ствовать против товарищей, причем им обещаются те  же  самые
награды и вдобавок безнаказанность.
     В результате враги утопийцев начинают быстро заподозревать всех  прочих
людей, не могут ни на кого положиться и не верят друг другу, а  пребывают  в
сильном страхе и ожидании опасностей. Неоднократно  известны  такие  случаи,
когда значительную часть внесенных в  списки  лиц,  и  прежде  всего  самого
государя, выдавали те, на  кого  эти  лица  особенно  надеялись.  Так  легко
подарки склоняют людей на любое преступление. А утопийцы  не  знают  никакой
меры в обещании этих подарков. Вместе  с  тем  они  не  забывают,  на  какой
решительный шаг  они  толкают  людей,  а  потому  стараются  силу  опасности
возместить  громадностью  благодеяний;  именно,  они   обещают   не   только
неизмеримую кучу золота, но и очень доходные  имения,  которые  назначают  в
полную  и  постоянную  собственность  в  наиболее   безопасных   местностях,
принадлежащих  их  друзьям;  эти  обещания  они  осуществляют  с   полнейшей
добросовестностью.
     Другие народы не  одобряют  такого  обычая  торговли  с  врагом  и  его
покупки,  признавая  это  жестоким  поступком,  основанным  на  нравственной
низости; утопийцы же вменяют это себе в огромную  похвалу,  считая  подобное
окончание  сильнейших   войн   совершенно   без   всякого   сражения   делом
благоразумия. Вместе с тем они называют такой образ действий и человечным  и
милосердным. Действительно, смерть немногих виновных искупает  жизнь  многих
невинных, обреченных на смерть в сражении, как из среды самих утопийцев, так
и их врагов. Массу простого народа утопийцы  жалеют  почти  не  меньше,  чем
своих граждан. Они знают, что эти люди идут на  войну  не  по  своейволе,  а
гонимые безумием государей.
     Если  дело  не  подвигается  путем  подкупа,   то   утопийцы   начинают
разбрасывать и выращивать семена междоусобий, прельщая  брата  государя  или
кого-нибудь из вельмож надеждой на захват верховной власти. Если  внутренние
раздоры утихнут, то они побуждают и натравляют на  врагов  их  соседей,  для
чего откапывают какую-нибудь старую и спорную договорную статью,  которые  у
королей всегда имеются в изобилии.  Из  обещанных  собственных  средств  для
войны утопийцы деньги дают весьма щедро, а граждан очень экономно; ими тогда
они особенно дорожат и вообще настолько ценят  друг  друга,  что  никого  из
своих граждан не согласились бы променять на  вражеского  государя.  Что  же
касается золота и серебра, то их они тратят без всякого затруднения, так как
хранят эти металлы целиком исключительно для подобных надобностей, тем более
что и в случае совершенного  израсходования  этих  средств  жизнь  утопийцев
должна  протекать  с  не  меньшими  удобствами.  Вдобавок,  кроме  богатств,
хранящихся дома, у них есть еще неизмеримое сокровище за  границей,  в  силу
которого, как я сказал раньше, очень многие народы  у  них  в  долгу.  Таким
образом, они посылают на войну солдат, нанятых отовсюду, а особенно из среды
заполетов. Этот народ живет на восток от Утопии, на расстоянии пятисот миль,
и отличается суровостью, грубостью и  свирепостью.  Они  предпочитают  всему
непроходимые леса и горы, которые их вскормили. Это - племя дикое, привычное
к жаре, холоду и труду,  чуждое  всякой  изнеженности;  земледелием  они  не
занимаются, на свои жилища и платье не обращают никакого внимания,  а  имеют
попечение только о скоте. Живут они по  большей  части  охотой  и  грабежом,
рождены исключительно для войны, усердно ищут возможности вести ее, а  когда
найдут, с жадностью хватаются за это и, выступив в большом числе, за дешевую
плату предлагают себя всякому ищущему солдат. В жизни они  знают  только  то
искусство, которым добывается смерть. У кого они служат, за того они борются
энергично и в неподкупной  верностью.  Но  они  не  связывают  себя  никаким
определенным сроком, а берутся за дело под тем условием,  что  на  следующий
день  готовы  стать  на  сторону  врагов,  если  те  предложат  им   большее
вознаграждение, через день же могут вернуться обратно, если их пригласить  с
надбавкой цены. Редкая война начинается  без  того,  чтобы  в  войске  обеих
сторон не было значительной доли заполетов. В силу этого  ежедневно  бывает,
что люди, связанные узами кровного родства, которые, служа по найму на одной
и той же стороне, жили в самом  тесном  дружеском  общении,  немного  спустя
разделяются по неприятельским войскам и встречаются  как  враги  и  в  самом
неприязненном настроении; они забывают о происхождении, не помнят о  дружбе,
а наносят раны друг другу, и к этой  взаимной  гибели  их  гонит  только  та
причина, что различные государи наняли их за крохотные  деньжонки.  Заполеты
ведут такой точный счет им, что за прибавку к ежедневной плате одного  гроша
легко склонны перейти на другую сторону. Таким образом, они быстро впитали в
себя алчность, которая, однако, не приносит им никакой пользы.  Именно,  что
они добывают кровью, то немедленно  тратят  на  роскошь,  и  притом  жалкого
свойства.
     Этот народ сражается на стороне утопийцев против  кого  угодно,  потому
что получает за свою работу такую высокую плату, как нигде в  другом  месте.
Именно, утопийцы ищут не только хороших людей на  пользу  себе,  но  и  этих
негодяев, чтобы употребить их на зло. В случае  надобности  они  подстрекают
заполетов щедрыми посулами и подвергают их величайшим опасностям, из которых
обычно большая часть заполетов никогда не возвращается за обещанным. Но тем,
кто уцелеет, утопийпы добросовестно выплачивают, что посулили, желая разжечь
их на подобный же риск. Поступая так, утопийцы имеют в  виду  только  гибель
возможно большего количества их,  так  как  рассчитывают  заслужить  большую
благодарность человечества в случае избавления  вселенной  от  всего  сброда
этого отвратительного и нечестивого народа.
     После заполетов утопийцы берут войска того народа,  в  защиту  которого
поднимают оружие, затем вспомогательные отряды прочих друзей. Напоследок они
присоединяют  собственных  граждан,  одного  из  которых,  мужа   испытанной
доблести,  они  ставят  во  главе  всего  войска.  К  нему  назначаются  два
заместителя, которые, однако, остаются частными людьми, пока  с  начальником
ничего не произошло. В случае же его плена или гибели его замещает,  как  по
наследству,  один  из  двух  упомянутых  помощников,   а   его,   глядя   по
обстоятельствам,-  третий.  Причиной  этого  служит  опасение,  что,   ввиду
превратности жребиев войны, несчастный случай с полководцем может привести в
замешательство все войско. В каждом городе производится набор из числа  тех,
кто записывается добровольно. Утопийцы не гонят никого на военную службу  за
границу против его воли, так как убеждены, что если кто робок от природы, то
не только сам не совершит каких-либо храбрых подвигов, но внушит  еще  страх
товарищам. Но если война обрушится на их отечество, то подобные  трусы,  при
условии обладания физической силой, распределяются по кораблям вперемежку  с
лучшими гражданами или расставляются там и  сям  по  стенам,  откуда  нельзя
убежать. Таким образом, стыд перед согражданами, враг под рукою и отсутствие
надежды на бегство уничтожают страх,  и  часто  из  храбрецов  поневоле  они
обращаются в настоящих.
     Повторяю, утопийцы не тянут никого из своей среды против  его  воли  на
войну за границу, но, с другой стороны, если какая женщина пожелает пойти  с
мужем на военную службу, то она не только не встречает препятствия  в  этом,
а, наоборот, поощрение и похвалу; в строю всякую из выступивших ставят рядом
с ее мужем, затем каждого окружают его дети, свойственники  и  родственники.
Таким образом, ближайшей и непосредственной поддержкой друг другу служат те,
кого сама природа всего сильнее подстрекает  приносить  помощь  друг  другу.
Огромным позором считается, если один из супругов вернется без  другого  или
сын придет обратно, потеряв отца. Поэтому, если самим  утопийцам  приходится
вступить в рукопашный бой,  то,  в  случае  упорного  сопротивления  врагов,
сражение затягивается надолго, ведется с ожесточением и заканчивается полным
уничтожением противника. Понятно, что утопийцы всячески  стараются  избежать
необходимости бороться, но, с другой стороны,  когда  вступить  в  битву  им
представляется неминуемым, то их бесстрашие в этом отношении равняется  тому
благоразумию, с каким рапее, пока была возможность, они уклонялись  от  боя.
Отвага их проявляется не сразу с первым натиском, но они  набираются  сил  и
крепнут медленно и мало-помалу доходя  до  такого  упорства,  что  их  можно
скорее  уничтожить,  чем  заставить  повернуть  тыл.  Подъем  настроения   и
презрение к поражению создаются у них твердой надеждой на то, что у  каждого
из них имеется дома все необходимое для пропитания; кроме того, им  не  надо
тревожиться и думать о своем потомстве, а такая забота  везде  губит  порывы
благородного   мужества.   Далее,   их   уверенность   в   себе    создается
осведомленностью в военных науках;  наконец,  храбрость  их  усиливается  от
правильных воззрений,  которые  внушены  им  с  детства  и  образованием,  и
прекрасным государственным строем. В силу этого они не ценят жизнь настолько
дешево, чтобы тратить ее зря, но вместе с  тем  и  не  дорожат  ею  с  таким
бесстыдством, чтобы жадно и позорно  цепляться  за  нее,  когда  долг  чести
внушает расстаться с ней.
     В  то  время  как  везде  кипит  ожесточенная  битва,  отборные  юноши,
связанные клятвой и присягой, намечают себе в жертву  вражеского  вождя.  Он
подвергается открытому нападению и ловле из засады; его преследуют издали  и
вблизи; его атакует длинный и непрерывный клин,  утомленные  борцы  которого
постоянно заменяются свежими. Если этот вождь не спасется бегством, то  дело
редко обходится без его гибели или без того, что он живым попадает во власть
врагов. Если  победа  остается  на  стороне  утопийцев,  то  они  отнюдь  не
продолжают кровопролития; бегущих они охотнее берут  в  плен,  чем  убивают.
Вместе с тем они никогда не увлекаются  преследованием  беглецов  настолько,
чтобы не удержать все же одного отряда  под  знаменами  и  в  полном  боевом
порядке. Поэтому  если  все  прочие  части  их  армии  терпели  поражение  и
утопийцам удавалось одержать победу только при помощи их последнего  отряда,
то они позволяли скорее уйти всем врагам, чем  себе  преследовать  беглецов,
приведя свои ряды в замешательство. Они припоминают при этом такие случаи из
своей практики: вся масса их войск бывала разбита наголову,  враги,  радуясь
победе,  преследовали  отступавших  по  всем  направлениям,  а  немногие  из
утопийских граждан, помещенные  в  резерве  и  выжидавшие  удобного  случая,
внезапно  нападали  врасплох  на  бродивших  вразброд  и   забывших   всякую
осторожность неприятелей. Это меняло исход всего сражения; вполне  верная  и
несомненная победа исторгалась  из  рук,  и  побежденные,  в  свою  очередь,
побеждали победителей.
     Что касается военных хитростей, то трудно сказать, в чем  тут  утопийцы
проявляют больше ловкости - в том, чтобы их устроить, или в  том,  чтобы  их
избегнуть. Можно подумать, что они готовятся к бегству, когда  они  об  этом
менее всего думают; наоборот, когда они принимают такое  решение,  то  можно
предположить, что они на это менее  всего  рассчитывают.  Именно,  если  они
замечают свою чрезмерную слабость с точки зрения позиции или численности, то
снимаются с лагеря в ночном безмолвии или ускользают при  помощи  какой-либо
военной хитрости; а иногда они медленно отходят днем, но соблюдают при  этом
такой боевой порядок, что, отступая, представляют не меньшую  опасность  для
нападения, как если бы они наступали. Лагерь они укрепляют весьма  тщательно
очень глубоким и широким рвом, а удаляемую  землю  выбрасывают  внутрь;  для
этой работы они не прибегают к помощи наемников; все делается  руками  самих
солдат. Занято этим все войско, за исключением тех, кто стоит на  страже  на
валу на случай внезапных нападений. В итоге такого  усиленного  старания  со
стороны, многих большие и требующие  много  места  укрепления  заканчиваются
утопийцами быстрее всякого вероятия.
     Оружие  для  отражения  ударов  у   них   очень   крепкое   и   отлично
приспособленное для всякого движения и ношения; поэтому тяжести его  они  не
чувствуют даже и при плавании. Привычка плавать в вооружении  принадлежит  к
числу упражнений, связанных с военной наукой.  Дальнобойным  оружием  служат
стрелы, которые они - не только пехотинцы, но и конные - пускают с  огромной
силой и ловкостью. В рукопашном бою  они  дерутся  не  мечами,  а  топорами,
которыми и рубят и колют, причиняя смерть их  острием  и  тяжестью.  Военные
машины они изобретают очень искусно, а после  сооружения  тщательно  прячут,
чтобы не обнаружить их раньше, чем они понадобятся, и через это  не  сделать
их скорее предметом насмешки, чем пользования.  При  устройстве  этих  машин
прежде всего имеется в виду, чтобы они были легкими для перевозок  и  удобно
поворачивались.
     Заключенное с  врагами  перемирие  они  соблюдают  свято,  так  что  не
нарушают его даже и тогда, когда их к тому вызывают. Вражеской страны они не
опустошают, посевов не сжигают, а  даже,  по  мере  возможности,  заботятся,
чтобы их не потоптали люди или лошади. Утопийцы  полагают,  что  эти  посевы
растут на их пользу. Из безоружных они никого не обижают, если это не шпион.
Сдавшиеся города они охраняют, но и завоеванные не  разграбляют,  а  убивают
противившихся сдаче, прочих же защитников обращают  в  рабство.  Все  мирное
население они оставляют нетронутым.  Если  они  узнают  про  кого,  что  они
советовали сдаться, то уделяют им известную часть из  имущества  осужденных;
остальной они дарят союзникам. Из  среды  самих  утопийцев  никто  не  берет
никакой добычи.
     После окончания войны они налагают расходы не  на  друзей,  на  которых
потратились, а на побежденных. С этой целью утопийцы требуют от них  отчасти
денег, которые берегут для подобных  же  военных  случайностей,  отчасти  же
имений немалой ценности, которые удерживают у них за собой навсегда.
     Подобные  доходы  имеют  они  теперь  у   многих   народов.   Возникнув
мало-помалу по разным причинам, эти доходы возросли до  суммы  выше  семисот
тысяч дукатов  ежегодно.  Для  управления  ими  утопийцы  ежегодно  посылают
некоторых из своих сограждан с именем квесторов, чтобы они  могли  жить  там
великолепно  и  представлять  собою  вельмож;  но  и  после  этого  остается
значительная часть денег, которая  вносится  в  казну.  Иногда  же  утопийцы
предпочитают доверить ее тому же народу и так поступают часто  до  тех  пор,
пока она им понадобится. Но едва ли бывает когда-либо, чтобы они потребовали
все целиком. Часть указанных имений они уделяют тем,  кто  по  их  подговору
берет на себя упомянутое мною раньше рискованное предприятие. Если  кто-либо
из государей поднимает оружие против утопийцев и  готовится  напасть  на  их
страну, они тотчас с большими силами выходят ему навстречу за свои  пределы.
Они не ведут зря войны на своей  территории,  и  нет  никакой  побудительной
причины,  которая  бы  заставила  их  допустить   на   свой   остров   чужие
вспомогательные войска.

О РЕЛИГИЯХ УТОПИЙЦЕВ

     Религии  утопийпев  отличаются  своим  разнообразием   не   только   на
территории всего острова, но и в  каждом  городе.  Одни  почитают  как  бога
Солнце, другие - Луну, третьи - одну из планет.  Некоторые  преклоняются  не
только как перед богом, но и как перед величайшим  богом,  перед  каким-либо
человеком, который некогда отличился своею доблестью или славой. Но  гораздо
большая,  и  притом  наиболее  благоразумная,  часть  не   признает   ничего
подобного, а верит в некое единое божество, неведомое, вечное,  неизмеримое,
необъяснимое, превышающее понимание человеческого  разума,  распространенное
во всем этом мире не своею громадою, а силою: его называют  они  отцом.  Ему
одному они приписывают начала, возрастания, продвижения, изменения  и  концы
всех вещей; ему же одному, и никому другому, они воздают и божеские почести.
     Мало того, и все прочие, несмотря на  различие  верований,  согласны  с
только что упомянутыми согражданами в признании  единого  высшего  существа,
которому они обязаны  и  созданием  вселенной,  и  провидением.  Все  вообще
называют это существо на родном языке Митрою, но расходятся в том, что  этот
одинаковый бог у всех принимается по-разному. Однако, по признанию всех, кем
бы ни было то, что они считают высшим существом, в итоге это одна  и  та  же
природа, божественной силе и величию которой соглашение всех народов усвояет
первенство  над  всем.  Впрочем,  мало-помалу  утопийцы  отстают   от   этих
разнообразных суеверий и приходят  к  единодушному  признанию  той  религии,
которая, по-видимому, превосходит остальные разумностью. Нет  сомнения,  что
прочие религии уже давно бы исчезли у них; но если кто  задумает  переменить
религию, а судьба пошлет ему  в  это  время  какую-либо  неудачу,  то  страх
истолкует ее так, что она произошла не случайно, а послана с неба, именно  -
будто бы божество, культ которого оставляют, мстит за  нечестивое  намерение
против него.
     Но вот утопийцы услышали  от  нас  про  имя  Христа,  про  его  учение,
характер и чудеса, про не менее изумительное  упорство  стольких  мучеников,
добровольно пролитая кровь которых привела в их веру на огромном  протяжении
столько многочисленных народов. Трудно поверить, как легко и охотно они при-
знали такое верование; причиной этому могло быть или тайное внушение  божие,
или христианство оказалось блпже всего подходящим к той ереси, которая у них
является предпочтительной. Правда, по моему мнению, немалую роль играло  тут
услышанное ими, что Христу нравилась совместная жизнь, подобная существующей
у них, и что она сохраняется и до сих пор  в  наиболее  чистых  христианских
общинах. Но какова бы ни была причина этого, немалое количество их перешло в
нашу религию и приняло омовение святой водой.
     Между тем из нас шестерых двое скончались, а из четырех  оставшихся  ни
один, к сожалению, не был священником. Поэтому посвященные в прочие таинства
утопийцы лишены тех, которые  у  нас  совершают  только  священники.  Однако
утопийцы понимают эти таинства и очень сильно  желают  их.  Мало  того,  они
усердно обсуждают между собою вопрос, может ли какой-нибудь избранник из  их
среды получить сан священника без посылки к ним  епископа.  И,  по-видимому,
они склонялись к избранию, но, когда я уезжал, никого еще не выбрали. Даже и
те, кто не согласен с христианской религией, все же никого не отпугивают  от
нее, не нападают ни на одного ее приверженца.  Только  одно  лицо  из  нашей
среды подверглось в моем присутствии наказанию по этому  поводу.  Это  лицо,
недавно принявшее крещение, стало, с большим  усердием,  чем  благоразумием,
публично рассуждать о поклонении Христу, хотя мы советовали  ему  не  делать
этого. При  таких  беседах  он  стал  увлекаться  до  того,  что  не  только
предпочитал наши святыни прочим, но подвергал беспрестанному  осуждению  все
остальные;  громко  кричал,  что  все  они  -  языческие,  поклонники  их  -
нечестивцы и святотатцы и должны быть наказаны вечным огнем. Он долгое время
рассуждал на эту тему, но был арестован и подвергнут суду  и  осуждению  как
виновный не в презрении к религии,  а  в  возбуждении  смуты  в  народе.  По
осуждении он был приговорен к изгнанию.  Именно,  среди  древнейших  законов
утопийцев имеется такой, что никому его религия не ставится в вину.
     Действительно, Утоп с самого начала узнал, что до его прибытия  туземцы
вели между собою постоянную религиозную борьбу; вместе с тем он заметил, что
при общем раздоре каждая секта  боролась  за  отечество  в  розницу,  и  это
обстоятельство дало  ему  возможность  без  труда  по