые  рвать   фонтаном",   -   уточнил
Красноглаз.
     "Молчать!" - Летягин пнул  гнусавого,  который  уже  начал  принимать
обычный свой вид, и двинулся наугад. Все шансы  упали  и  это  было  ясно.
Пиджак выглядел подобно плавникам большой гордой  рыбы,  брюки  напоминали
несобравшуюся по причине скрытых дефектов скатерть-самобранку, а в желудке
по-прежнему царила холодная пустота. Хотелось плакать. Но Летягин заставил
себя разозлиться и почувствовал, как мужские желваки заиграли на его лице.
Он произнес первую решительную побудную речь Летягина.
     - Могу я пить и выжимать кровь не хуже вашего.  Особенно  в  нынешней
тревожной ситуации. Только надо знать у кого. Не хочу быть страдальцем  за
человечество, не хочу оборонять пустыню. Быть неизвестным плохим - куда ни
шло, но  неизвестным  хорошим  -  глупо.  Почему  я  должен  мучиться?  Я,
проникающий в другое измерение, где от человека остается лишь дымящаяся  в
воздухе кровь...
     - Господин товарищ хозяин, - уважительно сказал Резон, -  вернемся  в
родное жилище.
     - Темнота - друг, - добавил Красноглаз. - Отомстим Дубиловой, она как
раз должна возвращаться с рынка.
     - И пойду, - тряхнул нечесаной головой Летягин, - у меня ведь  теперь
гипноз есть, что мне стоит Дубилову завертеть.
     -  Берите  глубже,  Георгий,  не  гипноз,  а  ЗОВ.   Вы   моментально
пробуждаете в объекте воздействия симпатию, жалость или доверие.  Если  уж
объект совсем деревянный, то хотя бы насылаете дремоту, - вежливо объяснил
Резон.
     - А как твоя рожа неумытая пришлась по вкусу милашке из  прокуратуры,
- подбодрил Красноглаз. - Я ж заметил, она за  тобой  три  этажа  скакала,
пока каблучок не сломался. Все помочь хотела.  Я  едва  не  прослезился  -
люблю красивые сценки. Хотя, конечно, давно знаю им цену.
     Летягин тонко рассчитал место своей засады. Так,  чтобы  из  дома  не
было заметно, но и чтобы Дубилова не просвистела  мимо,  как  "фанера  над
Парижем".
     Едва Летягин закончил свои расчеты, появилась она - крепко ступая  по
земле и еще более крепко сжимая две авоськи с законной добычей.
     - Позвольте я вам сумочку поднесу, - со склоненной набок головенкой и
услужливой улыбочкой возник перед ней Летягин.  Он  слегка  облизывался  и
сглатывал слюну.
     Дубилова  недоверчиво  засопела  и  отодвинула  молодого  человека  в
сторону.
     - Еще чего. Не твое и не трожь. Больно охочий до чужого.
     - За столом никто у нас не  лишний,  -  напомнил  Летягин  и  проявил
вежливую настойчивость, подхватывая одну из авосек. В этот  же  момент  он
получил страшный нокаутирующий удар  второй  авоськой  и  стал  оседать  в
дорожную грязь.
     - Будешь еще липнуть - и не так ударю. А потом Батищеву  скажу  -  он
тебя посадит за приставания, - сурово сказала женщина-мать. Но  тут  через
всю улицу с радостным лаем к ним бросилась давно известная  дворняга.  Пес
стал озорно приплясывать перед мгновенно растаявшей Дубиловой.
     - Твой песик? - сквозь смех спросила ответно приплясывающая Дубилова.
     - Мой, мой, - соскребая рыбью чешую со щеки, пробормотал Летягин.
     - А можно ему мясца дать?
     - Нужно, - еще не приходя в сознание машинально сказал Летягин.
     Дворняга принялась оживленно слизывать  кровь  с  огузка,  и  Летягин
нечаянно приметил в этом странном способе еды, да и в  выражении  собачьих
глаз что-то несобачье. Пес словно намекал,  подначивал,  как  бы  говорил:
делай с Дубиловой то, что я делаю с огузком.
     И Летягин почувствовал волну, она уже начала покачивать его, размывая
очертания предметов.
     - Преображайтесь, товарищ хозяин, -  шепнул  Резон,  -  самое  время.
Женщина готова.
     Но Летягин медлил, даже сжал голову руками, будто пытаясь не  пустить
волну.
     - Вот уж бездарь, вот уж двоечник, - стал ругаться  Красноглаз,  -  а
еще распетушился: я такой, я эдакий. Яйцо обыкновенное, вот ты кто. И  все
пиявки из тебя тянуть будут, пока одна пленочка не останется.
     - Это же враг, она вам на горло наступила. К тому же питаться надо, -
жестко предупредил Резон, - надо питаться всем, от Эйнштейна до козла, для
выполнения своих сугубо индивидуальных задач.
     - Не могу, - выдавил Летягин,  -  если  бы  она  сейчас  кричала  или
злилась, а то ведь радуется. И она несчастная по-своему, темная...
     Дубилова со счастливой  улыбкой  села  прямо  на  тротуар.  Дворняга,
осуждающе гавкнув на Летягина, подскочила к осевшей в  трансе  женщине.  У
той заходило по шее вздутие, которое вдруг  лопнуло,  и  из  раны  потекла
прямо по воздуху жидкость, бурая в скудном фонарном свете.  Пес  подставил
открытую пасть и, помогая себе языком, стал ловить кровь.  А  потом  вдруг
все кончилось, струя втянулась, исчезла, и шея закрылась,  стала  целее  и
глаже прежнего. Никаких  рубцов  и  швов.  Пес  мотнул  мордой  в  сторону
Дубиловой, с лица  которой  не  сходило  выражение  блаженного  идиотизма,
посмотрел на Летягина и еще раз показал  на  Дубилову,  как  бы  приглашая
последовать  примеру.  Но  Георгий  только  вздрогнул,  будто  его  укусил
здоровенный шмель, и быстро отвалил. Летягин  ничего  не  мог  поделать  с
собой, он не слушался голосов, а в голове звенела  колоколом  только  одна
фраза: "Дубилова сейчас счастлива".
     - Вернись, болван. Тебе  плохо  будет.  Ты  же  на  волне!  -  заорал
несдержанный Красноглаз.
     Летягин не вернулся, хотя  с  каждой  секундой  ему  становилось  все
тяжелее. Местность превратилась в воронку, он  не  мог  уже  держаться  на
ногах и упал, проехался на животе,  обдирая  сведенные  судорогой  ладони,
разевая клыкастую уже пасть и обрастая шерстью. Напрягшись, он добрался до
собранной дворниками кучи листьев и застыл там, тихо скуля от  пробегающей
по телу зыби. Ненадолго впал в  забытье.  Потом  в  него  просыпался,  как
песок, скрип башмаков на дороге.
     "Врача, скорую", - на самом деле ему только показалось,  что  он  это
сказал.
     - Федя, ну-ка посмотри, кто там в куче сопит.
     Луч фонаря ударил в глаза, походя высветив фигуру милиционера.
     - Зверь какой-то, дышит шумно. То ли  толстая  собака,  то  ли  тощая
свинья. Сюда бы ветеринара.
     - В задницу твоего  ветеринара.  Кокнуть  животину  надо,  а  то  еще
покусает кого-нибудь. Небось, не из красной книги, Песков не заплачет.
     Раздались характерные звуки. Летягин стрелял на сборах  из  пистолета
Макарова, поэтому не мог ошибиться - предохранитель снят и взведен курок.
     "Что вы, товарищи милиционеры. Я же свой, я челове-е-ек!" -  И  опять
не раздалось ни слова.
     - Что-то он разурчался. Еще бросится.
     - Да жми же ты на крючок, Шахерезада трепливая.
     Щелчок. Еще щелчок. Выстрела не было.
     - Тьфу, поганство. Одна ржавчина сыплется. Вчера же только  смазывал.
Даже застрелить никого нельзя, - обиженно сказал Федя.
     - Ладно, придурок, пошли отсюда. Сама сдохнет... но ты прикинь  своей
куриной башкой, а если бы рецидивист попался. Так он  бы  давно  уже  тебе
мошонку поцарапал... Ну надо же так оружие содержать...
     Голоса  стихли  вдали.  Как  раз  начала   сходить   волна.   Летягин
догадывался, что между ней и внезапно  проржавевшим  казенником  пистолета
есть какая-то связь. Однако, в основном, Георгий старался  думать  о  тех,
кто  может  ему  прийти  на  помощь  и  навсегда  избавить   от   зверских
преображений. В голове сияла неоновой вывеской прочитанная  где-то  фраза:
"Но советские врачи спасли ему жизнь". И меня спасут, обрадовался Летягин.
В конце-то концов, если внимание мировой  общественности  не  приковано  к
проблеме кровохлебства, то, значит, это всего-навсего заурядная болезнь.



                                    6

     Единственным медицинским учреждением, которое  способно  гостеприимно
распахнуть свои двери в столь поздний час, являлся, по неполным  сведениям
Летягина, пункт профилактики венерических заболеваний.
     - Скажи, больной, зачем тебе это надо было? - спросил врач.
     - Я голоден, - сказал чистую правду Летягин, - все время.
     - Нажрался бы и дрыхнуть на бочок.
     - Я же  не  могу  дрыхнуть  без  просыпу.  А  когда  не  сплю,  волны
подкатывают. Глядишь - клыки, язык заострился, глядишь  -  шерсть  уже.  И
люди как какие-то кусты становятся, дозрели, значит, и лопнули  для  моего
кровопийства.
     - Слушай, больной, ты интересные  вещи  своим  девушкам  рассказывай.
Сюда ты пришел лечится, а не лапшу вешать, - врач был молодой, но ушлый.
     Летягин  ощутил  злость,  как  недавно,  в  стычке  с  гнусавым.   Он
попробовал поймать волну, и получилось. Сразу же  зашевелился  Красноглаз:
"Не верит, покажем".
     - А это видел? - Летягин вынул рот из воротника и оскалился.
     - К зубному, к зубному, - заслонился дрожащей рукой доктор.
     Летягин рванул рубаху и открыл шерсть. Собеседник вскочил.
     - Тоже - к зубному? Или  к  дерматологу?  Эх,  доктор,  не  читал  ты
Геродота. Я тебе и не такое могу показать. Провал на  полморды  не  хочешь
или громадную пиявку ненасытную?
     - Н-не хочу, - слабо зазвучал врач, - верю всему всегда.
     - Тогда ладно, - Летягин расслабился и отогнал волну.
     - Если вы снежный человек, то вам надо  обратится  в  соответствующую
инстанцию, вы не по нашему профилю, - мужественно садясь, произнес врач.
     - Я -  кровососущее.  Вампир.  На  меня  никакой  инстанции  нет,  но
лечить-то меня надо.
     - Лечить от человеческих, в частности,  венерических  заболеваний  мы
обязаны. А от вампиризма, извините, нет. Никто не будет лечить иллюзию или
галлюцинацию, лечить можно от иллюзий и галлюцинаций.
     - Но вы же видели!
     - Я вам  не  генсек  или  президент.  То,  что  я  видел  -  не  есть
исторический факт. У меня  вполне  может  быть  психическое  расстройство,
белая  горячка,  деградация  личности,  состояние  полусна,  гипнотический
транс, кома или хотя  бы  временное  отклонение  от  нормы.  Час  поздний,
усталость...
     - Но взгляните шире, - взмолился Летягин.
     - Я-то взгляну шире, но медицина или биология - они шире  не  станут,
также как не сможет стать шире построенный дом. Выше, еще куда ни  шло,  и
то  до  определенного  предела  -  пока  нижние  этажи  держат...   Может,
какая-нибудь новая наука способна разобраться. И то сомневаюсь. Это вам не
в другой галактике звезды шукать. Здесь  что-то  очень  важное  действует,
вероятно, даже главное. Только вот о главном людям знать не положено.  Они
ведь боятся будут. В государстве же рекомендуется боятся только  тех,  кто
страшен самому государству - шпионов, иностранных генералов, самогонщиков,
подпольщиков.
     - А я ведь пойду и крови нахлебаюсь у  первого  встречного,  -  почти
безнадежно пригрозил Летягин.
     - Ваше личное дело, -  врач  уже  забеливал  "мазилкой"  сведения  на
Летягина в журнале регистраций. - Уголовным кодексом не карается,  моралью
не порицается. Завидую. Эх, если бы у меня были такие недостатки.  А  если
насчет зубок все же беспокоитесь, то и стоматолог тут недалеко.



                                    7

     Судя по всему, в пункте неотложной зубоврачебной помощи  оказывали  и
все остальные виды ночных услуг. Дверь дежурного стоматолога была открыта,
через нее нескончаемым  потоком  шли  люди,  и  каждого  он  привечал,  то
бор-машиной, то бутылкой  водки,  то  видеофильмом  исподнего  содержания.
Слева от двери, как и полагается,  громоздился  вышибала  -  во  избежание
недоразумений от лихих людей.
     - И что вам мешает? - спросил дантист, осмотрев клыки Летягина.
     - Так они же не просто так, а для откупорки кровеносных сосудов, хотя
кровь можно пить и без них:  методом  проникновения  внутрь  сосуда  через
другое измерение.  Есть  ведь  такие  измерения,  где  человек  становится
похожим на жидкое яйцо.
     - Ну и пейте  на  здоровье,  раз  природные  данные  способствуют,  -
предложил опытный врач. - Только у больных гепатитом не советую.
     - И вы доверяете тому, что я сказал? - спросил Летягин.
     Стоматолог пожал плечами.
     -  Почему  бы  и  не  доверять,  я  же  не  телезритель,  чтобы  меня
разыгрывать. Я просто считаю, если с вами случилось что-то  неожиданное  и
как бы неприятное, надо посмотреть, можно ли извлечь из этого какую-нибудь
пользу,  не  дает  ли  это   какие-нибудь   скрытые   преимущества   перед
согражданами.
     - Извините, я пошел, - стал собираться разочарованный Летягин.
     - Куда вы! - спохватился опытный профессионал. -  Клычочки  подпилим,
если желаете. Внешность сделаем, не подкопаешься.
     - Само все спрячется, - скорбно сказал Летягин. -  А  лучше  бы  всем
было видно чудище с залитыми кровью губами и волчьей физиономией. Лучше бы
мною пугали детей, лучше бы каждый знал, каким не надо быть. Открытое  зло
- прекрасно.
     - Ну, у вас средневековые представления, - мгновенно утратил  интерес
стоматолог и перешел к более перспективному клиенту.
     "Хлопни меня сейчас какой-нибудь  метеорит,  не  расстроился  бы",  -
подумал Летягин уже на улице.
     "Убейте, зарежьте, моя здесь могила... Ой, какие мы значительные, как
себе нравимся", - стал дружески передразнивать Красноглаз.
     "Если я  не  смогу  стать  нормальным  человеком,  то  уж  нормальным
человеческим трупом мне никто не запретит сделаться!" -  прокричал  внутри
себя Летягин.
     "Опомнитесь, - всполошился Резон, - жизнь прекрасна и удивительна".
     "Ты что задумал? Ты это брось! - заныл Красноглаз. - Мы же  с  тобой.
Нам без тебя нельзя".
     "Найдете себе нового дурака. Дефицита нет", - мрачно сказал Летягин и
отправился в ночную аптеку.
     Там его встретила медлительная женщина, которая уже не очень отличала
сон от яви, но инструкции  ставила  много  выше  и  того,  и  другого.  На
требования Летягина продать побольше снотворного, она ритмично  повторяла:
"Рецепт, рецепт". Не обратила она внимания, даже когда Летягин  зарычал  и
показал клыки. Тогда упырь-неудачник стал у дверей и  принялся  рычать  на
всех выходящих из  аптеки.  Среди  них  оказывались  и  обладатели  нужных
рецептов, которые без всяких препирательств спешно отдавали Летягину  свои
снотворные медикаменты.  Когда  набрался  целый  карман  таблеток,  то  он
погрузил их в пасть, запил из лужи - теперь уже  было  плевать  на  всякие
тонкости, - и стал дожидаться сонной смерти. Смерть на этот раз не пришла.
Пришло расстройство желудка со всеми вытекающими последствиями, но  и  оно
быстро выдохлось.
     "Раз так, - подытожил Летягин, - то я направляюсь к себе домой".
     "Будем жить, ура, виват Георгий! - заобнимались Резон и Красноглаз. -
А значит, будем жить лучше и веселее".



                                    8

     Хотя дверь была заперта, он догадался, что дома кто-то есть - даже по
тому, как проворачивался ключ в замке. Кроме того, не слишком  сильно,  но
пахло сапогами.
     "Неужели  там  все-таки  сидит  и  жрет  колбасу  салями   участковый
лейтенант Батищев, прыгающий по кочкам голов, среди которых моя  последняя
- в следователи. Сейчас войду и трахну его табуреткой  по  спрятанному  за
рыжими волосками лбу. И пусть меня расстреляют. Так даже лучше. Наденут на
голову полосатую шапочку и вмажут по ней из "Макарова". Тут,  наверное,  и
ребенок справился бы отлично.  "Петенька,  видишь  у  дяди  такая  смешная
маковка, мушечку чуть пониже, держи крепче двумя ручками..." Да,  это  вам
не прямо по оголенному человеческому затылку палить... Все же приятно, что
заодно сдохнут две гадины - Красноглаз и Резон".
     Уже в прихожей по запаху Летягин понял, лейтенанта  здесь  нет.  Было
другое - аромат ночных насекомоядных  цветов.  "А  все-таки  не  зря  я  в
вампиры пошел. Нюх у меня явно прогрессирует".
     На прожженном сигаретами диване лежала она.
     Бывшая законная супруга так умела слушать, что он стал  считать,  что
умеет говорить. Так любила  изящные  искусства,  что  он  мог  кинуть  сто
мозолистых рублей на какую-нибудь китайскую тарелку и  не  припомнить  это
потом. Профессорская дочка, вышедшая замуж  за  полудеревенского  паренька
среднего  ума  и  внешних  данных,  который,  даже  вернувшись  из  рейса,
напоминал приехавшего с городской ярмарки крестьянина. Однако, разве не ее
бросили в грузовик вместе  с  белобрысыми  финскими  диванами  и  креслами
четыре рыжих мужика? Он еще хотел  что-то  пообещать  ей,  а  она  махнула
рукой, трогайте, мол, чего его  слушать.  А  остальные  вещички,  те,  что
получше, она задолго до своего полного исчезновения стала переправлять  на
родительскую квартиру, "чтобы не захламлять дом".
     Сейчас Нина  проснулась,  приподняла  голову,  посмотрела  куда-то  в
сторону.
     Волосы у нее теперь заметно светлее, и вообще она кажется еще  лучше,
чем даже в самый первый вечер их знакомства.
     - Ничего себе явление... Как сон, как внутренний туман... Ты  чего-то
забыла у меня, Нина?
     - Ехидничать ты не разучился, - сказала,  а  потом  уж  взглянула  на
него. - Ты симпатичный, хотя и совершенно опустившийся.
     - Могла бы добавить "в мое отсутствие".  Но  дело  не  в  том,  Нина.
Объективно я достаточно гадок. Приязнь ко мне - действие зова.
     - Зов предков, да? Насмотрелся про Тарзана.
     - Видик ты забрала с собой... Но я предупреждаю, что это  сравнимо  с
действием алкоголя - когда выпьешь, женщина кажется красивее.
     - Представляешь себе - мужчина нет. Просто становится все равно.
     - Значит,  зов  похож  на  ностальгию  по  родным  местам,  тоску  по
здоровому коллективу...
     - Хватит, Летягин. Я просто пришла к тебе. А ты меня еще любишь?
     - Попробуй, не полюби тебя.
     - А ты мне снишься, просто кошмар.
     - Значит, что-то осталось между нами, Нина.
     Он сел рядом. Они взялись за руки. Он почти поверил,  что  вампирский
зов - просто выпяченная случайность. А раз зов - неправда, то может, и все
остальное - нет, не неправда, но просто как темный воющий лес, который уже
пройден. Ведь сейчас заметно в глазах Нины не оцепенение, а знание  тайны,
которая, может быть, их связывает. Ведь эта тайна важнее,  чем  вещи,  чем
набитые вещами люди, которые их  окружали.  А  когда  она  существует  меж
двоими, то и мир воспринимается со своей лучшей, тайной стороны.
     - Между прочим, я тебе помогла, Джордж. Здесь вертелись какие-то типы
и милиционер впридачу. Ломать дверь собирались, что ли. Я им сказала, чтоб
все убирались, жена пришла. И их как ветром сдуло. Почему, а?
     - Тебя боятся, Нина, потому что ты не боишься. Ты свободный человек.
     - Я и тебе вольную дам. Не пожалеешь.
     - Не знаю, стоит ли со мной  возиться,  Нина.  У  меня  появились  не
лучшие черты, - честно признался Летягин.
     - Я тоже не стояла на месте.
     Ее пальцы легли на его шею, тонкие нежные пальцы - только вот  любовь
к длинным  ноготкам  у  нее  не  исчезла.  Нет,  пожалуй  ноготки  слишком
длинноваты, они даже царапают его. Но не скажешь же женщине, которая  тебя
целует, чтобы она вела себя поосторожнее. Можно и потерпеть - главное, они
вспомнили...
     А когда ее пальцы стали умелыми пальцами  убийцы,  а  знающий  взгляд
Летягина увидел губы, вы