Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
духе
чувствуется приближение грозы, мы ждем свежего ветерка, который бы
разогнал сгущающиеся тучи. Или мы слишком нуждаемся в деньгах, или
сумели забыть о своем эго.
- Звонил Станик, он хочет, чтобы ты зашел в контору в четыре утра.
- Ты не могла сказать об этом пораньше?
Шарлотта умеет подшучивать с редкой убедительностью, у нее настоящий
дар комедиантки. И ей известно, как я его ненавижу.
- И ты всерьез в это поверил! Самое забавное, что я не могу
довериться даже лучшей подруге. Не представляю, как рассказать ей, что
мой парень изменяет мне с Сагой, что он мечтает о Саге и даже называет
меня Сагой, когда мы занимаемся любовью.
- Что ты болтаешь, я никогда не называл тебя Сагой...
- Естественно, ведь мы уже давно не занимаемся любовью.
- Можем хоть сейчас, если у тебя есть настроение...
- Слабо.
Негодяйка! Я знал, что она так ответит.
- Заметь, я тебя не принуждаю.
- Марко...
Мне бы очень хотелось избежать подобного разговора в ресторане. Черт
побери, мы так давно не были вместе!
- Кстати, любовь моя, ты не желаешь посмотреть нашу контору? А я бы
заодно перечитал один текст, который не дает мне покоя.
- Скажи, что ты шутишь...
- У нас там есть огромный телевизор со всеми кабельными каналами.
- Может, у вас есть еще и кушетка, и кофейный автомат?
- Конечно.
- Значит, у тебя есть все, чтобы провести там ночь.
Она резко встает и уходит, не удостоив меня даже взглядом. Ревность
так ей идет, что у меня на мгновение появляется желание броситься за ней
следом.
Я не люблю ругаться с Шарлоттой, но, только ругаясь, понимаю,
насколько без ума от нее. Она относится к тем женщинам, чья внешность
оставляет безразличными девяносто восемь мужчин из ста, но сводит с ума
двух оставшихся. Я вхожу в их число и, к счастью, второй пока не
появился. Впрочем, я никогда не пойму, почему мужчины оставляли ее в
покое до нашей встречи.
Сейчас эта чертова девчонка, наверное, уже повернула за угол.
Я вспоминаю, что испытал странное беспокойство, увидев ее впервые. И
подумал, что если она, к несчастью, не свободна, то всю оставшуюся жизнь
я буду распутничать, но не свяжу ни с кем свою судьбу.
Сейчас она спускается в метро на станции Сен-Себастьян.
Тонкие руки, множество веснушек. Чтобы подчеркнуть светлый цвет лица,
она красит волосы в каштановый цвет и носит только коричневое.
Великолепные ноги. Ноги - самое лучшее, что у нее есть, и она знает об
этом. Когда Шарлотта предложила мне жить вместе, то я согласился при
условии, что она перестанет носить мини-юбки. Она обзывала меня всякими
словами, но я своего добился.
Сейчас Шарлотта садится в поезд, даже не посмотрев, иду ли я сзади.
О том, чтобы побежать за ней следом, не может быть и речи. Ревновать
к телесериалу? Смешно! Я двадцать раз объяснял ей, что "Сага" - мой
единственный шанс, но эта чокнутая не хочет меня слушать. Я становлюсь
сценаристом, настоящим сценаристом - вот и все. Сценаристом, черт
возьми! Если бы она согласилась немного потерпеть, то через несколько
месяцев жила бы уже со сценаристом.
***
Я слоняюсь по городу, засунув руки в карманы и размышляя о том, что
могут делать сейчас, после полуночи, трое остальных. Матильда, наверное,
сидит в окружении красных роз и увлеченно читает или пишет какой-нибудь
роман. Жером декламирует наизусть диалоги из "Терминатора" в пустом
кинотеатре. А Луи - в объятиях Морфея; ему все еще снится его Маэстро.
Мне не удается найти выключатель, и я в кромешной тьме поднимаюсь по
лестнице, потом иду по коридору. В нашей комнате мерцает экран
телевизора. Мы оставляем его включенным, правда, без звука на протяжении
всего дня, и никому не приходит в голову выключить его, когда мы
расходимся. Ощупью добираюсь до дивана, на котором должен валяться
пульт. На экране - какая-то эротика: девушка заворачивается в мокрую
простыню.
В этот момент моя рука натыкается на что-то шевелящееся. Я глупо
вскрикиваю и шарахаюсь назад.
- Извините...
Какой-то человек лежит, свернувшись калачиком, на диване. Включаю
галогенную лампу. На меня с виноватым видом смотрит молодой парень. У
него такой же взгляд, какой был у Жерома, когда я впервые увидел его в
этой комнате.
- Кто вы?
- Мой брат... Он пошел в супермаркет...
После нескольких неудачных попыток подняться он остается лежать на
диване.
- Вы Дюрьец?
- Тристан.
- Вы моложе Жерома.
- На три года.
- А я - Марко. Хотите кофе?
Он отказывается. Его печальные глаза не могут оторваться от экрана.
Ему ничего не нужно, лишь бы только лежать перед телевизором с пультом в
руке. И я хорошо это понимаю. Человечество не придумало ничего лучшего,
чем маленькое окошко в мир, позволяющее на несколько часов забыть об
этом мире. Жестом даю понять Тристану, что не собираюсь ему мешать,
затем включаю компьютер.
Вспоминаю реакцию Ссгюре, когда Жером попросил у него аванс, чтобы
купить лекарства брату. "А вы не переигрываете"? В тот момент я тоже
подумал, что Жером рискнул сделать ход, на который бы не осмелился и сам
Диккенс. Впрочем, что тут удивительного - когда сценарист говорит
правду, ему никто не верит.
Я пробегаю глазами диалог между гениальной Милдред и лоботрясом
Брюно. Что-то в нем не ладится с самого начала, но мне не удастся
понять, что именно. Ладно, пусть она остается испорченной, но в то же
время следует сделать ее привлекательнее. Что касается парня, то он
должен испытывать к ней более сильное физическое влечение. Может,
удастся придумать тогда что-то другое.
Сцена 12. Комната Милдред. Павильон. День
Милдред лежит в постели. На стене - большая афиша "Призрак в Опере".
Брюно развлекается, разглядывая через отверстие в стене свою комнату, в
руке у него сигарета.
Брюно. Отсюда кровать видна как на ладони. Подозреваю, что ты не
скучаешь!
Милдред. Не беспокойся, я знаю, как подростки любят уединяться. Сама
была такой.
Б р ю и о. Лично я считаю тебя ровесницей, несмотря на весь твой ум.
Он подходит к ней, садится на край кровати и медленно кладет руку ей
на лодыжку. Милдред решительно отталкивает ее. Брюно пожимает плечами.
Б р ю н о. А почему ты уверена, что я не видел, как ты вчера голая
вышла из душа?
Милдред садится на кровати с серьезным видом.
Милдред. Потому что тогда ты рассказал бы мне о шрамах.
Б р ю н о. О чем?
Милдред. Знаешь легенду о Медузе? Тот, кто встречался с ней взглядом,
превращался в камень. То же самое происходит с каждым, кто видит меня
голой.
Брюно. Что за бред?
Милдред. Шрамы остались у меня после пожара в доме в "Бель Эр". Я
мирно спала в постели под балдахином...
Брюно. Чего?
Милдред. Представляешь, я ничего не почувствовала; от ядовитого дыма
потеряла сознание и пролежала в коме несколько дней. Говорят, что на
меня рухнула расплавленная противомоскитная сетка и я получила ожоги
четвертой степени. Врачам потребовалась уйма времени, чтобы извлечь из
моего тела ее куски на операционном столе. (Она кладет руки на те части
тела, о которых рассказывает.) Кожа у меня на ногах похожа на
расплавленный сыр на пицце, на правом бедре - клеймо от раскалившейся
пружины от матраса, прямо как у техасской коровы. А на груди такое...
что я даже не знаю, как описать... Какие-то странные бугры и впадины...
Говорит, что нужно прождать еще лет пять-шесть, прежде чем обращаться к
специалисту по пластическим операциям, но я не знаю, пойду ли на это. В
конце концов, я уже привыкла к такому телу.
Побледневший Брюно вскакивает и устремляется к двери.
Б р ю н о. Да ты просто чокнутая! Ни слова правды, ни единого:
М и л д р е д. Можешь проверить, если у тебя хватит мужества,
маленький шпион. Брюно хлопает дверью.
- Марко?
Я отрываюсь от экрана, все еще продолжая витать в облаках. Это
вернулся Жером с бумажным пакетом. Вид у него, как у провинившегося
школьника. Я начинаю привыкать к его нескладной фигуре и усталым не по
возрасту глазам. Если правительство когда-нибудь организует
антиамериканскую кампанию, его портрет как нельзя лучше подойдет для
наглядной агитации. Даже в Бронксе не носят с таким изяществом вытертые
джинсы; его неуклюжая жестикуляция наводит на мысль об ожившей статуе, а
американские ругательства заставят покраснеть сутенеров с 42-й улицы. И
это все не искусное подражание: Жером всегда был таким, и когда он
утверждает, что никогда не покидал Парижа, я не могу ему не верить.
Тристан даже не заметил появления брата и продолжает спокойно
смотреть какой-то фильм.
- Обычно он находится в специализированной клинике, но вот уже
полгода, как я не в состоянии оплачивать его пребывание там.
- Ты не обязан мне ничего рассказывать.
На самом деле мне нужно, чтобы он рассказывал. И это не просто
любопытство. Я не могу понять, что значит оказаться на улице с
беспомощным братом на руках, не представляя, как жить дальше. Жером
протягивает мне бутылку холодного пива, которую только что купил в
бакалейной лавке. Я ополаскиваю два бокала. Сейчас идеально подошло бы
крепкое спиртное. Небольшой обжигающий глоток, придающий задушевность
мужскому разговору. Жером заставляет Тристана проглотить две таблетки и
запить их пивом. Потом подходит к моему столу.
- У Тристана болезнь Фридрейха - паралич нижних конечностей, который
обостряется с каждым годом. Он может передвигаться лишь несколько минут
в сутки. Ему нужно много отдыхать и регулярно принимать препараты,
расслабляющие мышцы. В общем, необходим угол, где он мог бы
отлеживаться, вот и все. Как только нам начнут платить, я снова смогу
отвезти его в Норье.
Жером говорит это безучастно, как человек, ненавидящий все драмы,
включая самые заурядные, в которых нет никакой интриги. Я предлагаю ему
немного денег, чтобы перекантоваться, но он отказывается.
- Если бы я получил свои четыре миллиона долларов, то обосновался бы
в Малибу и нанял бы одну или даже двух шикарных сиделок.
- Твои четыре миллиона долларов?
Жером нарочно сказал про деньги, и я тут же проглотил наживку.
Чувствуется, что ему страшно хочется выговориться. Он с серьезным видом
наклоняется к моему уху.
- Тебе что-нибудь говорит "Борец со смертью"?
"Борец со смертью"? Три миллиона зрителей в Париже и в пригородах
всего за два месяца. Четыре "Оскара", и первый из них - Шварценеггеру за
лучшую роль. Он плакал, когда его награждали, на это стоило посмотреть.
Впрочем, "Оскара" мог получить и Сталлоне. В Штатах этот фильм по
посещаемости скоро достигнет мифического рекорда "Инопланетянина", а
выпуск товаров принесет больше, чем в случае с "Бэтменом".
- Так вот, "Борец со смертью" - это я.
Когда-то один человек уже произнес эту фразу по поводу Эммы Бовари. И
мало кто в то время ему поверил.
***
Вернувшись домой, я скользнул под простыню к моей красавице. Когда я
увидел ее великолепную и такую недоступную спину, моя ладонь замерла в
нескольких сантиметрах от нее, и я прикорнул на краю постели, не
осмеливаясь придвинуться вплотную. Кто виноват, что моя голова занята
посторонними мыслями? Мне хочется разбудить Шарлотту и попросить, чтобы
она не обращала на меня внимания. Сказать, что мне не в чем
исповедоваться, что я думаю сейчас о других людях, о выдуманных
личностях, которые не заслуживают ни малейшей ревности. И что я
по-прежнему ее люблю. И что у меня впереди целая жизнь, чтобы повторять
ей эти слова. Но я не сделал ничего подобного.
***
Матильда хорошеет с каждым днем. Так и хочется посадить ее себе на
колени, чтобы писать диалоги вдвоем, не произнося ни единого слова,
словно влюбленные, которые, читая одну и ту же книгу, терпеливо ждут
друг друга, дойдя до конца страницы. С утра до вечера она выглядит
удивительно свежей и от нее чертовски приятно пахнет. Даже если ее нет с
нами, этот запах обволакивает нас и заставляет отрываться от работы.
Вначале Матильде удалось заставить нас забыть, что она единственная
женщина в команде, но вот уже двое суток, как это у нее не получается.
Она несет в себе память сотен влюбленных женщин и судьбы тысяч любовниц,
зависящих от ее прихоти. Это заметно отражается на работе: каждый из нас
делает в три раза больше, чем прежде.
- Этому есть объяснение, - сказал как-то вечером Луи, когда Матильда
первой ушла домой. - В средние века, когда нужно было прижечь открытую
рану, требовалось с десяток здоровых мужчин, чтобы держать бедолагу, и
операция всегда сопровождалась насилием и болью. Но был и другой способ:
самую красивую девушку деревни просили подержать раненого за руки во
время процедуры. Как правило, она справлялась с этим лучше, чем десять
мужчин. Без Матильды мы, пожалуй, постоянно испытывали бы соблазн
пустить все на самотек.
- Вы думаете, у нее кто-то есть? - спросил я.
- Вряд ли, - пожал плечами Луи. - Однажды вечером я проводил ее до
дома, и она пригласила меня выпить кофе.
Наш любимый капитан, тот, кого мы с Жеромом нежно прозвали Стариком,
в который раз продемонстрировал нам привилегии, присущие его возрасту.
Насев на него, мы заставили его рассказать буквально все о жизни
таинственной Матильды, королевы любви.
- Обстановка на редкость банальная - строгая, функциональная и
декоративная. Что-то у вас разочарованный вид...
- Естественно, мы разочарованы.
- А вы чего ожидали? Что у нее мебель из розового дерева? Шторы и
покрывала в стиле Лауры Эшли? Подушечки в виде сердца?
- Все в цветах, и ни одного лепестка на полу.
- Портреты "Битлз" в прихожей и большущий флакон "Лулу" в ванной
комнате.
- Бутылки "Мари Бризар" и шартреза! Огромная плюшевая мышь!
- Огромный портрет Барбары Картленд!
- Вы бредите, дети мои. Ладно, чтобы немного успокоить вас, сообщу,
что видел в туалете фотографию сестер Бронте.
Со временем я уже начинаю разбираться в своих партнерах и
предугадывать их реакции. Если бы мы не обращали внимания на то, что
каждый из нас делает на протяжении десяти-двенадцати часов совместной
работы, то нам бы пришлось распроститься со взаимопониманием. Луи
вспоминает своего Маэстро по поводу и без повода, но делает это так
естественно, приводя столько деталей, что его рассказы невозможно
принять за фантазии. Вечерами, когда у нас с Жеромом появляется желание
поработать сверхурочно, мы часто говорим об этом. Приходится признать
очевидное: Луи на самом деле работал с мэтром. Как, почему, над каким
фильмом? Я не осмеливаюсь задавать Луи слишком конкретные вопросы, давая
ему возможность раскрывать свое прошлое на манер стриптизерши, которая
сама знает, как держать в напряжении публику. Мы рады, что он среди нас,
и его положение капитана команды упрочняется с каждым днем. С общего
согласия мы полностью доверили Луи все переговоры с администрацией.
Именно он занялся нашими контрактами, пытаясь урвать максимум, и вряд ли
у кого-то другого это получилось бы лучше. Сегодня утром он получил
наконец наши первые чеки и раздал их, как учитель награды. Матильда
опустила чек в сумочку, даже не взглянув на сумму. Жером с облегчением
вздохнул и поцеловал бумажку. Он больше всех из нашей четверки нуждается
в деньгах. По словам Луи, Сегюре пока ничего не может сказать о текстах.
Он бегло просматривает эпизоды и передает их ассистенту, который
подсчитывает расходы и составляет рабочий план. Вчера начались съемки
пилотной серии. Главная цель Сегюре: ежедневно монтировать по сорок пять
минут фильма вместо обычных десяти. Что в таком случае можно ждать от
качества фильма? Никому не пришло в голову ни представить нам артистов,
ни хотя бы показать их фотографии. Мы уверены лишь в одном: все они
никому не известны, а три четверти из них едва ли относятся к
профессионалам. Сегюре убежден, что "будущие" звезды всегда стараются
больше. Он говорит, что с фигурантом, которому дали шанс, можно творить
чудеса ("Вспомните Мэрилин Монро!"). Каждый актер получает пятьсот
франков в день. Водопроводчик за такие деньги не сдвинется с места.
Разумеется, мы не рассчитывали на чудо, но у каждого из нас есть в
голове дорогие ему тирады, реплики, диалоги, предназначенные в мечтах
для Лоуренса Оливье или Анны Маньяни.
- В конце концов, нас наняли точно так же, - замечаю я. - Актерам
тоже дают шанс.
Компьютеры уже давно в режиме ожидания, и мы расходимся по своим
местам. Тристан, эта "вещь в себе", лежит перед телевизором с пультом в
руке. В последние десять дней он почти не встает с дивана, и мы часто
забываем о его присутствии. С полузакрытыми глазами, абсолютно
неподвижный, в одежде в бежевых тонах он похож на какое-то хладнокровное
животное. Тристан смотрит телевизор в наушниках, покорно ест пиццу и
сторожит нашу лавочку днем и ночью. Если не хочешь заразиться
непреодолимой сонливостью, лучше на него не смотреть. А вообще-то мы
даже довольны его присутствием. С тех пор как мне стало известно, что
Жером стоит четыре миллиона виртуальных долларов, я отношусь к ним, как
к родственникам.
Старик интересуется, не желаем ли мы внести изменения в 4-ю серию.
Жером считает, что я поспешил с расследованием Джо-наса в отношении
таинственной комнаты Френелей, куда так мечтает попасть Милдред. В одном
из эпизодов я высказал предположение, что там спрятаны сокровища, но
серьезно его не разрабатывал. В конце концов, там может быть что угодно,
и совсем не обязательно настоящие деньги, а скорее, нечто, не имеющее к
ним отношения. Какая-нибудь ню Ван Гога, ящик Пандоры,
забальзамированная мумия, обломок подлинного Креста. Жером предлагает
сделать там оружейный склад, оставшийся со времен давно забытой войны.
Целый шкаф гранат-лимонок с квадратной насечкой и базук, пылящихся в
ожидании своего часа. Луи же видит там что-то большое, занимающее почти
всю комнату, например, станок для печатания фальшивых банкнот или тайную
лабораторию. Мы сходу отбрасываем идею с лабораторией, потому что у нас
уже есть лаборатория Фреда. Матильда еще не высказалась и на мой вопрос,
есть ли у нее соображения по этому поводу, отвечает "да", имея в виду:
"Да, но это еще слишком неопределенно, я бы предпочла ответить вам в
письменной форме".
- О чем вы думаете?
- ... Это еще слишком неопределенно, я бы предпочла ответить вам в
письменной форме.
- Ладно, пока оставим эту таинственную комнату, - говорит Луи.
- Может, дадим читать друг другу 17-й эпизод? - предлагает Жером.
С самого начала он не испытывает симпатии к Камилле и мечтает от нее
избавиться, заменив более колоритной героиней.
- Вот уже четыре серии, как мы возимся с этой шлюхой.
- У нас впереди еще семьдесят шесть, а ты хочешь пришить ее уже
сейчас. Не торопись, успеешь.
- Мне кажется, что убирать Камиллу несколько преждевременно, -
говорит Матильда. - Джонас должен в нее влюбиться.
- Ну и что? Он может влюбиться в другую. Более...
- Более колоритную?
- Вот именно.
Еще в самом начале Луи хотел сделать из Камиллы персонаж, одержимый
тягой к самоубийству.
- Самоубийство дает целый ряд преимуществ: это утонченно, полно
смысла и в духе времени.
- Я считаю, что это жестоко - так поступать со студентками
философского факультета, - говорит Матильда. - Кто знает, вдруг во время
трансляции одна из них будет заканчивать