Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
то подумать.
То вдруг охватывала радость, то опять хоть плачь. Конечно, мне льстило, что
печник из всех ребят местечка выбрал именно меня. Но... друзья, даже брат,
остаются здесь, а я уйду один, буду работать в замке какого-то там
неизвестного мне даже по фамилии барона.
Может, лучше убежать? А куда? Домой? Но ведь мастер сказал, что отец
согласен.
Сипол, узнав, вероятно, от мастера о моей новой ссылке, подошел:
- Только носа не вешай! День, два, три, и мы тоже - гоп, ребята! -
прибудем в oo поместье.
Я ничего не смог ответить. Сперло дыхание, все вдруг расплылось,
закачалось. Чтобы скрыть слезы, я резко отвернулся. Сипол схватил меня,
обнял и начал крутить. Я вырвался, побежал на сеновал, вытирая по дороге
глаза рукавом. Собрал в узел все свои вещички...
Вскоре я уже шагал по большаку. Обернулся - друзья забрались на леса и
машут оттуда руками. Август залез выше всех. Я видел его еще долго, пока
поместье не скрылось за бугром.
Дорога на Силакрог была мне знакома: прошлым летом мы ходили в те места
за орехами. Я вспомнил кривую рябину на краю большака, многочисленные
рощицы, холмы, долины... Погружая босые ноги в теплый сыпучий песок, шагал и
шагал вперед. На перекрестке, как и говорил мастер, свернул налево.
Навстречу попался длинный обоз с навозом. Работники в домотканых льняных
рубахах и штанах шли рядом с лошадьми и покручивали вожжами. Постолы у них
громко скрипели, и, словно отзываясь, каркали вороны - слетелись со всех
сторон па резкий запах.
Чем ближе к имению, тем ровнее дорога. Песок исчез, все рытвины усыпаны
гравием. Но идти хуже - острые камешки режут босые ноги.
Потянулась бесконечная каменная ограда. Вот наконец и ворота. По
утоптанной скотом аллее я направился к хлеву. Недалеко от него людская.
Старуха у колодца брала па плечи коромысло, из переполненных ведер на землю
плескалась вода.
- Скажите, пожалуйста, где живет садовник? - спросил я вежливо.
У старухи зажглись любопытством выцветшие серые глаза.
- Да, да, люди тут, в поместье, болтали, будто мадам берет приемного
сынка. - Беззубый рот у нее растягивался, как резиновый. - Уж не ты ли им
будешь?
- Нет, меня послали работать у печника, - ответил я, смутившись.
- Вот как! - Она не сводила с меня внимательного, недоверчивого взгляда.
- Тогда иди вон в тот дом на берегу пруда. Видишь, с навесом? Там они и
живут.
Не нравилось мне это поместье. Хозяйственный двор грязный, захламленный,
замусоренный, весь изрыт свиньями. По вытоптанной зелени бродят целые стаи
кур и индюков.
Непорядок!
САДОВНИЦА
Я поднялся по широким каменным ступеням и робко постучал в резную дверь.
Подождал, стукнул посильнее. Дверь открылась, на порог вышла полная
немолодая женщина.
- Здравствуйте! - Я шаркнул ногой.
- Здравствуй, здравствуй, миленький... Ты из местечка? - спросила она
приветливо.
- Вообще-то из местечка. - Я никак не мог справиться с непонятной
робостью. - Но сейчас не из местечка, а из того имения, - и показал рукой,
откуда пришел.
- Заходи, заходи в комнатку, - пригласила она, ласково улыбаясь. - Мне
про тебя уже все рассказали. Заходи, миленький, ну?
К таким нежностям я не привык. Перешагнул несмело порог. Бросил взгляд на
ноги - как бы не наследить!
Она словно мои мысли прочитала:
- Обожди, миленький, принесу сейчас ушатик с тепленькой водичкой. Помоешь
ноженьки, тогда зайдешь.
Держа в руках узелок, я во все глаза глядел на сиявшую чистотой кухню.
Пол блестел так, будто это и не пол вовсе, а обеденный стол. Поверх него
стлалась дорожка, тканная из разноцветных кусочков материи.
В комнате за кухней такая же чистота и порядок. На окнах кружевные
занавески, на подоконниках горшки с цветами. Посреди комнаты кадка, из нее
поднимается до потолка странное растение с блестящими зелеными
продолговатыми листьями. За этим то ли кустом, то ли деревом виднеется
кровать, крытая белоснежным покрывалом с целым ворохом подушек - штук пять
или шесть. Вряд ли на такой спят, наверное, для украшения.
Но больше всего заинтересовала меня картина в золоченой раме. Крутая
гора, а на самой ее вершине - солдаты. Схватив большие камни, они мечут их в
наступающих врагов. Те лезут снизу, на них высокие красные шапки с
кисточками. Всюду лежат убитые, и на вершине горы, и на склонах... Я быстро
сообразил, что в высоких шапках - это турки: дедушка Августа много
рассказывал про них.
А заботливая хозяйка тем временем принесла ушат с теплой водой, поставила
у моих ног. Потом вытащила из-за печи низкую скамеечку, полотенце, мыло и
опять заворковала:
- Садись, помой ноженьки! А одежду, что у тебя в узелочке, положим под
кроватку: там у моего сыночка сундучок. Она взяла у меня из рук узелок и
развязала. Удивившись, спросила:
- Где же твои ботиночки? Здесь одни только рваные постолы.
Я опустил голову, произнес тихо-тихо:
- Заработаю - отец купит.
- Правильно, миленький, купит, обязательно купит! Но вот если бы ты был
моим сыночком, я бы тебя одела, как барчука. На ногах блестящие туфельки,
бархатные штанишки, белая рубашечка, а вот тут, под воротничком, у горлышка,
шелковая ленточка...
Она не говорила, а пела, ее теплые мягкие пальцы поглаживали мою шею.
Я чувствовал, как лицо заливает краска. Такую одежду я видел только на
сыне управляющего имением. Ну, может быть, есть еще что-то подобное у сына
аптекаря. А ведь мы против них воевали на Храмовой горке!
Стало не по себе. Чтобы увернуться от ласки, я присел на скамеечку,
склонился над ушатом и начал мыть ноги. Чистым полотенцем, которое хозяйка
мне протягивала, совестно было их вытирать, и я замешкался. Она все поняла:
- Вытирай, вытирай, миленький! Это льняное полотенце, груботканое, для
того и сделано, чтобы рученьки-ноженьки вытирать.
И, поскольку я все еще никак не мог решиться, наклонилась и сама вытерла
мне ноги. Я неловко поблагодарил и торопливо встал.
- Вот теперь ноженьки чистенькие, можно и в комнаты. Охотнее всего я
пустился бы сейчас наутек и бежал, бежал бы, пока снова не оказался на
привычном сеновале над хлевом Садовница, улыбаясь, посмотрела на меня, взяла
за руку, повела через кухню в большую комнату и усадила за стол.
Я с замиранием сердца ждал. Что ж теперь еще будет? Вскоре она вернулась
из кухни, неся дымящуюся тарелку. Поставила передо мной. Рядом с тарелкой
положила ложку, вилку и нож. Суп был ярко-красным, поверху плавали блестки
жира. Пахло очень вкусно; в самой середине тарелки, словно островок, торчал
аппетитный кусок мяса. У меня потекли слюнки. Такого супа я еще никогда не
ел. Садовница ласково положила на мою голову мягкую руку:
- Ешь, миленький, ешь. Этот супчик из молоденькой баранинки, сварен со
свеколкой. Возьми вилочку, ножичек, съешь сначала кусочек мясца, а потом
супчику похлебай.
Новое несчастье! Я нерешительно взял в кулак обе блестящие железки со
всякими завитушками, так мало похожие на ножи и вилки с деревянными ручками
у нас дома. Как ими обходиться? Переложил в левую руку нож и - будь что
будет! - взялся за мясо.
Да, это был трудный экзамен. И я опозорился, разбрызгал суп. Садовница
взяла у меня вилку и нож:
- Левой ручкой придерживай, правой режь. Вот так... Отрезал кусочек -
положи вилочкой в рот...
Это было потруднее, чем у ящика с раствором! Я весь взмок, пока научился
с грехом пополам обращаться со столовым прибором.
Щедрая хозяйка поставила передо мной хлебницу, полную ровно нарезанных
ломтей пахучего ржаного хлеба. Суп оказался необычным на вкус,
кисло-сладким. И напрасно я радовался втихомолку, думая, что уж с супом-то
управлюсь запросто. Оказалось, и тут надо соблюдать определенные правила:
- Не хлебай так шумно, миленький! Ротик закрой, теперь глотай. Вот так...
Ложечкой не стучи по тарелочке, некрасиво...
Я облегченно вздохнул, когда наконец завершился самый трудный в моей
жизни обед.
Теперь можно было продолжить осмотр комнаты. На стене тикали необычные
стенные часы. Циферблат был вставлен в футляр из резного дерева, в верхней
его части находился домик, вроде скворечника, с маленькими дверцами. Домик
был вырезан из цельного куска, но раскрашен так, что казалось, он выстроен
из крохотных бревен. Мерно раскачивался маятник с большим желтым кругом на
конце, раздавалось звонкое: тик-так, тик-так...
Вдруг распахнулись дверцы под крышей, и наружу выскочила деревянная
птичка. Она поклонилась, клювик у нее раскрылся, и я, к величайшему своему
удивлению, услышал голос настоящей кукушки: ку-ку, ку-ку...
- Видел ли ты когда-нибудь такие часики? - Садовница уже вернулась из
кухни.
- Нет! - Я энергично тряхнул головой.
- Это знаменитые часы, шварцвальдские, из Германии. Сам господин барон
подарил нам их за то, что вырастили для него виноград.
Рядом с часами на рогах косули, прибитых к стене, висела на длинном ремне
медная труба. Она ярко блестела, еще ярче, чем каски пожарников в местечке.
Картина, часы, теперь эта труба... Диковинные, никогда ранее не виданные
вещи вызывали во мне почтительное уважение, даже боязнь. Ведь такое, по
моему глубочайшему убеждению, могло принадлежать только богачам, господам.
- Что это за труба? - осмелился я спросить.
- Охотничий рог. Его очень далеко слыхать. Мой муженек всегда идет на
охоту с господином бароном, он его личный псарь, - сказала хозяйка с
гордостью. - Дунет в рог один раз коротко, другой подлиннее, третий совсем
длинно, и все охотничьи собачки, где бы они ни бегали, бросаются на звук...
Останешься жить в нашем поместье, сам все увидишь, сыночек. - На
последнем слове она сделала особое ударение и посмотрела на меня
вопросительно.
Я все еще не мог понять, чего добивается садовница.
- Не знаю, как долго будет печник работать в замке вашего барона. Вот
заработаю деньги для учения, осенью пойду в школу.
Жена садовника склонилась над столом, подперев голову кулаками, и давай
меня убеждать:
- Нехорошая работа у печника, грязная. Да и потом, не работа его ищет, а
он работу. Ходит-бродит из поместья в поместье. То ли дело садовник! Мы с
муженьком вот уже двадцать годков на одном месте работаем. Нельзя сказать,
что богатые, но живем совсем неплохо. Оставайся, миленький, у нас, выучишься
на садовника. Зимушка наступит, а тебе ее не бояться: в теплицах всегда
хорошо, хоть зимой, хоть летом. К тому же, смотришь, и виноград тебе
перепадет.
При слове "виноград" я встрепенулся. Уж очень привлекала ягода с таким
заманчивым названием: винная градина. Одну-единственную штучку удалось мне
съесть за всю свою жизнь.
Голубые глаза хозяйки источали ласку и доброжелательство. Волосы хоть и
седые, но тщательно завиты. А вот плечи у садовницы мужские, широченные, как
у силача из балагана на ежегодной ярмарке. Август говорит, чтобы иметь такие
плечи, надо постоянно тренироваться. Что она, в день по нескольку раз гири
поднимает?
Садовница между тем продолжала:
- Вот пойдет муженек работать в теплицу, я тебя тоже туда сведу.
Посмотришь, как красиво свисают грозди.
Она явно задабривала меня, а я к такому не привык. Как бы мне побыстрее
выбраться из этого дома? Я поблагодарил за еду и двинулся к двери. Надо
поскорее разыскать печника, день ведь идет к вечеру. Но садовница, сделав
несколько быстрых, скользящих шагов, оказалась впереди меня:
- Вот здесь будешь спать!
Я остолбенело уставился на белое покрывало и гору подушек на нем.
- Кроватка мягонькая! Только сегодня свежим сенцем сенник набила, чистые
простыньки постелила, одеяльце теплое вытащила из сундучка. Будешь
спать-почивать, как котишка на печке.
Садовница переложила подушки к ногам, сняла покрывало; под ним оказалось
синее одеяло с красочным орнаментом. Из-под кровати вытащила зеленый
сундучок, подняла крышку:
- Вот сюда вещички сложим. А новый костюмчик, когда он у тебя будет,
повесим в шкаф, чтобы не помялся. Хорошо?
- Да, - выдавил я едва слышно, а сам подумал, что не скоро, ох как не
скоро будет у меня костюм!
Поспешно сложил в сундучок все, что было в узелке. Воскресную рубаху и
штанишки разгладил ладонью. Осмотрел постолы; надо же, сносились, в середине
дырки! Садовница внимательно следила за каждым моим движением.
- Не обувай их, не надо, - сказала ласково. - Где-то на чердаке должны
быть ботиночки моего сыночка, совсем еще хорошие. У него быстро ножка
выросла.
Хоть она и была полной, но двигалась на удивление легко. Не вышла, а
выпорхнула из комнаты, и минуту спустя с потолка донесся шум и грохот.
Ну, теперь она вернется не скоро. Не познакомиться ли поближе к кукушкой?
Интересно все-таки, как она выпрыгивает.
Только собрался тронуть дверцы на часах, садовница тут как тут. В руках
запыленные ботинки. И какие красивые! У меня снова загорелись щеки. Подумать
только, настоящие ботинки, почти новые, черные, блестящие, с медными
крючками.
- Садись скорее, обуем ножки! - Она радостно улыбалась, словно счастье
привалило не мне, а ей.
Первую примерку сделали без чулок: их у меня просто-напросто не было,
постолы я носил с портянками. Ботинки пришлись впору. Тогда садовница
кинулась к комоду, разыскала в нижнем ящике пару чулок, тоже почти новую,
нелатаную.
Я стою на полу в ботинках, притопываю ими. Какая радость, какая
неслыханная радость! Кажется, мне теперь принадлежит весь мир. Подумать
только, я в ботинках! Вот бы посмотрели Август, брат, Сипол!
- Ну, беги теперь, миленький, к своему печнику. Все равно долго у него
работать не будешь. Поеду на днях в местечко, договорюсь с твоей мамочкой,
станешь жить у меня. Будем с тобой книжки читать, писать, считать... Я
господских деточек учила - хвалили. А уж тебя-то еще лучше научу.
Садовница говорила, говорила без умолку, и глаза ее влажно поблескивали.
Я щелкнул каблуками, как солдаты на плацу, поклонился неловко, сказал:
- Спасибо!
Голос у меня дрожал.
Она погладила меня по голове, и я опрометью кинулся во двор. В комнате
куковала кукушка: ку-ку, ку-ку...
ПЕЧНИК
Баронский замок стоял на бугре за прудами. Высокое белое строение
прикрывали пышные дубы и липы. От дома садовника туда вела брусчатка; она
проходила между двумя прудами, затем круто сворачивала к замку. Я шел по
широкой дороге, все время оглядываясь: не выскочат ли из-за кустов сирени
или жасмина огромные, ростом с теленка, псы, не кинутся ли на меня? Таких
собак держали почти все помещики. Нередко случалось, что они набрасывались
на работников имения, на их детей.
На темно-коричневой поверхности пруда мерно покачивались большие
сердцевидные листья, между ними белели водяные лилии. По водной глади,
быстро и сильно отталкиваясь задними лапками, сновали зеленые лягушки. Я
слышал от ребят, что эти обитатели баронских прудов, завезенные из теплых
стран, намного вкуснее раков. У меня же мороз пробегал по коже, когда я
представлял себе такое "лакомство".
Повернулся к замку. Теперь его уже не заслоняли деревья, и красивое
трехэтажное здание с огромными окнами и многочисленными балконами и нишами
открылось все целиком. Фасадом замок выходил на пруд. К воде спускалась
широкая каменная лестница, обросшая зеленым мхом; к ней от дверей замка вело
несколько тропинок, усыпанных гравием.
А какой вокруг замка был парк! Высокие старые деревья, тенистые аллеи,
беседки. И сам замок... Никак я не мог понять, для чего одной семье такое
огромное здание. Ведь не могут барон, его жена и дети жить сразу во всех
этих комнатах!
Замок казался необитаемым. Нигде, ни на дорожках, ни в самом здании, ни
души. Я остановился в растерянности. Может, совсем не здесь нужно искать
печника? Может, я что-то напутал?
Только хотел повернуть обратно, как открылась большая стеклянная дверь и
вышел человек в бумажной шапочке наподобие кулька. Обляпанный глиной фартук,
льняные брюки, такие же замаранные. Печник.
Я вежливо поздоровался, сказал:
- Меня из того имения прислали, работать у вас.
- Работать?! - На его худощавом веснушчатом лице появилась усмешка. - Ты
что, работать умеешь? Когда успел научиться?
Я смутился. Не зная, что ответить, стоял, краснел, рассматривал гальку на
дорожке, просторные деревянные башмаки на ногах печника...
- Ну ладно, - наконец сжалился он надо мной. - Пошли в дом. Сегодня
будешь выносить мусор, а потом покажу, как очищать старые изразцы.
Я потащился за высоким худым печником. Было такое чувство, словно меня
высекли за лень или баловство. А в чем я виноват?
В обширной передней на первом этаже была аккуратно постлана рогожа. В
соседней комнате, в углу, высилась па-половину разобранная печь из белого
кафеля. Пахло сажей и глиняной пылью. Паркет, начиная от двери и до самой
стены, тоже покрыт рогожей.
Мастер принес жестяной ящик, сунул его мне. Я собирал обломки кирпича,
куски закопченной глины. Сухая пыль щекотала ноздри, забивалась в глаза.
Руки у меня в несколько минут сделались черными, как у трубочиста. Вытирая
невольные слезы, я перепачкал нос, щеки.
Мусор бегом относил к дальнему сараю за хозяйственными постройками.
Старался не уронить на землю ни единой крошки - мастер строго предупредил.
Мастер молча разбирал печь, складывал в стопку изразцы. Меня он не
понукал: я работал старательно.
- Видишь, парень, какое ремесло у печника? - первым заговорил он со мной.
- Пыльно, грязно. Но, как говорится, черная работа - белый хлеб...
Белый-то он, может быть, и белый, но все же сухая пыль и прилипчивая,
жирная сажа мне не очень-то пришлись по вкусу.
Работали до позднего вечера. Уже в темноте добрался до дома садовника.
Зайти таким грязным не решился. Побежал к пруду, вымыл там руки и лицо.
Приветливая хозяйка поджидала меня у двери. Впустила в кухню, снова
принесла теплую воду, мыло. А на столе меня уже ждал свежий хлеб, кружка с
молоком.
Из другой комнаты вышел сам садовник, без пиджака, в жилетке. В руке у
него была большая керосиновая лампа; он поставил ее на полочку возле окна.
Добродушно поглядывая сквозь очки, протянул мне руку:
- Первый день - и сразу дотемна? Строгий же у тебя мастер!
- А как же иначе? - ответил я несмело. - Меня сюда работать прислали.
Он уселся за стол рядом со мной:
- Ну как, нравится ремесло печника? Я уклонился от прямого ответа:
- Еще не знаю... Пыли много...
- Это уж точно! Особенно когда разбирают старую печь. А моя жена как
пришла к вечеру в теплицу, так все тебя нахваливала и жалела. Такой,
говорит, маленький мальчик и такая тяжелая работа... Да, брат, выбрать
ремесло - не простое дело. Я вот что скажу: ремеслу надо такому учиться, к
которому стремишься и разумом и душой.
- Так ведь я ж еще не выбрал! - ответил я поспешно. - Мне бы только
деньжат подзаработать на школу.
- Думаешь, он много заплатит? Самое большее - десять копеек в день. А уж
гонять будет, как зайца. Вот только сейчас парнишка от него ушел, недели не
выдержал. Эти бродяги-ремесленники все соки выжимают из своих подручных.
У меня кусок застрял в горле.
В комнату вошла хозяйка:
- Жан, не пугай мальчугана, не надо. Поработает немного у печника, сам
поймет, что у нас ему куда лучше будет. У меня и книжки всякие есть, и
грифельная доска, как в настоящей школе.
- Ничего я его не пугаю, говорю,